Безымянные боги

Глава 20

— Ты разговаривал с медведем!

Когда они отошли достаточно далеко, Цветава, наконец дала волю охватившему её страху.

— Успокойся, пожалуйста.

Ждан попытался было приобнять её, чтобы успокоить, но девушка вывернулась и отскочила в сторону.

— Объясни, что это было.

— Ну… — десятник задумался, не зная, как продолжить. — Я разговаривал с медведем.

— Почему?! Почему ты можешь разговаривать с медведем?!

— Не знаю…

А что ей говорить? «У меня в теле камни с душами мёртвых героев, поэтому я могу говорить со зверями и видеть духов»? Это ещё хуже, чем дураком прикинуться.

— И часто ты с медведями разговариваешь?

— Нет. Сегодня в первый раз, до этого получалось только с собакой…

— С собакой?!

— Ну, да. Ты же её видела — Жужка.

— Знаешь, — пугающе спокойно сказала Цветава. — Я уже не уверена, что всё, что ты мне говорил — правда. Скорее уж ты от страха сошёл с ума и наплёл мне с три короба, а теперь…

— Да что я тебе наплёл?

— Про камень, про подземелье в лесу, про то, что там лежит княжна, на которой заклятье. Это слишком похоже на детскую басню.

— Басней это было бы, если бы я тебе рассказал, что с медведем могу говорить, а он бы нас обоих сожрал. У нас сегодня наоборот вышло.

— Всё равно, — упрямо произнесла Цветава. — Ты с ним рычал, будто сам медведем стал.

— А я и не заметил, — пробормотал Ждан и добавил: — Он же ранен был, так я ему помог.

— Чем это?

— Рану залечил.

— Руками?!

— Да, я сам не понял, как получилось. Просто руки наложил и…

— Так, всё, — убитым голосом произнесла Цветава. — Я тебе поверила, а ты оказался просто блаженным…

— Это что ещё значит?

— Ты говоришь с медведями и собаками, лечишь наложением рук. Что ещё?

— Духов вижу… в основном домовых, но видел однажды анчутку.

— Точно. Знаешь что? Я, наверное, пойду в Вежу и просто расскажу, что наших следопытов в вашей крепости убили, вот и сказке конец. Не будет никаких пленённых царевн, говорящих медведей и прочей чепухи.

— У нас княжна.

— Мне всё равно.

— Ты обещала помочь.

— Это было до того, как ты при мне поругался с ПЯТЬЮ медведями и остался жив!

Она спрятала лицо в ладонях и всхлипнула.

— Послушай, — чуть помедлив, сказал Ждан. — Днём ты говорила, что бояться нам сейчас никак нельзя. Мне тоже страшно, но я не остановлюсь. Можешь уходить, я пойму.

— Дуботолк[1]! Тебя же убить могли! — сквозь слёзы закричала Цветава. — Я же могла совсем одна остаться! Сначала ребята все умерли, а потом ты-ы-ы!

Она завыла, снова спрятав лицо в ладошках. Ждан хотел было залепить ей пощёчину, как обычно, делали, если отрок начинал паниковать на пустом месте и суетиться, едва завидев первого своего полудохлого упыря, но передумал. На неё и так столько всего свалилось за эти дни, что не всякий ратник выдержит, нечего ещё добавлять. Поэтому он просто сел рядом и обнял её за плечи. Цветава дёрнулась, будто хотела вырваться, но тут же снова обмякла и зарыдала с новой силой, уткнувшись ему в плечо. Видно, напряжение последних дней вырвалось в самый неподходящий момент.

Идти дальше не имело никакого смысла, поэтому Ждан порыскал вокруг немного, разыскал место для ночлега, возле крохотного ручейка и оставил девушку сторожить вещи. Сам же собрал сушняк для костра, выкопал кинжалом ямку, чтобы никто со стороны пламя не разглядел и развёл огонь. Скоро в котелке над маленьким костерком закипела вода, он кинул в котелок пучок трав, размешал веточкой, чтобы лучше завалилось, и отставил в сторону, а сам достал из мешка снедь.

Цветава к тому времени немного успокоилась, лишь слегка шмыгала распухшим от слёз носом. Когда Ждан протянул ей кружку с травяным чаем и кусок хлеба с вяленным мясом, она благодарно кивнула и замерла, глядя на почти прогоревший костерок.

— Что дальше?

Вопрос прозвучал, как раз когда Ждан решил хлебнуть чаю, и он от неожиданности едва не обжёгся, но ответил:

— Там в лесу их слишком много, то ли ратников, то ли татей обычных. Не меньше двух десятков.

— Ты откуда знаешь?

Ждан не решился сразу отвечать, боясь, что она снова разрыдается, но всё же через некоторое время ответил:

— Медведь сказал.

— Он и считать умеет?

— Нет, это уже я посчитал, с ними не только простые ратники, ещё и чудь, не меньше троих. Они ему, похоже, боевой секирой или бердышом лапу перебили.

— Слишком много мужей с оружием, для просто пустого места.

— И я о том же. А ещё… я думал, что мы вдвоём сможем мимо десятка проскользнуть.

— Я следопыт, а не дух бесплотный. Не проскользнём.

— Теперь-то да. Может, хитрость какую придумать можно?

— Отвлечь?

— Один отвлечёт, а второй проскользнёт незаметно. Вряд ли они у входа десять человек оставят. Самое большее — двоих.

— И как проскользнуть? Если это следопыты-порубежники, они нас сразу разглядят, хоть в глине изваляйся, хоть травой и ветками обвешайся. Нас всех одинаково учат.

— Есть мысль.

Рассказывать про шапку-невидимку он до поры не стал, хватит с неё на сегодня одних говорящих медведей.

Думал, что Цветава всю ночь глаз не сомкнёт после всего, но она так и уснула, уткнувшись в его плечо. Осторожно переложив её на расстеленный плащ, Ждан подбросил сушняка в костёр и крепко задумался.

Может быть, обычные тати при появлении чужака и кинутся всем скопом в погоню, но не обученные порубежники. Другое дело, что здесь делают порубежники? Он гнал мысль, что их отрядили в лес лишь для того, чтобы никто не смог добраться до княжеской дочери. Может быть, наоборот, заговор раскрыли, всех изменников переловили и отрядили отряд для спасения княжны. Не может же быть так. Что он единственный в крепости ищет изменников, есть же подле князя мужи и умнее, и опытнее, и наверняка немало таких. Эта мысль ему пришлась по нраву, причём настолько, что он чётко понял, что правдой быть она никак не может. А значит, утром придётся идти к оврагу на северной стороне Волотова леса.

Мысли всё никак не хотели приходить. Сколько он ни старался, мысли приходили — одна глупее другой. Выходило, либо ему надо себя под стрелы и копья подставить, либо Цветаву подвести. С этим он согласиться не мог и начал придумывать совсем уж абсурдные варианты вроде: поджечь лес и выкурить лиходеев, прокопать подземный ход прямо к темнице княжны, отравить всех лиходеев, подсыпав им яд в котелок, сделать куклы солдат и убедить татей, что за ними прислали целую армию и прочая ерунда, которую и хорошо слаженной сотней и то не проделаешь, не то что вдвоём.

В итоге под утро он задремал, и его разбудила только возня спутницы у костра. Цветава уже успела сходить к ручью, ополоснуть котелок, умыться сама, да ещё и воды принести и теперь подвешивала посудину над раздутым костерком. От вчерашних слёз не осталось и следа.

Она обернулась к Ждану и улыбнулась.

— Доброе утро.

— Добрее не бывает.

— Плохо спал?

Он только отмахнулся молча и побрёл к ручейку. Холодная вода взбодрила и немного разогнала хмарь на душе. Он поплескался ещё немного и вернулся к костерку, где как раз закипела вода в котелке.

— Придумал что-нибудь? — спросила Цветава.

Ждан отрицательно мотнул головой.

— Ты сегодня что-то совсем неразговорчивый.

— Настроения нет.

— И у меня тоже. Хмарь какая-то, будто заметила что-то тревожное, а что понять не могу.

— У нас ещё день есть, попробуем сегодня понаблюдать за теми, что в лесу устроились. Глядишь, и выйдет что-то.

Позавтракав, они быстро собрались, засыпали костёр землёй и двинулись к Волотову лесу. Идти предстояло ещё часа два, и весь этот путь они проделали, держась в стороне от дороги, а на подходах к лесу они нос к носу столкнулись с дозором из трёх человек… правда, у одного из дозорных нос был объеден вместе с половиной лица, второй оказался вовсе без головы. А третьему какая-то чудовищная сила проломила грудную клетку, так что она оказалась смята будто тряпка, лишь торчали сквозь пропитанную кровью ткань рубах, рёбра. Ждан осторожно подобрался к распростёртым телам и только головой покачал. Понятно, что это за сила — косолапая, озлобленная и возмущённая появлением незваных гостей.

Дальше шли ещё осторожнее, останавливаясь при каждом подозрительном шорохе и прислушиваясь. Скоро в воздухе появился лёгкий запах дыма, Ждан обернулся к Цветаве, указал палцем на нос, так лишь кивнула, тоже почуяла.

Лагерь лиходеи поставили грамотно — с одной стороны, не в низине, так что в случае дождя не затопит, с другой, от лишних глаз прикрывает пологий, поросший лесом холм. С другой стороны, к лагерю подступает скальник, отвесно поднимающийся на пять человеческих ростов. По периметру лагеря сделаны засеки, а на паре деревьев Ждан заметил хоть хорошо замаскированные, но всё же заметные «насесты» для наблюдателей, сейчас пустые. Понятно, что всё это не вчера было сделано и не для того, чтобы пару деньков потоптаться и уйти. Похоже, здесь постоянно кто-то находился. Но сейчас из лагеря не доносилось ни звука, лишь видно, как поднимается дым от кострища.

— Что там? — прошептала Цветава, подбираясь к растянувшемуся на земле Ждану.

— Тишина.

—Может, нас заметили?

— Вряд ли. Я думаю, что это Потап Косматьич со своими родственниками постарался.

— Кто?

— Медведи. Наверное, сдержали обещание.

— Надо разведать.

На разведку Ждан пошёл сам, наказав Цветаве, чтобы, предупредила, если заметит врагов, а если что-то пойдёт не так, чтобы не вздумала даже его выручать, а тихо уходила. Правда, по тому, как легко она согласилась, он решил, что не стоит надеяться на обещания, но ничего не сказал.

Лагерь оказался пуст.

Точнее, завален трупами.

Даже у привычного к смерти десятника при виде такого зрелища противно заныло в животе. Похоже, медведи ворвались в лагерь ночью, когда люди, большей частью спали.

Как будто опытные душегубы, они передавили дозорных, пробрались бесшумно через засеки и напали на спящих — большинство трупов валяется под обломками шалашей, один головой упал в костёр, лицо обуглилось и теперь пялится на Ждана чёрной глазницей. Но спали, похоже, не все и кто-то даже смог дать отпор мишкам. Ждан насчитал в лагере двенадцать тел, да ещё трое найденных ранее. Выходит, что сторожей осталось человек пять. В дальней части лагеря он заметил бурую тушу, сначала хотел просто дать дёру не разбираясь, но потом опомнился и решил всё-таки посмотреть. Приблизившись, пригляделся и только головой покачал — один из медвежат-подростков. Видно, сунулся в драку, да получил рогатиной прямо в бок. А вот и владелец рогатины с головой свёрнутой набок ударом лапы. Непонятно, это сам медвежонок перед смертью его так приголубил или подоспевшая мать отомстила за смерть отпрыска.

После общего осмотра, Ждан перешёл к телам. Мужик с рогатиной был ему не знаком, но снаряжён оказался хорошо: кожаный доспех с нашитыми бронзовыми бляхами, бумажная шапка, простёганные штаны. Не ратник, конечно, но зброя гораздо лучше, чем у тех олухов из Рыжего яра. Ещё двое оказались одеты и вооружены схожим образом — кожаные доспехи, копья, топоры. А вот когда он снова приблизился к остаткам шалаша, и присмотрелся к убитым, ему стало нехорошо.

Ближе всех с головой раздавленной гигантской лапой лежал Первослав, хмурый парень из десятка Уйки, рядом изодранные клыками и когтями раскинулись Олег, Деян и Азар из того же десятка. Ещё одного ратника из чуди, лежащего лицом вниз с истерзанной шеей Ждан, нашёл в дальнем конце лагеря, осторожно повернул голову и перевёл дух — не Пятой, Чернек, с ним едва знакомы. Это, конечно, ничего не меняет, но почему-то не хотелось, чтобы старого товарища задрал медведь. Неправильно это — от волкодлаков уберечься, от целой армии стерви уйти, а погибнуть от клыков обычного зверя.

Остальные мертвецы Ждану были незнакомы, он тихо вернулся к Цветаве, рассказал, что видел в лагере. Она выслушала спокойно, лишь спросила:

— Что дальше? К подземелью пойдём?

— Я думаю, такого случая больше не представится, — кивнул Ждан. — Может быть те, кто выжил ночью просто сбежали.

— Надо осторожнее. Восьмерых мы не одолеем.

— Знаю. Посмотрим сначала.

До оврага оказалось не так уж далеко. Видно лагерь ставили с таким расчётом, чтобы не ходить слишком далеко.

Голоса они услышали ещё на подходе к оврагу. Кто-то в голос орал, похоже, от боли, а рядом ещё и ругались двое мужчин. Подобравшись к краю оврага так, чтобы его скрывал раскидистый куст молодой лещины, Ждан аккуратно посмотрел вниз. Цветава устроилась рядом.

Все восемь выживших оказались здесь, и стояли они прямо у чёрного резного камня, всё, как сказала ведьма. Двое из выживших были совсем плохи — у одного от руки осталась только замотанная окровавленными тряпками культя, у второго не было обеих ног, он и кричал всё время. Однорукий лежал без памяти. Ругались стоящие у камня мощный мужик, заросший бородой до самых глаз, и не кто иной, как десятник Уйка из сотни Военега.

— Я тебя слушать не буду, сопляк! Уйду, и никто меня не остановит! — орал мужик, от полноты чувств размахивая руками.

— Ты и твои люди поклялись, — дрожащим то ли от гнева, то ли от волнения голосом ответил Уйка.

— Вот они, мои люди — на куски, порванные лежат! На это мы не договаривались!

— Вам заплатили заранее. Вы знали, что здесь опасно.

— Ничего мы не знали! А клятвы ваши… в зад себе засуньте!

— Со своими клятвами мы разберёмся, а ты свою не нарушай.

— Я уже сказал: я ухожу.

— А с ними что? — палец Уйки поочерёдно указал на орущего безногого и лежащего без чувств однорукого.

— Поступай как знаешь.

Бородатый развернулся и пошёл прочь, но у спел сделать едва ли пять шагов, когда ему под лопатку с глухим хлопком вошёл брошенный нож. Лиходей упал лицом вниз без единого звука, а Уйка, подойдя, спокойно вытащил нож из раны, затем ударил ещё раз под затылок, добивая, и развернулся к раненным. Спустя несколько мгновений крик раненного оборвался, а затем нож полоснул по горлу последнего покалеченного татя. Уйка вытер нож об одежду мертвеца и, повернувшись к остальным, бросил:

— Оттащите их подальше, а то опять зверьё приманим.

Трое сорвались выполнять поручение, на месте остался лишь один Пятой мускулистый, огромный даже для чуди, он хмуро наблюдал за происходящим и не торопился подчиняться приказам.

— Тебе что-то непонятно? — вперив в него взгляд, поинтересовался десятник. — Иди помогай другим.

— Мне всё непонятно, — прогудел великан-чудь.

— Договаривай.

— С каких это пор мы душегубами стали и начали людям в спину бить?

— Это не люди, — Уйка презрительно сплюнул. — За деньги на что угодно готовы.

— Мы с ними хлеб ломали. Не по правде это.

— А ты подумай, с кем ты больше хлеба сломал, с нами или с этими?

— Не об этом я говорю, Уйка, а о том, что со Злобыней я нечисть на границе бил, а с тобой только людскую кровь на Светлой земле лью.

— И что? Божьего суда попросишь?

— Что за клятвы ты давал, десятник? О чём этот бородатый кричал? Какой ещё наниматель у тебя?

— Это не твоего ума дело, ратник. Выполняй приказы.

— Ты нас кровью повязал. Половину десятка потерял. Нам в крепость теперь хода нет.

— Я со всем разберусь.

— Мы теперь не десяток, а ватага простая. Приказываешь мне? А что приказываешь? Людишек тобой убитых в землю тайно схоронить, чтобы они потом упырями встали, да вдали от камня самосветного крестьянскую кровь пили? Выходит, ты сам упырь!

— Следи за языком, воин, а то я тебе его укорочу!

— Не дотянешься. Зброю сними и на землю положи. Руки мои ты кровью измарал, но душу свою я тебе поганить не дам.

— Бей его!

Пока десятник с мятежным ратником говорили, остальные трое бросили возиться с мертвецами и обходили Пятоя, норовя окружить, и когда прозвучал крик, кинулись одновременно, с обнажённым оружием, но видно, недооценили обманчиво тяжёлого богатыря. Пятой рванулся в сторону, перехватывая руку ближайшего нападавшего, вывернул до хруста и тут же швырнул недавнего товарища на нож набегавшего врага, раненный захрипел, нож вошёл ему в живот. Ратник с ножом слегка замешкался, тут же получил пудовым кулаком по затылку, и мешком повалился на зарезанного товарища. Пятой, ставшись один против двоих, начал отступать, выхватив меч. Заметив, что ратник-чудь не торопится нападать на него, великан прогудел:

—Баташ, не лезь, иди своей дорогой. Не твой это бой.

— Поздно, брат, — ответил Баташ и одновременно прыгнул вперёд, замахиваясь мечом, коротко рявкнула сталь и две массивные фигуры вновь разошлись.

Ждан с Цветавой переглянулись.

— Сейчас, — шепнул десятник, и девушка согласно кивнула.

Ждан указал ей на Уйку, а сам ринулся по склону холма к плотно насевшему на Пятоя Баташу. Сначала он хотел надеть шапку-невидимку, но стыдно признаться, просто позабыл о ней. Зато не позабыл дубинку, прихваченную из разорённого лагеря и обмотанную тряпками. Надо по возможности, не убить предателей, а живыми взять, чтобы в тайном приказе из них всё, что можно вытащили. С мертвецов-то спроса нет.

[1] дурак