Безымянные боги

Глава 4

До Хорони он добрался к исходу первой седмицы. Конечно же, коня ему никто не дал, не того полёта птица, чтобы верхом разъезжать, да ещё не на обычной лошади, а на коне батырской породы. А как же иначе? Никакая другая лошадка не выдержит чудь, уж больно тяжелы такие всадники. А батырскую породу волхвы специально для отроков растят и глядя на могучих коней даже и не подумаешь, что получены они от низкорослых, косматых лошадёнок степняков. Тут поневоле призадумаешься, что без чародейства не обошлось. Но Ждану, пока нечего о таком коне и мечтать, так что большую часть пути он прошагал, то в одиночку, то с обозами. Тяжеловато пришлось, конечно, после болезни, ночами и рубцы ныли, и ноги гудели, отвыкнув от тяжкой работы, но выдержал.

Все дни путешествия он, как и советовал Твёрд пытался прислушиваться к себе, ощутить, как бьётся Жива, как дрожат от переполнявшей их силы живоцветы. Ничего не получалось. То есть иногда ему казалось, что он чувствует, что-то, будто чей-то тихий-тихий голос шепчет. Вот только, что шепчет не разобрать, как ни старайся. Но хотя неудачи его и расстраивали, он не сдавался, помня слова волхва о том, что богатырём становится тот, кто со своей силой может управиться.

Когда на пятый день пути показались серые стены крепости, Ждан почувствовал, будто вернулся домой, да оно так и было, как жил в северных землях он толком и не помнил, всё детство его и отрочество прошли здесь в тяжких тренировках, в опасных походах, в соперничестве с товарищами и битвах с врагами Великосветья. Здесь, среди диких гор, шла привычная ему опасная жизнь порубежника, так непохожая на текучую, будто мёд, бытность жителей предгорий или равнин светлых земель.

Стража на воротах его признала и сразу велели идти к Князю-воеводе Светану, а после к хранителю Явору.

Воевода отрока встретил радушно, похвалил за мужество, за то, что товарищей не бросил и сам голову на плечах сохранил, посадил за стол с собой, с женой и с дочерью, на которую Ждан таращился, будто сова на куропатку, хоть и пытался глаза отводить.

Ох и хороша княжна!

Уста алые, ланиты румяные на одной родинка крохотная, но лица не портит, только краше делает, очи будто каменья-яхонты, шея лебединая, косы жемчугом убраны. Не девица — сон дивный. Глянешь раз, голова кругом идёт, будто чару вина хватил. А держится гордо, с таким достоинством, будто не в крепости они сидят, а на пиру государевом.

На Ждана она, конечно, внимания не обратила. Не того он полёта птица, чтобы княжну интересовать. Зато княгиня на него очами сверкала, будто волчица, хоть ни слова не сказала, сразу понятно становится, где его место.

Князь-воевода, глядя на всё это, только посмеивался да подбадривал гостя, чтобы не стеснялся, а ел-пил сколько же пожелает. И лишь когда княгиня с княжной, поклонившись, удалились, хитро прищурился и спросил:

— Ты, Ждан, сколько в отроках ходишь?

— Четыре года скоро будет, княже.

— Не надоело? Не тяготит ратное дело?

— А чего же тяготиться? — удивился Ждан. — Не землю же пахать?

— Землю пахать, да сеять, да хлеб растить — самая почётная доля, — покачал головой воевода. — Кто земли руками касается, тот с богами напрямую речь ведёт.

— Твоя правда, княже, — согласился Ждан, — да только мне больше по сердцу эту землю от ворога хранить.

— Правильные слова говоришь, — степенно кивнул воевода. — Значит, не ошибся я в тебе. Думали мы, гадали, пока тебя волхвы пользовали, да и решили дать тебе десяток отроков. Что скажешь?

Наверное, если бы воевода с размаху съездил Ждану поленом по лбу, эффект был бы меньшим.

— А как же мой десяток? — спросил он?

— Хватит вам всем в отроках ходить, — покачал головой Светан. — Где это видано, чтобы отроки мертвяков-стервей голыми руками давили?

Ждан хотел сказать, что не было такого, но прикусил язык. Значит, теперь они уже не отроки, а полноправные воины порубежники.

— Так, что, Ждан? Примешь десяток или мне кого получше поискать?

— Приму, батюшка. Только… вопрос у меня.

— Так спрашивай.

— Мой прежний десятник, Злобыня, дошёл до Вежи?

Князь помрачнел и только отрицательно мотнул головой.

— А тело?

— И тела не нашли. Пропал Злобыня.

— За ним волкодлаки пустились…

— Знаю. Всё знаю. Прими боги его душу. Славный был муж и пал славно.

Они замолчали, и Ждан совсем уж невпопад подумал, что Светан тоже может оказаться предателем, ведь ему известны всё, что творится и в крепости, и за её пределами — пути, тайники и время, когда десятки уходят в дозор. От таких мыслей стало стыдно.

— Да, чуть было не забыл, — прервал молчание воевода и выложил на стол звякнувший кошель. — Зброю [1]свою забери в оружейной, да починить снеси. И не тяни с этим. А завтра начнёшь обучать десяток. Ступай.

Ждан поклонился, вышел из княжеских покоев и двинулся к оружейной, которая устроилась возле стены окольного города. Попетлял по проулкам, вышел к приземистому дому, с узкими окошками-бойницами и дверью такой низкой, что чуть ли не в три погибели пришлось согнуться, чтобы протиснуться.

— Куда тебя нелёгкая несёт?! — сердито рявкнул растрёпанный дядька, с кудлатой бородой и ветвистым шрамом, уродовавшим всю левую щёку и губы. Один глаз у дядьки заплыл бельмом, а на правой руке не хватало двух пальцев.

— Поздорову, Горислав Яромирович, — пропыхтел Ждан. — От воеводы к тебе за зброей своей.

— А, это ты, значит, — чуть смягчился дядька. — А я думал, опять мелюзгу вашу в крепость нагнали. Лезут сюда. Дай им оружие посмотреть, да броню померить. Нашли тоже лавку платяную, тьфу!

— Часто лезут?

— Да, почитай, каждый день, — никакой мочи нет. — Вымахали, каждый размером с избу, а ума, меньше чем у курицы. Ты подожди, я сейчас вынесу твоё.

Сильно хромая, дядька скрылся за дубовой дверью. Спустя мгновение что-то в недрах оружейной заскрежетало, зазвякало, потом упало что-то металлическое и, наверное, тяжёлое, потому что сразу после этого Горислав Яромирович начал ругаться совсем уж страшно. Но когда он появился в дверях с объёмным холщовым мешком в руках, от раздражения не осталось и следа.

— Проверь всё, — велел он тоном, не терпящим возражений.

Ждан послушно развязал горловину мешка, вытащил на свет кольчугу… Точнее то, что от неё осталось — дыры, скреплённые редкими кольцами. Меч оказался иззубрен о каменные мышцы упыря, шлем смят, там, куда пришёлся удар, металл лопнул. Более или менее годились в дело только кинжал да латные рукавицы, благополучно пережившие встречу и с клыками упыря, и с пастью волкодлака.

— Тяжко пришлось? — сочувственно спросил дядька Горислав.

— Четверых потеряли, — ответил Ждан. — Сами еле выбрались.

— Ясно, — кивнул хромой. — Ты кольчужку-то броннику всё-таки снеси. Починить её может и не починит, а сменять хоть на куяк[2], хоть на тегиляй [3]вдруг получится. Шелом тоже заклепают. А меч я посмотрел уже, выправить можно без всякого труда.

— Благодарю, дядька Горислав, — пропыхтел Ждан, взваливая мешок на спину и протискиваясь в дверь.

— Себя береги, — махнул в ответ рукой старый воин.

Оказавшись на улице, Ждан, наконец, с наслаждением распрямился и зашагал в сторону окольного города [4].

Детинец [5]в Хорони сделан на славу — перевал перекрывает каменная стена в три боевых яруса, да не просто из валунов сложенная, а с кладкой в два слоя, между которыми щебень засыпан да пролит раствором извести. Такую стену хоть чарами бей, хоть орудиями, всё одно не пробьёшь. Да ещё попробуй орудия подтащить к перевалу, по склону чуть не на каждом шагу засеки да валы, да на сам перевал смотрят шесть круглых бастей[6], посади там стрелков или чародеев, не то что враг, мышь не проскочит. А чтобы враги не пробрались по склонам гор, стёсан на них камень до гладких стен, не руками человеческими стёсан, волшбой.

Внутри детинца тоже всё по уму сделано. Дома каменные поставлены, крыши дёрном выстелены, не голым тёсом крыты. Между домами расстояние аккурат, чтобы воз поперёк встал, так что, даже если враг сквозь стену пробьётся, упрётся в ряд домов с завалами в проходах. Если же пройдут они через три улицы завалов, под градом стрел, то упрутся ещё в одну стену с башнями, а за ней город окольный стоит, который тоже невесть сколько оборонять можно с палисадом[7], со рвами и везде воины живут, и служилые, и те, кто на покой ушёл, но уехать из крепости не пожелал, кто калечный, но ещё способный оружие держать, да кипяток на голову врагам лить.

Но не только стены да башни хранят детинец и всю остальную крепость, главное — это Столп с самосветным камнем на вершине, что сияет и днём, и ночью, сжигая заживо любую нечисть задолго до того, как она приблизится к перевалу.

Вот и сейчас Ждан обернулся и поглядел на высоченную сверкающую башню из белого камня, а потом зашагал по выстеленным досками мостовым в сторону кузнечного и бронного проулков.

Кузниц в крепости было аж четыре, да двое бронников. А чего удивляться? В Хорони только воинов больше пяти сотен живёт и каждому постоянно требуется починить, наточить, новую зброю сладить. Конечно, местным мастерам до столичных далеко, но не только подковы да топоры ковать умеют.

Сначала зашёл к броннику. Как и предсказывал дядька Горислав, кольчугу никто ремонтировать не взялся, мастер только спросил, чем это надо было орудовать, чтобы так изорвать кольчугу. Услышав ответ, только сдавленно охнул и предложил цену, вполне подходящую для испорченного доспеха. В итоге сговорились, что с доплатой сладят Ждану куяк, затем сняли мерки и мастер велел через седмицу зайти примерить обновку. Со шлемом и того проще, пообещал выправить да наложить заплату на трещину, ещё и пообещал износившийся подшлемник заменить. За всё пришлось отдать половину того, что воевода выделил, но что тут поделаешь.

Кузнец оказался не таким сговорчивым, услышав о том, как иззубрился меч, он посмотрел на Ждана будто на умалишённого и поинтересовался, где же это его научили, по заклятым врагам мечом колотить.

— Учат вас, учат криворуких, — проворчал недовольно дядька ростом вдвое ниже Ждана, до самых глаз заросший бородой, подпалённой искрами. — Для таких дел булава требуется или шестопёр, чего с мечом лез?

— Времени не было, — ответил Ждан. — Так что? Возьмёшься починить?

— Да, куда деваться, — отмахнулся кузнец. — Твоё дело ломать, моё — чинить. Тем и живём. Оставляй оружие. Через седмицу заберёшь.

Честно сказать, от всех этих хождений и разговоров Ждан порядочно притомился, хотелось добраться уже до родного дома, наестся до отвала и завалиться спать, но оставалось ещё одно дело.

Хранитель крепости Хоронь поселился возле самого палисада на северной окраине окольного города и занимал большой дом с целой армией дворни.

Явор встретил его лично, отмахнулся от слуг и двинулся куда-то в дальнюю часть подворья. Они вошли в просторную клеть, сплошь заставленную алхимическими приспособами, названия которых Ждан не знал, какими-то мешочками, пусками трав, светящимися кристаллами и какими-то уж совсем непонятными конструкциями из гнутого чёрного железа. Всё это булькало, мерцало, шипело, пахло просто одуряюще, но волхв, казалось, ничего такого не заметил. Потолок у клети оказался не сказать чтобы высоким, так что Ждану приходилось стоять, согнувшись, но на это чародей тоже внимания не обратил, а сразу спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, отче, — пропыхтел Ждан, которого бросило в пот от запаха трав и булькающих снадобий.

— У воеводы был?

— Только что от него.

— Тогда поздравляю, десятник.

— Благодарю, отче.

Всё-таки стоило бы поесть, прежде чем идти к хранителю крепости, а теперь от терпкого запаха и жары голова у Ждана начинала нешуточно болеть. Ещё и от неудобного положения шея затекла и нестерпимо ныла.

— В пути ничего недоброго не приключилось?

— Всё было тихо, отче, в светлых землях, как всегда тишь да мир.

— И то славно, — поддержал Явор. — Вы нас здорово встревожили, отроки… Столько ран… Чудо божье, что вы вообще выбрались живыми.

— То не чудо, отче, а наука твоя. Мы делали, как ты учил, да Злобыня приказывал.

— Но его с вами не было, когда вы к крепости подошли.

— Он раньше ушёл, и погоня за ним кинулась.

— Обхитрил, выходит, меченных?

— Так и есть, отче. Хитра нежить, да мысль живая ещё изворотливее.

— Верно говоришь, десятник. А что раны твои? Неужто зажили все?

— Зажили, отче. Поклон земной, лекарям, спасли.

— Да уж. Если у нас такие молодцы гибнуть начнут, то и границу хранить некому будет, но я тебя не для этого позвал.

Ждан всем видом показал, что внимательно слушает, а волхв продолжил:

— Сказывали мне, что ты волкодлака голыми руками удавил.

— Не удавил, отче. Об землю хватил, он дух-то и испустил.

— Подробнее о том, расскажи. Я не припомню, чтобы кто-то такое деял, а твоя наука многим отрокам жизнь спасти может. Оборотней в проклятых лесах в последние годы развелось столько, что и не скажешь, они большими стаями заходят к границе, крутятся возле крепостей… После нападения на вас, спустя седмицу вырезали ещё один десяток, а там половину было отроков из чуди, не вам чета — юные совсем, но всё-таки не мужичьё сиволапое… Так что ничего не позабудь, кто-то может на ус намотает твои слова, да спасётся от смерти безвременной.

Ждан кивнул, начал рассказывать, а Явор подхватил лист пергамента и быстро записывал всё, изредка задавая вопросы и вроде бы ничего сложного, но от воспоминаний у Ждана вдруг стало тяжко в голове и поплыло перед глазами всё, он качнулся, попытался устоять на ногах, но колени вдруг стали слабыми, будто поджилки кто-то подрезал, а в груди тревожно забилась неосязаемая до этого мига струна.

— Что с тобой? — отрываясь от записей, встревоженно спросил Явор.

—Всё в порядке, отче, — ответил Ждан и рухнул без чувств.

***

Очнулся он на полу в незнакомой комнате, положили его не на голые доски, а на самую настоящую перину, но ноги всё равно не поместились. Рядом на лавке сидел волхв Явор и хмуро глядел в окно.

— Что случилось? — хрипло спросил Ждан.

— В обморок ты хлопнулся, — ответил чародей. — Хорошие, говоришь, лекари? Надавать бы им плетей, чтобы ещё лучше были…

— Седмицу всё в порядке было, отче, — Ждан сел на перине и покрутил головой. Ничего не болело. — Где мы?

— Тебя из клети в горницу перетащили, — пояснил волхв. — Перинка, правда, не по размеру, но тут уж не взыщи.

— Благодарю, отче. Мне ещё что-то поведать надо?

— Куда тебе? — недовольно поморщился хранитель крепости. — Потом договорим. Ты к себе иди. Отдыхай. Тебе с завтрашнего дня службу нести надо, а не как девка без чувств валиться. Я прикажу, чтобы тебя проводили.

— Благодарю, отче, обойдусь, — отказался Ждан. — Мне недалеко.

— Уверен?

Ждан кивнул и поднялся на ноги.

— Будь здоров, отче.

— И тебе поздорову, — отозвался волхв.

Ещё только когда Твёрд привёз в Великосветье первых детей от чуди, стало понятно, что жить вместе с остальными воинами в общих домах они не смогут. Слишком велики ростом, силой, нравом дики поначалу, а на расправу скоры. К тому же в общую мыльню [8]они просто не поместятся, а коню батырской породы тесна обычная конюшня. Вот и устроили в посаде отдельную слободу для чуди, чтобы всё им было по росту. Срубили поначалу общие дома для парней и для девиц, а как обжились немного, так и отдельные избы, и подворья стали ставить. На таком подворье Ждан и жил уж полгода у молодой вдовы ратника Искрена. Сам Искрен только и успел, что свадьбу сыграть с Сияной, да сгинул, когда орда упырей на крепость пошла. Жена-красавица по нему чуть не все глаза выплакала, год чернее ночи ходила. И сватались к ней, и с лаской пытались подойти, да только всё впустую. Было дело, женихов так коромыслом отходила, что они еле уползли со двора все в крови да пыли. Девок наравне с парнями ратному делу учили, только что в походы не брали, а уж караулы на стенах да в посаде они также несли. А Ждана вдовушка на постой потому и взяла, что не приставал к ней, просто тяжко ему было в общем доме храп слушать, немытым духом дышать, вот, как в десяток попал, так и перебрался. Правда над ним частенько подшучивали по этому поводу, что, мол, уже полгода живёт, а хозяйка до сих пор порожняя да хмурая ходит, но он как-то выворачивался, где шуткой, а где и кулаком в зубы, чтобы меньше было чем скалиться.

Когда он вошёл в избу, Сияна как раз ставила в печь большой горшок, обернулась на скрип двери и чуть ухват не выронила.

— Поздорову, хозяюшка, — улыбнулся Ждан. — Примешь гостя?

Сияна бросила ухват и кинулась на ему шею. Ждан даже растерялся, просто стоял, чувствуя, как намокает рубаха от девичьих слёз, и не знал, что делать.

—Ну, что ты, сестрица, — наконец, сумел выдавить он, гладя Сияну по голове, будто ребёнка. — Чем тебе не угодил?

— Живой вернулся, — всхлипнула та. — Я уж подумала, что и тебя тоже… как Искренушку моего…

Она разрыдалась ещё пуще.

— Конечно, живой. Что со мной сделается?

— Бабы трещали, что вас всех волхвы куда-то утащили. А о тебе баяли, что ты был — краше в гроб кладут.

— Брешут твои бабы. Вот же я, живой-здоровый стою.

— И то свет. А я уж думала, что проклятье на мне какое-то. Какой муж рядом не окажется, так сразу и сгинет.

Она снова залилась слезами.

— Ну, так ты переставай себе эту околесицу твердить, — строго велел Ждан. — Я тут стою жив-здоров, а она… Или ты расстроилась, что поминок по мне не справляют?

— Тьфу на тебя, дурень! — от возмущения Сияна даже о слезах забыла.

— А коли неправ я, сестрица, так дай мне чего-нибудь поесть. Хоть бы кто служилому человеку сухую корку дал за весь день. Только гоняют будто зайца.

Сияна вскинулась, засуетилась и тут же, как по волшебству на столе начал появляться снедь. Большей частью, конечно, соленья, да закуски, щи и каравай ещё не успели подойти, но остаться голодным Ждану точно не грозило.

Он принялся за еду с таким аппетитом, что даже самому удивительно стало. Видно сильно оголодал за время путешествия. Сияна сидела напротив, смотрела, подперев подбородок ладонью, и улыбалась.

— Исхудал совсем, — проронила она, когда Ждан, наконец, отставил миску в сторону. — Надо тебя срочно откармливать, а то сил не будет нечисть гонять.

— Будут, — лениво отмахнулся он в ответ. — Расскажи лучше, как у тебя тут дела ладились? Новых женихов не появилось?

— А как же! Появились, — усмехнулась молодая вдова. — Аккурат, как ты пропал, так и появились удальцы. «Ты, — говорят, — теперь одинокая, заступиться за тебя некому, жди сватов».

— А ты что же? Неужто опять прогнала?

— А то как же! Я пироги затеялась печь, чтобы отвлечься от тоски, ну и тому, который самым говорливым был скалку в голову и метнула. Видал, как дети на рябчиков охотятся?

— Попала?

— А как же. Он, значит, наземь, а дружки его в крик. Только что была я «красавицей» да «лебёдушкой» и тут же стала «проклятущей бабой». Ну я долго ждать не стала, ухват поудобнее взяла и взашей их со двора.

Ждан, представив, с какой силой врезалась скалка в голову неудачливому жениху, даже вздрогнул.

— Что ж ты неласковая такая с женихами? — спросил он.

— А на кой он, такой жених, если от бабьего удара наземь валится? Ты расскажи лучше, кто тебя гонял сегодня целый день.

— Воевода меня десятником назначил над отроками.

— Вот значит как?! — всплеснула руками Сияна. — Так ты теперь у нас завидный жених!

— А как же, — подбоченился Ждан. — Ты смотри, начну теперь к тебе свататься.

— Да, на кой ты мне такой сдался, богатырь безусый? — рассмеялась вдова. — Да и я не по тебе невеста — придётся же и днём, и ночью в шеломе по дому ходить, чтобы ничего в голову не прилетело.

Они не выдержали и оба расхохотались.

— Ты бы прежде чем такими словами разбрасываться, сначала меня в баньке попарила, квасом напоила, а потом уже…

— Так, дров же нет, — притворно спохватилась Сияна. — Баню топить нечем. Вот наколи дров, баню истопи до белого каления, да переночуй в ней, а после и поговорим.

— И не жалко тебе, увечному воину такие задачи задавать?

— Так было нечего свататься.

— Ладно уж, — Ждан поднялся с лавки. — Наколю дров. Но ты бы, сестрица призадумалась. Чем женихам в голову скалками да ухватами кидаться, лучше бы такие задачи загадывала. Хоть польза от них какая была бы. А не только грязь в избе.

— Ладно, придумал, — обрадовалась Сияна. — Следующему загадаю, чтобы выкопал в одиночку два колодца, чтобы в одном вода была студёная, а в другом варёная. Пусть старается.

— Нет у тебя всё-таки сердца, — покачал головой Ждан и вышел во двор. — И на кой тебе два колодца?

— Как зачем? — удивилась вдова. — Я же следующему жениху выдам ложку и ей закапывать заставлю.

Ждана настолько поразило такое коварство, что он не нашёлся что ответить и пошёл колоть дрова.

Несмотря на шутливую перепалку, неожиданной разминке только порадовался и хоть руки и спина разнылись, огорчаться не стал. Натаскал воды в здоровенную бадью, раскалил каменку, и когда забурлила вода в котле, распарил в ушате веники. Добела баню, конечно, топить не стал, хотя дров наколол с избытком, но каменку растопил знатно, правда едва не обварился, невесть как поскользнувшись на ровном полу, но всё же уберёгся. Засел надолго, хлестал себя сначала дубовыми вениками, потом берёзовыми, отдыхал на полке, пил травяной настой, которого Сияна заготовила целый чан, снова плескал на каменку квасом и снова хлестал бока и спину, разгоняя кровь, выгоняя хворь и слабость из тела. Отчего-то боялся поначалу, что живоцветы, в теле раскалятся докрасна, но, как оказалось, зря, сколько не старался, так ничего и не почувствовал. Когда почуял, что напарился и тело стало лёгким как пушинка, облачился в чистое и побрёл в избу.

Хотел лечь спать, всё же набегался за день, да и за время пути усталость навалилась, но не тут-то было — только прикрыл глаза, начали одолевать мысли. Он ведь не просто так вернулся, а должен предателя разыскать. Можно, конечно, просто так отсидеться в углу, заняться обычными делами, благо их теперь будет невпроворот, а человеку Твёрда сказать, что не смог ничего найти, но… Не мог так Ждан. Если он так сделает, то получается, что и Злобыня, и Вихорка, и Лют зря погибли, и будут дальше гибнуть порубежники, но не от коварства вражеского, а от ударов в спину. Ну нет!

Но одно дело на печке лежать и рассуждать, а другое изменников искать. С чего начать поиски? Кто может знать о том, как и когда уходят порубежники за стены крепости? Само собой, воевода знает. Стража на воротах, но только кто уходит, а куда им это без надобности. Десятники знают. А сколько десятков уходит за стену? Это прознать не трудно. Точно не больше пяти. Дозор — это не конница, не тяжёлые латники, там не числом надо брать, а умением. Выходит, начинать надо с десятников. Кстати, что там говорил Твёрд сегодня? Один десяток полностью вырезали. Выходит, не больше троих осталось. Кто ещё? Ничего на ум не идёт, хоть на стену лезь.

Он так увлёкся, что не сразу обратил внимание на тихий перестук, будто маленькие ножки по полу пробежали.

«Неужто, крысы в доме завелись?», успел подумать Ждан, поворачивая голову и замер, решив, что ему чудится от усталости.

Посреди горницы, подбоченившись, замер мужичок, с растрёпанной седой бородой, собранной в пучок, настоящей гривой волос, спускавшихся до самого пояса, расшитой рубахе, просторных портах, заправленных в щегольские красные сапожки. Вид у мужичка был донельзя важный и суровый, он степенно осматривался, как хозяин осматривается, выйдя во двор, примеряясь, что требуется сделать. И всё бы ничего, если бы ростом мужичок был не больше двух пядей[9] и ещё Ждан готовы был руку на отсечение дать, что рубаха и порты мужичка шиты из скатерти, которая исчезла у Сияны зимой, а обувь скроена из его собственного пропавшего сапога.

Пока Ждан напряжённо размышлял, что делать дальше, мужичок перехватил его взгляд, надулся и неожиданно гулким басищем выдал:

— Чего вылупился, орясина?

— Я, это… — пробормотал Ждан и окончательно растерялся.

— Ты смотри, — удивился мужичок. — Бормочет там что-то? Чего бормочешь, мил-человек?

— К добру или к худу? — наконец-то сообразил, что сказать Ждан.

То, что у них живёт домовой, он точно знал. В конце концов, никаких беспорядков в избе и подполе не наблюдалось, да и крыс с мышами кто-то гонял. Но, вот, показываться домовик не любил, то есть не показывался вовсе, разве что исправно пил молоко, да грыз хлебные горбушки, которые Сияна оставляла под печкой. Что же заставило его показаться на глаза?

— Что ж ему сказать-то? — тем временем задумчиво протянул мужичок. — Скажешь «К добру», так замучает потом с уточнениями, скажешь «к худу», ныть начнёт, хуже кошки бездомной… Что за обычаи такие, только два ответа давать? Вот ты, орясина, мне ответь, а?

— Не знаю я, — честно ответил Ждан. — И чего ты меня всё время орясиной зовёшь?

Его вопрос произвёл на домового неизгладимое впечатление. Наверное если бы в него попала молния, реакция была бы слабее.

— Ты меня что, видишь? — осторожно спросил мужичок.

— Так же ясно, как ты меня, — кивнул Ждан.

Домой внезапно, тонко взвизгнул и стрелой метнулся под печку, аж пыль взметнулась.

Что его так напугало, Ждан так и не смог понять, но и сам разволновался не на шутку и ещё долго крутился, безуспешно, пытаясь уснуть.

[1] Зброя — оружие, доспехи.

[2] Куяк — вид ламелярного(чешуйчатого) доспеха, когда металлические пластинки нашиваются на тканевую основу.

[3] Тегиляй — вид набивного доспеха. Набивался пенькой или хлопчатой бумагой и простёгивался.

[4] Окольный город — укреплённая часть города, примыкающая к детинцу и представляющая собой вторую линию обороны.

[5] Детинец — центральная часть крепости

[6] Бастея — фортификационное сооружение долговременного типа. Является промежуточным этапом эволюции крепостной башни в бастион. Позволяет эффективно оборонять крепость от обстрелов вражеских чародеев.

[7] Палисад – частокол.

[8] Мыльня — баня

[9] Пядь — мера длины, изначально равная расстоянию между концами растянутых пальцев руки, около 17,7см