Амулет мертвеца

Глава 9. Хороший мертвый индеец

Опять ночной клуб. Да еще похлеще — со стриптизом и всяческим аморальным разложением. Данил покачал головой. На скромнягу «Фламинго» сей вертеп порока походил как тигр на полосатого котика. Вывеска с пальмами, розовыми силуэтами девиц и чайками переливалась неоновым грешным огнем. «Палм-бич». Зеркально-стеклянные двери с мордоворотом на входе.

Почти наголо стриженый шкаф лет тридцати в черном костюме, с красной табличкой «Охрана» на лацкане, глянул внимательно и неожиданно умно, прищурил голубой глаз, человеческий.

— Добрый вечер. Вы Данил? — низким баритоном.

— Ну я. Добрый вечер, конечно.

— Добро пожаловать. Проходите, вас ждут и проводят.

— Согласно законов гостеприимства, — согласился Данил.

— Именно. Вот и славно, — докторским каким-то тоном сказал шкаф и сам распахнул дверь.

Внутри Данила встретила симпатичная, но намеренно не слишком яркая темноволосая курносая девица в черно-белом, заученно улыбнулась и вполголоса проговорила:

— Пожалуйста, вот в этот зал, занимайте любое место, совершенно бесплатно, после программы вас пригласят. Надеюсь, понравится.

— И я надеюсь, — сказал Данил, проходя.

Полутемное просторное помещение, тонконогие круглые черные столики и мягкие стулья пунцового бархата, в середине выступает подиум с блестящим шестом, ведущий за кулисы с одной стороны. Понятненько. Точно, гнездо. Заманили, демоны. Ну и буду разлагаться.

В зале сидели несколько тихих, прилично одетых компаний, в основном женских, возраста скорее бальзаковского. Пили легкий алкоголь, коктейли и мартини.

Данил сел подальше от сцены, утонул задом в сиденье, откинулся и сделал скучающее лицо.

Гибкий как хлыст черно-белый официант в мерцающей жилетке, с прилизанной прической, принес красно-зеленый слоеный коктейль с вишенкой в конусном бокале, вкрадчиво прошелестел «За счет заведения, еще пять минут и начинаем».

Коктейль, немного ментоловый, кисло-сладкий, Данилу понравился. Легкий ветер кондиционеров обдувал лоб, приятно, чуть щекотно. Пока все пристойно. Годный притон.

Тусклые огни по стенам погасли и наступила тьма.

Из нее родилась слабая струйка звука, флейта жаловалась, всхлипывала, звала. Потом вступили барабаны, рокотом отдаленного грома за горами.

Ударил чистый алый луч, заметался, размножился, вспыхнули другие огни — золотые, охряные, оранжевые. «Праздник солнца!» — возгласил загробный голос. «Трепещите, люди, к вам с небес спускается Кукулькан, огненный пернатый змей! Владыка земли и вод, отец плодородия, муж сотни тысяч жен! Глядите и радуйтесь, люди!»

Мелодия ускорилась и одичала. На подиум одним прыжком явился… бог? Завешенный амулетами, завернутый в золотую ткань, с раскидистой золотой короной-тиарой на голове. В короне трепетали три черно-белых пера. Лицо скрывала золоченая маска в ацтекском стиле, с загнутым носом-клювом и жестокой ухмылкой широкого провала рта.

Он начал танцевать, гибко двигаясь, почти не касаясь подиума босыми ступнями — на щиколотках позванивали золотые бубенчики. Ничего подобного Данил не ожидал. Кукулькан взмахом смуглой голой руки освободился от золотого плаща, теперь он в коротких золотых штанах с кроваво-алой бахромой. Сложение безукоризненное, не бодибилдера-качка, но гимнаста-легкоатлета.

От него прямо исходила витальность, как там, пассионарий, вспомнил Данил и стало смешно — пассионарный стриптизер. Ну а что.

Двигаясь легко и хищно, огненный бог обходил ближайшие к сцене столики, извивался перед дамами, сидящими там, те закатывали глаза и нервно смеялись. Их явно прихватило всерьез.

Бог сбрасывал амулет за амулетом… вот скинул штаны, оставшись в узких золотых плавках и маске. На его смуглой груди и плечах темнели сложные узоры татуировок, правда похожих на индейские. Цвет кожи в такой какофонии света не определить, но не белый, нет.

Музыка билась все яростнее, уходила в басы, отзывалась дрожью в черепной коробке, зрелище, подумал Данил, все дичее и непристойнее, но впечатляет весьма. У него будто кости гнутся, так пластичен.

Наконец Кукулькан выбрал себе жертву — миловидную мелированную блондинку лет сорока, в коротком синем платьице. Склонился над ее стулом, приобнял ее, изобразил страстные па… бедняжка в полуобмороке-полутрансе, сейчас лишится чувств… наконец скинул маску и корону. По плечам рассыпались угольно-черные волосы, заплетенные в два хвоста до лопаток.

Индеец оглянулся на зал и встретился взглядом с Данилом. И вдруг подмигнул. Ага. Вот мы кто. Рыбак рыбака, упырь упырька

Лицо с резкими четкими чертами, брови росчерком, ястребиный, как говорится у Купера, нос. Своеобразно красив, но Данил сразу представил его над каменным алтарем, с кремневым ножом в руке над этой самой дамой, живописно оголенной. Ох, не зря она так сомлела.

Живой мертвец вскочил на столик и сделал несколько шикарных непристойных пируэтов, не задев ни одного бокала, увернулся от тянущихся жадно женских рук, запрыгнул на подиум прыжком, какого не постыдился бы Нижинский. Вот ни фига ж себе ягулярчик.

Музыка обрушилась раскатами землетрясения и умолкла. В тишине Кекулькан вскинул сжатый кулак вверх, к оранжевому прожектору-солнцу, и пал на колени. Простерся ниц. Огни снова погасли, миг спустя зажглось обычное тусклое освещение, сцена оказалась пуста. Исчезли и разбросанные по залу маска, украшения и золотой плащ.

— Вас просят пройти со мной, — тот же безукоризненный официант. Данил встал и незаметно вышел.

В артистических гримуборных он бывал, вот у приятелей музыкантов на рок-концертах, еще до знакомства с Дашей. И, в общем, представлял себе громадное зеркало с белой, нейтральной неоновой подсветкой и плакаты по стенам. Зеркало над столом с косметикой было, а вместо плакатов с забытыми группами висели индейские маски, очень похожие на настоящие, американские автомобильные номера и какие-то чудеса с перьями, вроде ловцов снов, но куда сложнее.

Бог оказался краснокожим, он успел натянуть широкие цветастые шорты, оставшись босым, на плечи накинуть кожаную курточку с серебряными украшениями на груди, она скорее подчеркивала, чем скрывала литые рельефные мускулы. Он сидел перед зеркалом в низком удобном кожаном кресле и ухмылялся. Без кровожадности, правда, но с насмешкой. Руку протягивать не стал, сказав низким, грудным баритоном:

— Я весь в гриме, извини, бро. Обойдемся без объятий. Присаживайся!

Он кивнул на низкий кожаный диван, довольно развратного вида. Интересно, поклонницы часто сюда проникают? Хотя какое его Данила, собачье дело.

— Ты Данил. И ты новенький. Добро пожаловать в закрытый клуб, в общем. Я слышал, заслуга твоей девушки?

— Да. Если бы не она.

— Ты бы гнил нормальным человеческим трупом? Ага, все там были. Ну да, натуральный краснокожий. Когда-то меня звали Мезтли Тепилцин, а еще Куетлачтли Итотия[21]- но то было так давно. Теперь в ваших бумажках я Аренк[22], для тебя Аре. Уж не Иван Васильев мне было зваться, ведь не поверят, а, Дан?

— Не поверят, — согласился Данил. — индеец Джо и есть.

Ему индеец неожиданно понравился. Все же обаятельный паршивец, не отнять. И без фанаберии. Похоже, Майя знала, к кому обратиться. Погиб в Аренке великий педагог, не иначе. Данил спросил:

— Много женского полу перекусал?

Аре закатился смехом, дернул себя за волосы.

— Так ведь сами идут, птички мои, к старому змею. Удивил я тебя? Несолидно?

— Вампир должен быть… ну, графом. Рокером. Киллером в конце концов.

— И жить нетрудовыми доходами?

— Но танцевать мужской стриптиз ну это вообще…

— Запредельно чудовищно?

Они поглядели друг на друга и прыснули.

— Спасибо, Дан. Я так не смеялся со своей смерти. Шучу, конечно. Смеялся. Ни пирамид, ни цивилизации, а я вот он, чем не повод поржать. Ни коатля, скажем так, у них со мной не вышло. Зря алтарь от крови мыли.

— Настолько давно? Не врешь?

— Нет, зачем же. Мертвые не врут. Почти. Хотя и кусаются, сам знаешь.

— То есть тебя собирались принести в жертву. — Данил как-то сразу поверил, не нынешний Ар, не просто нездешний.

— Прекраснейшего мужчину Теночиталана. Торжество роскошное, резной каменный шепетотек у статуи Тескатлипоки, жертвенник в цветах, полуголые девицы рыдают, все поют, орут молитвы и жуют пейотль. Текули, э, гвардия в перьях с резными дубинами парадным строем, торчит с утра под жарящим солнцем.

И теомам, глава жрецов, мой двоюродный дядя, между прочим, выносит обсидиановый нож на ладонях.

— И как ты спасся? Сбежал?

— Опозорившись на сто лет? Кто тебе сказал, что я спасся? Все прошло как полагалось. Я уже приготовился стать колибри и лететь в небесные кущи. Дядя все сделал как надо, почти без боли. Откуда я знал, что вместо вырезанного сердца мне засунут амулет послежизни?

— С тех пор бродишь по миру?

— С протянутой рукой, именно. В руке когда томагавк, когда Томми-ган[23], а когда и букет роз. Бурная биография. Сейчас-то мы мирные, травоядны как кролики, хорошо пиво не под запретом. Вот пиво куда лучше нашего, не соврать. Ядреней. Перегонку мы, жаль, не освоили.

— Мирные… пока зубами к стенке, — Данил вспомнил труп в прибое, — а кто тогда бомжа в море у Сукко выкинул, слегка погрызенного?

— Погоди, — Аре нахмурился и снова стал страшно похож на грозного ацтекского бога, — это когда и как? Расскажи-ка.

Данил описал неприглядную картину. Аренк покачал головой.

— Нет. Не наши. Днем, у детского лагеря, где стада отдыхающих, нет, Дани. Мы не идиоты. Не настолько идиоты, скажем. Я тебе верю, не подумай. Но тогда все паршиво, провались оно в скво[24]. Знаешь ли, надо разбираться. Встретимся завтра, часам к двенадцати я за тобой заеду. Я знаю, куда.

— Обо мне все и все уже знают, кроме меня.

— Привыкай, раз попал к древнему злу.

Но привыкнуть оказалось не так-то просто. На следующий день Данил без только было присел на лавочку у своего убогого жилища, стряхнув ладонью влагу от недавнего дождика, как детский голос рядом произнес «Ой, песец, обалдеть! Такую хочу!»

По узкой, обсаженной зеленью асфальтовой ленте проплыла темно-рубиновая «Тесла-Эс», беззвучная, чем-то напоминая мыльницу, придуманную полоумным дизайнером-абстракционистом. Стекло опустилось, и Данил узнал смуглый горбоносый профиль.

— Садись, бледнолицый, — сказал индеец.

В черно-бежевом салоне Данил невольно ощутил чужеродность своей вечной потрепанной джинсы. Тем более на Аренке ладно сидела дорогая вишневая кожанка с серебряным плетением на груди. Ладно, не ради красоты едем.

Куда, кстати, едем? Он спросил.

— Сначала надо снова делать из тебя человека. Ну, хотя бы формально.

И сменил тему. Они еще поболтали про историю, гонки и спорт, чисто мужской треп, «ламы наши возили вьюки, кавалерия из них так себе, потом, в армии Лоуренса, я, правда, ездил на верблюде, возил ручной пулемет, вот там жесть на жаре в полном смысле..» пока доехали.

Индеец завернул на знакомую, разлинованную белыми парковочными прожилками дорожку вдоль сквера. Оттуда, с затянутых сетками спортивных площадок, неслись вопли малолетних скейтеров и самокатчиков. Бойкая тут молодежь, с чем-то похожим на печаль, подумал Данил, вспомнил свой первый полет с велосипеда — огромного дедовского «Урала» черной масти.

Остановив шикарную игрушку, Аре гибким движением достал с заднего сиденья толстую папку, не иначе натуральной крокодиловой кожи с золотым замочком. Щелкнул… и протянул Данилу две бордовые книжечки. Паспорта, внутренний и заграничный. Данил открыл. На него смотрело его же фото, чуть моложе, или так казалось. Прижизненное, конечно, теперь-то он не снимался. Даниил Андреевич Рокотов. Тридцать три года, с намеком, место рождения почему-то Иркутск, где Данил в жизни не был и не собирался.

— Майя помогла, с ее связями вышло быстро. И остальное держи. Про город не морочься, если спросят — скажешь, родители переехали, когда тебе было полгода. Зато меньше риска.

В папке обнаружились еще бумаги, Данил выловил знакомую розоватую карточку. Водительские, а вот вторые, международные. Ого, все категории кроме дальнобойно-прицепных. Что любопытно, документы, включая паспорта, выглядели прилично, но не новыми. В загране даже стояли штампы из Болгарии, Польши, Грузии и наклеена желтенькая турецкая марка-виза. Годен еще три года.

— Спасибо, — сказал Данил. — А если что…

— Москит носу. Все заложено в программы, проштемпелевано и подшито. Теперь ты человек, а не как… букашка. И еще кое-что. Выходи, увидишь.

Данил привычно для горожанина не обратил внимания на стоящие рядом машины. Аре захлопнул дверь, великолепно потянулся, сам вылитый ягуар, и сдернул со стоящего рядом транспортного средства серый чехол, закинул его на руку, как тореадор.

— Владей! Это уже от меня.

Там на блестящей подножке стоял бело-хромированный мотоцикл, каких даже Данил не видел. Без выхлопной трубы. С кожаными переметными сумками, отороченными замшевой бахромой и украшенными маленькими серебряными ягуарчиками и черепами. Скромно и малозаметно, как сам Аренк. Интересно, шпионом он был? Наверняка играл жиголо или киноактера… а может, и не играл, работал под прикрытием.

— Не люблю вони и шума, — скривил губы индеец. — Заряжаешь от розетки, часа четыре, и кати. Только вот, хоть тебе и не нужен теперь… — он открыл передний багажник «Теслы», достал пару шлемов. Очень знакомых. Черный с золотым драконом и белый с черно-серебряной пантерой. Сначала Данил взял черный, совсем новый, дорогущий «интеграл» с отделкой внутри из замши и бархата. Рисунок точно такой, как на том, который так его и не спас. Он подошел к новой игрушке на батарейках. Повесил шлем на руль, привычно. Примерять не стал, конечно, сядет как влитой. Прочитал в черных кругляшах на том, что тут заменяло бензобак, буквы zero.

Аренк подал ему белый шлем. Тоже знакомый и даже не совсем новый. Данил ощутил странное, словно сжалось молчащее сердце, когда вытащил из-под его ремешка длинный, почти белый волос. Пара твоих светлых волос.

Друг-мертвец не дал ему времени распускаться, хлопнул по плечу, показал черно-белый округлый брелок. Электробайк мурлыкнул и зажег бело-голубое табло на месте щитка приборов.

— Тут рядом, у музея «Горгиппия», помнишь?

Одноэтажные здания музея и ограду вокруг раскопанных остатков жилищ античной Горгиппии в Анапе знали все. Прямо на набережной большой бухты.

Аре продолжал:

— Стихоплеты выступают, главное, их снимает местное тэвэ. И кое-кто из твоих старых друзей. Слетай, похвастайся, я настаиваю. К шести вечера жду в пабе «Морской змей» на Пушкина. Познакомлю кое с кем. Есть дело.

«Зеро» (прозвища пока не придумалось, вот Зорро… ага, Зорька, корова белая одна, а может, и не надо другого. Можно будет наклеить силуэт истребителя) Данил оставил за музеем, шлемы в глубоких сумах не бросались в глаза. Он успел оценить плавность и беззвучность хода, лишь легкое посвистывание, отличную работу подвески, дикую удельную мощность и баланс, его опытный байкер оценивает собственной задницей. Как там говорил великий Ники Лауда, еще с шевелюрой и обеими ушами, в кино?«У меня гениально чувствительная задница».

На набережной, перед воротами музея, собралась небольшая толпа, в основном дамская. В середине стояли большие черные колонки, и подобие сцены с микрофоном. Со сцены витийствовал крепкий человек средних лет с залысинами и темной бородкой, рубил рукой воздух, читая что-то про море и негров на песке. Данил честно почитал себя профаном в любой поэзии кроме рок-песен, но заслушался, стихи, вроде бы житейские и ясные, содержали изрядно иронии, словно неожиданную горошину перца в пельмене.

Дашу с микрофоном он уже увидел. В новом, светлом брючном костюмчике, с распущенными золотыми волосами и в широкополой белой шляпе — сказочно хороша. «Если бы у меня билось сердце…» — подумал он.

Ага, вот она о чем-то заговорила с перченым поэтом, поднесла ему словно кубок микрофон, оглянулась… заметила. Подняла руку. Которая сосем недавно касалась крышки его гроба. Кой дьявол, почему он до сих пор хоть кольца ей не подарил?

Зомбак бессердечный.

Даша подошла, как только смогла освободиться. Данька стоял немного хмурый, загруженный. Но улыбнулся ей как раньше. Почти как раньше.

Может, он и отдаляется от нее. Свои дела, новые знакомые…упыри. Вампиресса эта сказочная. Боги, боги мои… она ощутила влагу на ресницах, ничего, с моря как раз подул теплый зефир. Какая все это дичайшая дичь, гиль и чушь, когда вот он, стоит и смотрит, живой невероятно, немыслимо, но живой всему назло, и совсем настоящий.

Было неуместно целоваться на людях, на работе, проклятье, но Данька понял все, бережно взял ее руку и коснулся пальцев всегда прохладными губами. Как напоминание. Ваши пальцы пахнут ладаном, черт возьми.

При виде ДРУГОГО мотоцикла, совсем на прежний не похожего (в памяти мелькнуло непонятное слово «тотал», где же его слышала) — она все же вздрогнула. Данил, сверхчувствительный ныне вообще, а уж на нее просто сейсмограф, снова все понял правильно.

— Даш, солнце, транспорт мне очень даже пригодится. К тому же подарок. Главное, ты пойми и поверь — ТЕПЕРЬ это безопасно на сто процентов. Даже на сто пятьдесят. До меня проверяли. Один из… наших стал гонщиком, формула, элита, попадал в жуткие аварии пару раз, понятно, все думали на несгораемый костюм и ремни, на самом деле такой огонь и удары наши тела не убьют, да и некуда уже. И оторванные части со временем отрастают. Как у ящерок. Ну неубиваемые мы.

— Да, пока твой талисман при тебе.

— Это твой талисман, если уж до кучи. У меня — жизнь взаймы.

Она ткнулась ему в подбородок макушкой. Может, правда пора перестать бояться, в самой глубине души? Но как оттуда вычистить черные обломки на сером асфальте и тучи над кладбищем, и стук из синего гроба?

— Дань, я не спорю, — шепнула она, — ты ведь знаешь, я без тебя ну… нет, ты даже можешь от меня уйти, от простой смертной идиотки, только чтоб я знала, что ты есть. С бессмертной какой красой, но есть на свете.

— Курочка-дурочка наседка, — сказал он, — никуда я теперь не денусь. Не надейся. Ночью окно не запирай, но прикрой, а то простынешь, ветра поднимаются осенние.

Он помолчал, гладя ее волосы. Никто на них не смотрел, никто не видел его вишневого страшного взгляда.

— Даш, а ты подумай теперь, эгоистка, каково мне. Помнишь волшебника? Я, на свою беду, бессмертен. А с тобой в любую минуту…

— Сделаешь меня вампиркой, я же согласилась.

— Тьфу на тебя.

Второй шлем он ей показывать не стал.