Безымянные боги

Глава 19

Сияна и вправду поначалу обиделась, но, когда узнала, куда они собрались, сразу предложила идти вместе, но тут ей Ждан сказал твёрдое «нет».

— Это ещё почему? — чуть не плача спросила вдова.

— Не буду я тебя в это втягивать, — ответил Ждан. — Пока те, кто Лана и Томицу убил, думают, что ты просто хозяйка дома, а я у тебя просто живу, потому тебя и не тронули, но если увидят, что мы дела вместе делаем…

— Тоже мне беда. Отобьюсь, не маленькая.

— От лиходеев, может, и отобьёшься, а если тебя как Цветаву травить начнут? Нет, сестрица, не позволю я им тебя в могилу свести.

— Ждан прав, — поддержала Цветава. — Кто-то за два дня десять человек убил и глазом не моргнул, и этот кто-то нам сейчас на пятки наступает. Нас порешат, если не убережёмся, а ты причём? Тебя за что убить могут? Только за то, что с нами по улице шла?

— А вы, значит, такие смелые да умелые, что со смертью разминётесь?

— Мы не этого не выбирали… так сложилось. Разве что, двоих убить посложнее будет, чем поодиночке передавить.

— А троих…

— Я же говорю: не выбирали мы такой доли, а тебе такой выбор не нужен. Зато нам нужно место, куда можно вернуться да знать, что нож в спину не воткнут. Сейчас нельзя уже доверять ни страже, ни дружине, ни даже князю воеводе…

— Это ещё почему? — вскинула брови вдова.

— Потому что измена готовится в крепости, Сиянушка, — подал голос Ждан. — Если правда, что армия нечисти в дне пути от стен стоит, то скоро она здесь будет.

— А камень самосветный не сбережёт?

— Не знаю уже… Ещё месяц назад сказал бы иначе, а теперь ничего не знаю… Одно точно — кроме тебя нам тут довериться некому.

— Так, может, нам из крепости того…? — Сияна махнула рукой куда-то, в сторону от границы. — Туда, где поспокойнее.

— Сейчас нигде спокойно не будет. Меня уже в покое не оставят, а если и вы со мной утечёте, то и вас разыщут, да порешат, чтобы лишнего не сболтнули. Надо здесь разобраться, а не за собой эту пакость тащить.

Сияна опечалилась ещё больше, но спорить перестала и пошла собирать им снедь в дорогу.

— Думаешь, если княжну обратно приведём, отстанут от нас? — спросила Цветава.

— Не знаю, — покачал головой десятник. — Но нас тогда к князю подпустят, можно ему об измене обсказать.

— А что, если он не из-за дочери под чужую дудку пляшет?

— А из-за чего?

— Мало ли. Злато, серебро, земли, титулы… Всякого можно завлечь.

— Меня нельзя.

Она рассмеялась весело, запрокинув голову, и Ждан, поймал себя на том, что любуется ей, совершенно не замечая ни шрамов на щеке, ни обветренной на горном ветру кожи, ни загара, от которого ни один следопыт не убережётся. Ему стало стыдно от таких мыслей, и он поспешно отвёл взгляд.

— Богатырь ты, — отсмеявшись весело проговорила девушка. — Как есть богатырь! Неподкупный, честный, сильный, добрый.

— Разве плохо?

— Может, и хорошо, да только другие люди попроще.

— Я не другие и ты тоже.

— Потому нас в это дело и втянули: знали, что не бросим, не отступимся.

— Хорошо бы ещё ум подлиннее.

— Хорошо бы, да другого нет.

Спалось этой ночью плохо. Ждан всё ворочался на лавке, пытался прогнать из головы дурные мысли, которые накатывали натуральными лавинами, сбивали с толку, забирали покой. Он то и дело разлеплял веки, да поглядывал на дверь светёлки, в которой устроились девушки. Никак не мог понять, о ком думает, то ли о Сияне, с которой прожил бок о бок целый год, но, несмотря на ту страсть, что с ними приключилась недавно, так и не переставшей быть ему кем-то вроде названной сестры, то ли о совсем незнакомой девице, которую как и его самого, волхв против воли затащил в свою игру. А она ему кто? Товарищ по несчастью? Монета разменная, чтобы откупиться в трудную минуту? Ну, нет. Точно знает кто, мысли эти от себя гонит, память в тёмный угол заталкивает, только вот обруч, что в тайнике лежит — родной брат того, который Цветава с руки не снимает.

Как будто мало было бед на его голову. И с чего боги решили эту девицу ему подкинуть? Столько лет прошло, он уже и думать забыл обо всём этом. Или это не боги расстарались, а волхв Твёрд?

Так и проворочался до утра, глаз не сомкнул. До рассвета встал, достал из тайника шапку-невидимку и кинжал, уложил в мешок броню, меч приторочил сбоку. В дороге, если что, и кинжалом отобьётся, а вот в самом Волотовом лесу вряд ли тайник без присмотра оставили.

Цветава тоже собралась без подсказок, да собственно, ей и собираться-то не надо только свою одежду уложить. Решили, что по посаду девушке лучше двигаться в сарафане Сияны и её же платке, а уж как отойдут подальше, она переоденется в дорожную одежду. Меч обернули рогожей и к мешку приторочили. Пусть скрыть не получилось, зато и на оружие уже не собо походит. Так и двинулись. Ждан старался идти по безлюдным улицам, забирая всё больше к окраине, но посад он и есть посад, всё равно люди встречаются, здороваются, приходится отвечать. Остаётся только надеяться, что не особо интересно соседям, куда он идёт и зачем.

Когда выбрались за околицу, немного выдохнули, добрались до перекрёстка и свернули вправо — сторону, противоположную Пригорью, куда сказался идти десятник. Выбранная ими дорога была не так хорошо наезжена, как левая, уводящая вглубь Великосветья. В эту сторону ездили разве что редкие купцы да крестьяне, обитавшие в двух небольших деревеньках — Моховом и Рыжем яре. Первая деревня располагалась у самой дороги, и в ней был даже самый настоящий постоялый двор, а вот вторая больше напоминала слегка разросшийся хутор — едва ли десяток домов, плохо наезженная дорога и густой лес вокруг. Поговаривали, что жители Рыжего яра нет-нет, да и промышляют на дорогах, но доказать никто не брался, слишком уж мелкая рыбёшка.

Сначала шли лугами, страдая от жары и вездесущих мух, зато взгляду открывались необыкновенные горные пейзажи с синими вершинами у горизонта, обманчиво-близкими ледниками и бескрайним высоким небом, но ближе к полудню дорога пошла на спуск и нырнула под сень дубового леса, здесь решили передохнуть и пообедать, устроившись у небольшой речушки, пересекавшей дорогу.

— Успеем за сегодня дойти? — спросила Цветава, грызя сухарь.

— Если только затемно, —ответил Ждан. — Я думал, в Моховом заночевать. Там и поесть можно, и поспать под крышей. А с утра уже к лесу выйдем.

— Не опасно в харчевню заходить?

— Чем это?

— Я бы, если тайник в лесу сделала, оставила бы в Моховом человечка, чтобы присматривался к чужим и если что, сигнал подал. Деревня-то глухая, сразу видно, кто и зачем, а на нас с тобой, простои уж, воинская выучка, разве что краской не намалёвана.

— И что ты предлагаешь?

— Думаю, лучше в лесу заночевать и саму деревню стороной обойти.

— Не перегибаем с подозрительностью?

— Вряд ли. Мы и так многого не знаем и всё, что знаем, со слов этой твоей ведьмы. А вдруг она врала?

Ждан вздохнул. Он и сам постоянно думал о том, что будет, если ведьма соврала. Даже если и правда в этом самом овраге найдётся камень, но что если после удара по правому знаку, схрон не откроется, а намертво запечатается или и того хуже — княжну убьёт заклятием? Остаётся уповать только на то, что похитители даже и не допустили мысли о том, что кто-то захочет дочку воеводы забрать. В таком случае не имеет смысла лишние заклятия на саму похищенную навешивать. Заклятия — это ведь не игрушка, их подпитывать надо, а значит, сам колдун чуть слабее становится. На такое не всякий пойдёт и не для всякого дела.

— Если соврала, то нам лучше в крепость не возвращаться.

— А лучше ли нам вообще в крепость возвращаться?

— Приведём княжну — не смогут больше говорить, что это ваш десяток причастен ко всему был.

— Уверен? Можно ведь так повернуть, что мы княжну украли, чтобы с князем сторговаться.

— И ведьму к нему подослали? Может, изменники так обернуть и могут, но сам князь…

— Если только он по принуждению к измене склонился. Но если нет?

— Говорили уже об этом. Даже если он собрался Хоронь врагу отдать. Выторгуем себе жизнь и тогда, дай боги ноги, чтобы до волхвов добежать. В крепости Явор сидит, он один из ближних сподвижников Твёрда. Отобьёмся.

— Прости, — покачала головой Цветава. — Видно я совсем устала — в каждом встречном врага вижу.

— Немудрено. Я и сам таким стал за последний месяц. Но даже если верить никому нельзя, то придётся союз заключить. Если в дело князь вступает, то обычным дозорным супротив него не выстоять.

— Страх это, а нам сейчас бояться никак нельзя.

— Пойдём дальше, — поднимаясь, сказал Ждан. — если в деревню заходить не будем, придётся огибать её по лесу, а это надо засветло сделать.

Они снова зашагали по дороге, дважды приходилось сворачивать в лес: в первый раз проехал крестьянин на ветхой телеге, во второй — мимо прошагал десяток мужиков, насквозь бандитского вида с топорами и кистенями за поясом. «Из Рыжего яра», — шепнул Ждан и Цветава кивнула понятливо — крестьяне придумали себе заработок. Смекнули, что если не наглеть, то и дом будет — полная чаша, и власть не прогневят, вот и разбойничают.

Можно было бы и вдвоём всем этим лиходеям ум на место вправить, но за такое им никто «спасибо» не скажет, а если прибьют кого-то, то, пожалуй, что и убийцами заклеймят. Вот тогда их князь точно по голове не погладит.

Когда вдалеке послышался собачий лай, Ждан свернул влево от дороги и зашагал по лесу без всякой тропы, на ходу пояснив:

— Справа от деревни река Горюха течёт, там придётся вброд переходить, а слева, если обойдём, то пройдём без всякого труда, надо только подальше пройти, тут бортник живёт, не нарваться бы на него.

— А откуда ты всё это знаешь? — удивилась Цветава.

— Когда отроков Хорони готовят, никто их не выгоняет сразу в горы. В детстве и десятники, и Явор нас сюда приводили и заставляли показывать, как хорошо мы научились следы читать, упырей выслеживать или укрываться в лесу.

— А упырей где брали?

— Вместо упырей кабаны да косули у нас были, — усмехнулся десятник. — Заодно и припас учились делать. А вас в Веже не так учили?

— За оленями мы точно не бегали, — покачала головой девушка. — По горам лазить заставляли, но, чтобы кабанов гонять… Часто кого-то увечило?

— Бывало, но мы тогда уже ловкие были.

Они спустились к небольшому ручью, бежавшему по каменистому руслу, и двинулись вдоль него, стараясь держаться подальше от осыпанного галькой берега. Конечно, людей вокруг нет, но всё-таки лучше не рисковать, а стук камней далеко слышно, даже несмотря на шум воды.

На медведя нарвались, когда деревня осталась далеко позади. Ждан думал снова вернуться ближе к дороге, чтобы до темноты найти место для ночлега, так что они ушли от ручья и снова углубились в чащу, иногда пересекая поляны, сплошь заросшие то малиной, то зелёной ещё ежевикой. На одной такой поляне, когда они пересекли её почти наполовину, из зарослей поднялся косолапый, не очень большой и не успевший ещё набрать сала к зиме, но злой донельзя.

Цаетава вскрикнула и бестолково закопошилась с мешком, пытаясь достать меч, но Ждан оттолкнул её себе за спину и сам шагнул к медведю.

— Чего ты рычишь, дед? — он попытался крикнуть по-молодецки, но голос предательски сорвался и задрожал. — Дай нам пройти, пищи и без нас сейчас много.

— А я вас не для пищи заломаю, — прорычал медведь. — Просто так, ради удовольствия, да в отместку!

— Это за что ещё? — удивился Ждан.

— А кто меня топором по лапе шарахнул?! Скажешь не ты? А кто стрелу в бок пустил? Не ты?

— А тот, кто тебя ударил, тоже с тобой разговаривал?

— Нет, — медведь озадаченно примолк, опустился на четыре лапы и тут же застонал, поджав одну.

— Значит, не я, — покачал головой Ждан.

Медведь умом, конечно, похвастаться не мог, но и броситься больше не грозил, поэтому десятник осторожно приблизился к нему.

— Ты чего удумал?! — ахнула за спиной Цветава, но Ждан ей только махнул рукой, чтобы замолчала.

Медведь, постанывая от боли, растянулся на помятых кустах малины и пытался зализать длинную рубленную рану, похоже, нанесённую секирой или тяжёлым бердышом.

— Давай-ка, дед, подсоблю, — предложил Ждан.

Медведь только фыркнул презрительно.

— Чего ты там подсобишь, мозгляк? У тебя и язык-то едва из пасти высовывается. Или ты меня лапищами своими врачевать вздумал?

— А давай так: если я тебе сейчас подсоблю с увечьем, ты мне про обидчиков своих расскажешь?

— А ты, никак, сам их ищешь?

— А кто его знает, — покачал головой Ждан. — Может, и их ищу, а может, кого другого.

Пока говорил с медведем, припоминал слова Твёрда, которые, кажется, уже в другой жизни слышал. А говорил волхв о том, что кроме разговоров со зверями, сможет он с помощью живоцветов раны лечить. С людьми у него не получалось, хотя, когда тот же лиходей Дан задохнулся от проклятия, он даже и не вспомнил о словах волхва, а теперь вот, мучения косолапого увидел и само всплыло.

— Ладно уж, — попыхтев нехотя прорычал медведь. — Вижу, что ты не такой, вон и меч у тебя, а не кидаешься увечного богатыря добивать.

— Это ты-то богатырь?

— А как же? У меня и имя богатырское: Потап Косматьич.

— Вот уж сколько живу, а медведей-богатырей не встречал.

— Мало живёшь, потому и видел немного. Ты поменьше болтай да гляди побольше, коли в лекарском деле понимаешь.

Ждан, пока разговаривал, тихонько осматривал рану, стараясь не касаться, чтобы не причинить боли. Даже на первый взгляд понятно было, что дело плохо — из раны торчали осколки перерубленной топором кости, если оставить как есть, мишке конец придёт.

— Ты если больно станет не торопись меня лапой бить, — попросил Ждан, прикладывая руки к лапе.

— Ладно уж, — недовольно отозвался медведь.

Ждан с удивлением отметил, что как только он обхватил лапу в груди, будто ещё одно сердце забилось и жарко стало как в бане. Жар был и когда его ведьма пыталась зачаровать, но тогда жгло изнутри будто углями, а теперь словно солнечные лучи по жилам заструились. Он даже зажмурился от неожиданности и с удивлением обнаружил, что через закрытые веки видит, как золотое свечение из груди вливается в руки и будто бы напитывает изрубленную лапу. Попытался усилить или пригасить свечение — ничего не вышло, живоцвет или ум, который он питал, похоже, и без десятника прекрасно понимали, что делать.

Закончилось всё неожиданно — только что лился из рук золотой свет и вот уже сияние в груди погасло и Ждан, открыв глаза, с удивлением увидел, что держит в руках совершенно здоровую медвежью лапищу, разве что старый рубец виден сквозь поредевшую шерсть.

— Ну, как? — спросил он, опустив руки.

Медведь неуверенно опёрся на вылеченную конечность, прошёлся туда-сюда, подпрыгнул несколько раз, забавно подкидывая зад, и удовлетворённо сел, скрестив лапы на груди.

— Вот уж спасибо! — проревел он. — Выручил ты меня. Я думал уж кончина близко.

— Побегаешь ещё. Только под топоры больше не суйся.

— Да я им! — оскалился Потап Косматьич. — Сейчас свояка кликну, да покажем им!

— Ты погоди! Расскажи, кто тебя топором огрел?

— Точно! — медведь обхватил голову лапами и посмотрел на Ждана. — Вот такой, как ты и огрел! Здоровый, с меня ростом, а командовал им мелкий, вроде медведихи твоей.

Он кивнул на замершую поодаль, похоже, насмерть перепуганную Цветаву. Ждан попытался знаками показать девушке, что всё в порядке, но она только сильнее затряслась от страха.

— Чего это она? — озадачился медведь.

— Замёрзла, наверное, — ответил Ждан. — К вечеру зябко становится.

— Это да. Так вот, много их было, я считать не умею, по-вашему, да только если на каждого по пальцу с лапы приложить, то и лап не останется свободных.

Ждан, даже присвистнул. Медведь, конечно, считать не умеет, но получается, что не меньше двух десятков человек на него напало, и не только человек, но и чуди. А чуди только в крепости живут, даже в ближних деревнях не селятся.

Что же это? Неужто кто-то из бояр охоту решил устроить в здешних местах?

— Много людей ты насчитал, — вслух ответил он.

— Может, и много, — отмахнулся Потап, — Я бы их всех побил, коли не эти, здоровые… Навалились всем скопом, а один, вон, чуть лапу не отхватил.

— А где они на тебя напали?

— Так как раз возле дальнего леса, который за рекой начинается. Там я живу, там мои угодья и малинники, и муравейники с пчелиными гнёздами, кроме меня никто не трогает.

Вот тут Ждана проняло потому, что тот самый дальний лес, о котором говорил Потап Косматьич, люди называли Волотовым лесом.

— У тебя ещё стрела в боку, — напомнил Ждан, но тут уж медведь только отмахнулся:

— Чую я её, неглубоко сидит. Осень придёт, сало набежит на бока — сама вывалится.

— Ну, как знаешь.

— Спасибо тебе, богатырь-лекарь, — медведь поднялся на дыбы и положил тяжеленные лапы на плечи десятнику. — Были мы с тобой врагами, а стали побратимами, можешь теперь в мой лес заходить, никто там тебя не тронет.

— Кроме лиходеев, что тебя самого стреножили.

— А об этом не беспокойся, — злобно проворчал Потап. — Я сейчас свояка да сноху кликну, и пойдём, по-свойски поговорим с гостями незваными. Э! Да вон, они идут!

Ждан обернулся и чуть не присел от страха. «Свояк» и «сноха» оказались куда крупнее богатыря Потапа, раза эдак в два. А за медведицей ещё и два медвежонка-подростка брели, уже не уступавшие размерами «родственнику».

— Сожрём обоих? — коротко поинтересовалась медведица, бросив взгляд на замершего Ждана и окончательно помертвевшую Цветаву.

— Ты охолони, кулёма! — задиристо выдвинулся Потап Косматьич. — Это побратим мой, да медведиха его! Они под моей защитой!

— Тута не твой лес, — прорычал «свояк». — Сожрём!

Медвежата, заслышав отца, насторожились и заревели радостно.

— Не дам! — взвизгнул медведь-богатырь и, подскочив к «свояку», залепил ему затрещину, ничуть не смущаясь ни ростом, ни преимуществом в силе.

Грузный «свояк» вместо того чтобы ответить на удар, попятился и вдруг шлёпнулся на зад, медведица было заворчала, но и ей прилетел богатырский удар от тощего родственника, причём с тем же результатом. Непонятно было, то ли не ожидали от субтильного родича такой наглости, то ли действительно в лапах его была такая богатырская силища. Медвежата рисковать не стали — сразу отбежали поодаль и смотрели на драку родственников уже без всякого веселья.

— Спасибо, Потап Косматьич, — поклонился Ждан. — Вовек твоей дружбы не забуду.

— Иди с миром, — проревел медведь. — Богатырь богатыря в беде не бросит! Ты с медведихой иди, а мы тут только беседу начали!

Ждан подхватил под локоть обмякшую Цветаву и не оглядываясь пошёл прочь, слыша за спиной звуки сочных оплеух и обиженный медвежий рёв.