Безымянные боги

Глава 10

Хоть забот ещё хватало, но понемногу десяток из горстки сброда превращался в сплочённый отряд. Пусть они ещё грызлись, ленились, но тяжёлая воинская ноша постепенно и неуклонно уравнивала всех, тот же Бокша уже не так выделялся, и, похоже, уже не пытался помыкать остальными, потому как пару раз Ждан замечал не только синяки у других, но и физиономия самозваного командира пестрела следами драки. Тем не менее в строю или учебном бою, отроки действовали всё уверенней и пусть до настоящих воинов им было ещё далеко, но у десятника появилась надежда на то, что никто из них не сбежит, завидев врага.

С десятком Ждан провозился до полудня, после чего отпросился у сотника, чтобы сходить навестить Лана, с которым так и не смог встретиться, после того как зарезали Томицу. Даже на тризну по погибшему товарищу Лан выбраться не смог – нёс караул на стене, а потом встретиться никак не получалось.

Но в этот раз удача ему тоже не улыбнулась – ни в казарме, ни в карауле Лана не оказалось. Переговорив со свободными стражниками, Ждан выяснил, что товарищ уже седмицу, как перебрался из казармы на постой к одной из вдовых молодок.

— А что с ней не так? — решил уточнить Ждан, заметив, что стражники сразу начали перемигиваться и улыбаться в усы.

— Да, всё так, — рассмеялся в ответ один из стражников. — Настолько всё так, что я бы и сам не прочь к ней… хоть она и из ваших…

— Из «наших»? — не понял Ждан.

— Здоровенная, — пояснил воин. — Но видная баба… Хотя и бабой её не назвать — муж у неё жребий вытащил два года назад, когда десяток ваших на север собирали. Помнишь, небось?

Ждан только хмуро кивнул в ответ.

— Ну, так вот, — продолжил воин, — она было, с ним хотела, да волхвы не дозволили. А они только что и сошлись, не успели ещё детишек родить. Потому и развели их в разные края. Вот и живёт белой вдовою, и замужем была, и даже молодухой [1]не стала.

— А Лан причём?

— Да, как-то шибко быстро закрутилось у них всё. Считай, только встретились, и он уже в дом к ней перебрался. И вели себя так, будто жить друг без друга не могут.

— Осуждаешь? Может, изголодалась баба, да и Лану видать, надоело самому портки стирать и кашу из общего котла жевать.

— Так-то оно так, да только негоже воину слюнями капать, будто кобелю, а бабе самой на милого кидаться. Неправильно это.

Ждан только головой покачал, не желая продолжать неприятный разговор. Рассказ стражника всколыхнул в душе что-то нехорошее, будто поднялось со дна мутное облачко. Он выяснил, где вдова жила, попрощался со стражниками и двинулся прочь.

Дом вдовы стоял на самом краю слободы, места вокруг пока хватало, так что забор не требовался, разве что бывший хозяин обнёс подворье плетнём, да загоны для скотины, сейчас пустовавшие, обнесены оградой из жердей.

Само подворье выглядело крепким, но чувствовалось, что давно здесь нет мужской руки — кое-где плетень покосился, где-то трава затянула огород, да и на самом доме резной наличник крыльца разболтался и едва держался. Хотя может быть это Ждану с его намётанным в дозорах взглядом всё в глаза бросается, иной пройдёт мимо и не заметит запустения.

А вот, то, что скотины не видно странно. Ладно коровы нет, подумаешь дело, но, чтобы по двору куры не шастали, или не паслась коза на привязи, да и собачку-пустобрёха неплохо бы завести с таким-то тыном. Но, вопреки всему, во дворе пусто, разве что чирикают воробьи в кустах.

Ждан сначала хотел, не скрываясь пройти в избу, но увиденное заставило его резко поменять планы и вместо того, чтобы пройти напрямки, он свернул с тропинки к дому, нырнул в кусты и замер, распластавшись на траве, так чтобы со двора его никак не разглядели. Конечно, если будут его специально выглядывать могут и заметить, но отроков почивший Злобыня гонял так, что не то что лиходей, никакой упырь сразу разглядеть не смог бы. Жалко только, что, и порты, и рубаху зазеленит.

Ожидание продлилось недолго — скрипнула дверь, и из избы выскользнул чернявый лохматый мужичонка, совсем не похожий на высоченного светловолосого Лана. Окинув двор цепким взглядом, мужичонка двинулся в дальнюю часть двора, где, похоже, было отхожее место. Десятника мужичок не заметил и вскоре преспокойно вернулся обратно в избу, откуда сразу послышались приглушённые голоса и звук ударов. Ждан порадовался, что по летнему времени, ставни широко распахнуты. Жаль, что к дому не подступают никакие заросли, он подумал было, что придётся ждать темноты, но вовремя вспомнил про шапку баенника, достал из-за пазухи потрёпанный колпак, натянул поглубже и чуть не выругался от неожиданности, не увидев собственных рук. Посидел немного, привыкая к новому состоянию и медленно, чтобы ни одна тростинка не ворохнулась, двинулся к распахнутому окну.

Никто его не заметил, да и тем, кто сидел в избе, похоже, было не до незваных гостей. Подобравшись к окну, Ждан осторожно заглянул внутрь и увидел, что посреди горницы расположились четверо — один, тот самый плюгавый мужичок, выходивший во двор, притулился в углу, потирая припухшую скулу. У стола сидели двое здоровяков в кожаных куртках с металлическими нашлёпками, такие любят носить разбойники, и весит легче, чем кольчуга, и не звенит, и от любого секущего удара убережёт, в случае чего. Один из здоровяков, лысый, с вислыми усами, сосредоточенно протирал тряпицей длинную саблю, второй, с лицом простецким, даже обманчиво добрым, поганил столешницу, вырезая на ней что-то кинжалом. Ждан чуть не сплюнул от омерзения, стол — длань божья, через него боги людям милость свою являют: кормят, поят, вместе собирают. Как же можно по божьей ладони кинжалом? Но лиходеи, они лиходеи и есть. Последний из четвёрки — ражий мужик, с бородой, собранной в косу, на манер северных мореходов, сейчас стоял боком к окну, и Ждан очень хорошо рассмотрел красное, по-видимому, от ярости, лицо, обезображенное сизым шрамом, поперёк щеки.

— Я вам что сказал, балябы[2]?! — прорычал ражий, обводя взглядом всех троих. — Во двор ни шагу!

— Так мы и услышали, — спокойно ответил лысый, не отрываясь от полировки сабли. — Это, вон, Блуд непонятливый.

— Да, что-я-то?! — вскинулся плюгавый. — Прижало, до ветру…

— Я тебе мехирь[3] твой поганый отсеку сейчас, — прорычал ражий. — А зев зашью, чтобы ты пива больше ни капли не выпил.

Плюгавый Блуд молча сжался, видно слова главаря небыли пустой угрозой, зато сидевшие за столом заржали, будто услышали, что-то смешное.

— Тихо всем! — осадил их ражий.

— Да, что ты так расквохтался, Дан? — подал голос тип с кинжалом. — Мы и так уже второй день сидим, ждём впустую. И, кого ждём? Мальчишку какого-то. Понапридумывали каких-то уловок, что ты, что этот… который заплатил, а толку? Ну, не сдержался Блуд, ну, выскочил до ветру. Бывает, и за худшие проступки милуют. Или ты чуди боишься? Вон, первого порешили, и бабу его тоже. А говорили, будто они чуть ли не самими волхвами заговорённые.

— Ты, Крапива, язык прибери, а то уже по полу волочится, — чуть тише, но с явной угрозой ответил Дан. Тех двоих мы легко порешили потому, что они опоённые были, а тот, кого ждём, трезвый будет. Или ты не слыхал, как Гостята этого мальца взялся убить? И где он теперь? Гниёт он где-то в канаве, и червей кормит. Тем более что нам строго настрого запрещено его резать да колоть. Только душить. Это все услышали?

Блуд согласно закивал, а вот остальные двое лишь недовольно переглянулись.

— С чего это? — протянул лысый. — Лучше уж сабелькой по шее…

— Я тебе, Вук, потом эту сабельку знаешь, куда запихну? — прорычал Дан. — Если справим всё не так, как велено, нам не то, что не заплатят, а всех на корм рыбе пустят.

— Утечём, — отмахнулся тип с кинжалом. — В первый раз, что ли?

— Ты, я смотрю, у нас самым умным стал, — прищурился Дан. — Так, я тебе скажу, что в этот раз не выйдет утечь.

— Тогда как заказчик заартчится мы его…

Кинжал со свистом вспорол воздух.

— Это ты перед девками гулящими будешь хвастать, — осадил ражий. — Здесь такое не пройдёт. Надо сделать всё так, как велели, тогда и с прибытком останемся, и наше всё сохраним. Потому повторяю — никуда из избы не выходим, ждём чудского парня, с бляхой десятника на груди, как войдёт в избу — двое за руки, один в ноги кидается и на пол валим, душить буду я сам. Как перестанет дёргаться — верёвку через балку и его, уже покойника — в петлю, вроде как сам удавился.

— Зачем так сложно? — подал голос Вук, закончивший полировать саблю.

— Чтобы все подумали, будто это он прирезал, и дружка своего и бабу, — пояснил Дан. — Те, кто его обнаружат, должны подумать, будто ссора промеж них вышла, может, из-за бабы это, а может, из-за старых дел.

— Мудрено, — покачал головой Крапива. — Любой волхв, ежели позовут его, нас по следам отыщет.

— Не отыщет, — Дан достал из-за пояса кожаный мешочек и поднёс к носу Крапивы. — Посыплем за собой вот этим, и никто нас не найдёт.

— Тоже наниматель дал?

— Он, собака.

В голосе бандита явственно прозвучали страх и ненависть.

— А если он вообще не придёт?

—Наниматель сказал, о том можем не беспокоиться. Придёт, никуда не денется.

Ждан отодвинулся от окна и чуть перевёл дух, хотя сердце заколотилось как у зайца. Они ждали именно его! Значит, кто-то намеренно направил его сюда. Тот, кто нанял этих душегубов, был уверен, что Ждан придёт. Но кто? Неужели стражники? Ждан припомнил простоватых дядек, смеявшихся над любовью вдовы и вчерашнего отрока, и сразу отмёл эту мысль. Их, похоже, использовали втёмную, так же, как и его. А что Лан? Судя по разговору татей, товарища уже нет в живых, как и его подруги. Что делать?

Самым правильным решением будет утечь потихоньку и вернуться со стражей. Окружат дом и никуда не денутся душегубы. А что, если не выйдет? Ходить и оглядываться? А что, если этот неизвестный наниматель и об этом позаботился, и приплатил стражникам за грязную работу? Тогда выход один — выпытать у главаря, кто их нанял, да прижать этого неуловимого убийцу.

Естественно, переть на лиходеев в лоб Ждан не стал —обошёл дом, приметив открытое окно в светёлке. Подобрался поближе, заглянул — никого, и, тихо, как кошка влез внутрь, молясь всем светлым богам о том, чтобы половицы не скрипнули.

Внутри всё оказалось перевёрнуто вверх дном, видно, бандиты уже постарались. На полу — два распростёртых обнажённых тела, в одном Ждан без труда распознал Лана, рядом с ним дородная девица. У Лана пробит череп, у девицы ножевая рана над крупной грудью. Не снасильничали, не били, обоих прикончили сразу.

У Ждана даже горло перехватило, как подумал, что обоих убили только, чтобы приманить его, но долго горевать времени не было, в горнице кто-то чихнул и тут же звучно выпустил газы, выругался Крапива, заскрипела лавка и тут же кто-то двинулся в светёлку.

Десятник прянул в сторону и замер у стены, а вошедший бандит замер посреди комнаты.

— Зря бабу закололи, — произнёс он. — Хоть было бы чем заняться.

— Она бы тебя самого в крендель согнула, — отозвался из соседней комнаты Вук.

— Связанная бы не согнула.

— Раньше думать надо было, — оборвал разговор Дан. — Смотрите в оба.

— Надо было собаку не травить. Залаяла бы на чужого, — подал голос Блуд.

— Умный? А на тебя — дурака она бы не залаяла, когда ты по двору бегаешь? Всех соседей бы переполошила.

Ждан воспользовался тем, что разговор переключился на Блуда, шагнул бесшумно за спину Крапиве. Одну руку на рот и нос, чтобы не пикнул, другую на затылок. Рывок! У обычного человека бы не вышло — нужно хребет растянуть, чтобы шея сломалась, но у десятника силушки побольше, так что шея у татя хрустнула, как сухая ветка, и он безвольно обмяк. Пришлось придержать тело, чтобы не нашуметь, аккуратно пристроить на полу и тут же молнией в соседнюю комнату, на ходу выхватывая свой кинжал.

Всё-таки душегубы оказались очень опытными и умелыми, не будь у Ждана шапки-невидимки, неизвестно, как бы всё закончилось. Но тут на его стороне была неожиданность, так что Вук, хотя и почуял неладное и вскочил в последний момент, но вот саблю выхватить уже не успел — кинжал с хрустом вошёл под нижнюю челюсть, глаза бандита выпучились, и он рухнул на пол, как подкошенный. А вот с Даном и Блудом так легко не вышло. Отчего-то Ждан решил, что Блуд, почуяв неладное, сразу сбежит, но ошибся, и ошибка эта чуть не стоила ему жизни. Ещё не успело тело Вука упасть на пол, а плюгавый бандит оказался на ногах, миг — и с его рук срываются два метательных ножа, один из которых всего на ноготь разминулся с Жданом. Десятник отскочил в сторону, поднырнул под руку Дана, который без раздумий ударил на звук и почти попал! Врезал ногой по колену так, что главарь тонко взвизгнул и завалился на пол. И тут же два снова два ножа просвистели в мимо. Ждан ничего выдумывать не стал просто швырнул в Блуда, будто копьё, тяжеленную лавку, которая с хрустом врезалась лиходею в грудь. Блуд захрипел, пуская кровавые пузыри, и осел на пол.

Пока отвлёкся на Блуда, едва не пропустил удар от пришедшего в себя главаря. Бил Дан умело — в нижнюю часть живота, так, чтобы кровь сбежала за десять ударов сердца, но повезло, что, не видя противника, он был вынужден орудовать размашисто, и в последний момент Ждану удалось отскочить и пинком выбить нож из руки душегуба. Труднее всего было не убить его сразу, пришлось перехватывать руку, заламывать за спину и поспешно вязать обрывками скатерти.

Только когда убедился, что бандит связан надёжно и не высвободится, чуть успокоился, но шапку снимать и не подумал. Устроился за спиной и, поднеся кинжал к горлу бандита, спросил:

— Кого ждали?

Бандит ответил не сразу, пришлось кольнуть кинжалом несильно, но так, чтобы пошла кровь.

— Не тебе, вымесок[4]меня о чём-то спрашивать, — прохрипел Дан. — Зря ты на нас полез, считай, что сам себе уже погребальный костёр сложил.

— Пока тут в шаге от смерти только ты, —спокойно ответил Ждан. — Пугать меня не надо, ты не в том положении, отвечай, кого ждали или я начну по-плохому спрашивать.

— Это как? — хрипло рассмеялся бандит.

Ждан не стал отвечать, просто заткнул какой-то тряпицей главарю рот и полоснул кинжалом по уху. Бандит взвыл, но кляп заглушил вопли.

— Если сейчас опомнишься, то тебя будут звать Дан Одноухий, — пояснил Ждан, — но если вздумаешь запираться, то, поверь мне на слово, все тебя будут звать Дан — обрубок. Смекаешь? Кивни, если понял.

Главарь закивал, и Ждан вытащил кляп изо рта, но прежде чем тать успел набрать воздуха в грудь, сдавил ему горло и пояснил:

— Вздумаешь орать, сразу прикончу.

Тот только головой затряс в ответ. То ли кивал, то ли до него начало доходить, что он тут один на один с невидимым существом, прикончившим троих бандитов и покалечившим его.

— Вопрос повторить?

— Не надо. Ждали десятника – чудь. Как зовут, не знаю, нам с ним не пиво пить.

— Зачем тех двоих убили?

— Наниматель велел. Нам самим они без надобности, да и изба бедная оказалась.

— Как заманили стражника? Вдова с вами была?

— Не с нами, — несмотря на боль, главарь ухмыльнулся. — Она по мужику истосковалась, а ей, дуре, этого стражника показали, да приворотного зелья дали. Парень видный, вот и кинулась к нему, как коршун к цыплёнку, а, чтобы наверняка сладилось, мы и ей зелья подмешали в еду. Нужно было его из казармы выманить, это уж наниматель знал зачем. Через седмицу он нам приказал их обоих зарезать, да мальчишку-десятника ждать в гости.

— Что с ним сделать нужно было?

— Сделать так, чтобы все подумали, будто он тех двоих зарезал и с горя удавился.

— Зачем так сложно?

— Так наниматель захотел.

— А кто вас нанял?

— Послушай, ты, — вскинулся Дан. — Я не знаю кто ты, но…

— Прежде чем выгораживать заказчика, — мягко ответил Ждан, — подумай лучше, что у тебя осталось всего одно ухо, и нос всего один.

Лиходей поперхнулся и зло покосился в сторону Ждана, конечно, ничего не увидел.

— Кто вас нанял? — повторил десятник.

— Если скажу, отпустишь? — глухо произнёс бандит.

— Слово даю, — ответил Ждан. — Только если имя назовёшь.

— Он не назывался, да только я втёмную играть не люблю, вот и проследил за ним. Ох и удивился! А нанял нас…

Он было хотел продолжить, но вдруг булькнул горлом и, выпучив глаза, забился в судороге, на губах выступила розовая пена, спустя мгновение взгляд главаря бандитов остекленел. Ждан проверил жилку на шее, не бьётся.

Кто-то оказался ещё хитрее лиходея и позаботился о том, чтобы он не сболтнул лишнего. Причём это не яд, а чары. Сильные и незаметные.

Из дома он уходил так же через окно, да ещё и присыпав свои следы порошком из мешочка, что на поясе у главаря болтался. Конечно, это могла быть и отрава, но тогда зачем неведомому нанимателю подстраивать самоубийство Ждана?

Только отойдя на порядочное расстояние от дома, он почувствовал, как подкатывает к горлу тугой зловонный ком. Едва успел согнуться, как его вырвало и выворачивало ещё долго. До сегодняшнего дня пытать людей ему ещё не приходилось. Злобыня и этому учил всех отроков, но одно дело учиться, а другое, живого человека на кусочки резать, пусть и душегуб он отъявленный.

«А сам я кто? — подумал Ждан, устало опускаясь на траву. — Думал, ведьму удавить, а только за сегодня четверых упокоил, да ещё двоих под смерть подвёл». При мысли о ведьме стало совсем тошно, но он всё же заставил себя подняться и, так и не сняв шапки, побрёл к терему князя-воеводы.

Стражи вокруг терема, конечно, хватало, и службу ратники несли исправно, но не бывает неприступных стен. Где-то да найдётся лазейка. Можно было бы действовать наверняка и несколько дней понаблюдать за караулами, выяснив, когда те сменяются, и воспользоваться заминкой, но не было у десятника этих нескольких дней. Ведьма и так на него зла, и на Сияну тоже, если чуть силы наберёт, то не спасёт их ни выучка, ни ворожба домовиков.

Так что действовал он нагло, но аккуратно — проскользнул за спинами караульных к двери кухни, дождался, пока стряпуха выйдет за дровами, метнулся в открытую дверь, едва не столкнувшись со слугой, который, почуяв что-то неладное, замер и удивлённо заморгал, но быстро опомнился и, сотворив защитное знамение, продолжил возиться с куском мяса. Не дожидаясь, пока его заметят, Ждан метнулся к лестнице в женскую половину терема, схоронился под ней и замер. Только сейчас до него начало доходить, что он на самом деле задумал. Да если кто прознает, его не просто казнят — шкуру с живого сдерут и на муравейник посадят.

Поначалу людей вокруг сновало много — слуги, челядь, стражники, снова слуги с блюдами, от которых пахло так, что Ждан не на шутку испугался, как бы бурчащий живот его не выдал, но обошлось. Вечером зажгли фонари, хоть и не темно рядом с самосветным камнем, но всё же не день-деньской, да и ставни закрывают на ночь. Во второй раз Ждан обеспокоился тем, что дверь на женскую половину на ночь могли заложить на засов. Как тогда пробираться? Крылья отрастить?

Дождался, когда фонари пригасят, и двинулся осторожно наверх, пробуя на каждом шагу ступеньку, чтобы не скрипнула. Слава светлым богам, дверь оказалась не просто не заперта, а распахнута настежь. Дворовая девка, что должна была сторожить вход, бессовестно дрыхла, но Ждан был ей только благодарен, за такую плохую службу.

Оказавшись на женской половине хором, он поначалу растерялся, не понимая, куда идти дальше. Бродить, открывая подряд все двери точно не самая лучшая мысль, не хватало ещё ввалиться в покои княгини или девки поднимут визг, переполошившись в темноте. Потом сообразил, что возле сказавшейся больной дочери князя всю ночь будут сновать няньки, так что обнаружить светёлку княжны будет нетрудно.

Нужная дверь оказалась не так чтобы далеко и действительно, только из-за неё вышла шатающаяся будто спьяну девка, прижавшая руки к груди, и тут же ей навстречу безмолвно выскочила другая и, не глядя на товарку, юркнула за дверь. Ждан двинулся следом, осторожно отворил створку, радуясь, что двери в княжеских хоромах смазывали справно, да ещё тому, что ложе княжны, от входа оказалось отделённым занавесом. Гостей тут не ждали.

Первое, что услышал Ждан, переступив порог — всхлипы, чавканье и рычание, будто бы за занавесью не пара девушек сидела, а бился в хлюпающей трясине огромный зверь. Не торопясь, десятник вытянул из-за пояса кинжал и замер у прорехи в занавесе.

Юркнувшая в комнату девка, теперь сидела на краю кровати, спустив рубаху с плеч. Ждан, в свете фонаря чётко разглядел, её профиль, остекленевшие глаза, чуть подрагивающие губы, руки, безвольно повисшие вдоль тела, тяжёлую грудь, к которой урча и порыкивая приникла… Княжной ЭТО язык не поворачивался назвать — морщинистая морда с приплюснутым носом, редкие желтоватые лохмы, синюшная кожа, тощая шея с жадно дёргающимся кадыком. Ведьма сосала молоко жадно, впиваясь в нежную кожу беззубым ртом, мяла грудь когтистыми лапами, пытаясь выдавить ещё немного человечьей силы, ещё немного жизни для себя, а кормилица с каждым ведьминым глотком будто бы истаивала — вваливались щёки, залегали тени под глазами, и кожа становилась будто бы восковой, жёлтой, будто у мертвеца.

Зрелище это оказалось настолько омерзительным, что Ждан даже позабыл, зачем пришёл. Он будто соляной столб торчал посреди комнаты, хотя сердце билось как бешеное, призывая рвануться вперёд, оторвать нечисть от девицы, молотить плешивую голову до тех пор, пока она не лопнет, как перезревшая тыква. Но вместо всего этого он стоял и стоял, наблюдая, как вытекает по каплям жизнь из кормилицы. Наконец, ведьма оторвалась от пира и скрипучим голосом приказала:

— Пошла прочь! И вели больше никому не являться, спать буду.

Девка молча поклонилась, кое-как натянула рубаху на истерзанное тело и шатаясь, побрела прочь. Ждану показалось, что когда она проходила мимо, то покосилась на него с надеждой, но, наверное, это просто вина колола ему душу. Разозлившись на себя, он едва дождался, когда захлопнется за девкой дверь, бесшумно, подложив тряпицу на скобу, опустил засов и шагнул к похрапывающей за занавесом ведьме.

Он уже практически видел, как подходит к спящей, обожравшейся ведьме и с размаху вгоняет кинжал в тёмную глазницу, от такого удара даже упырь издохнет без звука. Ведьма, пусть и посильнее кровососа в чёрной ворожбе, но всяко не такая живучая. Тем сильнее было его удивление, когда он увидел, что тварь вовсе не спит, она сидит на корточках. Прямо на кровати и старательно изображает храп. Рот ведьмы растянут в жуткой ухмылке, глаза горят жёлтым огнём, синюшные, похожие на хворостины руки перебирают ткань запятнанной кровью и молоком рубахи.

— Чую твой дух, богатырь, — прохрипела ведьма. — Не только силён оказался, но и умён. Не зря тебя заприметила. Чего хоронишься? Али испугался? Я твой запах крепко запомнила!

Ждан стиснул зубы от ярости, но бросаться вперёд не стал. Ведьма не так проста, если сразу его почуяла и наверняка припасла подарок для любого неожиданного гостя.

— Не больно-то смейся, старая, — произнёс он, и не подумав снимать шапку. — Недолго тебе воздух травить, да жизнь из честного люда тянуть.

Ведьма снова хрипло захихикала.

— Неужто убить меня пришёл? — явно издеваясь, спросила она. — Сам одной ногой в земле, так и меня решил с собой утянуть? Я там и без тебя бывала, не по нраву мне. Княжеские хоромы получше будут.

— Зачем анчутку на меня натравила? — спросил Ждан, скорее, чтобы потянуть время. Ему было совершенно непонятно, что ведьма затеяла и о какой ещё земле повела речь.

— Да кто ж его на тебя натравливал? — деланно всплеснула руками карга. — Ты сам в это дело влез, вот и хлебаешь лиха. Зачем к вдове пошёл жить? А с домовиком, зачем речи вёл? Вот теперь и плати. А ещё своего горюшка набрал, тебе бы его сдюжить, а ты чужую печаль на шею вешаешь. Я сегодня добрая и сытая, и скажу тебе так, богатырь: беги, пока цел, может, и живым останешься.

— Люди так не поступают.

— А я уж давно не человек, и светлые боги твои, мне давно не указ, — отмахнулась ведьма. — Хотя… женской силы я напилась всласть, а мужской не хватает. Думала, какого стражника завлечь, но раз ты зашёл…

Что произошло дальше Ждан так и не понял — только что перед ним было отвратительное беззубое отродье, но будто водой в глаза плеснули, так что заморгал часто, а как проморгался, аж дух перехватило. Перед ним на ложе сидела вовсе не ведьма, а княжна, и кожа её была уже не синюшной, а молочно-белой, бархатистой, и лицо больше не резали морщины, оно было гладким и свежим, с алыми губами и синими будто камни-баусы [5] глазами. Княжна потянулась всем телом, и Ждан понял, что пропал, сам угодил в трясину и так и будет смотреть, и смотреть на то как сквозь кружево рубахи просвечивает тело, пока не сгинет с головой в чёрной жиже.

Неспешно, какими-то неуловимо тягучими движениями она поднялась с ложа и поплыла к Ждану, совершенно не смущаясь его невидимостью. Её вела та же страсть, что охватила и его, она слышала стук его сердца, она чувствовала его дыхание, она чувствовала, как взгляд скользит по её телу жар разгорается в нём всё сильнее. Она потянулась к нему и впилась поцелуем, и губы у неё были сладкие, как мёд.

— Не торопись, — прошептала она нежно. — Ночь длинная, успеешь ещё утечь незаметно.

Ждан пытался убедить себя, что это всё морок, что ведьма его окрутила ворожбой, что надо встряхнуться, вырваться, рубануть кинжалом по горлу твари, но вместо этого целовал и целовал белую шею и вдыхал цветочный аромат волос, и, казалось, тот миг никогда не закончится, но тут в груди у него будто вспыхнул раскалённый уголь. Ждан от неожиданности даже охнул и тут же наваждение пропало и в лицо ему пахнуло гнилью — белоснежная кожа покрылась струпьями и начала сползать с лица княжны будто истлевшая рогожа, открывая прежнюю отвратительную морду. Ведьма, поняв, что её чарам пришёл конец, взвыла и рубанула когтистой лапой, метя в шею, но десятник уже опомнился и отскочил, только чудом не налетев на лавку.

— Так, это, значит, ты! — прошипела карга, примериваясь к прыжку. — Тебя, значит, ОН ищет!

Ждан хотел спросить, кто, но ведьма уже кинулась на него, снова безошибочно метя в горло.

Не на того напала. Ждан увернулся от когтей, перехватил лапу и рванул на себя. Хрустнуло. Ведьма взвыла так, что, кажется, стены вздрогнули. Ждан выругался и врезал кулаком в скулу карге так, что голова мотнулась, добавил ещё локтем, опрокинув тварь на пол, и навалился, стиснув шею мёртвой хваткой.

— Не убивай, богатырь! — просипела ведьма. — Не убивай! Всё скажу!

— Говори, тварь! — прорычал Ждан, злясь на собственную глупость ещё больше чем на ведьму. — Где княжна? Сожрала?

— Всё скажу! — провыла ведьма. — Жива княжна! Живёхонька! Схоронена в тайном месте!

— Зачем?

— Князя надо в узде держать. На него ворожба не действует.

— А ты приставлена за ним следить?

— Я и другие тоже!

— Обещали дочерь отдать?

— Обещали.

— Где, то место, говори!

— В лесу Волотском. Там овраг с севера, а в овраге камень чёрный резной. Как ударишь по левому знаку, так камень в сторону и отвалится, как по правому ударишь, так он на место закатится.

— Что в тайнике?

— Клады, грамоты для людей верных, и княжна спит мёртвым сном. Пока в тайнике лежит, спит. Вынесешь наружу, так и проснётся. Теперь отпустишь?

— Отпущу, — ответил Ждан и резко крутнул тощую шею.

Раздался хруст, и ведьма затихла. А снаружи уже стучали в дверь. Тварь, похоже, перебудила все хоромы.

Не дожидаясь, пока вышибут дверь, Ждан бросил обмякшее тело на ложе, плеснул туда же масла из светильника и чиркнул кресалом. Полыхнуло так будто ведьма была соломенной и тут же комнату сотряс такой дикий вой, что Ждан в ужасе попятился, с облегчением понимая, что теперь-то уж твари точно конец. Огонь разгорался всё сильнее, воздух мгновенно закончился, но Ждан, всё же заставил себя подскочить к окну, распахнуть ставни, а потом, что было уж совсем жутко — метнуться обратно в самую дымную гущу и сбить с двери засов. Створка с грохотом отворилась, и огонь, получив новую порцию воздуха, полыхнул с новой силой. Ввалившиеся было стражники кинулись обратно, и в суете никто не заметил, как выскользнул из охваченной пламенем комнаты Ждан. До одури хотелось рвануть от княжеских хором во все лопатки, но заставил себя остановиться, заорал:

— Пожар! Баб спасайте!

Сейчас главное — суеты побольше.

Вот чего-чего, а этого в женских хоромах хватало: крики, ругань, всхлипы, хлопанье дверей и топот десятков ног, всё слилось в один сплошной гул, который не стихнет теперь до самого утра.

Ждан утёк, незаметно, присыпав свой путь остатками порошка, забранного у лиходея. Пробрался через стражников, окруживших хоромы, обошёл патрули, и только на тёмных улицах слободы рискнул снять шапку-невидимку, которая к слову сказать, от огня совсем не пострадала, в отличие от его собственной одежды.

Конечно, всё пошло не по плану — чуть жизнью не расплатился за собственную глупость, спасибо живоцветам, спасли, отвели морок. Припомнив ведьмины поцелуи, Ждан почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота, хотя, казалось, всё вышло ещё после схватки с бандитами, но, стоило только припомнить жуткий смрад, как его вывернуло, мало что не наизнанку. Жутко захотелось залезть в баню и седмицу париться, не выходя, чтобы вся скверна вышла с потом.

Плохо, что выведать удалось не так много, но ясно одно — княжну надо спасать срочно. Если тот, кто извести его решил, прознает, что ведьма сболтнула лишнего, мигом перепрячет девицу, а за Ждана пуще прежнего примется. Значит, надо действовать без промедления.

Когда он уже почти подошёл к дому, из темноты под ноги метнулась мохнатая тень.

— Беда, хозяин, — проскулила Жужка. — Чужой в дом заявился…

[1] На руси бабой называли только замужнюю женщину, которая смогла родить ребёнка. Если рождалась девочка, то женщину звали «молодуха», если мальчик, то «баба».

[2] Баляба – рохля, разиня

[3] Мужской половой орган

[4] Вымесок – выродок

[5] сапфиры