Безымянные боги

Глава 12

Поначалу коридор почти не изменился — та же каменная кладка, укреплённая подпорками, те же факелы и жаровни вдоль стен, разве что воздух стал более сырым, да по кладке кое-где сочилась влага.

На двоих послушников-привратников замотанных до самой макушки во всё чёрное Твёрд даже не посмотрел, сразу двинулся дальше, на ходу пытаясь осмыслить услышанное и придумать, что делать дальше. Он давно уже не был безрассудным отроком, который мнит себя героем и чётко осознавал, что выпускать его из этого сырого подземелья никто не собирается. Воеводе позволили всё рассказать лишь по той причине, что это уже ничего не меняло, но волхв из Вежи всё же был ему благодарен за то, что удалось отправить обратно Некраса и Велимира. Люди они верные и пошли бы за ним до самого конца, но смерти их Твёрду ни к чему. Больше пользы принесут живыми, а там, сохрани светлые боги, ещё свидится с ними.

То, что рассказал Радислав, огорчило волхва сверх всякой меры, но не огорошило, не подкосило и земли из-под ног не выбило. Главное — он узнал, с кем предстоит столкнуться, и пусть знание это наполнило душу глухой тоской, но рано ещё говорить о том, чтобы так просто сдаваться.

О безымянных богах он услышал не в первый, и даже не во второй раз.

Пятнадцать лет минуло с тех пор, как он вместе со своим учителем, Вороном, ушёл на поиски спасения от тварей, меченных Тьмой.

Пятнадцать лет… столько молчат все, кто был с ним, о том, что увидели там, пройдя через гиблые степи и испоганенные леса, пробираясь тропами Гнилых гор и забредя далеко за заклятые северные границы обитаемого мира.

Пусть дружинники на стенах Вежи и Хорони верят, что упыри да волкодлаки самая опасная нечисть на всём свете. Пусть защитники крепостей Поморья и Берегини успокаивают себя тем, что одни лишь пираты из далёких земель решаются заходить в свет самосветных камней, но сам волхв твёрдо знал, что и Тьма, и порождённые ей твари, лишь тонкий занавес, которым прикрылся настоящий ужас. И зовётся он — Безымянные боги. Вечно голодные, ненасытные, безразлично готовые пожрать всё, что попадётся им под руку. Настолько ужасные, что чародеи древности сделали всё возможное, чтобы стереть любое упоминание о них. Любую память, сказку или слух, без жалости выжигали, если в них был хотя бы намёк на безымянных богов, медленно, но неуклонно пожирающих мир, неустанно роющих в земной тверди норы, подтачивающих само основание земной тверди, множащих Пустоту.

Пустоту, которая гораздо страшнее Тьмы.

Впервые они встретили храмы Безымянных богов в самом сердце Гнилых гор, куда проникли в поисках утерянного в незапамятные времена племени великанов-асилков. Оказалось, что целый светлый народ асилков томится в заточении у властелина Гнилых гор, чародея Чернояра. Дни и ночи великаны дробили, обтёсывали, перетаскивали гигантские глыбы камня, срывали под корень целые горы, строя всё новые и новые стены и бастионы тёмных крепостей. Выручить их не представлялось никакой возможности, и Твёрд, и Ворон лишь бессильно скрипели зубами, глядя как гордый народ прошлого, гнёт спины для торожества Тьмы.

Но рабство асилков было не единственным открытием волхвов. В самом сердце гор, куда они пробрались с превеликим трудом, кроме крепостей, высились гигантские храмы, каких ни один из ныне живущих людей не видел. Невозможно представить себе мастера, который способен был бы сотворить нечто подобное с камнем. Храмы словно бы парили, стремя грациозные угольно-чёрные шпили в небо, но вместе с тем, в них чувствовалась непонятная чуждость, угроза всему, что живёт ныне под солнцем и чего касается длань Светлых богов. Чем дольше волхвы и воины смотрели на сооружения, тем больший ужас охватывал их сердца, будто холодные змеи вползали в самое сердце, стремясь поглотить их души.

Они видели толпы нечисти, исторгнутые из гигантских стрельчатых врат, сотни крылатых демонов кружили вокруг шпилей, вереницы замотанных с ног до головы в чёрные одежды жрецов брели внутрь, волоча за собой целые стада чёрных как смоль баранов, красноглазых коз, ревущих от ужаса быков, обречённых на заклание.

Однако самыми ужасными были не сами постройки, а окружавшие их статуи, такие же огромные, высеченные из того же сверкающего чёрного камня, больше всего походящего на вулканическое стекло. Жирные лоснящиеся тела покоились на гранитных основаниях, множество рук сплетались так, что образовывали уродливые дырявые крылья, едва ли способные поднять массивных хозяев хоть на ноготь, жуткие головы, смесь оскаленных пастей, тонких человеческих черт и отвратительных то ли щупалец, то ли облепивших лица змей. Они возвышались над колыхающимися толпами нечисти, над жрецами, над всеми Гнилыми горами, сея вокруг себя невероятный дух ярости и злобы, такой сильный, что даже Тьма трусливо отступала, забивалась куда подальше, бежала от гневного взгляда заплывших складками глазок.

В какой-то момент, ошарашенным, почти оглохшим от непрестанного воя нечисти волхвам показалось, что статуи дышат, но приглядевшись, Твёрд понял, что такое впечатление создаёт постоянно сочащаяся будто бы из самого камня слизь, которую жрецы собирали в огромные чаши и уносили куда-то в тёмные недра главного храма. Гранитные основания оказались сплошь залиты кровью жертвенных животных и людей. Даже до скалы, где засели волхвы и воины, ветерок доносил сладкое зловоние мертвечины. Чёрные жрецы убивали почти без перерыва, оставалось только удивляться, откуда они берут столько скота. Позже Ворон предположил, что они пришли в особый день, когда жертвоприношения не прекращаются с утра до ночи и с ночи до утра. Кроме этого, Твёрд заметил, что в момент убийства жертвы, слизь начинала обильнее сочиться из камня.

В тот день двое воинов сошли с ума от ужаса и, прежде чем их успели остановить, кинулись в пропасть. Остальные выглядели немногим лучше, но Ворон не зря был старейшим из волхвов, он сумел не только вразумить ратников, но и задумать то, от чего у самого Твёрда волосы едва дыбом не встали.

Жрецы прибывали в долину с храмами по горным дорогам. Шли небольшими группами, уже в самой долине объединялись и направлялись к храму и своим мерзким божествам. Одну из таких группок и решил перехватить Ворон, устроив засаду среди скал. Всё произошло очень быстро, никто ничего не успел понять — лучники ударили залпом по жрецам, остальные выскочили из укрытия, когда тела повалились на землю, подхватили и оттащили в сторону десяток тощих тел, ещё двоих, только раненных оттащили в другую сторону, собрали вмиг стрелы, жреческие пожитки, замели следы на дороге и снова скрылись в горах.

Когда с убитых сняли одежду, многих просто вывернуло от омерзения. Жрецы не походили на людей, скорее на иссушенных полуптиц-полуящериц с синюшной кожей, костистыми конечностями, массивными головами и телами, сплошь покрытыми тёмной вязью непонятных татуировок. Как только тела хозяев остыли, татуировки дрогнули, расплылись, заструились ручейками тьмы, в несколько мгновений, перемолов плоть и кости в пыль. Сама же тьма, будто вода впиталась в землю, только трава пожухла на месте рассыпавшихся мертвецов.

Ворона жуткое исчезновение тел не смутило, он был занят раненными, которые не говорили на языке Великосветья, а лишь гортанно переговаривались. Но старый волхв узнал этот язык, на похожем наречии говорят народы, что живут на островах южных морей. Он попробовал поговорить на этом языке с пленными, это перепугало их до полусмерти, видно не ожидали, что-кото-то из волхвов сможет с ними поговорить. Возможно, от испуга, а может быть от ворожбы, которую Ворон исподволь творил, общаясь с жрецами—чудовищами, те разговорились.

Оказалось, что Чернояр, с его служением Тьме, крепостями и легионами тварей лишь прикрывает служителей Безымянных богов от чужих глаз. Прикрывает не из страха, но из почтения, как верный слуга, преклонившийся перед безмерной силой владык. Храмы же статуи и народ жрецов живёт здесь, в Гнилых горах уже сотни сотен лет, с тех пор как у Безымянных богов ещё были имена, тогда они ещё не вступили в войну со Светлыми богами, которые изгнали их прочь, в недра земли и глубины морские. В те времена коим нет исчисления, которые стёрты даже из самых подробных летописей, Безымянные боги царили везде, разрывая, поглощая, пожирая всё, что попадалось на их пути. Они сеяли Пустоту щедрыми руками, они пожинали ничто, стирали грани между ужасом, вырывавшимся из их глоток и чрев, и всем остальным миром, обречённым ими на Погибель. Но они проиграли битву со Светлыми богами, сумевшими взрасти и окрепнуть вдали от алчных глаз властелинов. Эти новые боги заперли прежних владык в тверди земной, несокрушимой и вечной, но голод Безымянных богов был так силён, что они начали пожирать и несокрушимую твердь. Они нашли в самой глубине земной спящую там Тьму и изгнали её прочь. Она не может вернуться обратно и бродит под солнцем, метя всех, до кого дотягивается, хоронится в пещерах и ущельях, ждёт ночи, чтобы обрести хоть толику былой силы и дрожит перед изгнавшими её исполинами, служит им надёжным укрытием. А Безымянные боги сотни сотен лет точат несокрушимую твердь земли, роют в ней норы из конца в конец, и когда-нибудь пустоты станет так много, что весь мир рухнет в эту пропасть и Светлые боги не смогут его спасти. Тогда вновь взойдут на трон древние властелины и уже некому будет их остановить. Жрецы же забились в самые глухие уголки белого света, и все эти годы служат ушедшим властелинам, приносят им жертвы для того, чтобы, когда рухнет в пропасть мир, они смогли обрести достойное место у ног своих господ.

Всё это рассказали жрецы, но понял их только старый Ворон, и потому никто ничего не сказал, когда он двумя движениями перерезал говорившим глотки и молча наблюдал, как рассыпаются их тела серым тленом. Никто ничего не знал языка странных созданий, но все почувствовали дух беды. Нужно было уходить из Гнилых гор, пока не хватились пропавших тварей, пока не пустили по их следу орды нечисти.

Книги они нашли в мешке одного из убитых. Сначала Ворон хотел сжечь поганые письмена, но вовремя одумался и мешок понёс сам, хоть ему и предлагали помощь. И только когда они выбрались из гор, потеряв в беспощадных боях ещё восьмерых, он рассказал Твёрду всё, что услышал, и объяснил, что за книги всё это время тащил на себе. Письмена в них были диковинными, Твёрд таких не видел никогда, хоть и знал десяток языков, да ещё столько же мог распознать. Ворон же узнал угловатую вязь, которой были испещрены страницы, сработанные, как он понял, из человеческой кожи. Тот же язык южных островов, почти забытый во всём остальном мире. Там на одном из тысяч клочков суши, по словам жрецов, стоит главный храм Безымянных богов, по сравнению с которым, виденный ими покажется гнилой деревенской хатой. И сотни тысяч рабов со всего света там роют огромный котлован, стремясь помочь древним владыкам вырваться из плена.

Только позже стало понятно, что им крупно повезло, когда они напали на жрецов — те просто не успели ничего сообразить, видно, вообще не ожидали нападения в самом сердце собственных владений. От книг веяло злом, таким древним, что сердце сжималось при одном взгляде на них. Однако старый волхв не стал слушать сердце и углубился в изучение невиданных давным-давно изничтоженных во всём остальном мире знаний. Читал сам и заставлял читать Твёрда, хоть того от одного взгляда на чудовищные фолианты охватывало чувство омерзения.

Волхвы многое умеют — призывать дождь и разгонять тучи, чтобы урожай не сгнил, укреплять заклятьями оружие и доспех, чтобы не тупились, не ржавели, чтобы отвести стрелу или сделать воина менее заметным, могут врачевать раны и исцелять хвори. Без умения убивать не сохранить жизнь, поэтому каждый волхв сумеет создать копьё-молнию, испепеляющее врага, огненный шар или ударить по недругам каменным градом. Наиболее умелые могут вмиг сложить стену из камней, чтобы защититься от врага, пустить на неприятеля тучу пыли или превратить твёрдую землю в хлябь, которая поглотит врагов без следа. Самые отчаянные и любопытные идут по самому краю, между Светом и Тьмой, чтобы познать искусство призыва духов, научиться общаться с предками, чтобы получить их совет или наложить на себя и воинов благословение самих Светлых богов, могут они и воскрешать невинно и безвременно убиенных людей и животных. Но то, что было описано в книгах почитателей Безымянных богов, невозможно было читать без содрогания.

Твёрду не раз попадали в руки книги служителей Тьмы, чёрные гримуары некромантов —«пастухов стерви», свитки заклинателей демонов, узелковые записи упырьих шаманов, но никогда он не чувствовал такого омерзения, как при чтении древних книг Безымянных богов. Сначала ворон помогал ему разобраться в каракулях иноземного языка, но позже он уже сам, внутренне содрогаясь, преодолевая искушение сжечь эту погань, листал страницу за страницей, познавая чуждое колдовство. В книгах говорилось о многом: как подчинить себе душу человека, чтобы он об этом и не знал, как вселиться в тело врага, если он пытается тебя убить, как из кусков плоти и неизвестных снадобий создавать чудовищ, способных пожрать целые армии, как подчинить себе любого слугу тьмы. Говорилось так и том, как вступать в связь с безымянными богами, чтобы познать их мудрость или вселить их дыхание в женское чрево, порождая самых отвратительных тварей, схожих с человеком внешне и наполненных внутри Пустотой, как прорывать ткань иных миров, впуская иномирных демонов, и как самому путешествовать по неведомым дорогам иномирья. И эти страшные знания Ворон заставил Твёрда заучить чуть ли не наизусть, правда, пользоваться прочитанным они почти не могли — без чёрных «татуировок», связывающих владельца с Пустотой подобные чары отнимали слишком много сил. Твёрд однажды, после попытки сотворить самое простое заклинание лишился способностей на две седмицы. Он много раз предлагал Ворону уничтожить книги и просто забыть всё, продолжив просто дальше искать средство оживления самосветных камней, но тот был непреклонен, повторяя, что нужно не просто знать о враге, но понять, как он действует, как думает, чего желает и чего боится. А узнать это всё можно было, только изучив то, что изучали последователи Безымянных богов.

Почти год они изучали чуждую волшбу, не обращая внимания на косых и тревожные взгляды воинов, пресекая ропот и не прекращая ни на день поисков. Ворон с каждым днём, с каждой прочитанной страницей становился всё мрачнее, всё больше замыкался в себе и Твёрд всё чаще обнаруживал, что его старый наставник бормочет что-то невразумительное, будто общается с кем-то незримым, но у волхва всегда находились силы вернуться к общению с учеником, к поискам и движению к главной цели. Твёрд так думал до того самого утра, когда обнаружил, что старый волхв бесследно исчез, забрав все манускрипты. Всё, что он оставил, письмо-наказ Твёрду, в котором заклинал того не забывать прочитанного, узнавать, как можно больше о Безымянных богах и их последователях, думать, как спасти Светлую землю, от открывшейся напасти и никому не рассказывать о том, что видел, слышал и прочитал за последний год.

Что произошло со стариком Твёрд так и не узнал. Может быть, он гораздо лучше понимая написанное, оказался соблазнён могуществом невиданных божеств, может быть, сошёл с ума от ужаса или решил в одиночку вступить в бой с богомерзкими созданиями, свившими гнездо в этом мире. В одном не было сомнений — даже у такого умелого и мудрого волхва как Ворон, нет ни одного шанса победить ни Чернояра, ни его хозяев.

Твёрд тогда мысленно похоронил учителя и по сей день корил себя за то, что не хватило у него духа сжечь богомерзкие книги. Может быть, тогда и остался жив Ворон. Но наказа он не забыл и не только сам, но и с воинов взял клятву молчать, и те пятеро, что с ним вернулись, служили верно и молчали крепко. Одним из этих воинов был Велимир.

Позже, размышляя над тем, что говорил Ворон, Твёрд понял, насколько был прав старик и с ужасом осознал, что уже может быть поздно что-то исправлять. Порождения Беымянных богов — пустые люди не несли в себе Тьмы, как обычные упыри или мертвяки с волкодлаками. И если зловонную Тьму самосветные камни жгли без жалости, то Пустота могла проникнуть за границы Великосветья без всякого труда, будто раскалённый нож сквозь кусок сала. Это могло означать, что соглядатаи чёрных жрецов УЖЕ шастают по Светлой земле, сговаривая, соблазняя людей, суля им великие блага, кои несёт Пустота.

Вернувшись, он тайно начал искать, аккуратно спрашивать, рассылать людей, читать всё запретное, что попадалось под руку, почти перестав общаться с некогда близкими соратниками и друзьями, прослыв затворником и остервенелым борцом с нечистью. Только самые верные люди знали, чем на самом деле занимается главный волхв Вежи. За пятнадцать лет им удалось изловить и допросить пятерых «пустых», ещё двоих убить, заполучив книги, испещрённые уже знакомой угловатой вязью. И снова, преодолевая омерзение, Твёрд читал отдающие гнилью тексты, вновь погружался в пучины, лежащие далеко за пределами чёрной волшбы. Снова, преодолевая омерзение, балансируя на грани потери сил, а иногда и жизни, пробовал использовать чуждую магию, пытаясь нащупать хоть какой-то способ использовать оружие врага, против его самого. И каждый раз, лёжа в полубеспамятстве или горячке, после очередной неудачи, он напоминал себе, что должен быть готов к тому, что рано или поздно пустота протянет свои щупальца и нависнет над Светлой землёй.

Теперь понятно, почему Ворон наказал никого из братьев-волхвов не посвящать в то, что они видели, не показывать тайных книг, не упоминать даже намёком о Безымянных богах. Слишком уж велик соблазн, слишком уж кажется близкой и покорной сила Пустоты. Нелегко устоять, прикоснувшись к такому. Завид и не устоял, и других втянул, и Государя решил погубить…

Твёрд лишь молча вздохнул, отгоняя воспоминания, и двинулся дальше по коридору к освещённому факелами залу.

Его встретил сам Завид в сопровождении троих учеников, на шее у одного Твёрд заметил чёрные росчерки татуировки, но был уверен, что и остальные, включая самого Завида, несут на себе метки Безымянных богов.

— Ты пришёл, Твёрд Радимилович, — вместо приветствия произнёс главный волхв.

— Пришёл, да не к тебе, а к Государю, — резковато ответил Твёрд. — Он здесь?

— Здесь-здесь, — усмехнулся Завид.

— Он может меня принять?

— Думаю да.

Улыбка придворного волхва стала совсем уж издевательской, но Твёрд, казалось, не обратил на это никакого внимания, лишь велел:

— Ведите.

Подручные Завида удивлённо переглянулись, но сам волхв в ответ только коротко кивнул и двинулся через зал, постукивая резным посохом. Твёрд шёл следом и чувствовал затылком взгляды учеников. Наверняка примериваются как бы напасть неожиданно, но, похоже, приказа сразу убивать его не было, а сами что-то то делать они вряд ли решатся.

Они прошли через первый зал, куполообразный, неожиданно высокий, сухой и хорошо освещённый. Стены зала сплошь покрывали письмена, похожие на книжные. У Твёрда не было возможности вчитаться в тексты, но он быстро понял, что это формулы призыва, причём не только демонов, которые часто и подробно описывались в книгах, но и самих Безымянных богов. Проходя через центр зала Твёрд почувствовал, как кожу слегка покалывает — в воздухе разлилась чуждая магия. Он чуть было не запаниковал, допустив мысль о том, что вот-вот разверзнется межмировой переход и пол зала вздрогнет от поступи забытых божеств, но быстро взял себя в руки и не подал вида, что что-то почувствовал.

Миновав первый зал, они очутились во втором, почти таком же большом и тут уж Твёрд невольно замедлил шаг, всё же не сумев сдержать удивления и ужаса. По всей окружности зала были расставлены уже давно знакомые статуи. Пусть не такие огромные и искусно сделанные, как те, что окружали храм Гнилых гор, но всё равно узнаваемые —массивные тела, покрытые чешуёй, уродливые суставчатые руки-щупальца, сплетающиеся то ли в крылья, то ли в огромные плавники, лица, слепленные из жуткого месива глаз, зубов и извивающихся щупалец-змей. Твёрд на своём веку перевидал множество тварей, от кривоногих упырей до редких южных пустынных олгоев — гигантских червей, способных проглотить целый караван, но, если бы его попросили описать хоть одного Безымянного бога, он бы не смог. Его ни на миг не покидало чувство, что все эти щупальца, зубы, когти, лишь тонкая оболочка, за которой скрывается что-то настолько ужасное, что при одной мысли об этом у него начинали дрожать колени. Статуи расположились у стен, а в центре зала пылало гигантское зеленоватое пламя, бросавшее мертвенные блики на статуи, отчего казалось, что глаза их злобно сверкают, а змеи-щупальца непрестанно извиваются.

— Удивлён? — Завид с ухмылкой смотрел на замершего волхва.

— Откуда это? — выдавил Твёрд, тщетно пытаясь оторваться от пляски бликов на боках статуй, будто боялся, что стоит лишь отвести взгляд, как статуи оживут и накинутся на него.

— Приезжие мастера сделали из смоляного камня[1].

— Это государь велел?

— Сам всё узнаешь, — Завид прекратил улыбаться и кивком указал на проход в следующий зал: — Пойдём. Нас Ждут.

После призрачного зелёного пламени свет обычных факелов показался необычайно ярким. Твёрду понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть, но Государя он разглядел почти сразу — тот сидел на высоком резном троне у дальней стены зала, небрежно опершись на подлокотник, а рядом с троном, в позах полной покорности замерли пять замотанных в чёрное фигур.

— Здравствуй, Твёрд Радимилович, — зычно поприветствовал его Государь. — Проходи, не стой в дверях, гость дорогой!

— И ты здравствуй, Государь мой, Чеслав Турович, — глубоко поклонился волхв, хотя уже отчётливо понял — ТО, что сидело сейчас на троне, не было ни Государем, ни человеком вообще. Сейчас губами правителя Великосветья говорило нечто, чему давно не было имени ни под какими небесами. От этого осознания он почувствовал, что губы начинают предательски трястись. Он был здесь один, совсем один, против этого жуткого первородного ужаса, которому даже названия подобрать никак не удавалось. Он понял, что сегодня сгинет в этой тьме, которую не способны разогнать ни свет факелов, ни колдовское зелёное пламя.

— Хорошо ли встретили тебя, не обидели ли? — ласково поинтересовался государь.

— Благодарю, Государь, — покорно ответил Твёрд. — Приняли меня ласково и уважительно, и тем обязан я твоей доброте. Благодарю, что принял и не прогнал.

Исподволь он разглядывал Государя — высокий, плечистый человек, некогда мощный и мускулистый, а теперь иссохший, будто мёртвая ветка, с потемневшей кожей, заострившимися чертами измождённого лица и слишком уж отросшей бородой. Чеслав Турович напоминал скорее смертельно больного, чем получившего благословение от богов. Одет он в расшитую золотом рубаху, такие же порты и мягкие сапоги, на поясе кинжал в богатых ножнах с чеканкой, на голове ни венца, ни короны, положенных, при официальных встречах. Рукава рубахи закатаны и видны чёрные росчерки и кляксы «татуировки».

— Что же ты такое говоришь, — делано изумился Государь. — Как это я могу прогнать тебя — главного моего советника?

— Приятны твои речи, Государь, — поклонился Твёрд, — да не достоин я таких похвал. Твои советники подле тебя сидят, а не как я, в глуши да безвестии .

— Скромность твоя похвальна, — покачал головой Чеслав, — да не к лицу она тебе. Все здесь знают могуществе волхва Твёрда, об уме твоём и смелости. Кто понаслышке, а кто и нет.

Он обернулся к чёрным фигурам, те подобострастно поклонились.

— Позволь спросить, Государь, — подал голос Твёрд.

— Спрашивай, — благодушно кивнул Чеслав.

— Для чего ты призвал меня из крепости? Я вижу, что советников у тебя с избытком, и по мирским делам, и по божьим…

— Чудится мне, не одобряешь ты дружбы моей с чужестранцами? — нахмурился правитель.

— Это не мне судить, Государь, — вкрадчиво ответил Твёрд. — Моё дело служить Великосветью, да волю твою исполнять.

— Волю, говоришь? — Чеслав на мгновение задумался, а уже мгновением позже лицо его просветлело. — Знаю! Вот тебе моя воля! Покажи-ка, могучий чародей, свою силу перед гостями заморскими.

— Прости, Государь, да сила чародейная не для потехи чужеземцев дана, — ответил волхв. — Только для защиты ею владеем, не для скоморошества.

— Значит, против воли государевой идёшь? — прищурился Чеслав.

— Государь!

Вперёд с неожиданной резвостью выскочил Завид.

— Не гневись на Твёрда Радиславича, Государь! — зачастил придворный волхв. — Прав он! Что же это за потеха такая, чтобы верных слуг стравливать? Дозволь, я ему объясню, обскажу всё!

— Дозволяю, — небрежно махнул рукой Чеслав. — Расскажи ему, что у нас тут творится, а мы все послушаем.

— Благодарю, Государь, — поклонился Завид и, обернувшись к Твёрду, произнёс: — Вижу я не по нраву тебе, и капище новое, и боги, которых Государь принял.

— Государю виднее, каким богам требы приносить, — глядя Завиду в глаза ответил Твёрд. — моё дело границы охранять, а не суды над правителем судить.

— Верно говоришь. А знаешь ли, каким богам тут поклоняются?

Твёрд подозревал, что он-то гораздо лучше Завида представляет, что это за боги и чего они хотят, но рассказывать об этом не торопился, не хватало ещё чтобы подумали, будто понимает он с чем столкнулся.

— Ходил я по разным землям, и по северным, и по южным, — покачав головой, ответил владыка Вежи, — но таких богов вижу впервые.

— А слыхал ли ты о Безымянных богах? — вкрадчиво поинтересовался Завид.

— Не слыхал, — мотнул головой волхв. — Что же это за боги такие, у которых и имени-то нет?

— Есть у них имена, да по воле чёрной и по глупости человечьей позабыли их.

— И чьи это козни? Неужели Тьма пустила корни в сердцах людских?

— Не Тьма, дорогой собрат, нет, не она. Светлые боги тут постарались. Они, да наши с тобой предшественники — те, кому подарили они волховскую силу.

— Светлые боги с Тьмой бьются…

— Не только с ней! В стародавние времена, когда не было Тьмы, древние боги царили на всех землях, на всех морях! Всё они видели, обо всём знали, но не заметили, как росла у самых их ног измена. Коварством и хитростью Светлые боги сбросили своих благодетелей в недра земные, сковали их нерушимой твердью и подарили людям свет. Но именно тогда, на беду людей и появилась впервые Тьма, а уж с ней предатели и изменники, объявившие себя богами и покровителями Светлой земли, ничего поделать не смогли.

Завид врал так вдохновенно и убедительно, что в какой-то миг Твёрд даже усомнился в собственной правоте. А вдруг, правда, это не измена зреет в тёмных подземельях, а избавление? А вдруг стоит лишь отречься от бессмысленной борьбы и наступит благо, которого не было сотни лет и сгинут без следа все вурдалаки да отродья? Только правда она всегда бывает лишь горькой да колючей, чтобы за пазухой её не утаить было, а эти речи приторной сладостью отдают, будто не волхв говорит, а купчина ушлый, который только и ждёт, чтобы простаку какую-нибудь пакость всучить.

— Выходит, если Светлые боги Тьму породили, так они с ней заодно? — осторожно спросил Твёрд.

— Если и не заодно, то точно уж не лучше, — вскинулся Завид. — От гордыни своей, от жадности до власти, обрекли на Светлые боги на вечную войну с Тьмой.

— И что же, не ужели избавление есть?

— Есть, брат мой! Есть!

В глазах Завида вспыхнул фанатичный огонь. Похоже, он действительно верил в то, о чём рассказывал. Выходит, никто ему не давал читать настоящих книг? А может давали, да он в них разглядел только то, что хотел увидеть?

— Надо вернуть Безымянных богов! — продолжил придворный волхв. — Надо вспомнить их имена! Надо снова приносить им требы, поить их кровью виновных, чтобы вернулись к ним силы, чтобы они поднялись во весь рост и изгнали, и Тьму, и Светлых богов! Тогда и жизнь наступит другая! Не будет больше ни Света, ни Тьмы, ни богатства, ни бедности, даже мужчин и женщин не будет!

— А что же нам останется? — Удивился Твёрд?

— Пустота, — от полноты чувств Завид припечатал кулаком ладонь. — Будут одна первородная Пустота да Блаженство!

— А как же роды людские? Как же города наши? Как же леса? Горы? Реки? Небо? Земля?

— Всё это создано лишь для радости Светлых богов, — отрубил Завид. — Всё должно быть отдано Безымянным богам на откуп! Виновны мы, что во всём этом взросли, но прощены будем, ежели всю скверну истинным владыкам отдадим.

— Вопросов у меня много, — задумчиво протянул Твёрд, краем глаза отметив, что Завидовы ученики довольно грамотно обходят его с трёх сторон.

— На слово мне не веришь? — понял его сомнения по-своему придворный волхв. — Знал я, что сомневаться будешь, поэтому и предлагал тебе уехать.

— А остальные, выходит, согласились?

— Те, кто умнее, согласились, а остальные… недолго им осталось. Решай, брат.

— Я хочу спросить, Государь, — повысив голос, произнёс Твёрд. — Позволишь ли?

— Говори, — отозвался с трона Чеслав.

— Как же так, скажи? Ты ведь поклялся народ свой хранить от всякого врага, а тут кто-то из-за моря пришедший собирается всё разрушить, и не только города да веси пожечь, нет! Весь род наш под корень пустить, пеплом обратить. Как же так, Государь?

— Видно старость разум твой затупила, — вдохнул Чеслав. — Слушал ты речь Завида, да видно не услышал ничего. Разве нет большей радости для всего рода людского, чем тьму опрокинуть? Разве нет большей почести для правителя, не деревню или город спасти, а весь народ свой, до последнего младенца, до последней никчёмной старухи в Блаженство ввести? Туда, где нет никаких болезней, никакого неравенства, ни жизни, ни смерти! Там всё всему равно! И самый малый и бессильный получает столько же, сколько и могучий!

— А разве это по справедливости!

— Бред горячечный эта твоя справедливость! Сколько дружинников гибнет на стенах за седмицу? А за месяц? А за год? Сколько может ещё погибнуть или обратиться меченной Тьмой тварью? А где Светлые боги? Смотрят на нас с неба? С вершин гор? Ходят незримо среди нас и помогают? Нет! Исчезли давно! Умерли и истлели!

— Прав ты, Чеслав Турович, нет в мире справедливости, только в сердце нашем она живёт. И боги там же обитают, если их не теснить прочь. А ежели намеренно всякий свет отринуть или в чужие козни попасть, так и вправду умрут внутри тебя и боги, и справедливость, а там и миру недолго останется. Говорите вы красиво да складно, только ничего из сказанного я не видел здесь, а видел сирот в грязи живущих, нищих, готовых за обглоданную кость убить любого, видел, как торгуют дурманом и сушёной человеческой плотью, для тёмной волшбы. Если с этого начинается ваш путь к Благодати, то нам не по пути. Прости, Государь.

— Убейте его, — скучным голосом приказал Чеслав.

Ученики Завида действовали как единое целое — напали одновременно, быстро, не оставляя ни единого шанса старику. Твёрд не стал выхватывать скрытое оружие или отскакивать в сторону, просто стукнул легко посохом по полу и ледяной ветер разметал всех троих в стороны. Один впечатался в стену, сполз по ней, оставляя кровавый след, второго крутнуло в воздухе, он врезался головой в стену и затих, обмякнув, третьего наполненный острыми льдинками вихрь протащил по полу через весь зал, содрав кожу до самых костей. Щадить кого-то Твёрд не собирался.

— Ах ты…!

Завид, хоть у него не было посоха, вскинул руки, перед которыми вспыхнуло чёрное пламя. Твёрд неожиданно резко, для старика, отскочил в сторону и ткнул полыхнувшим огнём посохом прямо в грудь предателя. Раздался дикий визг, перешедший в хрип, и тело бывшего волхва Завида с прожжённой в груди дырой, повалилось на плиты пола, а Твёрд шагнул к трону и спокойно произнёс:

— Я обращаюсь к тебе, тот, кто сейчас говорит губами Государя и глядит его глазами! Уходи и забери своих прихвостней! Скройся сейчас и, клянусь, я не буду вас преследовать.

Сидящий на троне в ответ лишь весело рассмеялся и махнул рукой, своим безмолвным слугам. Те всё поняли без слов, с невероятной быстротой окружив волхва.

— Отступите, и я сохраню вам жизнь, — на языке южных островов повторил Твёрд, но жрецы его будто не услышали, вскинув скрытые рукавами руки к потолку.

Твёрд вскинул было посох, но тот вдруг мигнул и погас, превратившись в обычную палку, которой разве что стаю собак можно разогнать, но никак не пятерых колдунов.

— Тебе конец, волхв, — спокойно произнёс Государь. — Смирись и покорись нам или умри бесславно и мучительно.

Над фигурами жрецов взметнулось чёрное пламя, похожее на то, что творил Завид, но гораздо более сильное. Жрецы взвыли тонко и тоскливо, и Твёрд почувствовал, что не может сделать ни шагу. Он попытался сбросить чары, но сила куда-то делась, просто исчезла, будто он стал самым обычным немощным стариком. Попытался дёрнуться ещё раз и увидел, как языки чёрного пламени сплетаются в гигантскую дрожащую фигуру, почти бесформенную, но от этого выглядевшую ещё кошмарнее, он всё ждал, что там, в глубине этой тьмы зажгутся жуткие бельма, но гигант оставался безлик, лишь наливался всё большей мощью и заполнял, затапливал жуткой, почти физически ощутимой злобой весь зал.

Твёрд понимал, что нужно что-то сделать, вырваться, рассеять жуткую непроглядную пустоту, и бежать, пока не успели опомниться колдуны-нелюди. Он попытался припомнить хотя бы какое-то заклятие, но голова была пустой, будто кто-то выкинул из неё все знания, лишт в груди бился ужас, впивался в сердце, рвался к горлу, душил колючими чёрными лапами. Языки чёрного пламени потянулись к застывшему волхву, дробясь и превращаясь в бесконечную россыпь чёрных лучей, и тогда почти обезумевший от ужаса и бессилия Твёрд закричал, сам не понимая, что.

Не было вспышки, огненного смерча или молнии, какими обычно сопровождаются боевые чары волхвов. Он всё кричал и кричал незнакомые слова, будто один из тех безумцев, что шатаются по базарам, повторяя одну и ту же фразу и считая себя божьими избранниками. Он не понимал смысла, не пытался припомнить, разум его теперь был заполнен безумным ужасом. Он был готов к смерти, этой жуткой визгливой скороговоркой он звал её к себе, тянулся к ней. Однако вместо того, чтобы поглотить его окончательно, безликий гигант вдруг прянул назад, стремительно съёживаясь, а чёрные жрецы разорвали круг, корчась от боли и подвывая, а мгновением позже, выгнувшись дугой и ревя, скатился с трона Государь.

Твёрд дрожащими руками поднял с пола посох, который, оказывается, уронил, и огляделся. Двое жрецов перестали корчится, от их тел поднимался сизый дымок. Знакомая картина, «татуировка» Пустоты перемалывала в труху неудачливых слуг. Остальные трое вяло шевелились, похоже, успев как-то уберечься. Твёрд, используя посох будто обычную дубину, оглушил всех троих и бросился к замершему у подножия трона государю. Упал на колени, приложил палец к шейной жилке и выдохнул облегчённо. Жив! Похоже, метку Пустоты нанесли не так давно, так что она не успела ещё пронизать всё тело и душу Чеслава, но истекающие гноем язвы на руках и ногах выглядели пугающе.

— Ничего, Государь, — пробормотал Твёрд, поводя руками над зловонными ранами, — потерпи немного. Главное — что, жив, а хворь мы прогоним.

От чар волхва кровотечение чуть унялось, Твёрд торопливо поднялся и на всё ещё подгибающихся ногах заковылял к алтарю, возвышавшемуся справа от трона.

Рассматривать золотую чеканку времени не было, и всё же он задержался, взглянув на искусно выполненные изображения…, Пожалуй, никто не мог бы точно сказать, каких существ изобразил мастер. Они напоминали птиц, но крылья их были покрыты чешуёй, а клювы полны зубов, возможно, это были ящеры, подобные тем, что водятся в далёких жарких джунглях чёрных земель, но изгибы их тел и захваченные неизвестным художником движения больше напоминали стремительные движения хищных рыб. Изображения неизвестных тварей покрывали весь алтарь, они то ли летели, то ли стремительно плыли в океане золота, попутно сталкиваясь в жестоких схватках, сплетаясь в клубки, обращаясь письменами, коих никто уже не мог прочесть. Искусство, с которым был выполнен алтарь поражало, но всё же чувствовалось в нём что-то настолько чужое, что в душе начинала ворочаться смутная тревога, будто алтарь кто-то проклял. Однако, когда Твёрд попытался найти в алтаре следы волшбы, ему ничего не удалось. Не было ничего, кроме золота и ценного дерева. С трудом оторвавшись от созерцания чуждой пугающей красоты, волхв подошёл к стене за алтарём и почти сразу нашёл треугольный камень. Стоило слегка надавить, как скрытая кнопка ушла в стену и чуть в стороне открылся тёмный проход.

Медлить волхв не стал — подхватив под мышки так и не пришедшего в себя Государя, он, кряхтя от натуги затащил его в тёмный коридор и потянул вниз металлический рычаг, закрывавший дверь. Когда между дверью и стеной осталась лишь узкая щель, Твёрд успел заметить, что в зал вбегают фигуры в чёрных одеждах, но было уже поздно. Рычаг он заклинил предусмотрительно прихваченной стойкой от жаровни. Конечно, это не задержит преследователей надолго, но в его положении каждое мгновение на счету.

А в том, что их будут преследовать, у Твёрда сомнений не было.

[1] Обсидиан