Безымянные боги

Глава 2

Уходили уже в сумерках, понимая, что идти придётся, скорее всего, и эту ночь, и весь следующий день без остановок. Только вот темп взяли, невысокий, но быстро идти не получилось бы при всём желании, хоть смертельных ранений и не было, но увечий хватало — кому-то упырь отгрыз палец, у кого-то распорот бок, кому-то рассекло щёку когтем или грязным клинком. У самого Ждана немилосердно болела разодранная спина. Беспокойство вызывало то, что хоть упыри и неядовитые твари, на зубах и когтях у них полным-полно остатков мертвечины, которой они не брезгуют, так что любая рана, даже самая мелкая, может закончиться лихорадкой. Отроки, конечно, крепче многих других людей, но и они далеко не всесильны.

Где-то в середине ночи позади отряда послышался многоголосый вой. Не волчий. Слишком хриплый и раскатистый.

— Волкодлаки, — прохрипел Злобыня и тут же приказал остановиться.

Он сталкивался с подобными тварями, которые намного умнее и безжалостнее упырей, но тактику всегда использовали одну — испугать жертву и воем загнать её в засаду, где можно будет навалиться с двух сторон, отрезав малейшую возможность спастись. А зная размер, силу и свирепость полуволков, можно не сомневаться, что из бойни никто из десятка живым не выйдет.

Для обороны выбрали узкий участок ущелья, по которому уходили. Конечно, была опасность, что кто-то из волкодлаков проберётся по стене и прыгнет сверху, ловкости и силы для таких фокусов у тварей хватит, но всё-таки не стоит переоценивать врага, каким бы страшным он не был. Ночью во тьме меченные Тьмой чувствуют себя охотниками, а отроки видятся добычей, так что никто не будет сильно хитрить. Наверняка блохастые твари уже представляют, как накинутся и начнут рвать на части насмерть перепуганных дружинников-переростков, как будет булькать и пузыриться в страшных ранах кровь, как сладкая человечина будет щекотать язык и досыта набьёт утробу.

Пусть думают. Явор, когда учил отроков, приучал их к тому, что главное для воина — дать врагу почувствовать своё превосходство, тогда он потеряет осторожность и обязательно ошибётся.

Шестеро отроков встали в два ряда поперёк ущелья, ещё двоих, самых здоровых, выслали вперёд, чтобы встретить врага на подходе. Ещё двое с луками прикрывали спины товарищей на тот случай, если кто-то решит подобраться с тыла.

Долго ждать не пришлось. Очень скоро разведчики, с повязанными на руки белыми тряпицами показались из-за поворота ущелья. Они бежали, не оглядываясь, большими прыжками, а за ними азартно подвывая, неслось пять клыкастых теней, с горящими янтарным огнём глазами.

Ждан ни разу в жизни не видел волкодлака, поэтому подивился тому, насколько они не похожи на обычных волков — очень мускулистые, сутулые, лохматые, с массивной башкой, больше похожей на пасть заморского ящера-крокодила, а не на волчью морду и зубы раза в два больше волчьих. Бегают на двух лапах, только когда теряют равновесие, опираются на все четыре. И ловкие…Прямо на глазах у Ждана, один из оборотней, чтобы не врезаться в стенку на полном ходу, просто оттолкнулся от неё всеми четырьмя лапами и попытался в прыжке достать бегущего отрока, тот насилу увернулся. Но кроме зубов и когтей вооружены волкодлаки не хуже дружинников — кривые зазубренные мечи, топоры, кинжалы, разве что доспехи у них не железные, а кожаные с металлическими клёпками.

Разведчики опережали преследователей едва ли на три шага, вот, по всей видимости, врагов и захватил азарт, и, когда добыча с криками пробежала сквозь сдвоенный ряд, присевших от сраха воинов, оборотни и не подумали тормозить очевидно, решив на полном ходу смять строй людей.

Очень опрометчиво.

Присевшие одним махом распрямились, вздымая перед собой захваченные у упырей зубастые рогатины, и первые три волкодлака оказались нанизаны на острия, как караси на прут. Забились, завизжали будто обычные дворняги, но и не подумали издохнуть, впрочем освободиться у них тоже не получилось — изогнутые зубья наконечников держали ничуть не хуже, чем их собственные клыки. В оставшихся двоих полетели дротики и стрелы, что хоть и не могло серьёзно повредить оборотням, но немного их замедлило. Отрокам нужно было немного времени. Никто и не ждал, что так легко удастся убить тварей, но люди и не подумали сдаваться — сверкнуло во тьме кресало, вспыхнули факелы, и тут жена шкуры бьющихся волкодлаков плеснуло масло, а мгновением позже кудлатая шерсть вспыхнула, и отроки чуть не оглохли от воя и почти человеческих криков боли и ярости. Горящие стрелы достали, и мечущихся по ущелью двоих полуволков это привело их в настоящую ярость и они, позабыв об осторожности, кинулись на жидкий строй воинов. Одного тут же нанизали на рогатины, зато другой сумел пробиться сквозь строй, и на беду Ждана нацелился именно на него.

Вытащить нож или хотя бы отскочить отрок не успел, только почувствовал смрад из оскаленной пасти, увидел горящие ненавистью глаза, желтоватые с коричневым налётом клыки того и гляди готовые сомкнуться на его горле и ничего лучше придумать не смог как схватить волкодлака обеими руками за челюсти, хорошо ещё, что в латных рукавицах, а то сразу бы пальцы отгрыз.

Спина вспыхнула такой болью, что перед глазами пошли круги, когти врага заскребли по зерцалу многострадальной кольчуги, но Ждан упрямо не давал пасти врага сомкнуться, а мгновением позже собрался с силами и сделал то, о чём слышал лишь раз от волхва Твёрда, что изредка приезжал к отрокам из Вежи — рванул челюсти оборотня, но не вверх и вниз, где они способны перегрызть железный прут, а в стороны будто подкову разгибал. Твёрд рассказывал, что предки Ждана, охотники чуди на севере, могли так убить снежного медведя, который много сильнее и тяжелее волкодлака. Если бы на месте отрока был обычный человек, то ни о чём подобном не стоило бы помышлять, но отрок был вдвое сильнее любого из десятка, не говоря уже об обычных дружинниках. Мало кто решался выходить с ним бороться или на кулаки, разве что десятник-коротышка, Злобыня раз за разом валял отрока в пыли, несмотря на превосходство в того в силе и росте. Враг взвизгнул совсем по-собачьи, попытался оттолкнуть, вырваться, но Ждан упрямо давил, слыша, как скрипят и хрустят жилы, и свои, и вражьи. Когти оборотня попали по лицу, пропахав подбородок. Ух-х-х-х! Будто дубиной приложило! По шее побежал тёплый ручеёк. Но он только крякнул и перехватил врага за лапы и ударил оземь. Раз! Другой! Третий! Выбивая дух, ломая рёбра, хребет, дробя в мелкую крошку кости, превращая грозного хищника в мешок с кровью.

Наконец, когда волкодлак перестал даже вздрагивать, Ждан с хрипом выдохнул и разогнулся.

Нестерпимо воняло палёной шерстью и горелой плотью. Несколько отроков остервенело рубили мечами визжащий окровавленный комок. Трое сгоревших оборотней уже не двигались, превратившись в головешки. Десятник в избиении участия не принимал, напряжённо вглядываясь в темноту, ждал удара, с другой стороны.

Нового нападения так и не последовало, то ли остальных оборотней испугала смерть соплеменников, то ли они посчитали, что отомстят позже, но на выходе из ущелья десяток никто не поджидал. Злобыня даже нашёл несколько клочков шерсти там, где оборотни устраивали лёжку, но самих тварей и след простыл.

К рассвету они прошли не меньше половины пути до границы Великосветья, всех шатало от усталости и полученных ран. Останавливаться было нельзя, но идти больше невозможно, и Злобыня приказал спать до полудня, решив, что, отдохнув, они будут двигаться быстрее.

Кто-то сразу забылся от усталости, кто-то ворочался, ругаясь и вскрикивая от боли, Ждан подошёл к устроившемуся на камне десятнику и прямо спросил:

— Что дальше?

— А что дальше? — пожал плечами тот. — Сейчас отдохнёте и побежим ещё шибче.

— Я не об этом, — отмахнулся Ждан. — Три десятка тварей и заметь, не стервь[1]с пастухом, а упыри и волкодлаки… И это точно ещё не всё.

— Ловко ты блохастого в студень превратил, — словно не слыша, похвалил отрока десятник. — Пожалуй, никто так не смог бы. Явору скажу, справят тебе рубаху красную.

— Рубахи у нас и так у всех краснее некуда, — угрюмо покачал головой Ждан. — Думаешь, никто нас уже не будет преследовать?

— Будут пуще прежнего, — ухмыльнулся Злобыня. — Мы может единственные, кто Хоронь о враге предупредить может. В остальных-то отрядах нет таких богатырей, всё больше худые, вроде меня — ни медведя задушить, ни дуб с корнем вырвать.

— Завидуешь?

— Боюсь, — захихикал десятник. — Вдруг ты меня на одну ладошку положишь, а другой прихлопнешь.

— Такого лиха хватили, а ты веселишься.

— Молод ты ещё. А был бы опытнее, знал бы, что веселиться надо при первой же возможности, потому как всё остальное время приходится горевать. Ты хотел чего?

— Дальше как пойдём?

— Дальше? Дальше пойдём быстро, только я одной дорогой, а остальные другой.

— Как это?

— А ты думаешь раз мы сегодня ночью несколько тварей меченых убили, так теперь вразвалку до самой крепости будем шагать? Это они прошлой ночью не знали сколько нас, да каковы мы из себя, а сегодня уж зубы наточат как надо.

— И что делать?

— Вам к Хорони идти и рассказать, что видели и от кого убегали.

— А тебе?

— А мне ворога за собой водить, пока вы убегать будете.

— Я с тобой пойду, — набычился Ждан.

— Ты туда пойдёшь, куда я прикажу, отрок, — Злобыня поднялся с камня и посмотрел на Ждана снизу-вверх. Ростом он едва доставал отроку до середины груди, но оба знали, кому в случае чего лежать на земле в беспамятстве.

Ждан так и не смог уснуть. Спина болела нещадно, голову словно набили гнилой репой вперемешку с раскалёнными углями. Когда прозвучала команда подниматься он встал на негнущихся ногах, чувствуя, как каждая косточка превратилась в раскалённую добела спицу и теперь впивается в тело.

Остальные выглядели едва ли не хуже. Кожа вокруг ран покраснела и вспухла, у многих из-под повязок сочилась зловонная жижа, кого-то бил озноб, других мучал жар, но никто не жаловался. Даже самые слабые понимали, что нет смысла стонать и охать. Идти вперёд — вот всё, что могло их спасти.

Злобыня от своей идеи не отказался, и как только они поднялись чуть выше бесконечных осыпей и ущелий, десятник приказал всем двигаться к крепости, сам же направился в сторону от привычных троп.

— Сгинешь, — сказал ему Ждан, которого десятник придержал и отвёл в сторону, пока остальные, покачиваясь, побрели дальше.

— Ты не о том думай, — одёрнул отрока воин. — Я тебя с десятком оставляю и наказываю всех сберечь, а не управишься, уж не взыщи, богатырь…

— Лучше бы мне с тобой пойти, — упрямо гнул своё Ждан.

— Нос у тебя ещё не дорос знать, что мне лучше, — отрубил Злобыня.

Несмотря на боль, лихорадку и усталость, Ждан не выдержал, булькнул горлом и расхохотался, так это глупо звучало из уст коротышки-десятника.

— Так-то лучше, — одобрительно протянул тот, и сам улыбнулся. — А теперь догоняй остальных и не забудь наказ. Всех сохрани.

Сказав это, он развернулся и не оборачиваясь, зашагал прочь, очень скоро, растворившись среди скал. Ждан проводил его взглядом и побрёл нагонять десяток.

Отойдя подальше, Злобыня достал из заплечной сумы круглый деревянный амулет с искусно вырезанными по краю рунами, прошептал наговор, сжал в руке и крепко зажмурился. Спустя мгновение от него отделилась призрачная фигура, которая с каждым мгновением всё больше обретала плоть. Ни лица, ни волос, ни одежды у фигуры не было, она больше походила не на живого человека, а на глиняные фигурки, что дети лепят для игр, разве что ростом была с самого Злобыню, да подошвы на ногах оказались слишком большими для человека. После первого «человека-игрушки» появился второй, третий и так пока десятника не окружило восемь несуразных фигур. Они все стояли неподвижно, не дыша, даже не вздрагивая, но уже вполне осязаемые, похоже, и даже очень тяжёлые. Злобыня оглядел новых спутников с недовольной гримасой и спрятал амулет обратно в суму. Ладно, чего у там… По крайней мере, теперь погоня долго не сможет понять, где настоящий десяток, а где подложный. А выглядит всё очень даже натурально — сначала они специально вытоптали траву в направлении крепости, а потом осторожно, след в след ушли в сторону, чтобы сбить с толку погоню, ну не зря же он Ждана тащил с собой до самых скал, да ещё и незаметно для того заставил потоптаться по травке. Что увидят следопыты? Что хитрые людишки решили их обдурить и ушли от привычных троп, путая следы, а как отдалились, снова начали топтаться, как козы по поляне. А талисман поможет оставлять следы до самого заката. Сражаться эти мороки, конечно, не будут, но вот запутать врага смогут с лихвой. Спасибо волхвам, что дают десяткам подобные чудо-вещи. Сколько раз уже спасались десятки тем, что вводили врага в заблуждение, сбивая погоню со следа или заставляя поверить в своё численное превосходство, но отрокам знать о таком ещё рано, а то ненужные мысли в голову полезут.

Не теряя времени, десятник двинулся прочь, мороки послушно двинулись за ним, оставляя за собой следы в два раз больше человеческих.

***

К вечеру двоим стало совсем худо. Ждан приказал нарубить жердей и сделать волокуши, которые тащили по очереди. Темп упал окончательно, но на пререкания или взаимные обвинения просто не было сил. Отроки с побелевшими от усталости и лихорадки глазами брели вперёд, почти не разбирая дороги.

Они шли всю ночь, где-то к полуночи далеко в стороне раздался волкодлачий зов, ему ответил другой — твари гнали кого-то по горам. Ждан стиснул зубы от ярости и бессилия, прекрасно понимая, что это значит, но к стыду своему, осознал, что столкнись они с упырями или оборотнями сейчас не выжил бы никто, их бы просто сожрали, а останки разбросали по окрестностям.

К следующему утру они почти добрели до границы. На горизонте замаячили зубы скал, которые порубежники зовут Плетень, от них всего-то десяток вёрст до перевала, на котором стоит Хоронь.

Осознание того, что дом близко, неожиданно придало сил. Отроки даже обменялись хоть и слабыми, но радостными улыбками, но, как оказалось, радость была преждевременной.

Когда до Плетня оставалось шагов сто, из-за скалы показалась угловатая фигура, бредущая им навстречу.

От усталости и жара Ждан поначалу принял неизвестного за Злобыню, подумал, что ловкий десятник не только ушёл от погони, но ещё и обогнал их. Но чем ближе подходил незнакомец, тем яснее делалось, что к десятнику он не имеет никакого отношения, как и к людям вообще.

Навстречу отрокам шёл стервь.

Стерви — это не упыри, им дневной свет не страшен, и оружие не страшно, потому как сколько труп не кромсай, он всё равно ничего чувствовать не будет. Им вообще мало что страшно, разве что удар дубиной по темечку, но это ещё изловчиться надо так, чтобы с одного удара и наповал. На деле же всё не так просто потому, что мертвяки никогда не ходят поодиночке, они всегда держатся стаями не менее чем по десятку человек, а если учесть, что быстры они почти как живой человек, да ещё всегда рядом ошивается чародей-пастух, что их поднял, то даже десяток мелких мертвяков становится в разы опаснее, чем те же упыри или стая оборотней. И ясное дело, что ни этой нечисти, ни его хозяину нечего делать возле пограничной крепости.

Но мертвяк спокойно шёл по тропе к измождённым отрокам, и уже можно было различить огонь, горящий в пустых глазницах.

Когда чародей-пастух стерви поднимает из земли хладный труп или даже скелет с давно истлевшей плотью, он помещает в него частичку своей тёмной души, словно запаляет внутри мертвеца тонкую лучину богомерзкой жизни. И чем больше в услужении у чародея мертвяков, тем слабее он сам, вся сила его в слуг уходит, но как только понадобится, он может в одно мгновение забрать могущество обратно, чтобы творить и другие чары, да и в случае, когда кто-то выбьет дух из стерви, сила всё равно вернётся к хозяину, разве что вступит в битву другой чародей, но среди отроков таких не было…

Стервь остановился в шагах десяти. Оказался он высоким для человека, но уже сильно тронутым тлением, когда-то, похоже, он был одет в богатый кольчужный доспех, но ржа добралась до него первой и теперь на плечах неупокоенного болтаются только рыжие ошмётки, шлем с золотой насечкой тоже испещрён дырами, причём не только от времени, множество вмятин от ударов оружием. На светлых землях принято сжигать мертвецов, но такие обычаи чтят не везде, где-то мёртвых поросту закапывают в землю, где-то выдирают внутренности, да натирают тело мёдом, чтобы отогнать прель и гниль, а где-то закапывают прямо у себя в доме, под полом, чтобы мёртвый хранил живых. Такие обычаи — просто находка для чёрных колдунов и чародеев — поднял мертвяка прямо посреди дома, а там уж он всех остальных сам передушит да загрызёт. Эдак можно из пары деревень целую армию собрать.

Губ у мертвяка давно не осталось, и Ждану хорошо были видны почерневшие редкие зубы, частью выбитые, частью раскрошенные, но как видно, общению мёртвого с живыми жто не могло помешать, как только отроки остановились, пасть мертвеца распахнулась, и он неожиданно приветливо заявил:

— Поздорову вам, добрые люди!

Почему-то это приветствие испугало Ждана гораздо сильнее, нежели вой и щёлканье клыков перед носом, ноги как-то сразу ослабели, спина взмокла, а глотка, наоброт вмиг стала сухой, но он собрался с силами и шагнул вперёд.

— Не тебе, погань мёртвая, нам здоровья желать, — произнёс он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Говори, зачем явился, а нет, так проваливай.

— Фу, грубияны, — мертвяк расстроенно всплеснул руками и Ждан почему-то подумал, что управляет им девка, уж больно вычурно вышло. Будто не израненный вой с мертвяком посреди гор разговаривает, а молодец перед девицей на ярмарке красуется, а та только отворачивается, причём в роли девицы сам Ждан…

— Говори, чего пришёл, башка гнилая, —повторил он. — Чего твоему хозяину надо?

Стервь, наконец перестал кривляться и в упор посмотрел на отрока.

— Сдавайтесь, — глухо просипел он. — Дальше вам не пройти, бежать не выйдет. Везде мои слуги стоят. Сдавайтесь, примкните к нам и будут вам, и жизнь, и почести, и слава, о какой даже мечтать не думали. Чудь никогда не стояла за светлую землю, а вы — дети чуди. Нечего вам здесь…

Бах! Шипованная палица опустилась на маковку мертвяка, смяв шлем, дробя череп, вбивая волю колдуна из мёртвого тела. Речь стерви оборвалась, будто его в воду макнули, голова разлетелась серыми осколками, и сам он повалился бесформенной зловонной кучей.

— Нечего тут… — пробасил крепыш Чусок, стряхивая ошмётки с палицы. — Будет меня ещё гнилушка учить, как слово держать.

Несмотря на напряжение, отроки рассмеялись, но уже через мгновение стало не до смеха, когда земля задрожала от топота сотен ног.

Мертвяки были повсюду — слаженным строем, сомкнув щербатые щиты, шли на отроков от Плетня, не менее сотни напирало сзади, карабкались по склонам, то и дело срываясь вниз, целились из луков и самострелов, замерев на уступах.

Не меньше трёх сотен, огромная, почти несокрушимая сила, не ведающая, ни боли, ни пощады.

Отроки ощетинились оружием, понимая, что живыми уже не выбраться, и Ждан с горечью подумал, что так и не исполнит наказ десятника, да ещё и погибнет в двух шагах от дома, что в двойне обидно.

И снова вперёд вышел мертвяк, на этот раз в богато украшенном панцире и шлеме, полностью закрывавшем лицо.

— Последний раз предлагаю, сдавайтесь! — глухо произнёс он. — Мне всё равно как вы в мою армию войдёте, живыми или мёртвыми, но… мне не нужны ваши смерти. Я не воюю с чудью.

Свистнула в полёте рогатина, запущенная мощной рукой. Мертвяка прошило насквозь, пригвоздив ко второму, что стоял за спиной.

Всё это в абсолютной тишине, мертвецы не знают ни боевых кличей, ни гнева, ни ярости, только скрежетнула сталь о сталь. Всё так же молча мертвяки двинулись на отроков и тут за их спинами затрубил рог…

Сначала в тыл мертвякам ударила конница, всадники били стервь шестопёрами и кистенями, боевые кони теснили и сшибали нечисть наземь, а потом топтали копытами. Полусотня всадников рассекла строй мертвецов и принялась топтать и давить отродий тьмы. Следом за всадниками из-за скал выступили тяжело вооружённые ратники с топорами и булавами. Началась свалка — чтобы лишить мертвяка способности сражаться, нужно либо отрубить ему все конечности, либо разбить вдребезги голову, и если этого не сделать сразу с наскока, то дальше преимущество будет уже на стороне нежити, тем более что лучники никуда не ушли с уступов и били без промаха, в то время как им стрелы были не страшны.

Отроки тоже не стояли в стороне, как только ударила конница, Ждан, понимая, что другой возможности уже не будет, приказал пробиваться к проходу в Плетне. Богатырского прорыва не получилось, они завязли в бою, но зато не позволили стерви ударить во фланг коннице, а там уже и сами всадники опомнились и выставили пики.

Кричали люди, хрипели и визжали раненные лошади, утробно рычали мертвяки, рубя без разбора и жалости и к другим, и к себе. Ждану снова досталось — он споткнулся о вяло шевелящегося изрубленного мертвяка, упал на четвереньки и тут же ржавый меч врезался в шлем, да не в скользь, а так, что только металл заскрежетал, а в голове зазвенело, а потом и вовсе свет померк в глазах.

Где-то в стороне полыхнула молния, потом ещё одна, над скалами расцвёл огненный цветок, лопнувший с невероятным грохотом.

— Отступаем! — заорал командир всадников и тут же рухнул наземь со стрелой в горле, но сильно поредевшая полусотня начала отступать под прикрытием пехоты, за ними шли и отроки. Ждана, вместе с остальными тяжело раненными тащили на плечах.

Мертвяки двинулись было следом за ратниками, но тут над скалами вновь взвился огненный смерч, что-то загрохотало будто сотня камнепадов, и мертвяки единым махом осели на землю. Мертвенный свет в их глазницах померк навсегда…

Двое молодых чародеев, которые, пользуясь шумом, подобрались к пастуху мертвецов живыми, так и не вернулись, на месте их битвы нашли только три обугленных тела.

На своих ногах до крепости никто из отроков не дошёл, пришлось ратникам делать волокуши и тащить тяжеленных молодцов. Хорошо ещё, что лошади нашлись. Зато из оставшихся бойцов десятка никто в этом бою не погиб, Злобыня мог бы Жданом гордиться.

[1] Стервь. м. ли ж. Труп, мертвое тело человека или животного