Безымянные боги

Глава 21

Он почти успел. Пятой неплохо держался, предпочитая закрытую стойку и выманивая противника на себя, но в какой-то момент запнулся о ветку, и Баташ, тут же сцепился с ним, скрестив мечи. За такое наставники в Хорони отбили бы обоим руки. Мечи не для того куются, чтобы ими друг о друга стучать, надо врага рубить, а не зазубрины на клинке зарабатывать, но чудь-предатель не желал убивать, он только связал противника захватом, а низкорослый десятник завершил дело, воткнув кинжал в бок Пятою. Колени у мятежного ратника подломились, и он бессильно повис на руках у Баташа. Чудь, конечно, крепче на рану, чем обычный человек, но локоть стали в боку не переживёт даже самый живучий из богатырей.

Ждан подбежал как раз в момент, когда Баташ опускал тело убитого товарища на землю. Изо всех сил шарахнул по затылку предателя, тот охнул и упал на четвереньки. Ждан ударил ещё раз, на этот раз окончательно выбив дух из врага, и развернулся к отскочившему с кинжалом в руке Уйке.

— Ты?! —глаза давнего соперника расширились от удивления, но больше ничего сказать он не успел.

В голову предателя что-то ударило с такой силой, что он рухнул как подкошенный. Ждан обернулся к бледной Цветаве, в руках девушка сжимала самодельную пращу, скрученную из платка Сияны, вроде тех, что делают дети, чтобы бить птиц. Камень из пращи чудом не проломил Уйке череп, не убил, но лишил чувств.

— Вяжи его! — крикнул Ждан, а сам кинулся к успевшему прийти в себя и пытающемуся встать Баташу.

С ходу врезал ногой под вздох, снова сбивая на землю и, не дав опомниться, скрутил руки за спиной. Цветава так же ловко связала бесчувственному Уйке руки и теперь опутывала ноги.

Управились они быстро, оттащили пленных к камню и осмотрели остальных. Убитых Уйкой татей осмотрели мельком, их уже успели обобрать, а вот троих дозорных Ждан обыскивал тщательнее. Пятой умер сразу, без мучений и агонии. Он лежал с широко распахнутыми глазами, судорожно сжав меч в мёртвой руке. Ждан присел возле убитого товарища, так и не посмевшего предать всё то, чему их все эти годы учили. Ему стало невообразимо жаль, что он не успел.

— Не вини себя, — словно прочитав его мысли, произнесла Цветава. — Если бы они друг друга не порешили, мы бы мало что смогли сделать.

Всё верно. В бою даже с пятью обученными ратниками у них не было никаких шансов. Может быть, помогла бы немного шапка банника, но разве что неожиданно напасть на одного, остальные бы сообразили, что творится. Даже отроков учат драться в полной темноте, ориентируясь только по звуку. Так что, ничего не попишешь, но боль и сожаление от этого меньше не становятся.

— А я ведь думал, что это он помог Лана и Томицу убить, — тихо произнёс Ждан, опуская веки товарищу. — Ошибся.

— Ты лучше сюда погляди!

В голосе девушки слышалась такая тревога, что Ждан одним прыжком оказался рядом, решив, что кто-то из пленников пытается освободиться, но оба связанных ратника лежали, как и прежде без движения, зато Цветава склонилась над одним из мертвецов.

— Что там?

— Вот тут. Под рубахой.

Ждан склонился над телом ратника, которому удар Пятоя, кажется, сломал шею, оттянул ткань рубахи в сторону и сразу же отскочил, мгновенно выхватив меч. Кожа мертвеца оказалась испещрена чёрным узором, который даже после смерти хозяина, почти неуловимо подрагивал, будто это и не татуировка была вовсе, а тень какого-то отвратительного кружева, сплетённого злобной ведьмой.

— Это ещё что такое?

— Похоже на тёмную волшбу.

— Не похоже, — покачала головой девушка. — От тёмных письмен да книг зловоние исходит, будто дым гнилостный, а тут… чувствую что-то, да не пойму, что… Помнишь, утром говорила, что хмарь на душе? Так вот, теперь эта хмарь в тучу грозовую превратилась.

От камня послышался смешок, десятник и девушка одновременно обернулись и увидели, что смеётся пришедший в себя Уйка.

— Надо же, — произнёс он, отсмеявшись, — орясина себе подругу нашёл, такую же дуболобую, как он сам.

Ждан, сжав кулаки, шагнул к пленнику, но Цветава успела ухватить его за руку.

— Подожди. Разве ты не видишь? Зачем-то надо ему тебя отвлечь.

— От чего?

Девушка только молча указала на трупы, которые, за то время пока они смотрели на пленённого десятники успели преобразиться — чудовищный узор на теле обоих убитых будто разросся, захватив теперь не только туловище, но и шею и медленно наползал дальше.

— Гляди! —вскрикнула Цветава.

Ждан, наконец понял, что напоминает ему этот узор — тень огромной многопалой лапы, которую неведомая сила слепила из острых костей, каких-то узловатых веток, верёвок, рыболовных сетей. Будто кто-то огромный, незримый и настолько жуткий, что даже солнце отказывалось его освещать, выпивал из мёртвой плоти всё, что только принадлежало этому миру. А вместе с плотью, корчась в непередаваемых муках, погибала и душа убитого. Ждан не мог сказать, откуда у него появилось это ощущение, но, судя по всему, что-то подобное чувствовала и Цветава, только Уйка всё так же продолжал хихикать.

Очень скоро от тел двоих мёртвых ратников остались только кучки то ли песка, то ли пепла. Приближаться и выяснять совсем не хотелось. Одежда рассыпалась вместе с плотью, невредимыми остались лишь нож, да медные пряжки от ремней.

Ждан оторвал взгляд от останков ратников и огляделся: пятой по-прежнему лежал в луже крови, убитые лиходеи тоже остались на прежних местах. Выходит, ими НЕЧТО, пожиравшее мертвечину без остатка отчего-то побрезговало.

При его приближении Уйка только разулыбался, похоже абсолютно не беспокоясь о своей дальнейшей судьбе.

— Что это было? — Спросил Ждан склонившись.

— А что было? — делано удивился предатель.

— Дозорные на моих глазах сгорели, будто два упыря, но не от солнца. Это не чёрная волшба, которой колдуны Тьмы владеют.

— Это у тебя глаз нехороший, — вновь захихикал Уйка. — Как посмотришь, так хоть «караул» кричи.

— Давай ему нос отрежем и в глотку запихаем? — предложила Цветава. — Второй сразу посговорчивее станет.

Бывший уже десятник в ответ на её слова вмиг растерял всю весёлость и оскалился.

— Только попробуйте, вымески, — процедил он. — Я сын боярский, меня и пальцем тронуть нельзя!

— А кто узнает?

— Думаю, так и сделаем, — согласился Ждан. — А после жилы подрежем обоим, да в схроне спрячем. Здесь ведь ещё долго никто не появится.

Уйка побледнел, но лишь упрямо поджал губы, зато не выдержал Баташ.

— Погодите! — закричал он. — Это ведь оно всё! Я не хотел. Он ведь специально нас всех пометил! Сказал, что можем Тьмы теперь не бояться. Мы ведь действительно не боялись. Слышите?!

— Заткнись! — прорычал боярский сын. — Не смей открывать пасть, остолбень!

— Ещё чего! — заорал в ответ чудь. — Ничего ты не смог, чужеяд[1]! Только десяток загубил!

— Вы поменьше впустую орите и побольше по делу, — посоветовал Ждан. — Глядишь, кто-то живым и останется.

— О себе подумай, орясина, — презрительно выплюнул Уйка.

— Подумаю – подумаю. Вот сейчас обваляю тебя в крови, да к дереву привяжу и буду медведя ждать… или четырёх медведей. Смекаешь?

— Так это ты?! Ты их на нас натравил.

Боярский сын чуть не задохнулся от ненависти.

— Ну, не натравил, а только немного помог, но и они мне помогли. Ежели не передавили бы всех ваших поганых соратников, нам бы туго пришлось.

Если новость о дружбе с медведями Уйку лишь разозлила, то Баташ окончательно сломался.

— Не надо медведей! — заорал он. — Я скажу! Я всё скажу!

Ждан коротко ткнул ему кулаком под дых, ратник закашлялся.

— Начинай, — велел десятник. — Зачем сюда пришли.

— Надо было дочку княжескую в другое место перевезти, — откашлявшись, прохрипел Баташ.

— Почему задержались?

— Тебя ждали. Приказано было дождаться тебя и эту… свербигузку прибить и тут же в схроне оставить. Вовек бы не нашёл никто. Не повезло нам.

— Что с бородатым не поделили?

— Это простой ватажник. Они схрон от чужих стерегли. Мы бы их всё равно порешили, после того как девку забрали.

— А после?

— А после снова бы в крепость вернулись. Бумага от разбойного дозора у нас имелась.

— Дозорных из Вежи вы травили?

— Я не травил это всё Кин… ну, один из истлевших, которого Жох случайно зарезал… он отраву им в еду подлил, а кашевару доплатили за молчание. А отраву вот он достал.

Пленный кивнул на Уйку. Цветава после этого, зарычав, подскочила к сжавшемуся боярскому сыну и с маха ударила по носу, своротив его набок, потом снова и снова. Пришлось Ждану её оттаскивать. Лицо бывшего десятника превратилось в сплошной синяк, свёрнутый нос распух, губы стали будто куски сырого мяса, и глаза обратились щёлками.

— Пусти, — прошипела Цветава, вперив в Ждана бешеный взгляд. — Он за каждого ответит.

— Не сейчас. Сначала пусть расскажет всё.

— Надо было тебя ещё тогда прибить, когда от сотника ушла, — прошамкал Уйка и сплюнул на землю выбитый зуб.

Цветава в ответ скрипнула зубами, но всё же отошла в сторону, а Ждан продолжил беседу с Баташем:

— Что с этими стало?

Ждан кивнул на две кучки праха.

— Это какая-то волшба. Уйка не говорил, да и не важно это было. Он однажды при нас, голыми руками упыря задушил! После того, как мы знаки эти на тело нанесли, нечисть нас будто чуять перестала, не за своих начала принимать, но и кидалась больше. Мы их целыми десятками вырезали, и болотников, и волкодлаков, и другую нечисть. Будто заговорённые стали. А волхвы эту волшбу будто бы и не чуют совсем.

— Те, что в лагере были из ваших, прахом не рассыпались.

— Так, узор только на нас четверых был. Только на тех, кому десятник доверял.

— Зря, — прошамкал разбитыми губами Уйка.

— А остальные? — Ждан сделал вид, что не заметил слов бывшего десятника.

— Им пообещали, что после этого дела они знаки на тело получат.

— И Пятой согласился?

— Он против был. Месяц с нами прожил, а своим так и не стал, всё себе на уме. Вспоминал постоянно прежний десяток, да Злобыню вашего. Всё порывался с тобой поговорить, но мы его крепко в узде держали.

— Значит, если бы он не образумился, вы бы его…

— Конечно. Просто не прикрыли бы в бою или оступился бы он на крутой тропе. В горах всякое бывает.

Ждан едва удержался от зуботычины, но заставил себя продолжить.

— Томица и Лан тоже ваша работа?

— Это не мы, — покачал головой Баташ.

— А сюда кто вас послал?

— Не знаю. Это, вот, только он с главным встречается.

Разговорчивый пленный снова кивнул на боярского сына.

— А ты что же не боялся в прах обратиться?

— Боялся, — помедлив, ответил чудь. — Только это только когда умираешь, а так даже раны быстрее заживать начинают. Я ж говорю, будто заговорённый становишься.

Несмотря на сговорчивость, не похоже было, чтобы дозорный о чём-то сожалел или предателем себя считал. Всё у него было верно, и знаки на теле помогали, и товарищи были верными, и даже десятник о них заботился.

— Значит, не знаешь главного?

— Не знаю.

— А кто же вам узоры на коже рисовал? Неужели сами?

Баташ досадливо поджал губы, но всё же ответил:

— Ладно, один раз видел, но он в капюшоне был. Лица не разглядеть. Чёрный плащ, капюшон чёрный, а в капюшоне будто тьма плещется.

— Прямо бес какой-то.

— Бес и есть. Страшно рядом с ним, а метки Тьмы не чувствуется.

Ждан повернулся к Уйке сосредоточенно изучавшему языком целостность зубов, и предложил:

— Скажешь, кто этот человек в чёрном?

— Я пока ещё ума не лишился, — отозвался тот. — Думаешь, не знаю, что на меня заклятие наложено? Попробую сказать и сразу в огарок превращусь.

— А ты кивни, если верно имя назову. Идёт?

— Едет и погоняет. Я же тебе говорю, дубина ты стоеросовая…

— Тиун Аким?

Уйка поперхнулся и закашлялся так, что Ждан подумал, что он и в правду задыхается, но мгновение спустя боярский сын вновь попытался захихикать, охнул от боли и замолчал.

— Значит, угадал я?

— Гадай-гадай, всё равно не выгадаешь.

— Ну и чего ты упрямишься? Вот узнают, что ты к похищению княжеской дочери руку приложил…

— И что тогда? Голову отрубят? Не смеши меня. Отец мой подле самого Государя сидит, ему этот князёк на один зуб. Думаешь, если этот околотень тебе всё выболтал, так ты всё сразу понял? Думаешь, всех с нашей меткой меченых переловил? Как бы не так! Ты себе и представить не можешь, что в Хорони устроено и не сможешь, даже если башкой своей дурной в кои-то веки вертеть начнёшь.

— А ты мне расскажи.

— Я расскажу… Скоро не станет ни тебя, ни крепости, ни всей этой поганой земли. Даже боги твои поганые передохнут, будто лягушки в сухой луже. И вот тогда… вот тогда и придут ОНИ. Пожрут они всех и всё, и не станет ничего, ни людей, ни мира… Будет только Пустота. А мы будем плясать у их ног и ждать великого пожирания. Вот это — истина и только лишь это есть… всё остальное — ложь.

Ждан видел, как с каждым словом разгоняется в глазах боярского сына безумный огонь, наливается яростью и восторгом его голос, будто не околесицу он нёс, а что-то важное и глубокое.

— И кто эти ОНИ? — спросил десятник.

— Позабытые! Безымянные! Первые и настоящие боги!

Последние слова Уйка выкрикнул, а потом на губах его вскипела пена. Ждан выругался, кинулся к боярскому сыну. Схватил за плечи, навалился коленом на содрогающееся тело, стараясь разжать стиснутые судорогой зубы. Это удалось, хоть и не сразу, пришлось орудовать остриём кинжала, а затем вставлять между челюстями обломок сухой ветки. Наконец, бывший десятник перестал дёргаться и задышал ровно, хоть глаза его были закрыты.

— Что с ним? — встревоженно спросила подошедшая Цветава.

— Похоже, падучая[2], — ответил Ждан.

— Развяжем его?

— Нет. Положим на бок, чтобы не задохнулся. — он обернулся к невесть отчего затрясшемуся Баташу и спросил: — Раньше было такое?

В ответ перепуганный ратник только отрицательно замотал головой.

— Давай-ка проверим ещё раз путы и будем спускаться в подземелье, — сказал он Цветаве.

— Думаешь, вдвоём надо идти?

— Не знаю, что там, но думаю лучше в одиночку не соваться.

Цетава наклонилась над Баташем и ласково спросила:

— Знаешь, что там, под камнем?

— Н-нет, — после секундной заминки ответил тот.

— Врёшь ведь. Я же вижу.

— Не вру. — пряча взгляд, пробормотал дозорный. —Знаю только, что дочка княжеская там, а что ещё никто мне не рассказывал, да и другим тоже. Наше дело было её в другое место перетащить.

— Далеко?

— К Пригорью.

— Прямо в городе спрятать?

— Нет. Вроде бы должен был кто-то её забрать, а дальше — не наше дело.

— А как подземелье открывается знаешь?

— Сначала левый знак кулаком ударить надо, а потом нижний, тот, который на дерево похож.

— А если только левый ударить? — спросил Ждан.

— Тогда тебе конец придёт. Не знаю, что случится, но мне Уйка строго настрого велел очерёдность заучить.

Ждан выругался. Проклятая ведьма! Даже подыхая всё равно, попыталась его извести. Ведь не только знаки местами поменяла, так ещё и не всё рассказала.

— Спасибо, — улыбнулась Цветава. — Мы сейчас тебе руки развяжем, и ты подземелье откроешь. Сбежать не пытайся, ножи я метаю не хуже твоего десятника. Понял?

Пленный только молча кивнул.

Они развязали Баташу руки и подтащили его той части резного камня, где был вибит круг с опоясывающими его символами, а сами благоразумно отошли на десять шагов назад. Цветава вместо ножа вооружилась копьём, Ждан предпочёл достать из ножен меч.

— Открывай! — крикнула девушка.

Баташ некоторое время разминал кисти, затем быстро ударил по левому символу, напоминавшему ставшую на хвост змею, а затем без всякой паузы по знаку, больше всего похожему на дерево. Камень тут же загудел будто колокол, мелко завибрировал, перепуганный пленник дёрнулся назад, упал на спину и начал ёрзать, пытаясь отползти подальше, но ничего страшного не произошло — валун просто откатился в сторону, открыв провал, от края которого вниз спускались ступеньки.

Ждан сделал глубокий вдох и шумно выдохнул. Лезть под землю не хотелось совершенно, но иного выхода не было. Пока он пытался справиться с накатившей неуверенностью, Цветава вновь связала Баташа и посоветовала ему не делать глупостей, пока их не будет. Для пущей уверенности, рот Баташу заткнули кляпом, а

Провал зиял чёрной пастью, у входа ещё можно было разглядеть что-то, но дальше начиналась непроглядная темнота. В качестве факела решили использовать дубинку. Обмотанную тряпками, да Цветава прихватила про запас ещё пару наскоро сделанных из тряпок и сушняка факелов.

Превым спускался Ждан, держа факел в одной руке, а меч в другой. Он ожидал, что подземелье будет сырым, влажным, пронизанным корнями деревьев и провонявшим крысиным помётом, но довольно крутой спуск привёл их в сухой высокий зал со сводчатым каменным потолком и четырьмя расходившимися в стороны проходами, причём, достаточно высокими, чтобы в них без труда смог пройти чудь.

— Ну и куда идти? — недоумённо спросил Ждан.

Звук его голоса отразился от стен и эхом загулял по залу. Это произвело неожиданный эффект — по потолку пробежали искры и в центре свода вспыхнул светящийся шар, заливший подземелье голубоватым светом. Коридоры тоже осветились, в них вдоль всего потолка затеплились светящиеся шнуры, с каждым мгновением разгоравшиеся всё ярче.

Как только по потолку пробежали первые искры, Ждан и Цветава не сговариваясь встали спина к спине, обнажив оружие. Первой мыслью обоих было то, что их всё же заманили в ловушку и сейчас из проходов и снаружи хлынут враги, но мгновения проходили за мгновениями, а никто так и не появился.

— Похоже, факелы нам уже не понадобятся, — произнесла девушка. — Давай начнём с левого прохода и проверим все.

У Ждана возражений не нашлось, и они двинулись вглубь подземелья, впрочем, и не подумав убирать мечи в ножны.

Коридор оказался достаточно длинным и уходил вниз, а закончился залом, похожим на тот, в котором они оказались в самом начале: тот же сводчатый потолок, на же каменная кладка, на стенах выбиты непонятные письмена, а под потолком сияет голубоватый шар. Но главным было не это. Зал, в общем-то, далеко не маленький от пола до потолка оказался заставлен всевозможными сундуками, шкатулками, горшками, бочонками, мешками и ящиками. Ждан подошёл к ближайшему горшку, кончиком меча сдвинул крышку и присвистнул. Горшок оказался полон золотых монет неизвестной чеканки. За спиной охнула Цветава, он обернулся и увидел, что девушка открыла сундук, полный драгоценных камней.

— Сколько же тут всего? — прошептала она.

— Много. Нам столько за всю жизнь не потратить.

Ждану вдруг вспомнилась сокровищница в обители волхвов, но там всё было обычное, разве что живоцветы будто бы пели в своём сундучке, а здесь в будто от каждого сундука да мешка угроза исходит. Неожиданное осознание заставило опасливо попятиться к выходу, в груди противно засвербело. К тому же он заметил в дальнем конце зала то, на что не обратил внимания сразу — пару скелетов. Возле каждого была сложена аккуратная кучка монет.

— Пойдём отсюда, — сказал он, но Цветава его будто не услышала, продолжая зачарованно перебирать самоцветы.

Ждан потряс её за плечо, но она и не подумала отрываться от своего занятия, тогда он без лишних разговоров просто закинул её себе на плечо и выволок из сокровищницы в коридор. Девушка было забилась, но потом обмякла. Он прошагал не менее половины коридора, когда она слабым голосом спросила:

— Что случилось?

Только после этого Ждан отпустил девушку.

— Похоже, хозяева подумали о ворах, — пояснил он, кивнув на оставшийся за спиной зал. — Какое-то простенькое заклятие не даёт оторваться от сокровищ, пока не выбьешься из сил. Ты бы перебирала камешки, до самого последнего вздоха.

— А на тебя не подействовало?

— Я не успел ни к чему прикоснуться руками, — поспешил отговориться Ждан, но в глубине души знал, что дело совсем не в этом. Его снова спас живоцвет, забившийся в груди.

— Надо быть осторожнее, — запоздало предупредила Цветава. — Могут быть ещё ловушки.

— Наверняка. Вряд ли хозяева всего этого добра полностью доверяют ватаге лиходеев снаружи.

Они снова вернулись в зал у входа. Перекусили на ходу вяленым мясом и двинулись во второй проход.

На этот раз в конце прохода не было ни золота, ни драгоценностей. В центре зала тускло мерцал вычерченный на полу узор, образующий круг, наподобие того, что был выбит на камне в овраге. Линии внутри переплетались в сложную многолучевую звезду, сливались с неведомыми рунами и какими-то знаками, которым и названия не было. Стены тоже оказались покрыты светящимися зелёным огнём письменами или узорами, что-то неуловимо напоминающими. Ждан попытался припомнить и через мгновение сообразил: узоры на стенах пусть не в точности, но были похожи на пожравшие тела дозорных татуировки. Та же хищная лёгкость, та же лёгкая пульсация, острые углы в переплетениях неведомых букв. Ждан почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Если узоры на коже мертвецов могли перемолоть человека в пыль, то на что способны эти заклинания? Но ещё больше его поразило то, что зал оказался заставлен отвратительными скульптурами. Язык не поворачивался описать их. Ждан за свою недолгую жизнь успел увидеть достаточно нечисти, но ничего подобного встречать не приходилось: невероятным образом переплетённые черты самых жутких созданий слились воедино, звериное и человеческое сплетались с неподвижной змеиной яростью и паучьей обманчивой неспешностью. Казалось, каждая линия статуй издаёт озлобленное шипение. Ждан почувствовал, что чем дольше он смотрит на странные фигуры, тем сильнее затуманивается разум. Он уже с трудом мог отвести взгляд от жутких плывущих форм. Ему показалось, что в сгустившейся дымке фигуры сошли с гранитных пьедесталов и закружили внутри мерцающего круга, сцепившись костлявыми руками-щупальцами-крыльями, свив воедино хвосты и копыта. Жуткий, противоестественный хоровод двинулся противосолонь и внутри узора вспыхнула тьма, будто крохотное чёрное солнце, и чем дольше твари кружились в хороводе, тем больше оно становилось, пока не затопило весь зал и вплотную приблизилось к замершему у входа десятнику. Он приготовился к тому, что его вот-вот поглотит тьма, закрыл глаза, раскинул руки. Его разрывало на части от страха и восторга. Тьма легко коснулась его и, взвыв, прянула обратно, и тут же он услышал крик Цветавы:

— Очнись! Слышышь?! Очнись же ты!

— Что?

Ждан вздрогнул и затряс головой, будто после тяжёлого удара.

— Ты застыл как столб, а потом руки в стороны развёл и заорал так, что я чуть не оглохла.

— Ты видела, как статуи начали плясать?

— Ты что с ума сошёл?

— Правда. Я сам всё видел и ещё эта чернота…

Ждан почувствовал, как пол ушёл из-под ног. Его повело в сторону, чтобы не упасть, он опёрся на стену.

— Похоже, и сюда лучше не соваться, — Цветава подставила всё ещё шатающемуся Ждану плечо, и они медленно, не сводя глаз с мерцающего круга, попятились в коридор.

— Что будет в следующий раз? Нас сожрёт див?

— Погоди, — Ждан перестал шататься, туман в голове рассеялся, и теперь он чувствовал себя вполне нормально. — Дальше я сам.

— Уверен?

Ждан кивнул и осторожно сделал несколько шагов.

— Что это было? Морок?

— Не знаю, — ответил он. — Я думал, ты тоже это видишь.

— Я видела только этих пакостных идолов. Что это? Капище?

— Если и капище, то точно не светлых богов.

— Никогда ничего подобного не видела.

— Я тоже. Заметила письмена на стенах.

— Заметила.

— Похожи на знаки у дозорных Уйки.

— Значит, это какая-то чужда волшба… — задумчиво проговорила Цветава. — Здесь, на светлой земле. И ни волхвы, ни тайный приказ об этом не знают?

— Наверное, раз до сих пор здесь ничего не тронуто.

— Странно это. Дальше пойдём?

— Пойдём. Ещё два зала.

В следующий раз им повезло. Коридор вывел в сравнительно небольшую комнату, заставленную диковинными агрегатами, плошками с зельями, витыми трубками, колбами, бутылями с чем-то светящимся и прочими непонятными штуками. Когда-то это всё, наверное, работало — бурлило, горело, смешивалось, но теперь столы и стеллажи с приборами и инструментами оказались покрыты толстым слоем пыли.

В дальнем конце комнаты они увидели что-то вроде кованой клетки с вкраплёнными между прутьев кристаллами. Кристаллы светились молочным сиянием, а по прутьям время от времени пробегали змейки крохотных молний. Внутри клетки на каких-то светящихся бечёвках повисла княжна Ладослава Светановна, такая же красивая, разве что осунувшаяся слегка. И совершенно обнажённая. Правда, Ждан тут же припомнил, что встречался-то он раньше только с ведьмой, натянувшей личину княжеской дочери, и заскрипел зубами от ярости. Глаза закрыты, грудь едва вздымается, будто без чувств она, но, когда пробегает по прутьям змейка молнии, лицо княжны искажается от боли. Похоже, её тут не просто держат, чтобы отцом потакать, а ещё и жизнь по капле пьют.

— Надо её вытаскивать, — Цветава приблизилась к клетке и склонилась над одним из кристаллов, вделанных в клетку.

— Сейчас, — Ждан дождался, когда по прутьям пробежит очередная змейка, и схватился за прутья, собираясь если, не разогнуть, то хотя бы выломать кристалл.

— Стой!

Но Ждан уже сам понял свою ошибку. Думая, что опасность представляют только молнии, он не учёл того, что сами прутья тоже могут быть закляты. Тряхнуло его так, будто великан ударил молотом, тело скрутило судорогой, а через мгновение швырнуло прочь с такой силой, что он пролетел шагов десять и врезался в стеллаж, который с грохотом рухнул на пол, обрушив настоящий град из склянок, плошек, каких-то совсем уж непонятных посудин на голову незадачливого освободителя.

Он со стоном попытался подняться. Ладони горели огнём, на них отчётливо пролегли две багровых полосы.

— У тебя волосы стали, будто иглы у ежа.

Цветава подбежала к разбитому стеллажу и с сочувствием смотрела на то, как десятник кряхтя и охая, поднимается на ноги.

— Надо что-то другое попробовать, — прохрипел Ждан.

— А я и хотела другое, — покачала головой девушка. — Ты зачем за прутья схватился? А если бы там проклятье было?

– Не подумал.

— Ладно, я сейчас.

Она убежала в коридор и вскоре вернулась, держа в руках давешнюю дубинку, с которой уже успела содрать тряпки.

— Ты что задумала? — встревожился Ждан. — Хватит с нас одного пришибленного на сегодня.

— Погоди. Вот так!

Девушка размахнулась и ударила по кристаллу дубинкой: раз, другой… Понадобилось пять ударов, чтобы кристалл сначала с сухим хлопком треснул, а после осыпался на пол мелким крошевом. Остальные кристаллы тут же погасли, змейки молний больше не пробегали по прутьям. Цветава осторожно постучала по прутьям дубинкой, потом ткнула пальцем. Ничего.

Прутья разгибать не пришлось, они нашли задвижку и уже без всякого труда открыли клетку. Сложнее было снять княжну со странных светящихся верёвок, опутавших тело. Свечение в верёвках погасло после того, как разбился кристалл, но отпускать пленницу они и не подумали. Выпутывание княжны доверили Цветаве потому, что Ждан просто не смог себя заставить подойти к лишённой одежды девице. Один взгляд на обнажённое тело пробуждал воспоминания о той ночи, когда он придушил ведьму, и его охватывала жуткая смесь стыда и желания, вспоминался тягучий, полный страсти голос и тут же накатывали воспоминания о смрадном дыхании и гниющей коже ведьмы. Он бестолково топтался рядом, пока Цветава пыталась выпутать пленницу. В итоге спутница разозлилась, отогнала его в сторону, а сама принялась ножом кромсать неподатливые путы. Спустя некоторое время, так и не пришедшая в себя дочь князя вывалилась из клетки. Её завернули в плащ будто ребёнка в пелёнку и пошли прочь из развороченной лаборатории, которую кто-то решил превратить в темницу.

В последний зал Ждан ушёл сам. Цветава осталась у входа, сторожить княжну. Не хватало ещё, чтобы та очнулась в одиночестве, посреди подземелья. Ещё умом тронется от такого, что с ней потом делать?

Четвёртый, самый правый коридор, привёл его в библиотеку. Он видел подобную у волхва Явора — свитки, книги, какие-то бумаги, горой сваленные на столе. Но эта была говраздо больше: полки, набитые толстыми томами, уходят под потолок и занимают почти весь огромный зал. Грамоте его учили, но читать дозорному некогда. Разве что бумаги захваченные или княжеские грамоты, так что библиотека особого трепета не вызвала. Ждан уже собрался уходить, когда заметил книгу, лежавшую особняком на отдельном столике у входа. Большая, отделанная тиснёной кожей с металлическим окладом и застёжкой на боку. Он подошёл ближе, присмотрелся и отпрянул в страхе. Письмена на тиснёной обложке были похожи на уже виденные, сначала в татуировках ратников, а потом на стенах мерзкого капища во втором зале. Ждан бросил ещё один взгляд на обложку, провёл пальцем по ней и скривился от омерзения: человеческая кожа. Перепутать он не мог. Такие часто встречаются у пастухов стерви или повелевающих бесами. Но от этой книги не тянуло Тьмой. Не было на ней и тёмных меток, лишь непонятные письмена, выбитые на человеческой коже. Подумав немного, Ждан сунул книгу в мешок, рассудив, что если Уйка прав и сможет защититься от княжеского гнева, то эта находка может здорово помочь убедить и волхвов, и государевых людей.

Когда он вернулся, княжна ещё не очнулась, так что пришлось тащить её наверх на руках. Пока они бродили по подземелью, солнце перевалило заполнодень. Баташ лежал там же, где его оставили, оклемавшийся Уйка подполз к камню и тщетно, но упорно пытался перетереть верёвки на руках. Когда он увидел поднимающегося по ступенькам Ждана с княжной на руках, то выпучил глаза так, словно проглотил живую лягушку и завыл что-то, пытаясь вытолкнуть палку-кляп изо рта.

Цветава снова распутала руки дозорному-чуди, и он вернул камень на место.

Устроив пленников в тени, не из-за жалости, а чтобы их не хватил удар на солнце, Ждан и Цветава сели в сторонке и начали думать, как двигаться обратно. У них в запасе был ещё день. Если идти напрямик, через Моховое, то успеют, тем более что с таким грузом — двое пленных и княжна, которая наверняка не привыкла ходить пешком.

— А если в Моховом соглядатай? — спросил Ждан.

— Наверняка. Только кому он теперь будет рассказывать о нас? Медведям?

— И то верно. Если успеем до крепости добраться, считай, наша взяла.

— Если сейчас выйдем, то к вечеру в деревне окажемся, купим припасов и в лесу заночуем, чтобы лишних вопросов не было.

Цветава согласно кивнула.

— Тогда я с пленными в лесу подожду, а ты в деревню сходишь.

— Почему?

— Сам подумай, девка в мужской одежде, да ещё в одиночку по дрогам разгуливает. Такое и не захочешь, а запомнишь.

— Твоя правда.

Разговор прервал стон княжны.

— Где я? — первым делом спросила дочка князя. — И почему лето вокруг, была же зима?

— Похитили тебя, княжна, — ответила Цветава. — Ты что помнишь?

— Похитили? — глаза княжны расширились, она побледнела. — Помню, зима была, катались на санях, весело было, помню замёрзла совсем, и в какой-то избе остановились, хозяйка меня яблочком угостила наливным. Больше не помню ничего.

— Ведьма тебя обманула, а холопам глаза отвела, — подал голос Ждан. — А чародеи в темницу заточили.

— А вы кто такие?

— Дозорные мы. Я из Хорони, отцу твоему служу, а Цветава из Вежи пришла.

— А почему мы в лесу?

Похоже, пребывание в плену даром для княжны не прошло. Ждан переглянулся с Цветавой и пошёл проведать пленников, а девушка захлопотала вокруг спасённой.

Княжна довольно долго приходила в себя: сначал не могла понять, что стряслось, потом рыдала от ужаса и запоздалого испуга, затем вспомнила о своём происхождении и ни в какую не хотела надевать сарафан. В итоге её удалось уговорить, но обнаружилось, что у них нетподходящей обувки, даже каких-нибудь завалящих лаптей. Пришлось снова что-то соображать под крики и плачь княжны. В итоге соорудили ей чуни-обмотки и одежды татей. Княжна снова плакал от отчаяния и уродства такой обуви, но поделать ничего не могла и срепя сердце согласилась идти так. Ждан, пока Ладослава капризничала, улучил момент, выкопал на дне оврага не шибко глубокую могилку и схоронил Пятоя. Костёр бы погребальный сложить, да мёду хмельного выпить, чтобы веселее было товарищу в другом мире, но нельзя сейчас задерживаться. Прежде чем опустить тело в могилу, десятник разыскал в подлеске молодую осинку, выстругал кол и, чувствуя как душат подкатившие внезапно слёзы, вколотил деревяшку прямо в грудь товарищу. Место тут нехорошее, да ещё и чародей нагрянуть может, но с таким гостинцем не получится поднять человека из могилы, будь ты хоть самим Чернояром.

Возвращаясь, он увидел, что княжна подошла к пленникам и с интересом их разглядывает.

— А что эти люди сделали? — спросила она.

— Хотели тебя перепрятать, чтобы никто больше найти не смог, да нас погубить, — ответила Цветава.

Княжна судорожно всхлипнула, закрыв рот ладошкой, и больше вопросов, решила не задавать.

Они уже было совсем собрались идти, когда кусты на краю оврага затрещали и по склону тяжело скатилась бурая гора, за ней ещё одна, потом ещё и ещё… Четыре косматых тела перегородили путь и замерли, глядя на людей маленькими, полными злобы глазками. За спиной взвизгнула княжна, Ждан осторожно оглянулся: Цветава бледная как полотно, держала обмякшую Ладиславу, закрыв той рот ладонью, чуть в стороне тряслись пленные. Баташ зажмурил от страха глаза, под ним начала растекаться лужа, Уйка, напротив, глаза выпучил, побагровел, будто варёный рак, и дышал хрипло и часто. У самого Ждана сердце будто превратилось в таран и стучало в груди так, что казалось рёбра ходили ходуном.

— Здравствуй, Потап Косматьич, — произнёс он, предательски дрожащим голосом. — И вам поздорову, богатырские родичи.

Видно медведь-богатырь его не сразу узнал, потянул носом, наклонил лобастую голову и лишь тогда ответил:

— Не узнал тебя, побратим. Нашёл, что искал?

— Нашёл, — Ждан кивнул на Цветаву с княжной на руках.

— Так это у тебя теперь две медведихи? — удивился Потап.

— Пожалуй, что так.

— Силён, брат. Только селись там, где малинники побольше да река рыбная, а то обожрут они тебя.

— Спасибо за добрый совет. — поклонился Ждан. — Пора нам, Потап Косматьич, в дорогу.

— Погоди-ка, а это кто с тобой?

Лобастая голова повернулась к пленным, которые при этом замычали и забились ещё сильнее. Здоровенный медведь-свояк и мало чем уступающая ему подруга угрожающе зарычали, а медвежонок-подросток так и вовсе скакнул вперёд, оскалив немаленькие уже клыки, правда, он тут же получил лапой по морде и с обиженным рёвом вернулся на место.

— Пленных взяли, — ответил десятник. — Теперь вот ведём их судить.

— А мы их уже осудили, — рыкнул медведь-богатырь, и родичи вторили ему строенным рыком. — Оставляй-ка их тут, брат, и иди в свою берлогу. Тут наш закон.

Ждан почувствовал, как задрожали колени, это вызвало неожиданный прилив злости, он шагнул в сторону и, заслонив пленных, обнажил меч.

— Нет, — сказал он. — Ты сам сказал: «Бери в моём лесу, что хочешь». Малины не хочу, пленных хочу.

— Опоздал ты, побратим, — мотнул головой медведь. — Они нам должны теперь не только за лапу калечную, но и за племянничка моего.

— Отдай мне их. Я их сам прикончу, будет твоему племяннику месть, а мне выгода.

— Это месть не твоя лекарь-богатырь. Ты своё взял вот и иди с миром.

— Тогда биться давай, — заревел Ждан. — Хоть с оружием, хоть без!

Медведь даже охнул от радости, но его опередил свояк, отодвинув в сторону малорослого родича, он шагнул вперёд и, насупившись, рыкнул:

— Моя месть и людишки мои!

— Тогда с тобой биться будем, — ответил Ждан. — Только коли я тебя пораню, то уйду с пленными, а если ты…

— Врёшь, — рявкнул свояк. — До смерти будем биться!

— Ты свидетель, Потап Косматьич, — повернулся десятник к медведю-богатырю. — Коли я твоего свояка побью до смерти, то уйду со всеми спутниками.

— Уговорились, лекарь, — от полноты чувств Потап грохнул лапой по земле, оставив в ней немаленькую вмятину.

— А может, всё-таки миром разойдёмся? Не хочу я одного лечить, а другого увечить.

— Трус! — проревел свояк и ринулся в атаку.

Горожане, да крестьяне, что с медведем никогда не сталкивались, думают, что он будто ярмарочный мишутка, которого скоморохи на цепи водят, будет перед броском на задние лапы вставать, да передними сучить. А те. кто сказки любит, так вообще считают, что медведь только и ждёт, чтобы с мужиком боротьбу устроить да заломать его по-честному. На самом же деле медведь нападает прыжком, наклонив голову будто таран, и бьёт лапой так, что если попадёт, то переломает незадачливому человеку и хребет, и рёбра, и когтями посечёт так, что второго удара, уже может и не понадобится.

Потапов свояк напал именно так, ревя и норовя сбить с ног десятника, потом подмять под себя и тогда уж в полную силу пустить в дело клыки и когти. Был он быстр, будто это и не медведь вовсе, а рысь или барс горный, Ждан только и успевал, что отскакивать, уклоняясь от когтей, которые пару раз едва ли не на ноготь разминулись с его животом. На нём сейчас не было ни кольчуги, ни бахтерца чтобы хоть как-то обезопасить себя от звериных когтей, с другой стороны, без доспеха двигаться легче, да только пока разъярённый медведь ловко оттеснял его сторону, вклиниваясь между ним и пленниками, похоже, решив прикончить всех троих единым махом. Улучив момент, десятник выбросил вперёд руку и ткнул остриём меча в косматое плечо. Меч — это не игла и не шило сапожное, у него острия тонкого нет, насквозь им не пронзишь, так что он косолапого будто долотом плотницким ткнул и тут же отскочил. Противник заревел обиженно и, забыв о пленных, ринулся в атаку уже серьёзно. «Эх, рогатину бы сейчас», — успел тоскливо подумать Ждан и отскочив, рубанул слева направо, прямо навстречу летящей в него рапе. Будь на его месте обычный ратник, медведь бы просто выбил оружие у него из рук. Ждану показалось, будто он ударил по обитому железом бревну, заныли пальцы, вспыхнула огнём кисть, но и его удар не прошёл даром: лес огласил рёв, полный боли, а по траве покатился обрубок медвежьей лапы. Заливая всё вокруг ярко-алой кровью обезумевший от боли свояк снова ринулся в атаку, пусть не такую стремительную, как раньше, но ничуть не меньшую по мощи. Ждан понял, что просто не успеет отскочить и всё, что он успел — выставить клинок перед собой, нацелив его куда-то в шею летящей на него горы мышц и ярости. Медведь налетел на меч будто на вертел, взвыл и сгрёб замешкавшегося Ждана в объятия, нацелившись вгрызться зубами в горло. Ждан закричал от ужаса, почувствовал смрадное дыхание и ничего не придумал, кроме как, вцепиться обеими руками в медвежьи уши, отодвинув оскаленную морду хоть на палец от своего лица. Свояк и не подумал сдаваться, он сильно ослабел от раны, кровь из которой хлестала рекой, да и меч вошёл ему в шею по самую рукоять, но, похоже, косолапый решил, умирая и противника утащить в могилу. Уцелевшая лапа упёрлась Ждану в плечо, когти, легко разорвали рубаху и впились в незащищённое тело, разрывая кожу, срывая мясо с костей, Ждан заревел не хуже медведя, извернулся и вместо того, чтобы оцепенеть от боли, сжал кулак и ударил прямо в оскаленную пасть, обдирая об клыки пальцы и предплечье, вбил руку в медвежью глотку чуть ли не по плечо. Свояк захрипел, забился, прянул было назад, но Ждан, обливаясь кровью из разодранного плеча, вцепился в торчащую из медвежьей шеи рукоятку меча, вторую руку ещё глубже сунул в пасть зверю, перекрывая дыхание. Очень некстати ему подумалось, что если меч пробил свояку горло, то он может сам себе отрубить пальцы. Зверь ещё раз попытался дёрнуться, вырваться из казавшихся ему такими слабыми рук чуди, но лишь впустую потратил силы, ярость в его глазах стихла, сменившись мольбой, которая тоже спустя несколько мгновения погасла теперь уже навсегда. Тяжеленная туша навалилась на обессиленного десятника, придавив его к земле.

Вытащил его Потап Косматьич. Сам перевернул тело родича набок и высвободил залитого своей и чужой кровью десятника. Несмотря на рану в плече, Ждан чувствовал себя вполне нормально, даже смог встать на ноги и выдернуть меч, упёршись в тушу ногой. От удара клинок сильно пострадал — остриё отломилось, сильная часть клинка изогнулась винтом, будто не медведя бил, а истукана каменного.

— Славный бой, — прорычал медведь-богатырь. — Свояк дюже сильным был. Ты честно его загрыз, получай награду и иди себе спокойно. Никто тебя не тронет.

«В прошлый раз ты мне тоже обещания давал, а оно вон как вышло», — подумал Ждан, но вслух только кивнул, бросил взгляд на медведицу, та, будто почуяв, обернулась и проревела:

— В лес мой не суйся. Сожру.

Отвернувшись, она дала подзатыльник медвежонку и побрела прочь.

— Славный бой, — повторил Потап Косматьич. — Жаль, что не я с тобой сошёлся, но обиды за это не держу. Пусть тебе медведихи раны залижут, а чтобы поскорее на ноги встать, муравьёв ешь побольше.

— Спасибо тебе, Потап Косматьич, за честность, — Ждан благодарно положил руку на медвежье плечо. — Вовек не забуду.

Медведь-богатырь в ответ на такие слова довольно фыркнул и тоже вразвалку двинулся прочь.

Только когда звери скрылись из виду, Цветава, будто отмерев, кинулась к Ждану. Рана оказалась не так опасна, помять ему кости медведь не успел. Обычному человеку пришлось бы намного хуже, но чудь крепче на рану, чем кто-либо в Великосветье. Правда, каждое движение теперь вызывало боль в плече, но он знал, что вытерпит весь путь до крепости, лишь бы кровью не истечь, но Цветава рану перевязала, а остальное уже не так страшно.

Княжна никак не могла от страха отойти, всё сидела, стонала, посерев от ужаса, и твердила, что вокруг медведи. Пленные же во время боя оба опростались от страха и вонь от них шла такая, что Ждан был уверен — никакой медведь не захочет впредь на них нападать.

Кое-как они вновь собрались, отмыли в ручье всё ещё трясшихся от страха бывших ратников, Цветава убедила княжну, что они не встретят по пути ни одного медведя, вырубила посох для Ждана, которого всё же покачивало, от слабости. На этом и двинулись дальше.

[1] Паразит

[2] Эпилепсия