Безымянные боги

Глава 1

Высокий худой старик с загорелым дочерна обветренным лицом, облачённый в пропылённую накидку, замер, вперив взгляд в то, что происходило внизу. Тот, кто наблюдал бы только за ним, мог подумать, что он увидел нечто плохое, тревожное и до конца непонятное. Старик вот уже несколько минут стоял неподвижно, напружинившись, как волк перед броском, всё его внимание, казалось, поглощено происходящим. Тем более удивительно, что, когда на площадке появился второй мужчина, значительно более молодой, крепкий и коренастый, чем-то напоминавший вросший в землю валун, старик, не поворачиваясь, махнул визитёру рукой, подзывая.

— Здравствуй, Явор Всеславич. Что скажешь? — по-прежнему не оборачиваясь спросил он.

— Давно не виделись.

— Давненько, только я не об этом. Как они?

— Ещё рано говорить.

— Их успели проверить?

— Успели, Твёрд. Все здоровы. Крепкие. Насколько смышлёные сразу и не скажешь.

— Смышлёные, — старик недобро ухмыльнулся и, наконец, повернулся к собеседнику. — Во-о-н на того, белобрысого посмотри. Умудрился сбросить сонные чары, когда я притомился, свернул шеи двоим охранникам, ещё из одного чуть не выбил дух и попытался бежать.

— А как поймали?

— Девчонку пытался разбудить, вот и задержался, а там я его спеленал.

— Девчонку? — удивился Явор. — На кой она сопляку понадобилась?

— Она ему невеста, то ли… у них там рано женят. Что-то их там связывало, в общем. Ты, кстати, присмотрись. Толк выйдет, сразу видно.

— Потому что ратникам шеи сворачивает?

— Потому, что своих не бросает. Теперь такое редко встретишь.

— Зачем ты вообще девчонок притащил?

Старик в ответ только ухмыльнулся. Договоры договорами, а он планировал накрепко привязать всех этих детей к Великосветью. А что может лучше привязать к месту, чем семья? Когда надо не просто стенку каменную защищать, а родных детушек, да жену, да дом, который своими руками сладил, уже так просто спиной к врагу не повернёшься и сотню раз подумаешь, прежде чем переметнуться к неприятелю.

— Что дальше?

— Убедимся, что они здоровы и продолжим. Девчушек тоже в обучение, они наравне с парнями должны против врага стоять, но, чтобы без глупостей, а то вместо воинов армию нянек получим.

— Можно вопрос?

— Только один?

Собеседник старика понимающе улыбнулся в ответ. Вопросов у него действительно было множество.

Когда три года назад, волхв Твёрд из Хорони уходил в дальний поход, он мысленно похоронил этого не по годам крепкого, даже для чародея, старика. А теперь вот он стоит рядышком, ухмыляется, да ещё и приволок целых два десятка этих… зверёнышей? Скорее уж зверей. По виду они дети детьми, да только самый маленький ростом со взрослого мужа будет и сильные, даром что до сих пор сонные, чуть не раскидали стражу у ворот.

— Пока только один. Где ты их взял таких?

Старик помедлил немного, словно не решался вот так сразу ответить и, наконец, произнёс:

— На севере, у чуди.

— Значит, нашли? — глаза у Явора стали как два пятака.

— Нашли, — спокойно подтвердил чародей. — И всё даже лучше, чем мы рассчитывали.

— А почему не из Гнилых гор? — едко спросил воин.

— Мы пытались, —пожал плечами Твёрд. — Слишком далеко и трудно. Ты чем-то недоволен?

— Тем, что в крепости два десятка отродий чуди…

— Не отродий, — перебил волхв. — Детей. Крепко запомни это, Явор.

В голосе старика звякнул металл.

— Детей? Ты же сам говорил, что один из них прибил двоих. А с тобой, между прочим, уходили лучшие люди.

— Прибил. Возможно, будут и другие…

— Послушай…

— Нет, это ты меня послушай. Забыл, где мы? Хоронь — это не курятник и не коровник посреди деревни, а вокруг бегают не хорьки с лисицами. Сколько раз за последний год отбивали атаки меченных? Пять? Шесть? А сколько лазутчиков ошивается по окрестностям? Сколько дружинников погибает, столкнувшись с упырями, с волколаками, скольких задирают болотники? Людей просто не хватает, и сил у них мало для того, чтобы дать отпор.

— Пока хватало, — недовольно проворчал Явор. — В том числе пока тебя где-то там носило. Почему ты решил, что появление этих… что-то изменит?

— Эти дети… не смотри на меня так. Именно дети, уже через несколько лет…

— А может через несколько лет владыка Гнилых гор уже будет пировать на наших костях?

— Не будет, но, если ничего не делать, это обязательно случится. Ты не хуже меня знаешь почему.

Как ни хотелось Явору отмахнуться от слов старика, он смог только согласно кивнуть.

Пока эту часть Окоёмных гор хранят две неприступные крепости — Хоронь и Вежа. Хранят не только и не столько благодаря неприступным стенам и храбрым воинам на этих стенах, сколько солнечным самосветным камням, которые и днём, и ночью не дают меченым тьмой тварям навалиться на цитадели людей. Вот только шесть лет назад самосветные камни начали меркнуть. Волхвов это нешуточно обеспокоило. Секрет изготовления камней оказался давно утерян, а чем грозило их полное угасание не хотелось даже и думать.

Три года бились чародеи над тем, чтобы оживить умирающие камни, но ничего не выходило. Собрались тогда самые мудрые из волхвов-хранителей Светлой земли, чтобы обсудить, как быть, но верно говорят в народе, что мудрецы только по одиночке мудрецы, а когда вместе сходятся, начинается тугарский базар. Часть волхвов настаивала на том, чтобы попробовать создать новые камни, другая часть говорила о том, что, прежде чем начинать изготовление, нужно вернуть секрет создания, не мог же он пропасть бесследно. Кто-то говорил о том, чтобы весь народ превратить в сплошное воинство, в котором даже детей будут учить, как убить обортня или упыря, другие, совсем отчаянные заявляли о том, что надо весь народ обучить магии, чтобы любая баба могла выжечь дотла погань, которая к её дому подступила. Только малая часть собравшихся помалкивала да смотрела, как остальные чуть ли не бороды друг друга выдирают в жарких спорах. Это были волхвы из пограничных крепостей – Хорони и Вежи. Они больше других сталкивались с меченными тьмой ордами и не привыкли попусту болтать языком, и у них было своё решение, которое они не торопились оглашать. Только когда спор немного поутих, а мудрецы притомились, заговорил Ворон, хранитель крепости Вежа и самый старый из волхвов.

— Все тут собравшиеся большие мудрецы, — проскрипел он, сверля притихшую толпу выцветшими от старости голубыми глазами, — только все ваши споры — это попытка поймать реку решетом. Камни на столпах [1]крепостей угасают, обережные круги с каждым годом становятся всё меньше, а меченные в Гнилых горах создают всё более хитрых тварей, которые уже и не боятся света так сильно.

Слова его вызвали глухой ропот среди чародеев, но Ворон, казалось, не обратил на это внимания и продолжил:

— Вы пытаетесь убедить себя в том, что камни не погаснут. Я же говорю вам о том, что свет в них померкнет, что бы мы ни делали!

— Это ложь! — закричал кто-то из толпы. — Неужели мы не сможем ничего сделать. Для того и направляют нас боги…

— Для того направляют, чтобы мы землю светлую хранили, а не рвали друг другу бороды! — резко оборвал его Ворон. — Я долго живу на белом свете, и большую часть жизни своей положил на защиту его от нечисти. Неужто кто-то здесь думает, что я хочу, чтобы Тьма захватила Великосветье?

— Тогда говори, не ходи вокруг да около! — снова крикнули из толпы.

Ворон вздохнул, словно в чём-то сомневался, но, наконец, заговорил:

— Кто из вас, братья-мудрецы, ответит, всегда ли были на защите нашей земли самосветные камни?

Толпа снова зарокотала недовольно, но ответил только молодой волхв Военег с верховий Светыни:

— Не всегда так было отче. Только три сотни лет, как поставили камни на рубежах.

Ворон пропустил мимо ушей уважительное обращение, наверняка призванное смягчить его стариковскую нетерпимость, и спросил уже только у Военега:

— А что же было раньше?

— Раньше? — чародей даже растерялся. Тем как раньше обороняли границу никто особо не интересовался, так что вопрос поставил в тупик не только молодого волхва, зато разозлил многих.

— К чему ты клонишь, старик?!

Это Завид с побережья, уже не молодой волхв, но Ворона из присутствующих назвать стариком может всякий, правда, это не считается приличным, но и этот выпад хранитель Вежи пропустил мимо ушей.

— До того, как божественный свет начал охранять нашу землю, от Тьмы Порусье охраняло воинство.

— Так и сейчас охраняет, — хохотнул кто-то.

— Не человечье воинство, а горынское, — спокойно закончил Ворон.

От возмущённых криков, казалось, рассыплются в пыль стены. Те, кто ещё совсем недавно был готов вцепиться друг другу в волосы, одним махом навалились на горстку пограничных волхвов. Однако задавить числом порубежников не получилось — перед Вороном словно из-под земли выросло десяток широкоплечих молодцов, больше похожих на воинов, чем на чародеев, вон и мечи, и кинжалы на поясах, а под чёрными накидками наверняка кольчуги, но кроме всего этого, в руках у каждого посох, сейчас пылающий синим огнём. Попробуй таких одолей с ходу. Кстати, и сам Ворон не выглядит испуганным, только половчее перехватил почерневший от старости чародейский посох, сейчас раскалённый добела и сыплющий искрами, а его давний дружок — хранитель крепости Хоронь, Твёрд, так и вовсе оскалился, будто не с братьями-чародеями говорит, а приготовился рубить вурдалаков, где-то на дальних рубежах.

— Остыньте, братья, и не позволяйте ярости затмевать божью искру! — спокойно произнёс Ворон. — Я продолжу, а вы дослушаете.

— Мы не будем слушать подобную погань! — снова завопил кто-то невидимый.

— Тогда уходи! — рявкнул старый волхв. — И пусть уходят все те, кому мои речи не по нутру!

Кто-то снова попытался пробиться к Ворону, но синий огонь на посохах воинов вспыхнул ярче, отражая волну призрачных клинков, а сам старый волхв с удивительной ловкостью крутанул посохом, вычерчивая в воздухе вязь рун, после чего погасли даже самые малые искорки волшбы в зале.

Кто-то всхлипнул, кто-то тонко заверещал, от толпы отделились несколько фигур и бросились к выходу. Никто их не останавливал.

— Простите меня, братья, — спокойно произнёс старый волхв. — Простите, если обидел вас или осрамил. Но вся наша гордость, всё наше величие никому не станут нужны, если падёт граница и землю нашу охватит Тьма.

— Верно говоришь, Ворон, — крикнули из толпы.

— Продолжай!

— Выслушаем тебя!

— Так слушайте же! — повысил голос чародей. — До того, как водрузили на столпы крепостей самосветные камни, наши границы хранило воинство горыней — великанов-богатырей, которые поклялись охранять нашу землю от зла. Год за годом, столетие за столетием бились они с Тьмой, пока не осталось их всего четверо: Святогор, Микула, Вольга и Никита. Тогда поняли они, что не оборонить нашу землю от нечисти никаким оружием, и приказали…

Волхв запнулся.

— Что приказали? — нетерпеливо крикнул кто-то.

— Приказали убить их, да вырезать сердца, что наполнены были божественным светом, чтобы и после смерти богатырей охраняли они землю нашу. Вы все молоды, а я был там, когда взрезали грудь у каждого, да доставали то, что мы сегодня зовём самосветными камнями… Сердце Святогора поместили в Веже, Микулы установили на башне в Хорони, а сердца Вольги и Никиты хранят берег от морской нечисти.

— Погоди, Ворон, — вышел вперёд волхв Мал. — Вот, ты говоришь, что их только четверо осталось. А остальные как же? Если их целое воинство было, зачем было ждать, пока останется их только четверо, чтобы самосветные камни получить? Достали бы сердце у любого убитого…

— Не любого… — покачал головой Ворон. — Эти четверо были особенными — к ним, как к последним богатырям сила всего их племени перетекла, а у остальных, у каждого по искорке в сердце было. Так что нельзя просто курганы раскопать, да новых камней достать. Это я для тех говорю, кто собирался искать секреты изготовления камней, но есть ещё кое-что…

Ворон сделал паузу, но, вопреки ожиданиям никто его больше не торопил, все молчали, то силясь принять услышанное, то ли окончательно растерявшись.

— Завет, — веско произнёс старый волхв. — Последний богатырь-горыня взял с нас, волхвов, клятву, что после его смерти мы вновь соберём воинство из асилков и волотов, защитим землю, ради которой, он с братьями не пожалел жизни.

Если до этого старого волхва слушали с вниманием, то последние слова вызвали откровенные смешки.

— А почему волотов? — крикнул молодой волхв Красибор, — Давайте мирового змея притащим да всю светлую землю им и окружим? Чего проще?!

Чародеи поддержали его слова смехом, впрочем, не таким уж и дружным.

—Цыц! — рявкнул Ворон и пристукнул посохом, от чего каменный пол дрогнул и по нему зазмеилась трещина. — Ты, Красибор, забыл с кем говоришь? Сидишь там посреди светлых земель, у государя под боком девок портишь, золото копишь! Ты как смеешь рот свой раскрывать? Жизни меня хочешь поучить? А может быть, хочешь сразить старика?! Так, я от тебя не бегаю. Вызывай меня на бой!

Смех мгновенно стих, а молодой волхв стал бледным будто полотно. Конечно, Ворон давно разменял уже четвёртую сотню лет, но, судя по всему, хватки не потерял до сих пор, ни в чародействе, ни в ратном мастерстве. Даже если удастся победить его, вряд ли сам останешься целым-невредимым, старик сейчас больше напоминает не чёрную птицу, в честь которой назван, а медведя-шатуна — седой, чуть сгорбленный, мощный как дуб, с непроницаемым лицом и взглядом, полным ярости.

— Я-я-а-а, — протянул Красибор, которому действительно стало страшно терять всё, что старик перечислил. Он вдруг понял, что вся эта старость и немочь висят на Вороне будто шкура, наброшенная на охотника, чтобы зверь не почуял раньше времени. А что скрывается под этой шкурой, знает только сам чародей.

— Что же ты? — подбодрил старик. — Или мне тебя вызвать?

— Не нужно, Ворон, — Уйка виновато понурил голову. — Ты повинился перед нами, и я перед тобой повинюсь. Не хотел я обидеть ни тебя, ни предков-чуров, ни богов светлых. Нет у меня повода хотеть битвы. Прости и ты меня.

— Пусть так и будет, — кивнул Ворон.

— Что ты про клятву говорил? — спросил волхв, имени которого Ворон не знал, судя по выговору откуда-то с западных рубежей.

— Нарушили мы клятву, — вздохнул старик. — Как засияли над рубежами самосветные камни, так и позабыли богатырский наказ. Да и где было искать нам великанов? Племя горыней издревле в Окоёмных горах жило и хранило их от зла, а о других, кто слышал?

— Правы вы были, — покачал головой волхв Стоум, который всего на полтораста лет был младше самого Ворона. —Говорят, волотов южные колдуны под корень извели, а асилков загнал в рабство король Гнилых гор, не освободишь их. Негде войско брать, ни вам тогда, ни нам сейчас…

— Мудр ты Стоум, да не всё знаешь, что в мире деется, — покачал головой Ворон. — Я ведь не за тем сюда пришёл, чтобы младших поносить, да палками волшебными сверкать. Знаю то, что другим неведомо, вот и пришёл рассказать.

— Что же ты такое знаешь, старейший? — заломил бровь Стоум.

— А то, что не перевелось ещё великое племя. Всех метка Тьмы коснулась, кого под себя не подмяла, тех в оковы обрядила. А об одних позабыла… или не дотянулась…

— Опять тянешь...

— Чудь!

Ворону снова пришлось ждать, пока стихнут крики, когда это произошло, он продолжил:

— Чудь — последнее племя перволюдей, что обитает в мире. Когда с юга поползла зараза, они ушли дальше, на север. Там они живут до сих пор, истребляя ледяных змеев и других гадин, что служат сёстрам Зиме и Погибели.

— Никто их не видел уже много сотен лет, — снова подал голос Мал. — Чудь давно уже осталась только в сказках.

— Для вас, — отрубил Ворон, — но я о клятве не забывал и рассылал людей, в том числе и на север. Десять лет назад один отряд вернулся с вестями… Чудь до сих пор жива, им тяжело в вечных снегах, среди северной нечисти, но они не склонились, до сих пор не присягнули холоду и мраку и до сих пор чтят богов…

— Наших богов?

— Своих, — спокойно ответил Ворон.

— А может быть, ты забыл какие у них боги?

— Я помню это лучше остальных. Когда орда чуди уходила на север, она не разбирала, кто каким богам молится, так что лики их богов я видел воочию, а гнев их до сих пор лежит шрамами на стенах крепости, которую я храню.

— И ты всё равно предлагаешь идти к ним?

— Не просто идти. Мы должны договориться с ними, поставить их на стены, чтобы их топоры и палицы били погань, во имя светлых земель.

— Ты ума лишился, — покачал головой Мал. — Ты хоть понимаешь, что предложил?

—Шанс. А других у нас и нет. Либо союз, либо медленная мучительная смерть, сдавая врагу родную землю, шаг за шагом, до тех пор, пока не останется вокруг ничего кроме Тьмы. Неужели вы этого хотите?

Ответом ему было угрюмое молчание.

— С Государем я это обсудил, и он одобрил всё, что я ему сказал, — тем временем продолжил волхв. — Я никого не принуждаю следовать за собой, знаю, что нет в нас единства, покуда враг не стоит у ворот. Потому буду действовать сам, а кто хочет, может идти или не идти.

Сказав это, он развернулся и пошёл прочь из зала совета чародеев. Твёрд, не проронивший за всё время ни слова, двинулся за ним следом. Больше не пошёл никто…

Явор знал эту историю потому, что в тот день стоял там с пылающим синим огнём посохом и больше всего боялся того, что прольётся кровь, не чёрная поганая жижа, что бьётся в жилах нечисти, а красная человечья.

Знал он так же, что Ворон и Твёрд ушли на север почти сразу после совета, забрав с собой два десятка бойцов, а вернулся Твёрд лишь с пятью человеками, и старика-волхва среди них не было.

— И что же нам делать с этими… детьми? — скрывая раздражение, поинтересовался Явор.

— А что делают с детьми? — пожал плечами Твёрд. — Воспитывать, закалять для будущих битв.

— И девок?

— И девок, — подтвердил волхв. — Ни в чём они не должны уступать молодцам.

— Что же это делается? — проворчал воин.

— Ничего нового, поленицы издревле стояли в строю, наравне с мужами.

— Поленицы…

— Не ворчи, — отмахнулся Твёрд. — Расскажи лучше, что творилось эти три года на светлой земле? Или ты носа не казал из Хорони?

— А ты не знаешь? — поморщился Явор. — Я думал, у тебя везде глаза да уши.

— Потому и оставил тебя за крепостью смотреть, что не нужен за тобой пригляд, — парировал волхв. — Рассказывай.

— Светлая земля, говоришь, — задумчиво протянул воин. — А светлая ли она уже? Князьям государь уже не указ, волхвы ради золота да власти простых людей обижают, а те, кто не обижает, похоже, умом тронулись — копаются в могилах, творят запретную волшбу, с нечистью такие мерзости деют, что в пору им в Гнилые горы переселяться…

— Всё-таки раскопали древние курганы? — догадался волхв.

— Все до единого. И никаких камней не нашли. Знаешь, что порешили?

— Что же порешили?

— Что врал Ворон, а ты ему потакал во лжи. Государю все уши о вас прожужжали, шипят будто змеюки подколодные… Много у тебя теперь врагов, и в Богораде, и во всех светлых землях.

— Змеи, говоришь? Ну, пусть шипят. Человечий голос всяко громче змеиного. Ты спросить что-то ещё хотел?

Волхв-воитель помялся и будто через силу произнёс:

— Что стало с Вороном?

Твёрд ждал этого вопроса, но остаться бесстрастным не вышло. Лицо старого волхва будто отяжелело и налилось тенью.

— Не вернётся Ворон, — произнёс он наконец.

— Его хоть сожгли?

— Не рви мне душу, Явор, не надо… Одно могу тебе сказать, мне ни за него, ни за себя, ни за тех, кто с ним остался, перед богами не стыдно.

Ответ, похоже, успокоил нынешнего хранителя Хорони.

— Хоть говоришь, что врагов в Богораде у меня много, а к государю ехать нужно, — проговорил Твёрд. — Я постараюсь обернуться быстрее, но всё же прошу тебя проследить за… нашими воспитанниками… Как друга прошу.

— Прослежу, — без всякой радости пообещал Явор. — А скажи мне, как же удалось тебе отбить у чуди целых два десятка щенков?

— Обещанием, — коротко ответил волхв и, видя непонимание, пояснил: — Они там, на севере слишком часто умирают, от всего: от холода, голода, набегов ледяной нечисти. Они отдали нам своих детей, и будут давать ещё пятьдесят лет по два десятка в год, но каждые десять лет, мы будет отпускать домой десяток воинов, чтобы они могли биться и за свою землю, а не только за нашу.

— И ты сдержишь обещание.

— Сдержу, если только проживу ещё эти десять годов.

Волхв кивнул старому товарищу и двинулся прочь с площадки.

***

Спустя двенадцать лет

Из крепости они выдвинулись два дня назад, полный десяток отроков и десятник Злобыня. Обычное дело — обойти окрестности, до которых уже не дотягивается свет, и, если обнаружится враг, отступить обратно и предупредить остальную дружину.

Не один раз уже ходили, но на этот раз всё пошло наперекосяк.

На большой отряд упырей они вышли совсем неожиданно, да ещё и ближе к закату. Честно сказать, не ожидали, что отродья будут вести себя так нагло вдали от родных Гнилых гор. Те стали лагерем всего в двух переходах от Хорони, да ещё так хорошо замаскировались, что и запах их мерзкий удалось учуять, только подойдя чуть ли не в плотную. От упырей всегда несёт дохлятиной, потому как мертвечину жрать они любят, а помыться для них то же самое, что самому себе кол в сердце вогнать.

Десяток не сплоховал. Это только кажется, что отроки огромные и неповоротливые, как медведи, на самом деле каждый из них мог двигаться среди каменных россыпей тише кошки. Не зря наставники гоняли сначала до десятого пота, а потом ещё немного. Поэтому хоть и столкнулись с меченными внезапно, но действовали быстро и слаженно.

Упыри, конечно, выставили часовых, но время было ещё светлое, а на свету зрение у них становится чуть лучше, чем у землероек, а потому надеялись они на острый нюх, но отроки подобрались с подветренной стороны и уничтожили часовых без единого звука, а вот дальше…

Самое верное средство против упырей — огонь. Ничего они больше не боятся, ни стали, ни даже серебра чистого. Можно упыря изрубить на мелкие кусочки, но пройдёт день-другой, седмица промелькнёт и поганая тварь вместо того, чтобы истлеть соберётся заново, сползутся-срастутся зловонные ошмётки, снова побежит по жилам чёрная жижа и вновь будет упырь таким же злобным и сильным, как прежде. А от огня никакое злобное чародейство не спасает выродков, и пепел только ветром разметёт по горам.

Потому и решили сжечь лагерь дотла. На этот случай у каждого на поясе болтается бутыль с маслом, но на этом удача покинула десяток. Ждан готов был поклясться, что ни один камешек не стукнул, ни один черепок не хрустнул под ногой товарищей, но упыри что-то почуяли и только лизнул огонёк стенку приземистого чёрного шатра, в котором схоронились твари, как сам шатёр полыхнул тьмой…

Больше всего это было похоже на глубоко чёрный огонь, который взметнулся вверх, образуя над головами гигантскую грибную шляпку, а заодно закрывая солнце, грозившее сжечь упырей. Обычный огонь враз погас, и земля в летний день покрылась изморозью.

— Шаман! — крикнул кто-то, и тут же в сгорбленной фигуре метнулось две стрелы, которые тут же рассыпались прахом.

Десятник соображал быстрее их — рявкнул, приводя в чувство, и тут же отскочил, уходя от иззубренной рогатины, которой ловко орудовал худощавый упырь.

Упырей оказалось не менее двух десятков. Как все поместились в небольшом шатре? Да просто всё — спать они могут и стоя, и повиснув вниз головой, да хоть слоями их укладывай. В этом они людей обходят на сто шагов вперёд.

Да только не в числе и не в умении стоя спать сила, а в воинской науке.

Отроки ударили единым махом, рассекая воющую толпу нечисти. Засверкали мечи, полилась вонючая кровь. Пусть сталь и не прикончит отродий Тьмы, зато не позволит сражаться дальше. Это отработанная тактика — рассечь упырей, не дать навалиться всем скопом, изрубить, затем добить и сжечь.

Всё бы получилось, если бы не проклятый шаман…

Посох в руке сутулого упыря вспыхнул мертвенным светом, и соплеменники шамана взвыли от боли и восторга, а Ждан выругался сквозь зубы, когда после очередного удара меч не отсёк лапу твари, а отскочил от неё, будто это был камень или кусок железа. На клинке осталась порядочная вмятина, а вот рука чудовища не то что не пострадала, она вспухала мышцами, с хрустом разрастались сухожилия, а кожа, и без того твёрдая, стала вовсе непробиваемой.

— К шаману! — заорал десятник. — Убейте шамана!

Сам он намертво сцепился с ревущим от ярости упырём. Меч вылетел из руки воина, но он не сдавался, отмахиваясь от когтей и клыков твари кинжалом, но тут даже дураку понятно, что надолго его не хватит. Наверное, упырь тоже так подумал и стал действовать ещё наглее и яростнее замахал кривым мечом, пытаясь достать воина. Это его и сгубило, действуй тварь расчётливо, скоро бы у десятника закончились силы, и он бы пропустил очередной выпад, но упырь был взбешён неожиданной живучестью человечишки и поторопился. Десятник поднырнул под очередной замах и по самую рукоять вогнал кинжал в глазницу врага. Как бы не усиливала кожу и мышцы тёмная волшба, кости у упыря остались прежними. Клинок вошёл в череп, намертво в нём застряв, а упырь без звука рухнул наземь.

Злобыня выхватил из мёртвой вражеской лапищи меч и снова кинулся в бой, но Ждан этого уже не видел, он летел вперёд к сгорбившемуся за спинами воинов шаману.

Это крестьяне сиволапые думают, что витязи в бою сходятся с нечистью, сверкая мечами и звеня кольчугами. Когда сшибаются вплотную, даже самый короткий меч становится бесполезным, в дело идут затянутые в стальные рукавицы кулаки, короткие ножи, самые гадкие и подлые пинки-цеплялки, и каблуки сапог. Но то с людьми, а у упырей ведь есть ещё клыки и когти, с которыми они управляются не хуже, чем с мечами и рогатинами.

Если бы два десятка упырей столкнулись с десятком обычных воинов, пусть и закалённых пограничными схватками, никаких шансов у людей бы не было, но отроки — это не обычные люди. Судя по наглости тварей, они ещё не слыхивали о странных, богатырского роста воспитанниках крепости Хоронь, которых лично тренировал великий воин и волхв, Явор Ставрович. И никто не собирался давать тварям опомниться, пусть они станут сильнее хоть в сто раз.

Увернуться от зазубренного клинка, перехватить руку…Кулачище в латной рукавице впечатался в оскаленную пасть упыря, хрустнуло, в стороны брызнуло вонючей кровью и осколками клыков, но упырь, казалось, не заметил увечья, зарычал яростно, облапил, впившись в открывшуюся спину удлинившимися когтями. Кольчуга не дала когтям разодрать спину в клочья, но Ждан почувствовал, как ломаются под напором железные кольца и поддоспешник начинает пропитываться кровью, взвыл и почти бездумно рванул там, где у обычных людей находятся чресла. Упырь всё же не человек и боль чувствует меньше, и сражаться способен дольше, но терпеть урон совсем без последствий всё же не способен. Противник захрипел и чуть ослабил хватку. Ждан, не дав упырю опомниться, схватил врага за голову и резко рванул, хрустнуло. Упырь обмяк и завалился набок, а отрок уже летел дальше, ревя от ярости и страха, когда чей-то меч вскользь звякал по кольчуге. Он почти добежал выгнувшегося дугой шамана, когда кто-то ловко поставил ему подножку. Ждан полетел наземь, но не врезался, не распластался беспомощно, а покатился клубком, сметая, подминая, врезаясь в тощее тело шамана головой, локтями, коленями, пятками…

Посох отлетел в сторону, свет померк, и тут же рассеялась мгла над головой, и холод отступил. Оставшиеся твари взвыли не своим голосом, от них повалил дым, кожа тут же вздулась волдырями, но сгорать заживо они и не подумали, солнце склонилось к горизонту и уже не было гибельным для меченых Тьмой.

Удивительно, но шаман не испустил дух. Он, рыча, скрёб землю руками, пускал пену, пытался добраться до посоха. Получалось откровенно плохо, похоже, Ждан сломал ему хребет, и ноги шамана совсем не слушались. Но он всё же полз упорно и неудержимо, до тех самых пор, пока на затылок ему не опустился подхваченный с земли камень.

Бой продолжался, но уже не так рьяно. Ослабленные и подавленные гибелью шамана упыри дрались хоть и яростно, но всё чаще падали на землю.

— Не дайте им утечь! — крикнул Злобыня, и тут же поплатился за невнимательность: вражеский клинок полоснул по лицу, рассёк лоб, щёку, чудом не задев глаз.

Зря кричал. Несколько упырей всё же сбежало, а чем это грозило, понимали все.

Порубили они полтора десятка тварей, но и потеряли двоих — Вихорке упырь разодрал горло клыками, а то, что осталось от Люта уже и человеком назвать сложно, видно успели навалиться всем скопом, изгрызли всего.

Раны перетянули наскоро и решили возвращаться в крепость. Упыри бы вряд ли зашли бы так далеко в одиночку. Значит, где-то стоит больший отряд и может так статься, что в нём будут не только одни кровопийцы.

Убитых товарищей сожгли отдельно, в стороне от зловонной кучи обрубков, в которые превратили тела упырей.