Безымянные боги

Глава 22

Шли они долго, большей частью из-за того, что Ладослава часто уставала и постоянно просила присесть отдохнуть. Пленники тоже было попытались задерживать передвижение, но пара косых взглядов от Ждана заставила их переменить мнение. После боя с медведем он, похоже, здорово пугал бывших дозорных.

В итоге, когда десятнику надоели постоянные жалобы княжны на дорожные тяготы и усталость, он предложил потащить её на спине. Это имело неожиданный результат: княжна густо покраснела и заявила, что не позволит холопам, хватать её за ноги. Ждан от такого ответа даже оторопел, слава богам, на помощь пришла Цветава, которая вызвалась сама тащить княжну. Неблагородное происхождение девушки княжну не смутило, также как и то, что тащить её будет женщина. Она с удовольствием устроилась на спине Цветавы и даже что-то весело щебетала.

До деревни удалось добраться перед закатом. Сначала нашли подходящую полянку в стороне от дороги и снова связали пленникам ноги, а уж после Ждан побрёл за припасами, хоть предпочёл бы скорее полежать у костра — плечо болело нещадно, и, похоже, начинался жар. Ладослава собралась было идти с ним, чтобы посмотреть, как живут простые люди, но Ждан сумел её отговорить, сказав, что идти далеко, а она ещё не успела отдохнуть. Это убедило княжну, и она удовлетворилась тем, что стала помогать Цветаве обустраивать лагерь.

Трактир он нашёл почти сразу, оно и немудрено — самое большое здание в деревне, да ещё и возле дороги, и захочешь не пройдёшь мимо. Посетителей по вечернему времени хватало. Большей частью, конечно, местные, собравшиеся поболтать за кружкой пива, но были и те, кто сидел особняком. В Моховом большей частью жили не крестьяне, а охотники, то есть летом-то они, конечно, копались в земле, но по зимнему времени уходили артелями на пушной промысел. Вот и приезжали сюда купцы загодя, договариваться о покупке пушнины. Сейчас двое таких степенных неторопливых мужей засели в углу общего зала и не спеша беседовали.

Ждан разыскал трактирщика, договорился на половину окорока, голову сыра и вязанку лука, расплатился и, получив требуемое, уже собрался уходить, когда его окликнул один из купцов.

— Эй, чудь! — крикнул он. — Подойди-ка, разговор есть.

Ждан на такое обращение не обиделся, но слегка насторожился. Совпадение ли, что первый попавшийся купец внезапно захотел с ним поговорить? Кидаться к выходу он. Конечно, не стал, захотят так и без всякого окрика подстерегут, а если позвали, так моно и поговорить.

Он без особой спешки подошёл к столу и поприветствовал обоих купцов.

— Присядь, выпей с нами, — пригласил подозвавший его купец — поджарый, несмотря на возраст, крепкий, с обветренным лицом бывалого путешественника и выгоревшими на солнце волосами и бородой.

— Чем обязан, уважаемые? — спросил Ждан, устравиваясь на лавке.

— Меня зовут Батура из Пригорья, а это мой друг из самого стольного Богорада, Веш.

Ждан назвался Уйкой. Не хватало ещё, чтобы его имя тут прозвучало. Он сейчас должен быть как раз в Пригорье, а не по лесам шататься, да с заезжими купцами разговоры вести.

— Ты ведь из Хорони? — спросил Беш, наливая себе пива из кувшина.

— Оттуда, — кивнул Ждан.

— И как там у вас? Спокойно?

Этот вопрос ещё больше насторожил Ждана, но он вида не подал и неспешно кивнул.

— Пока самосветный камень горит, вам бояться нечего.

— А вот, как бы не так, — откликнулся купец из Бограда. — Ты там в своей крепости видно, новостей не слышал.

— Я последнюю седмицу всё больше по лесу ходил, охотился, — пожал плечами десятник. — Мог и пропустить новости. А что стряслось?

— А то и стряслось, что в стольном Богораде мятеж подняли, — отозвался Беш. — Государь убит, а убийца его, волхв Твёрд Радимилович, ушёл от погони и теперь шастает по всему Великосветью, сея смуту.

Ждану как будто мешок репы на голову свалился. Наверное, если бы сейчас в трактир вошёл волкодлак и попросил попить квасу, он бы удивился меньше.

— Вот! — заметив выражение лица десятника, чуть не подпрыгнул на лавке Батура. — Видишь, как служивый удивился! И я ему говорю, что не может такого быть?

— Чего? — хрипло спросил Ждан.

— А ничего не может. Волхв Твёрд уж сколько лет в Веже сидит и Государю верно служит, не мог он навредить. А сам Государь, нет ну ты бы Беш, пораскинул бы умом. У него одной стражи небось сотня наберётся.

— Да, что стража сделает против волшбы?

— А я другое слышал, — не собирался сдаваться Батура. — Говорят, будто бы Твёрд как раз Государя из рук мятежников спас. Перебил молниями да огнём всех лиходеев, да увёз батюшку нашего Чеслава Туровича куда подальше.

— Врут, — отрезал Беш. — Я сам видел…

— Что ты видел? Государя убитого? — Батура понизил голос потому, что на них уже начали оглядываться местные.

— Ну, не государя, но трупы видал волшбой посечённые. Говорят, что и волхвы там были убитые, что пытались Государя спасти. Волхв Завид Вербинович уж как близко к Государю сидел, уж на что умел был, а не сдюжил лиходеев. Говорят, порвали его будто волки на куски, да посреди дороги бросили.

— Кто говорит? Бабы на завалинке?

— Отчего же бабы? Люди боярские. На подходах к стольному городу верные бояре заставы поставили, вот на заставе мне и рассказали всё.

Ждан понял, что нужно уходить потому, что спор может затянуться до утра, но Батура остановил его, ухватив за руку.

— Мы чего тебя позвали, дозорный, — с озабоченным видом проговорил купец. — Волхв в Хорони, Явор Всеславич, все знают, другом Твёрду приходится. Крепость ещё государю верна или в другую сторону смотрит?

— Да, вы что же такое мелете? — даже обомлел Ждан. — Как это «в другую сторону»? И Явор Всеславич, и князь наш воевода, Светан Мстиславич Государю верно служат. А вы тут по пьяному делу разговоры развели будто бабы…

— Верно говоришь, служивый, — и не подумал обижаться Батура. — Но и ты нас пойми. Если уже в стольном граде мятежи, то и до нас докатится. Война значит, будет, а так хоть знаем, куда бежать, в случае чего.

— Правильно думаете, — хмуро откликнулся десятник. — Спасибо за хлеб-соль, пора мне.

Он поднялся из-за стола и двинулся к выходу.

Оказавшись на улице, Ждан, как бы ни был сбит с толку новостями, не стал ломиться прямо к лагерю, а, чуть отойдя от трактира, схоронился под кустом. Как выяснилось не зря — дверь трактира почти сразу скрипнула и на улицу выскочил невзрачный мужичонка, завертел головой и, не увидев десятника, он досадливо сплюнул, а после припустил куда-то в сторону деревни.

— Вот и понятно, кто тут за путниками следит, — пробормотал Ждан и двинулся, не спеша в сторону леса.

***

Вернувшись в лагерь, он отозвал в сторону Цветаву и пересказал ей разговор с купцами. Услышав новости, девушка помрачнела и, упрямо мотнув головой, заявила:

— Твёрд не предатель.

— Я в это тоже не верю, — ответил Ждан. — Он может, и затеял какую-то свою игру, и нас в это втянул, но если он Государя хотел убить, зачем ему изменников в крепости искать?

— Кто-то ложь по Великосветью сеет.

— Зачем? Чернояру хочет светлую землю отдать? Людей в вурдалаков превратить?

— Может, и так. Я всё думаю о том капище под землёй… Кто его обустроил? И кто хозяин всего этого добра?

— Там почти всё в пыли было. Хозяева давно не появлялись.

— Но кто-то же Ладиславу в этот погреб спустил? И наверняка они, как и мы с тобой, все залы обошли и всё увидели.

— Наверняка, а может, и сами всё обустроили. В последнем зале была библиотека, а скорее книгохранилище, как у волхвов в обителях, только книги там были другие. Я одну прихватил, ту, что у входа лежала.

Ждан сходил за мешком и показал фолиант побледневшей Цветаве.

— Чёрный гримуар?

— Не похоже. Я не чувствую от него смрада, как от других колдовских вещей меченых. Просто книга.

— В переплёте из кожи человечьей.

— И знаки непонятные, но это всё, чем она страшна. Никакой волшбы.

— Эй вы! Долго я буду тут голодная сидеть? Немедленно принесите еды!

Раздосадованная их долгим разговором Ладослава, стояла у костра, грозно уперев руки в бока.

Пришлось прервать разговор и заняться ужином который, конечно же, княжну не устроил — окорок был слишком солёным, сыр сухим, а лук вонючим, об успевшем зачерстветь хлебе и говорить нечего, княжна его даже пробовать не стала. Вообще эти капризы непривыкшему к подобному поведению Ждану были как ножом по горлу. Не ожидал он, что княжеская дочка окажется НАСТОЛЬКО избалованной и плаксивой. Ну совсем это не вязалось с тем образом княжны, который засел у него в памяти. Эту, настоящую, хотелось скорее отхлестать крапивой так, чтобы и рта не смела раскрыть со своими глупыми капризами. Была бы его воля, он бы так и сделал, но, к сожалению, княжну и пальцем нельзя было тронуть, пока они не доберутся до Хорони, а там дальше пусть с ней родители и дворня маются.

Пленники, в отличие от княжеской дочки, проглотили свой скудный ужин, состоявший из куска хлеба с мясом и воды, кажется, даже не разжёвывая. Трудная дорога, да ещё со связанными руками вымотала бывших дозорных, даже Уйка не пытался больше угрожать или нести околесицу, просто угрюмо сидел, глядя в одну точку. Но Ждану его молчание как раз и не нужно было, так что когда Цветава, прихватив с собой княжну, ушла к ручью за водой, он вытащил кляп изо рта бывшего десятника и спросил:

— Не врал ты, что твой отец подле самого Государя сидит?

— Что уразумел, наконец, с кем связался? — оживился Уйка. — Но если на прощение надеешься, то даже и не думай. Мы тебя…

Ждан коротко ударил под дых и напомнил:

— Ты не ответил.

— Бо..ярин Гостята…Горданович… — выдавил пленный, когда сумел, наконец, вздохнуть. — В царских палатах за дворней следит.

— Большая птица. Почему в крепости вы только сейчас зашевелились? Это связано с убийством Государя?

Уйка, услышав последний вопрос, выпучил глаза будто рыба и начал хватать ртом воздух. Пришлось Ждану взять его за шиворот и хорошенько встряхнуть.

— Начинай говорить или станешь бесполезен, а бесполезный ты и даром не сдался.

— У них получилось, — пробормотал бывший десятник. — Они смогли подобраться. Наконец-то…

— У кого получилось?

— У тех, кто служит ВЕЛИКИМ БЕЗЫМЯННЫМ.

—Что за безымянные? Говори уже!

Пришлось ещё раз тряхнуть пленного, чтобы он пришёл в себя. Похоже, когда речь заходила о предмете его поклонения, Уйка совершенно терял связь с реальностью.

— Слуги ВЕЛИКИХ БЕЗЫМЯННЫХ несут знание о том, как нам надо готовиться к приходу наших повелителей.

— Я не об этом спросил.

— БЕЗЫМЯННЫЕ — это великие всемогущие существа, они старше и могущественнее богов, они крепче камня и безжалостнее Тьмы. Они древнее мира, они создали его задолго до появления здесь людей, и они возвращаются.

— Кто тебе это рассказал?

— Отец, а ему его отец. Мы много сотен лет ждали прихода слуг БЕЗЫМЯННЫХ.

— Это как-то связано со святилищем в подземелье?

— Ты видел! — обрадовался Уйка. — Ты почуял их силу?

Ждан скосил глаза на перепуганного, бледного до синевы Баташа, который безуспешно пытался отодвинуться от сошедшего с ума командира.

— Я видел чёрное солнце.

— Да! — взгляд Уйки, впервые за весь разговор засветился радостью. — Когда ОНИ пожрут всю землю, они поглотят, и жар солнца, и мы увидим, что солнце, которому мы поклонялись, которое считали самым светлым и незыблемым, на самом деле чёрно и мертво.

— Как ты собрался выжить, если эти твои безымянные сожрут всю землю?

— Они не всех будут карать. Верные получат место у их ног и новую жизнь. Бесконечную, тёмную, полную ярости и восторга.

— Значит, это твой отец подготовил нападение на Государя?

— Не знаю, — враз поскучнев пожал плечами предатель. — Он наверняка был среди тех, кто помог слугам БЕЗЫМЯННЫХ, но больше я ничего не знаю.

— В крепости есть кто-то, кто тоже верит в этих твоих безымянных?

— Я же говорю тебе, мордофиля, больше, чем ты себе представить можешь?

— И князь?

— Вот ещё! Пусть этот дурень думает, что правит и крепостью, и дружиной.

— Тогда кто?

— Скоро сам всё увидишь. Ничего тебе не скажу, я ещё хочу жить, — открестился бывший десятник.

Дальше продолжать не имело смысла. Ждан снова заткнул бывшему дозорному рот кляпом, чтобы не слушать безумного бормотания о величии и конце мира.

Как раз к этому времени вернулись от ручья Цветава и чем-то крайне недовольная Ладослава. Оказалось, что ей вздумалось искупаться, но вода оказалась слишком холодной. Недолго думая, княжна обиделась на ручей и заодно на Цветаву, которая не предупредила, что ручей холодный.

Поговорить они смогли, только когда уставшая в пути дочь князя уснула. Услышав об откровениях предателя, Цветава нахмурилась и задумалась.

— Что не так? — спросил Ждан.

— А что, если не изменников в поруб посадят, а нас с тобой? Если в крепости столько врагов, как говорит этот Уйка, туда лучше вообще не соваться.

— Я ему не верю. Думаю, он нас запугать хочет, чтобы при случае сбежать. Только я ему не позволю.

— Так-то оно так, только он ведь не один пакостил. Кто-то и ведьму княжеский терем протащил, и лиходеев нанимал, которые тебя убить пытались.

— Бес в чёрном?

— Он. И не страшны ему, ни самосветный камень, ни дозорные, ни стража княжеская. Будто призрак в крепости поселился.

— Я призраков не боюсь.

— Я тоже просто не хочу по глупости сгинуть, а ничего умного в голову не идёт.

— Но ты же не об этом думаешь?

Она кивнула.

— Думаю, что в Веже может быть то же самое. И там предупредить их некому.

— Думаешь, Твёрд не позаботился о своей крепости?

— А вдруг его и вправду убили?

— Сомневаюсь. Это он нас учил, как нечисть бить, а не мы его. Не так-то просто волхва убить, а уж такого сильного и подавно.

— Надеюсь, прав ты, — грустно проговорила Цветава.

Они хотели вернуться к костру, но тут девушка вскинулась, будто что-то вспомнила, и потянула Ждана в другу сторону, туда, где начиналась небольшая поляна, поросшая разнотравьем.

Выйдя из-под сени деревьев, Цветава запрокинула голову и улыбнулась, глядя на россыпи звёзд в угольно чёрном небе.

— Люблю ночное небо, — сказала она. — В крепости никогда не видно звёзд, зато в горах можно всю ночь смотреть.

— А я темноту не люблю, — ответил Ждан. — Нечисть может примо за спиной стоять и не заметишь, холодно, опасно.

— Нам сейчас везде опасно. — отведя взгляд от неба, снова улыбнулась Цветава. — Последнюю седмицу нас с тобой не нечисть убить пыталась, а такие же люди как мы.

— Не такие же… Нас везде кроме крепостей сторонятся. Чужими считают.

— Пусть так. Но эти люди на своей земле пакостят. А мы с тобой, выходит, за чужую жизнью рискуем. Почему?

— Не знаю, — пожал плечами десятник. — Наверное, потому, что она и нашей стала уже, эта земля.

— Тоскливо от таких дум становится, а посмотришь на звёзды, вроде и сердце успокаивается.

Она было снова отвернулась, но тут Ждан сделал то, чего сам от себя не ожидал — шагнул ближе и поцеловал её, прямо в губы. Думал, что ударит, бросит наземь каким-нибудь хитрым приёмом, но она лишь вздрогнула и ответила на поцелуй. Сколько они так стояли он не знал, может, пару мгновений, а может, большую часть ночи, но тут девушка чуть отстранилась и тихо спросила:

— А как же Сияна?

Ждан, такого вопроса не ожидавший, сначала замер, потом запыхтел, будто котёл с кипятком, потом развернулся и молча ушёл к костру. Цветава проводила его долгим взглядом и снова стала смотреть в ночное небо.

Утром поднялись ещё до рассвета. Растолкали княжну, заставили её съесть положенный завтрак, хоть она снова начала плакать и говорить, что спасители решили заморить её голодом. Накормили и напоили пленных и двинулись в обход деревни, стараясь не попадаться на глаза жителям, но и не удаляясь в чащу. Встречаться ещё раз с родственниками медведя-богатыря совершенно не хотелось.

От Мохового дорога пошла легче, и уже к полудню они вышли к знакомой развилке и свернули к крепости. Снова задерживались в основном из-за причитаний Ладиславы. Как только покинули лес, княжеская дочь всполошилась из-за того, что солнце обожжёт её белую кожу и она станет смуглой, будто крестьянка, пришлось выдавать ей платок, в который она замоталась так, что видно было только одни глаза. Но успокоить её полностью всё равно не получилось потому, что, во-первых, открытые руки княжны всё равно загорели на солнце, а во-вторых, самодельные чуни из тряпок не очень-то хорошо защищали непривычные к переходам ступни и очень скоро спасённая ковыляла по дороге так медленно и кособоко, будто была не юной девушкой, а столетней старухой. Пришлось Цветаве снова взваливать её на спину и тащить, чуть ли не до самого посада.

Дальше всё завертелось будто масленичное колесо. Хорошо ещё, что Ждан догадался загодя надеть гривну десятника, а то их бы могли попросту загнать в поруб за бродяжничество или торговлю людьми. А как ещё объяснить, что к крепости шли пять человек, двое из которых были связаны, а третий ехал верхом на женщине? Если ещё уточнить, что только лишь двое из пятерых были людьми, а остальные являлись чудью, то тут у любого стражника мог удар случиться. Ближайший караульный, к которому они направились, смотрел на них так, будто Ждан тащил на верёвке не дозорных, а пару дивов, а потом всё как с цепи сорвалось: сначала не выдержав неуважения караульного, подняла крик Ладослава, её хотели было осадить, но она сорвала платок и предстала перед стражниками пусть в растрёпанном, но узнаваемом виде. Перепуганные недавними нападениями стражники немедленно послали гонца на княжеский двор, потребовав человека, который сможет опознать княжну. Этими людьми оказались сам князь с княгиней. Когда начальник караула увидел княжеский возок, он чуть было чувсвтв не лишился.

Княгиня, обливаясь слезами, выскочила из возка, едва он остановился, и кинулась к завизжавшей от радости дочери. Следом, совершенно не заботясь о приличиях, прибежал сам князь-воевода видно уже и не чаявший больше увидеть своё чадо. Княжна взахлёб рассказывала родителям как её спасли из леса десятник-богатырь и девица-поленица, как они изрубили целую толпу врагов, оставшихся пленили и на руках донесли её до отчего дома. О плохой еде, холодной воде и неудобной одежде княжна не упомянула, то ли позабыла на радостях, то ли решила не вгонять родителей в гнев.

Не успели разобраться с подлинностью княжны, как в караульную прибежал перекошенный от ярости сотник Военег. За ним тоже послали, как только выяснили, что что оставшиеся четверо — дозорные. Удивительно, но особо лютовать сотник не стал, наоборот, прояснил, что произошло. К тому времени Ждан вытащил кляп изо рта Баташа и заставил его пересказать историю отравления десятка следопытов из Вежи. Уйка сначала ничего говорить не хотел, но когда увидел багрового от ярости сотника, запел, как соловей, выложив даже то, чего не рассказывал Ждану. Обоих увели в поруб, хотели следом утащить и Цветаву, но заметившая это княжна подняла такой крик, что стражники сочли за лучшее не рисковать и оставили девушку в покое.

Потом их снова допрашивали уже не стражники, а какие-то люди с княжьего двора. Ждан догадался, что это представители тайного приказа. Этих больше интересовало, откуда Ждан узнал, где прячут княжну. Пришлось врать о том, что о ведьме он, как и Томица с Ланом узнали в том самом дозоре, когда их чуть не убили. Мол, когда вернулся в крепость, они втроём решили найти княжну, но подельники ведьмы оказались хитрее, чем они думали, товарищей убили, но, когда Ждан схватился с убийцами Лана, главарь ватаги рассказал ему о схроне в Волотовом лесу. Пришлось приврать о том, что опоённую дурманом Ладиславу держали в лагере у скалы, но после нападения зверей, перетащили в овраг с камнем, где её и удалось отбить. Вроде бы и складно вышло, но у него создалось впечатление, что государевы люди ему не поверили.

О том, что их с Цветавой ответы не сойдутся, Ждан не беспокоился, они ещё когда шли к Волотову лесу, условились, что будут говорить, а потом ещё раз уговорились, когда уже с княжной обратно шли. А как же по-другому было? Надо же как-то объяснять, почему он сказал, что пойдёт в одно место, а пошёл в другое, да ещё в компании девицы, которую стража искала. И уж точно не стоит рассказывать о том, как пробрался ночью в княжеские палаты и устроил там пожар.

Ждан думал, что после разговора с государевыми людьми всё закончится, но не тут-то было. Стоило только свите князя, сотнику и остальным покинуть караулку, как туда заявился волхв Явор Всеславич собственной персоной. Как оказалось, когда перетрясали их вещи, в мешке Ждана нашли взятую из подземелья. Послали за одним из волхвов дозорной сотни, которые занимались всеми колдовскими книгами, а он, только взглянув на обложку, приказал позвать верховного волхва.

Всё пошло по новой: где взял? Как узнал? Почему принёс? Что прочитал? Вопросы посыпались как горох из мешка. Но тут Ждану и врать почти не пришлось. Нашёл рядом с княжной. Взял потому, что хотел волхвам показать уж больно странные буквы. Прочитать не смог, да и не нужно ему, скорее уж по привычке любую колдовскую писанину, найденную в дозоре волхву, нести.

— Ты хоть знаешь, что за «писанину» ты в крепость притащил? — глядя на него в упор, спросил Явор.

— И знать не желаю, — пожал плечами десятник. — Подумал, что неспроста возле княжны эта книга лежала, вот и прихватил.

— А я тебе скажу: это «Ска’йот’алгту» или «Летопись Безымянных». Во всех светлых землях эта книга запрещена под страхом смерти.

«Опять Безымянные» — досадливо подумал Ждан, а вслух сказал:

— Думаете, я прятал у себя запрещённую книгу? Зачем она мне? Я даже прочитать её не смогу.

— Конечно, не сможешь, — проворчал Явор. — Это язык Падшего королевства.

— Это же где-то на востоке?

— На границе с Гнилыми горами было. Теперь уже нет.

— Значит, это дело рук слуг Чернояра?

— Мальчишка! Ты хоть понимаешь, во что вы влезли?! Понимаешь, что будет, если Государь узнает, что волхвы проморгали целую ватагу поклонников Безымянных богов?

— Прости, отче, у меня ума не хватает всё это понять. У десятника Уйки спросите об этом. Он едва в падучей не помер, когда об этих ваших безымянных кричал и хвастал, что три поколения его семьи во всё это верит.

Явор побледнел и пробормотал:

— Спросим-спросим.

— Мне теперь что делать?

— Не высовываться. Дальше уже не твоего полёта дела начинаются.

— Я бы только рад, только…

— Уйка говорил, что в крепости ещё кто-то есть, кто этим Безымянным поклоняется.

— Найдём. Я лично этим займусь, а книгу заберу. Не хватало ещё, чтобы кто-то из-за неё ещё лиха хлебнул.

Когда волхв ушёл, Ждан, наконец, смог перевести дух. Вернувшийся начальник караула приказал ему выметаться, пока цел. Спорить не было никакого желания, поэтому он вышел из караулки и сразу же нос к носу столкнулся с сотником, беседовавшим с Цветавой. При виде десятника лицо Военега вновь перекосилось от злости.

— Значит, в Пригорье сходил? — спросил он зловеще — спокойным голосом. — Товаров прикупить к зиме, значит?

— Не мог я иначе сказать, господин сотник, — набычился Ждан. — Узнал, что Уйка по подложной бумаге с десятком ушёл и сразу кинулся следом.

— Кинулся он…

Сотник даже запнулся от такой наглости.

— Ты хоть понимаешь, немысел, что чуть голову из-за своей дури не сложил? И мало что свою, так ещё и девку за собой потащил.

— Она не девка, а дозорный.

— Молчать, когда старшие говорят! С Уйкой мы разберёмся и с людьми его…

— Только Пятоя с ними не ровняйте.

— Это с чего ещё?

— Он единственный, кто Уйке слово поперёк сказал. Беззащитных отказался добивать и умер в бою, один против четверых. Мы ему помочь не успели.

— Помочь… Таких бы помощничков за ухо да нужники чистить! Спасибо хоть свои головы на плечах сохранили.

— Что теперь будет, господин сотник?

— А не знаю, — развёл руками Военег. — Раньше надо было думать, когда товарищам и командиру врал и от службы увиливал, но это пусть сам князь-воевода решает, как тебе дальше быть. Я бы палками по спине тебя отходил.

— Мы же как лучше хотели, господин сотник, — подала голос Цветава.

— Мало, девка, хотеть, надо ещё, чтобы ума хватило во всём разобраться. Ладно уж. Поздно уже вас ругать, проваливайте на отдых, а завтра чтобы были утром у меня. Поняли?

— Поняли, господин сотник!

— Так идите уже!