Безымянные боги

Глава 3

Сон был как омут — глубокий, тёмный и бездонный. Ждан всё пытался выплыть из глубины, но сил не хватало, на плечи наваливались упыри и мертвяки, рвали плоть зубами, кромсали ржавыми кинжалами. Он пытался отбиваться, вырваться, но воздуха не хватало, лёгкие горели огнём, и раз за разом наваливалось беспамятство, он падал в него безвольно, но лишь для того, чтобы, очнувшись вновь и вновь пытаться выплыть из душного тёмного омута.

Закончилось всё внезапно — он неожиданно для себя открыл глаза, и вместо упырьих перекошенных рож увидел шершавый камень потолка. Хотел пошевелиться, но, мало того, что ни одна мышца в теле не слушалась, так кто-то его ещё туго спеленал льняными полосами, судя по запаху густо пропитанными целебной мазью. Некоторое время пытался пошевелиться, но окончательно выбился из сил и снова провалился в сон, на этот раз спокойный и придающий сил.

Спустя седмицу мрачные послушники из волхвов, наконец, разрешили ему подняться с постели. К тому времени большую часть повязок сняли и взору открылись едва затянувшиеся рубцы, и было их так много, что Ждан только диву давался, как сумел выжить. Правда, судя по скупым ответам, до крепости добрались все, но вот больше ничего добиться не удалось.

Несмотря на относительное выздоровление, из тесной комнатки-кельи, в которой была одна только дверь, никто его не выпускал. Он было попытался возмутиться и выйти силой, но вроде бы тщедушный послушник очень ловко ткнул ему пальцем куда-то в живот, и после этого Ждан уже ничего не помнил. Наученный горьким опытом попытки бунтовать он оставил.

Ещё спустя седмицу к нему явился неожиданный гость. Вместо обычного хмурого послушника в келью вошёл… волхв Твёрд собственной персоной, тот самый, что рассказывал о том, как разорвать пасть волкодлаку и которого Ждан видел всего пару раз в жизни.

Волхв степенно поздоровался с отроком, поинтересовался как тот себя чувствует, и неожиданно предложил прогуляться, на что Ждан с радостью согласился. Они вышли из кельи и двинулись по коридору, похоже, вырубленному в скале. Вообще, если раньше отрок думал, что находится в крепости Хоронь, то сейчас начал в этом сомневаться, не было в крепости таких подземелий.

Они немного попетляли по коридорам, причём почти везде таких высоких, что Ждану даже не пришлось пригибать голову. Волхв шёл уверенно, будто ходил тут тысячу раз, сворачивал где надо, изредка кивал встречным послушникам и другим чародеям, спешащим по своим делам, Ждан даже притомился немного, едва поспевая за стариком. Путь завершился на широкой каменной площадке с массивным столом и такими же лавками, наверняка рассчитанными на вес богатыря. Стол оказался уставлен простой, но сытной снедью: каша, томлёные овощи, мясо в меду и в вине, копчёная птица, жаренная на углях рыба, соленья, пиво, мёд.

Волхв молча устроился за столом сам, и жестом пригласил отрока. Также первым наложил себе каши, овощей, подцепил ловко выхваченным ножом солидный кусок мяса и с аппетитом начал жевать, Ждан тоже последовал его примеру, благо аппетит у него в последние дни был просто зверским.

— Ну, — произнёс волхв, когда насытился, — расскажешь о своих подвигах?

— О каких? — поспешно прожевав мясо, поинтересовался Ждан.

— А у тебя их столько, что уже и не упомнить всё? — откровенно развеселился старец.

Ждан смущённо засопел. Он к таким разговорам не привык и почувствовал себя совсем неуютно.

— Другие отроки говорят, будто ты волкодлака голыми руками задавил.

— Врут, — хмуро буркнул. — Об землю его зашиб, как ты учил, отче.

— Вот, значит, как, — Твёрд сокрушённо покачал головой и надолго задумался, глядя в сторону, Ждан тоже замолчал, пытаясь понять, что сделал не так. Может, съел слишком много? Так, сами виноваты, вон сколько снеди понаставили, попробуй удержись.

— А что же ты не рассказываешь, как колдуна упырьего камнем зашиб?

— Так, а что там рассказывать? — пожал плечами отрок. — Ближе всех оказался, вот и зашиб, он-то хлипкий совсем был, колдун их. Всю силу татям своим раздал. Такой победой разве можно хвастать?

Неожиданно для Ждана волхв расхохотался, громко и совершенно искренне и смеялся, пока слёзы из глаз не брызнули.

— Верно про тебя Явор сказал, — проронил он отсмеявшись. — Силён, а силой хвастать не любишь. Ну а то, что конницу прикрыл, да товарищей, израненных велел волоком тащить, это как же?

— А там о чём сказывать? — снова удивился Ждан. — Я тащил, так и меня из боя вытащили, не бросили. У нас так не принято…

— Не принято, — задумчиво повторил за отроком волхв. — А я вот, с ходу целый десяток тебе назову командиров, от десятника до воеводы, которые бы раненных бросили, чтобы остальных спасти.

— Так, пусть они и бросают, — не повёл бровью Ждан. — А я так поступать не буду.

— Что так?

— Враги не убьют, так сам себя в могилу сведёшь от стыда, да совести, а заложным [1]становиться… не хочу. Не по-воински это.

— И то верно, — согласился старик. — Только у тех воевод совести не то, что не было, она у них и не гостила никогда.

— Ты прости, отче, — поклонился волхву Ждан, — но мне такие речи сложны. Не понимаю я ни помыслов твоих, ни смыслов не разумею. Не учён я с мудрыми старцами беседы вести оттого и соплю да помалкиваю, как телок на привязи. Тебе, если что надо, так скажи, я живота не пожалею, костьми лягу, но выполню, а вокруг да около ходить…

— Ты сядь, отрок, — жёстко велел Твёрд. — не тебе меня учить, как речи вести, мал ещё, хоть и ростом c мельницу вымахал. Или ты думаешь мне поснедать не с кем или побрюзжать по-стариковски?

— Прости, отче, — смиренно прогудел Ждан. — Не гневайся.

— Сядь, я сказал. Вот так хорошо. А теперь слушай да отвечай, когда спрошу. Вспоминай и рассказывай, о чём со стервью речи вели? Что колдун через них предлагал? Да давай-ка без лишних слов.

— Знамо, что, — пожал плечами отрок. — В полон предлагал пойти. Говорил, что нет у нас перед Великосветьем ни долгов, ни заветов.

— А вы?

— А мы ему и ответили, дубиной по репе.

— Выходит, живыми хотел взять вас?

— Выходит так, отче. — отрок наморщил лоб, припоминая. — Он ещё баял, что ему самому-то мы хоть живыми, хоть мёртвыми сгодимся, но не его воля была.

— Вот, значит, как… — не глядя на отрока, пробормотал Твёрд, а вслух сказал: — Как на упырей нарвались?

— А того, отче, и не ведаю. Отродясь на том месте их, не встречали. Слишком уж близко к границе, и света много, и разъезды да пешие отряды часто ходят, а тут… три десятка меченных.

— Вот именно, — постучал по столу узловатым пальцем чародей. — А почему они там так неожиданно появились?

— Того не ведаю, отче.

Твёрд только вздохнул горестно и пояснил:

— Вас они ждали. Смекнул? Именно вас. Не конных, не латников с рогатинами, а отроков, пусть крепких да умелых, но отроков.

— Да, как же так, отче?

— А вот так, парень. Выходит, кто-то им обсказал, как пойдёте и будь они похитрее, не было бы ни подвигов твоих, ни рубцов в боях полученных. Разорвали бы вас на кусочки, да раскидали бы по закоулочкам. На то и расчёт был.

— Так, а кто им обсказал-то? — озадачился Ждан, которому окончательно перестало нравиться, куда зловредный старик клонил.

— Значит, есть кому, — поднял палец вверх волхв. — Значит, сидит кто-то в крепости, да добрых людей упырям, да вурдалакам за злато или обещания сладкие продаёт. Смекаешь?

— Да, как же так, отче?

— Ну вот, опять замычал, как телок, — сокрушённо произнёс Твёрд. — ты слушай, что тебе человек старый говорит, да на ус свой жидкий мудрость наматывай, а дивиться, да зубы от бессилья крошить потом будем. И сейчас, Ждан, я тебе говорю, что в Хорони сидит кто-то, кто предал и тебя, и десятника твоего Злобыню и всю чудь вместе со Великосветьем. И ещё скажу тебе отрок, что должен ты этого самого предателя изловить теперь.

— Как же изловить, отче?

— А как птицу пугливую ловят? А как зверя чуткого в силок заманивают? Хитростью да умом отрок. Или у тебя после боёв ратных в груди мысли перевелись?

— Не учён я такому, отче. На то ведь, тайный приказ имеется…

Сказал, и тут же язык болтливый прикусил. Не положено о таких вещах болтать, а то можно и без языка остаться. Тайный приказ на то и тайный, что предателей ловит, да нечисть, что светлую землю ногами своими сквернит, а чем они там ещё занимаются одни боги да государь ведают.

Но к удивлению, Ждана, волхв не рассердился на болтливость, лишь кивнул согласно и протянул:

— Правильно сообразил отрок. Всё так. Только одного не уразумел — Хоронь крепостца маленькая, все в ней друг друга знают. Так?

Ждан только молча кивнул. А чего тут говорить, когда иной раз так лица примелькаются, что хоть на стену лезь. Тогда чуть ли не с песнями в дальние обходы идут, лишь бы не видеть обрыднувших рях.

— А если так, — продолжил волхв, — то всякий чужой, кто появится, сразу ворога насторожит. Тот притихнет, пока искать будут, а потом заново начнёт. А тебя там все знают сызмальства. А коли знают, так и внимания не обратят, ежели глупить не будешь. Уразумел?

— Уразумел, отче, — вздохнул отрок.

— И то хорошо, — обрадовался волхв. — А теперь дальше слушай. Будешь следить за теми, кто хоть немного знает о том, какими путями порубежники ходят, никого за горло не хватай, не угрожай, к стенке не припирай. Сгинешь, и никто даже костей твоих не найдёт.

— А как же…

— Раз в две седмицы в крепость приходят караваны с фуражом и снедью. В караване будет мой человек, он тебя сам разыщет. Спросишь ещё что?

— Почему я, отче? — угрюмо спросил Ждан. — Не по нутру мне в щёлки подглядывать. Есть же воины и надёжнее, и опытнее. Явор Всеславич всю жизнь в крепости, каждый уголок там знает, каждого человека как облупленного видит.

— Видит-видит, — кивнул волхв. — Да видно, не сумел разглядеть, что под носом творится. А тебе поручаю потому, что везучий ты. Как думаешь, скольким воинам голыми руками удалось бы волкодлака убить, а камнем шамана мертвячьего приласкать? Да и потом… тебе же по голове мечом так съездили, что шелом насквозь пробили, другой бы пал там же, а ты вот, сидишь. Удачливый, а удача в воинском деле иногда поважнее ратного мастерства будет.

— Сколько мне ворога выслеживать? — поняв, что отпереться уже не получится, уточнил Ждан.

— За три седмицы поймать надо, — не задумываясь ответил волхв. — Одну тебе отведу, чтобы до крепости добрался, ещё две на поиски. Сдюжишь?

Ждан только молча кивнул. А что говорить?

— Ещё одно дело есть… — проговорил Твёрд. — Скажи-ка, отрок, пока ты спал, не снились ли тебе ножи и раны страшные?

— Снились, отче. Без конца и края снились, и ножи, и когти, и клыки упырьи. Рвали они меня без всякой жалости, множество раз, а после в чёрной воде топили.

— Всё так, отрок. Так и должно было…

— Что должно, отче?

— А то, что раны твои не просто так зажили и сны твои про когти, да раны тоже неспроста снились.

Ничего больше не говоря, волхв поднялся из-за стола и снова двинулся под своды пещеры, жестом приказав Ждану следовать за ним. Тому оставалось только подчиниться.

Сначала они прошли знакомым коридором, но потом Твёрд снял со стены факел и свернул в какой-то совсем уж узкий проход, круто уводивший вниз, и долго водил пыхтящего, согнутого в три погибели Ждана по тёмному каменному лабиринту. Здесь никто и не думал о том, чтобы подгонять своды под богатырский рост.

Наконец, волхв остановился перед дверью, обитой железными полосами, повозился, отпирая сложные замки. За первой дверью обнаружился небольшой, освещённый факелами зал, в стене которого была ещё одна дверь, на этот раз вся железная. Волхв, достал из-под накидки замысловатый глиняный сосуд, зачерпнул воды из бочки, что стояла рядом с дверью, и вылил в специальный жёлоб, после чего внутри двери что-то щёлкнуло и она медленно отошла в сторону.

— Всё на водяных механизмах работает, — пояснил Твёрд, в ответ на удивлённый вздох отрока. — Никаких ключей, а ежели неправильную меру воды нальёшь, так и дверь замкнётся намертво.

Ждан сначала не понял, для чего такие хитрости, но, когда дверь окончательно открылась и они шагнули в внутрь, он даже замер, не решаясь идти дальше.

Каменный зал, свод, укреплённый железными столбами, бесконечные полки, сундуки, мешки, бочонки, лари, наполненные доверху златом, серебром, самоцветными каменьями, названий которых Ждан даже и не ведал. Огромные золотые статуи-бабы, наверняка отбитые у степняков с юга, прислонились в столбам-подпоркам, круглые чеканные гривны просыпаются из прохудившихся мешков, прямо на пол, самоцветы лежат под ногами будто простая речная галька, но на всё это великолепие, волхв не обратил никакого внимания. Как только оказался внутри, он уверенно зашагал в самый дальний угол, к ветхому, почерневшему сундуку, обитому ржавыми полосами.

— Гляди, отрок, — велел старик, откидывая крышку. — Гляди да знай, что не всякий князь подобное видел.

Ждан заглянул в сундук и чуть не задохнулся от осознания, на что смотрит.

Больше всего они походили на самосветные камни, но те, что стоят на столпах крепостей очень велики — пожалуй, никак не меньше шести локтей в обхвате, а эти были мелкими, хорошо, если с ноготь, но света источали, кажется, ничуть не меньше.

— Это что же такое, отче? — пролепетал Ждан, не в силах оторвать взгляд от камней.

— Это отрок, души предков наших. Тех, кто жизни своей не пожалел, ради Великосветья. И сила в них великая — Жива, та, что действительно оживлять мёртвых может, не гнильё злобное да поганое из земли поднимать в услужение, а саму жизнь вдыхать, если она неправедно отнята. И камни поэтому зовутся живоцветы. Кроме них, разве что у живой да мёртвой воды такая сила.

— Как это «души», отче? Разве можно душу в ящик положить?

— Можно, да не всякую. Это души великих воинов и волхвов, которые отказались от посмертия, ради защиты своей земли.

— Как горыни?

— А кто тебе о горынях говорил? — нахмурился Твёрд.

— Явор говорил, когда учил, — на этот раз и не подумал смущаться Ждан. — Говорил, что все мы должны стоять за землю родную грудью, как богатыри в древности, что они жизней своих не пожалели за простых людей и тем всю тьму в бегство обратили.

Волхв только руками развёл удивлённо. Ну, Явор, и не рассказал лишнего отрокам, чтобы головы юные не забивать, и правильный урок смог преподать.

— Твоя правда, отрок, — помедлив, произнёс старик. — Горыни себя не жалели, да только они не первыми были и не последними, в горьком нашем сказе. А сюда я тебя привёл не для того, чтобы басни, да были друг другу пересказывать, а чтобы почуял ты. Что чувствуешь?

Ждан прислушался к себе и неожиданно понял, что камни-души из сундука будто тихонько поют что-то вроде колыбельной, от которой у него самого по телу разливались тепло и спокойствие. Когда он поделился с волхвом наблюдением, тот расплылся в довольной улыбке.

— Значит, вышло дело, — проговорил он, не переставая улыбаться.

— Что за дело, отче? — холодея спросил Ждан, начиная догадываться, что произошло.

— Яда в тебе много было, — пояснил волхв. — Сначала упыри тебя рвали, затем волкодлаки с мертвяками постарались. Когда тебя сюда привезли, уже целые куски мяса от костей отваливались. В чём только душа держалась? Вот я и решился… Это старый обряд — все умы в человеке пробудить, чтобы тело с Тьмой справилось.

— Умы? — не понял Ждан. — Сжалься, отче. От мыслей и так уже голова разрывается.

— Опять языком метёшь, как девка, — рассердился волхв. — Сгинуть захотел? Так ещё не поздно! А не хочешь, так помалкивай и слушай! Ну?! Чего замер?

— Помалкиваю, — пробормотал Ждан.

— Вот и ладно, — немного остыл волхв. — А теперь слушай. Досталось тебе больше других. В них тоже яда было достаточно, но ты, как на свет попал, заживо гнить начал. Обычно этими, вот камешками просто лечат — приложил к хворому месту, да жди, пока исцелится, всегда выходит, а с тобой не вышло. Тьма глубоко проникла, а убить не смогла. Вот и пришлось тело взрезать, да камни прямо в живую плоть вкладывать, чтобы жива по тебе побежала. Трудно было, я думал, что ты и не сдюжишь, а ты вот, стоишь, да глупыми словами разбрасываешься. Правда, пролежал ты без памяти без малого четыре седмицы, да ещё две встать не мог.

— То есть то, что мне плоть разрывают мне не снилось?

— Не снилось. Дюжину камней в тебя вложили, только тогда перестала тьма из тебя сочиться. Жива сильнее гнилых меток, только за всё платить надо…

— Чем платить?

— Жизнью своей. У людей простых почитай только два ума и работают всю жизнь — в голове, да в сердце… Живут они и горя не ведают, если что у них случится. Всё могут на недоли да божью немилость свалить, а у тебя теперь так не выйдет. У тебя теперь каждая косточка, каждый волосок Живой пронизан, и не два, а целая дюжина умов пробудилась…

— И что теперь будет? — холодея спросил Ждан. — Стану безумцем перехожим или в мудреца превращусь?

— Будешь глупости болтать, в корм для ворон превратишься, — нахмурился Твёрд. — Никто точно не знает, что теперь с тобой будет. Давным-давно со всяким воином могли такое содеять, да давно уже ни у кого не получалось. Мы с тобой первые, кто Живы коснулся, за много-много сотен годов. Я, пока ты ел да спал, все грамоты да книги перерыл, но ничего не нашёл.

— То есть, может, всё что угодно со мной содеяться?

— Всё что угодно могло с тобой содеяться и так, без моей помощи, а теперь боюсь, что биение силы в тебе, слишком уж лакомым для тьмы окажется. Раньше, когда ты за стены в горы уходил, надобно было осторожным быть, а теперь вдесятеро осторожности нужно.

— Да, к чему мне эти умы ваши? Что же в них такого?

— Умов в человеке много. Одни позволяют жизнь другим спасти, раны да болезни без трав и снадобий лечить, другие грядущее видеть, третьи зверей да птиц понимать…только об этом мало известно. Кто такими умениями владеет, не болтает, а кто болтает, долго не живёт. Вот и выходит, что туман, муть, как в весенней речке. Мы теперь с тобой связаны, отрок, крепко связаны общей тайной. Знаю, что не просил ты себе такой доли, да теперь ничего не поделаешь.

— А чего бояться, отче?

— А того, отрок, что там, где другие падут, ты на ногах останешься, отсюда от одних тебе зависть чёрная, а от других ненависть дикая. Чуть раскроешься перед народом, и не станет у тебя друзей вовсе, не станет соратников и товарищей, каждый во врага превратится. Смекаешь?

— Выходит, я теперь как настоящий богатырь буду: махнул рукой — пала улица, повёл бровью — переулочек упал. Так получается.

— Не выходит. Чтобы богатырём стать, мало силу иметь, надо уметь с ней управляться. А ты, пока, не то что с силой, со словами да мыслями управиться не можешь, всё жалуешься. А придёт нужда, так и вовсе потеряешься в думах да сомнениях. Так?

Ждан, наверное, уже в сотый раз за день только молча кивнул. Вот уж удружили, ничего не скажешь, спасли от смерти лютой! Земной поклон вам, мудрецы-кудесники! Хоть вой, да на стену лезь от радости.

— Значит, поэтому ты мне поручаешь предателя словить? Потому что эти… умы во мне Жива пробуждает?

— И потому тоже, но везение твоё и тут тебя нашло. Никого доселе так спасти не удавалось, ты первый, а может, и единственный.

— А сюда зачем пришли?

— Чтобы лучше понял, что с тобой содеялось, а то подумаешь, что старик с тобой шутки шутит.

Ждан только вздохнул горестно. Мысли путались, как будто у него не то что дюжины, а не было ума вовсе. К тому же он чувствовал, что здорово притомился от всех этих разговоров и открытий.

— Ты, пожалуй, устал уже, — словно прочитав его мысли, произнёс волхв. — Всё, что сказать хотел, я тебе сказал, остальное только лишним будет. Пойдём.

Они покинули сокровищницу и пока шли по тёмным коридорам, Ждан поймал себя на том, что пытается почувствовать волшебные камни, что теперь живут в его теле. В какой-то момент даже показалось, что почувствовал, как бьётся натянутая вдоль тела тонкая жилка с нанизанными на неё бусинами душ, но потом он стукнулся головой об очередную низкую арку и думать забыл о волшбе и чудесах.

Они снова вышли в обитаемые высокие коридоры, где сновали послушники и волхвы-целители, и дошли до кельи Ждана.

— Запомни, не болтай никому, гляди, думай и жди человека от меня, — предупредил волхв, перед расставанием.

— Понял, отче, — только и ответил Ждан.

[1] Заложными покойниками – они же «нечистые», «мертвяки» - на Руси называли несчастных, умерших неестественной или преждевременной смертью. К ним причисляли погибших насильственной смертью, самоубийц, опойцев (умерших от пьянства), утопленников, некрещёных детей, колдунов и ведьм.