Безымянные боги

Глава 23

Сияна, когда увидела их обоих живыми и здоровыми, расплакалась. Она уже слышала, что княжна вернулась в крепость. Оказывается, когда убить не получилось, выкрали её тати, да в лесу спрятали, а люди князя лиходеев выследили, всех перебили, а княжну домой вернули. На последних словах вдова поморщилась и пояснила, что так бабы на базаре друг другу пересказывают, но она-то знала, кто дочь княжескую из полона вызволил. Вот и ждала их домой, а они всё не шли, вот и решила, что случилось что-то нехорошее.

Пришлось пересказывать чуть ли не весь путь до самого Волотового леса и обратно. Вдова слушала, широко раскрыв глаза, а при упоминании медведей так вообще схватилась за голову.

— Вот уж не думала, что медведи стаей могут напасть, — проговорила она.

— Сам бы в жизни не поверил, — протянул Ждан. — Впятером на окаянников навалились, почти всех передавили.

— А вас, значит, пожалели?

— Ждан с ними договорился, — улыбнулась Цветава.

Вдова расхохоталась.

— Ну и горазды вы врать. Сказали бы честно, что потравили разбойничков, да княжну выкрали. Или не так?

— Так-так, — решил не спорить Ждан. — Просто с медведями интереснее.

— И то верно.

— Нам бы помыться да поесть с дороги.

— Так, баня давно натоплена. Мойтесь, а я пока на стол соберу.

Но в баню они сразу не пошли. Ждан потянул ничего не понимающую Цветаву в дальнюю часть двора, к тайнику. Покопался немного, откидывая крышку, сунул руку внутрь и достал обруч.

— Узнаёшь? — он протянул позеленевший от времени кусок меди девушке.

Цветава замерла будто громом поражённая, потом всхлипнула и уткнулась носом ему в грудь.

— Я так и знала, — прошептала она. — Я знала, просто боялась…

— А я думал, умерла ты, — гладя её по голове, сказал Ждан. — Тогда ещё, как нас из дома забрали. Проснулся я от холода, а ты рядом лежишь, совсем от холода посинела, пытался тебя будить да не добудился. Я тогда домой вернуться хотел и тебя с собой утащить пытался, да заметили меня. Одному охраннику я шею свернул, как отец учил, второго как-то неудачно толкнул он сам и убился. Потом ничего не помню, видно, чары снова на меня наложили. Потом забыл всё, другая жизнь началась. Только когда обруч у тебя на руке увидел, вспомнил.

— А я всегда помнила, только думала, что не нужна тебе, да и сам видишь, какая я стала.

Она провела рукой по шрамам на щеке и заплакала ещё горше.

— Да ты что? — растерялся Ждан. — Подумаешь, шрамы…

— Да ты и занят уже.

— Кем ещё?!

— А Сияна разве не…

— Нет, — твёрдо ответил Ждан. — Мы с ней клятв друг другу не приносили.

И снова им помешали: бурьян в углу двора зашевелился и оттуда показалась рыжая собачья морда.

— Наконец-то ты здесь, Ждан Ярославич, — проскулила Жужка.

— Что случилось? — встревожился Ждан.

— У тиуна твоего в доме странные вещи творятся.

— Да, говори ты уже точнее! Чего тянешь?

— Помнишь, говорила я, что кобелей у него двое во дворе?

— Ну?

— Не нукай, убили обоих.

— Зачем ещё?

— А за тем, что выть они начали, без перебоя, будто покойника чуяли. Да и вообще я тебе так скажу, последнюю седмицу в окольном городе собак вообще не жалуют. Чуть ли не всех моих знакомых, кого утопили, кому палкой хребет перебили… Меня саму едва порешили, пока сюда бежала.

— И кто?

— А кто их знает. Рыскают всякие… подманят поближе и по голове палкой!

— Что случилось? — спросила Цветава. — Ты скулить начал, будто пёс.

— Жужка говорит, что на дворе тиуна Акима что-то неладное творится.

— А нам-то что с этого?

— А кто, думаешь, колдунов твоих укрывает?

— Он?! Так чего же мы тут сидим?

— Потому что я так ничего точно и не узнал. Может, он просто чудной и ни о каких колдунах сдыхом не слыхивал.

— Так, может пробраться к нему? Разведать, точно ли он ни причём.

— Мы уже разведали, так что, еле от благодарностей отмылись. Тебе не хватило?

— И что теперь? Изменники никуда не делись. Толку с того, что мы княжну домой вернули, если её через несколько дней нечисть на куски порвёт?

— Не кричи. Утро вечера мудренее, сейчас у меня ни одной дельной мысли нет, а торопиться я больше не хочу.

— А если потом поздно будет?

— Голодными да грязными мы много не навоюем. Ты иди мойся, а я ещё подумаю. Может придёт что на ум.

Цветава зашипела словно кошка, но в баню ушла.

— Злая она, — тявкнула Жужка.

— Тебя не спросил, — огрызнулся Ждан. — Станешь тут добрым, когда такое творится.

— Так что дальше делать?

— Тут пока сиди. Не хватало ещё, чтобы тебя в окольном городе прибили. Завтра сами туда сходим, осмотримся.

Ничего дельного в голову так и не пришло. Он дождался, пока помоется Цветава, попарился сам. Потом они ели показавшуюся невероятно вкусной после походной сухомятки стряпню Сияны, говорили, смеялись, обсуждали что-то, но Ждана не отпускала мысль, будто он упустил что-то важное. Когда посиделки закончились, и он улёгся спать, то долго смотрел в потолок, с полосой сияния самосветного камня.

Утро не задалось, хотя поначалу, всё было, как всегда: Ждан вскочил пораньше, облился водой из колодца, растолкал Цветаву, которая спала мертвецким сном, и они вдвоём зашагали к сотнику.

Военег встретил их хмуро, орать не стал, а напротив, уставился, будто бы они прошлой ночью снова украли княжну, причём, обманув самого сотника.

— Ну, — произнёс он наконец. — Что думаете о своём самовольстве?

— Виноваты мы, господин сотник, — ответил Ждан. — Только ведь не для себя старались.

— Так и есть, — вторила Цветава.

— Да? — заломил бровь Военег. — А я по-другому вот думаю. Думаю, что старались вы только для себя, и о других не думали. Не думали, как возвращаться будете, как объяснять, почему никому ничего не сказали. Возмнили вы себя героями, а других в остолбени записали. Разве не так?

— Господин сотник…

— Вот именно! Господин сотник! Это значит, что в сотне командую я, а не десятник над отроками! Это ясно?

— Ясно, господин сотник.

— А если ясно, то как получилось так, что ты командира своего обманул, товарищей, пусть и паршивых, и предавших, но товарищей, под смерть подвёл?

— Я думал…

— Думал? Тебе не думать надо было, а докладывать! Если бы ты доложил о том, что Уйка просто сбежал, а бумагу княжескую кто-то подделал, то совсем всё по-другому бы вышло.

— Не думаю, господин сотник, ведь звери…

— Опять не думаешь, — вздохнул Военег. — Опять с командиром споришь. Снова ты самый умный и задумал что-то. А долго ли сотня в живых простоит, если в ней сто командиров будет?

— Недолго, господин сотник.

— Правильно. Только у тебя видно своё мнение об этом. И меня ты ни во что не ставишь, и товарищей своих. Можно ли с тобой в одном строю стоять после этого? Не могу я такого человека в десятниках держать. Рано или поздно и сам пропадёшь, и людей загубишь.

— Но, господин сотник…

— Я всё сказал. Гривну снимай, не десятник ты больше.

— Гривна мне князем жалована.

— А ты думаешь, что выгонять тебя — это я сам придумал, пока ночь не спал?

— Значит…

— Княжьим повелением, ты больше не десятник, Ждан. Вот положенное жалование и добавка в благодарность от князя.

Сотник выложил на стол тяжело звякнувший мешочек.

Ждану будто молотом кто-то по голове ударил. Как это его выгоняют из сотни? За что? Вот, значит, как ему отплатили за верность и желание найти изменников! Он почувствовал, как к горлу подкатил комок, а в глазах потемнело от ярости и обиды. Словно в тумане он стоял перед сотником, не понимая, что теперь делать, то ли проситься обратно, клянясь в верности, то ли плюнуть бывшему командиру в лицо и уйти куда глаза глядят. Будто через подушку или толстую дверь до него донёсся едва слышный голос Цветавы:

— А что мне делать, господин сотник?

— Тебе в течение седмицы поручено вернуться в Вежу, — ответил Военег. — Надо ещё разобраться, кого наказывать.

— Как это кого? Уйка же во всём сознался.

Военег при упоминании о своём бывшем десятнике отчего-то смутился.

— Тут такое дело, — крякнув протянул он. — Сбежал Уйка из поруба.

— Сбежал?

— Помог ему кто-то. Ночью зарезали стражников, да и умыкнули сыночка боярского. А Баташу язык вырезали, а после горло перехватили ножом. Так что вам теперь с оглядкой ходить надо. Мало ли…

— Вот уж спасибо, — ответил Ждан. — Хоть сказали, чего бояться. Вовек не забудем доброты.

— Вот и не забывай, — враз посмурнел Военег. — А теперь пошёл вон отсюда! И ты девица, иди.

Стоило им только выйти от Военега, как Ждана окружили отроки из его десятка. «Бывшего моего десятка», — поправился Ждан.

— Господин десятник, говорят, что вы из сотни уходите, — вышел вперёд Бокша.

— Правду говорят, будет теперь у вас новый командир.

— Как же так? — подал голос толстяк Мороз. — Чем же это вы господину сотнику насолили?

— Это наше с ним дело, — отрезал Ждан. — А вы, отроки, одно должны помнить, что служить надо на совесть, от боя не бегать и крепость отстаивать до последней капли крови. Поняли?

— Поняли, господин десятник! — ответил нестройный хор голосов.

— Ну и молодцы. А чего на месте топчетесь? Пробежку уже закончили?

Бокша опомнившись, рявкнул на остальных по-командирски и десяток запылил к родной гриднице.

— Хорошие ребята, — сказала Цветава, провожая десяток взглядом.

— Будут хорошие, — откликнулся Ждан. — Будут, да без меня.

— Нос не вешай.

— Я весь будто повешенный.

— Рано нам… Про колдунов забыл?

Ждан только отмахнулся и побрёл прочь. Цветава нагнала его уже на пустынной по утреннему времени улочке между амбарами.

— Ты чего это сдаться решил?

— Так и есть, — ответил Ждан. — Руки опущу и в сторону отойду. За одно добро меня службы лишили, дальше продолжу и верный путь себе на плаху протопчу.

— А как же твои убитые товарищи? А мой десяток? А Уйка сбежавший?

— Тайный приказ без меня разберётся.

— А ты куда?

— Пойду обозы охранять или лучше бурлаком на реку. Всё больше проку. А ты возвращайся в Вежу, погуляли и будет нам.

Цветава замерла, будто Ждан залепил ей оплеуху со всей мочи, потом вспыхнула и ни слова не говоря, кинулась прочь. Бывший теперь уже десятник даже вслед ей смотреть не стал, побрёл к окольному городу, где кабак принимал посетителей с самого утра.

Пить он решил в кабаке, который стоял в самом дальнем конце окольного города, подальше от детинца там, где меньше всего вероятность встретить кого-то знакомого. Идти пришлось узкими улочками, сворачивая в переулки между домами. Сначала дома шли вполне приличные — крепкие пятистенки с тынами и устроенными подворьями, но чем дальше он шёл, тем беднее и дряхлее становились постройки. Эту часть окольного города строили ещё когда сама крепость только-только была поставлена. Нечисть тогда шла сплошной волной и не всегда стена могла орду дивов или волкодлаков остановить, а уж о крылатых бесах и говорить нечего. Посад, коим тогда был окольный город, горел по нескольку раз в год и избушки тут ставили всё больше слепленные из чего попало. Когда появился самосветный камень и прекратились бесконечные вурдалачьи набеги, посад разросся, обзавёлся палисадом и окреп, но эта часть, с ветхими покосившимися хатками, серыми плетнями, слепленными из хлама избёнками сохранилась, став пристанищем самой бедной части крепости, а также воров, менял, мошенников, без которых не может обойтись ни одно поселение, даже на границе Тьмы.

Кабак, неожиданно добротный и просторный для этой части крепости притулился почти к самому палисаду и был открыт дни и ночи напролёт. Ждан почти дошёл до него, когда перед ним будто из-под земли вырос потрёпанного вида рыжий парень, весь какой-то пыльный, помятый и провонявший потом так, будто не мылся с самого рождения и, обнажив в улыбке неожиданно хорошие зубы, произнёс:

— Добрый человек, вижу я, что ты сегодня богат. Помоги страннику. Хлебной крошки во рту не было уже два дня.

— Пошёл прочь, — Ждан был совершенно не в настроении раздавать деньги проходимцам.

— Зря ты так, — покачал головой парень. — Я по всему Великосветью хожу-брожу. Может, и тебе рассказал бы что интересное. Хоть кружкой мёда угости.

— Я тебя сейчас угощу! — разозлился Ждан, сжав кулаки, надвинулся на рыжего, но заметил, что бродяга стрельнул взглядом за спину.

— Ах ты…

Ждан попытался отскочить в сторону, закрывшись от возможного удара, но затылок взорвался болью, мир заволокло багровыми сполохами, и бывший десятник рухнул в черноту.