Амулет мертвеца

Глава 37. Мир бездонный

— И мы видим, как отдают концы и сейчас включат моторы. Счастливого плавания! — «накаркаешь», но текст есть текст, на сей раз не она сочиняла. Даша смахнула волосы с лица и кивнула оператору. Закончили, мол, табань камеру. Тот показал большой палец. Непонятно, то ли ролику, то ли ей лично.

Данил, и Ольгер, и Сайха (двое в привычной джинсе, она, как всегда, шикарная, в облегающих брючках и крокодиловой куртке, волосы заплетены в косу), все уже взошли на борт. И делегации из смуглых и совсем темных ребят в новеньких костюмах, при галстуках. И еще много небедного народу. Тепло почти по-летнему, но до настоящей жары еще далеко. Солнце катилось к зениту, легкие облачка, кусочки полярного меха, только чтобы украсить голубизну.

«И почему нельзя размазать такую погоду по году тонким слоем? Вместо то холодрыга, то жара…Питер, конечно, куда как хлеще, но тут город-курорт же»

Над пирсом репродукторы играли «Море, море, мир бездонный», Антонов и его «Аракс», музыка на все времена. Отец когда-то записывал на древний кассетный магнитофон… нет, в далеком дому все в порядке, хоть Даша и отрезанный ломоть. Интересно, а они что бы сказали Данилу? Упали бы в обморок? В церковь побежали?

Глухо загудели моторы по тысяче с лишком лошадиных сил. Обтекаемый, бело-синий корабль с наклонными литерами «Орион-2» на борту, рядом с линией тонированных окон. Зализанная ходовая рубка, за наклонным флагштоком на корме полощется новенький триколор. Сейчас он наберет ход и раскинет крылья, выпрыгывая из воды. А Даша останется провожать этих непутевых. Вечная бабья судьба: ждать и надеяться?

Она набрала Данила. Ответил сразу, его крохотный наушник смотрелся обычным блютуз аксессуаром, но содержал более замороченную начинку. Вадимово чудо.

— Привет, стихийное бедствие. Что как?

— Дань, подключи ребят.

— Мы слушаем, подруга, — мелодичный даже так голос Сайхи.

— На борту что-то есть. Или кто-то. Как… я не знаю, лучше описать, пара острых камешков в ботинке. Я их не зрением ощущаю. Даже не могу толком сказать, два или три… И еще, даже если показалось. Кто-то смотрел со стороны моря. Кто-то с холодным и злым таким вниманием. Пожалуй, всё. Приметы я, конечно, не скажу. Прости, Дань, я дико тупая.

— Мы все тупоконечники почище тебя, — Ольгер, ухмыляется, морской змей, — такие вещи умеют только живые, чтобы ты понимала. Принято.

— Солнышко, не переживай, ты умница. Удачи. — Сайха.

— Спасибо, ведьма, и пока, — Данил.

— Пока. Семь футов.

Отключился.

«Под жопой».

Ей хотелось швырнуть телефоном вслед кораблю. Как провожают пароходы, ага.

«Орион» уже отчалил, уходил все дальше, показав покатую застекленную корму. Музыка стихла, как нарочно. Раскатился пронзительный гудок, оборвался. Здоровенное судно ускорилось, подняло острый нос, вот полезли из воды борта, снизу выкрашенные зеленым, показались обтекаемые стойки крыльев посередине и в корме… зашумело сильнее и корабль рванул вперед, почти свободный от водной стихии, полетел на цыпочках, раскинул полосы пены по сине-зеленой воде. На берегу заиграло «Капитан, капитан, улыбнитесь…»

Зимние уроки Карины и консультации Бродяги не пропали даром, кое-чему она научилась. Супергел. Не читать мысли, куда там, но чуять эмоции… и отличать явный непорядок среди людей. Ну да, как торчащую шляпку гвоздя на ощупь. Не спутаешь. Теперь они с Данилом оба нечистая сила. Ощущения странные, но не сказать чтоб совсем неприятные. По законам жанра она должна быть избранной, кого надо, всех победить и спасти. Чего ж в груди-то так противно сосет?

В небе показалась темно-красная точка, со слабым стрекотом ушла за кораблем. Ну хотя бы эти при деле, как обещали. Вот кому все дается легко и просто.

Потом Даша вспомнила переломанные красные крылья и устыдилась.

Кто там, подводники говорят «крайний»? У кого корабли на дно уходят. Крайний раз Данил путешествовал по воде еще в Питере. И еще вполне обычным человеком. Без Даши, на семейной прогулке. Как-то не пришлось подниматься с тех пор на корабль, да и нужды не было. Ладно, кораблик, покатаемся, с борта на борт поваляемся. Мы вышли в открытое море, стало быть. В нос лез запах свежей краски и пластиковой обивки сидений, не беда, притерпимся.

Под мышкой, в удобной кобуре, лежал Дашин Вальтер с серебряными пулями. Она настояла. Данил вспомнил, как пристреливали его в полях, пустые бутылки разлетались стеклянными брызгами, банки прыгали от попаданий, тогда обычных пуль. Даша раскраснелась и победно считала «раз и два и три…», а потом показала ему язык: всего на три промаха хуже. Данил не стал говорить, что раз пять выстрелил мимо.

Пройти через досмотр было легко, как и пообещал Вадим. Их пропустили мимо рамки, чуть не под руки.

Внутри «Орион» скорее напоминал самолет. Серый пластик отделки стен. Ряды темно-синих кресел с высокими спинками, длинные осветительные плафоны, закрытые багажные полки, синяя ковровая дорожка с геометрическим узором посередине. У задней стены салона расположилась барная стойка, пустая и без хозяина. Под креслом обнаружился ярко-оранжевый спасжилет, намекающий: все в порядке, пассажир. За тонированными стеклами, приглушающими дневной свет, неслась морская гладь. Звук почти не давил на уши, даже Данилов слух вполне комфортно адаптировался к гулу с кормы. Две тысячи с лишним лошадей, тридцать пять узлов[103], дорогая и бодрая игрушка, набитая электроникой. Купи мне такую, мама, на день рождения, я буду пускать ее в ванне.

Он прошел в корму и заглянул в кормовой салон, места гораздо меньше, пока никого, назад за наклонными стеклами уносится белопеный след, и где-то там ждет Даша… хотя с причала они уехали уже. Сюжет клепать. Селедки микрофона.

Он вернулся в главный салон. Делегаты, в основном молодые смуглые парни, несколько девушек, от праздной публики отличить легко, похожие костюмы, галстуки, даже улыбки. Устроились ближе к середине. Все прочие, явно небедный народ, откровенно выставляющих себя напоказ мало, давно не принято, но уровень доходов Данил научился определять еще в школе. Он прошел до своего кресла, нет, никого странного. Мимо друзей: Ольгер и Сайха о чем-то мило беседуют, идеальная пара. Скажем, музыкант и его красотка-импрессарио… или наоборот.

Иностранцы весело чирикали на каком-то кромешном языке, не английском. Ожила пара экранов под потолком, в носу и посередине, как в туристических автобусах, где Данил провел когда-то немало часов. Женский голос проворковал.

— Дамы и господа, по левому борту Цемесская бухта, на ее берегу раскинулся Новороссийск, крупнейший промышленный… Ледиз энд джентльменз…

Данил отключил восприятие телеболтовни и вгляделся в пассажиров. Нет, ничего. Кто они будут? Обмороченные зомби или зомби, поднятые из могил? Кондиционированный воздух, прохладный фильтрованный поток с носа в корму, щекотал в ноздрях, отбивал обоняние, но и без того в какофонии разнополого пота, гормонов, парфюма, нечистого гнилого дыхания он так не разберется. Не ходить же обнюхивать каждого, а не гнилое ли у тебя нутро, гражданин?

Туалеты в межсалонном коридоре, и дверца наверх, в рубку. «Посторонним вэ вэ». Если кто-то захочет проскочить, сам придет. Данил надеялся, что хотя бы экипаж вполне нормальный, должны же их проверять перед рейсом. Или так же как Данила, пустили, помахав ручкой? Какой тут экипаж? Три человека? Четыре?

Кормить и поить по пути не будут, оно и к лучшему, шастай здесь еще и стюардессы, вовсе труба.

Скоро Геленджик, остановка, мелководная бухта с пологими берегами для кораблекрушений совсем не подходит. Есть пирсы, выходящие в море… вряд ли снесенный пирс устроит кукловодов, хило, и спасателей вокруг полно…

Данил подумал, сейчас бы дыхательную гимнастику, сел в кресло свободного ряда, их ближе к корме хватало. Средне мягко, но удобно. В прошлой жизни идеально бы для дремоты. Поглядел в тонированное окно… и сморгнул. Потом заморгал часто, хоть видел отлично. Среди серо-зеленых бегущих волн параллельным курсом справа, со стороны открытого моря, поднялся треугольный темно-серый плавник, если глазомер не врал, а с чего бы, то размером с парус виндсерфа. Ушел в воду. Дьявол, из живых никто не заметил, слишком быстро.

— Оле, Сайха, птичка… — шорох в ухе, живой бы не различил, а ведь у нас есть фора, подумал Данил, мы хотя бы самолечимся… — По правому борту плывет какая-то пакость. Здоровая, плавник (ну да, а почему нет, вымерший кошак на арене уже выступал) вроде акульего. Очень здоровая, народ. Тут такие не водятся.

— Сколь, ихтиолог… — Оле.

— Пока глазами не видим, ика ноль, но какое-то возмущение воды там точно есть. Доведем вас, посмотрим, — Майя.

Геленджик. Две линии канаток в гору почти скрыты легким туманом, где-то там спит послеобеденным сном зверье «Сафари-парка». Кремовые, серые, желтоватые дома и темно-зеленые заросли по берегу. А вон там должна быть статуя Белой невесты, левее парка развлечений, он тут вывален прямо на набережную. Нет, не в этот раз, беспечный милый город. Отдыхай спокойно.

Корабль сбросил скорость и плавно, не колыхнувшись, подошел к причалу. Никто не вышел, зашли несколько человек, Данил пригляделся, прислушался и принюхался, но кроме дорогого парфюма у женщин и пота у всех скопом ничегошеньки страшного не учуял. Дышат, пахнут пивом и плохо прожаренным мясом.

Не те.

Смотался в корму, спугнул там обнимавшуюся парочку, совершенно живую, больше никто не сел. Хорошо, отсюда опасаться нечего.

Снова загудели моторы, глухо, пока вполсилы, качнуло, полумесяцы берегов бухты двинулись назад, последней глаз зацепил красно-белую башенку маяка. Море слегка морщило, но «Орион» уже встал на крыло и качки не ощутил. Хорошая машина, правда хорошая. Жалко если загубим.

Где, где, где… память у мертвецов отличная, Данил мог поручиться, хотя не беспредельная. Мы идем к Сочи, там конечная, нет, ждать столько, с риском что не успеют развернуться вовсю, они… она, оно… не будут. И тогда он понял. И даже успел поздравить себя, а память-то правда не подвела. Вспомнил как раз за минуту до того как снова осветились экраны и невидимка произнесла:

— По левому борту через десяток минут вы можете полюбоваться уникальным природным памятником, скала Парус, далеко выходящая за береговую линию. Высота скалы…

На экране скала-плита с многоэтажный дом, и правда напоминавшая косой парус, даже с дыркой внизу, поворачивалась в синей-синей воде. Лезвие, поставленное перпендикулярно каменному берегу.

Глубина у выступающей в море части один и восемь десятых метра. Осадка «Ориона» в надводном режиме один и семь. На кой бес и откуда в холодном Даниловом мозгу остались эти сведения, он не мог сказать, но прятались же где-то. Пройдет, впритирку, но пройдет.

Почти семьдесят в час. Скала разрежет корпус вдоль, как бритвенно острый нож режет огурец. Полна горница людей, что оно такое? Что от них останется?

Фарш. Если будет пожар, то жареный.

— Оле, я думаю, она хочет распороть нас о Парус.

— Trollets kuk! Время…

— Минуты две, и они сей…

Он не успел договорить.

Хриплый голос каркнул, легко заглушая гул.

— Сидеть смирно, у нас бомба!

«Идиотия», подумал Данил.

Старушка, экий одуванчик, в сером палитишке и вязаном сиреневом берете, в круглых очках с двойными стеклами, почти питерская древность, стояла в проходе. Рядом с ней внук, кто еще, белокурый мальчик лет восьми с лицом рекламного ребенка, а под красно-белой расстегнутой курткой, на белой рубашке — пластиковые бутылки, примотанные скотчем, в переплетениях синих и красных проводов. Персонажи тупого анекдота, что ли.

Но глянув им в бледные лица обострившимся взором, Данил увидел знакомые кроваво-багряные глаза. Вот значит как.

Кто-то ахнул, кто-то выругался, примолкли иностранцы, непонимающе вертя головами, им, наверняка, все казалось представлением, шоу-программой.

Они стояли удобно, как раз между Данилом и Ольгером с подругой. Данил медленно поднялся. Голоса стихли.

— Поворачиваем в Турцию! — крикнула старуха. — Быстро, кто-нибудь, в рубку, скажешь дебилам, корыто захвачено!

Все отдавало дрянным балаганом. Однако какие шутки… Данил даже прикинул, сможет ли кораблик добраться до Стамбула, тьфу ты…

Кто-то истерически прыснул.

— Малыша я беру на себя, — шепнул голос Сайхи в ухе.

— Я пойду, скажу! — отозвался высокий белобрысый парень в широкой голубой куртке, в кресле почти у барной стойки, — Не взрывайте! Я сейчас!

Он поднялся и шагнул назад, в проем коридора, к проходу в рубку с табличкой «Посторонним в», дернул ручку, овальная дверца открылась.

И только тогда, тупо глядя на его грязные лаковые ботинки, на черные отглаженные брюки со стрелками, Данил понял.

Вот же идиотина.

— Оле, старуха моя, Сайха, тебе бомба, а ты за ним, он тоже!

— О skit! — Ольгер бешеным медведем прыгнул назад, в корму, но бывший парень уже скрылся.

Одновременно, не опоздав и на секунду:

Сайха быстрее пантеры, едва замеченная даже Даниловым взглядом, метнулась к мальчику и красивыми белыми руками обхватила его белокурую голову. Одним округлым движением свернула шейку, оторвала голову вовсе и кинула в нос, к наклонным окнам. Вместо крови из остатка шеи плеснуло черной жижей и завоняло мертвечиной, безголовое тельце качнулось и рухнуло бы, не подхвати его Сайха. Идеальная хищница.

Данилов пистолет бухнул трижды, две серебряные экспансивные пули превратили голову мертвой старухи в ошметки гнилой плоти и костей, третья вскрыла грудную клетку, и так молчащее сердце стало зеленоватой слизью — Данил перестарался.

Ольгер распахнул куртку, нашаривая свое, особое оружие, когда ступил на удобный обрезиненный трап вверх, в рубку. Дверь со сломанным замком бухнула за спиной.

На трапе, загораживая проход, стояла девчонка в черной широкой куртке. Темноволосая и темноглазая. Знакомая по снимкам. Ольгер остановил движение, не выхватив невеликий топор с посеребренным лезвием. Он в стесненных условиях не любил огнестрельной снасти.

— Красавец, — сказала девчонка, опасная, как взведенная торпеда, низким, не слишком девичьим голосом, — узнаю. Вы-то ничем не рискуете. Я вас не трону. Зачем спасать выродков? Плесень эту с вонючими пастями и мыслями? Берите власть, берите их кровь и мясо, я помогу. Хаос кончится, а вы останетесь на вершине пирамиды. Пищевой цепочки, как должно. Включи уже мозги.

Ольгеру показалось, голос звучит неуверенно.

— Да знаешь, — сказал он, сжимая кулак перед ее худым личиком, — жалко кнарр, хорошая посудина. И хватит с меня горящих кораблей. Уходи.

— Как хочешь. Другой раз, последний, встречу иначе.

И она пропала, миг и нет.

В рубке у пары кожаных кресел, под пультами с разноцветными экранами, свернулись три мужские фигуры в белых рубашках с погончиками, живые или нет, неясно. А у рулевого колеса перед левым креслом стоял белобрысый парень. Куртку он скинул, на спине черный дешевый пижак расходился пополам, так что в разрез выглядывала сероватая нечистая рубашка. Откуда ж тебя подняли, убогий?

Он обернулся, скаля белые зубы, щелкнул каким-то рычажком и прибавил ход спаренными рукоятками на приборной доске посередине, между креслами.

Ольгер видел: впереди, перед скалистым берегом, в волнах растет плоское каменное лезвие, и нос направлен прямо на него.

Мертвец шутовски поклонился и кинулся на мертвеца.

Но свистнул топор, почти перерубив ему шею.

Зпиликал сигнал, взволнованный женский голос взывал «Опасно, близкий берег, опасно, близкий берег!» А то мы не видим.

Тело с полуотрубленной головой, упавшей на грудь на ремне плоти, раскинуло руки, Ясно, он и не собирался драться, схватить, задержать на пару секунд, хватит.

До скалы полсотни метров, Loki ' s röv!

Рассердил берсерка, падаль.

Ольгер врезал трупу топором по бедру, привычным приемом, подрубил ногу и пинком отбросил в сторону. Убрать газ… рукоятки двинулись назад, но скрость не падала, не успеть…

Ольгер вспомнил троллев «Титаник», крутанул штурвал вправо. Нос качнулся туда, и «Орион» налетел на скалу.

С визгом каменный меч срезал левое подводное крыло, вспорол скулу корабля, тот свернул вдоль берега, ухнул носом на камни и под дикий скрежет, распарывая брюхо, пополз по границе воды и суши, сломал о скалу и хвостовое крыло. Остановился, завалившись влево, на искалеченный борт. Прибой хлынул в пробоины, и где-то внутри заверещал пожарный сигнал.

Ольгера бросило на руль, хрустнули, ломаясь, ребра… не впервой, залечим. Палубу перекосило. Берсерк развернулся — из-под пульта, дергаясь и пачкая ковролин черной гнилью, полз мертвец. Парой ударов топором Ольгер превратил его в шевелящуюся груду тухлой плоти. Кто-то застонал снизу, в команде есть живые, добро. Его обоняния коснулся знакомый запах: снизу тянуло дымом.

В салоне творился бедлам. Сайха сгруппировалась как кошка, но Данила приложило о кресла, впечатало виском в подлокотник, пожалуй, живым он в живых не остался бы. Все сильнее пахло синтетическим дымом, по перекошенному полу ползли окровавленные люди, где-то рыдали, женщина повторля «о Божа, о Боже», кто-то в голос ругался черными словами.

Данила выручила давняя, детская еще привычка. В любом транспорте он прежде всего разглядывал яркие, красивые аварийные картинки и схемы эвакуации. Даже смерть и воскрешение не стерли ту манеру. Он поднялся, ноги передали перекошенность палубы, голова отозвалась не болью, скорее ощущениями неладного. Минута показалась очень долгой, но неудобства прошли, а зрение обострилось, его амулет все еще работал, хвала адской магии.

— Сайха, я к аварийному трапу, помоги их направить, долбонавтов, пока не затоптали.

В густеющем дыму он перебирался через тела, кого-то пришлось отталкивать, почти уткнулся коленом в темнокожего паренька в сером костюмчике, распластанного через проход в темно-бордовой луже, и без признаков жизни. Вот и выход.

Рвануть по трафаретной стрелке вертикальную рукоять вроде самолетной, откинуть тяжелую выгнутую дверь. Так, красная ручка, «надувной трап нагрузка 200 кг», дергаем, но аккуратно, силища мертвеца тут все погубит. Хорошо, плоты не понадобились, ох и был бы с ними карамболь.

— Сайха где?

Ольгер. Цел, курилка.

— Да в порядке, помогает выгнать это стадо.

— Я всё. Он готов, но сам видишь… успел.

Оранжевый трап языком чудовища развернулся в воздухе и упал на мокрые камни, шипя и раздуваясь.

— Принимай их внизу, троллев сын. Сайха, ты там как?

— Строю их в колонну. Шевелитесь, а то тут снова будет погребальный костер.

— Погоди, — Ольгер почти смутился, — вытащу команду сверху. Они ж не виноваты, крысята.

Умница Сайха не только строила очумевших, но и как-то заставила их тащить с собой тела, может, кого и зря уже, разберемся после. Серьезно раненых или погибших было человек десять, кресла уберегли, бедолаг волокли не то чтоб нежно, но без паники, еще десятка два ковыляли с ранениями и ушибами, удар вышел жестокий.

Данил чуть не за шкирки вытаскивал окровавленных, стонущих или молчащих людей, не разбирая пола и возраста, почти швырял на трап, не миндальничая.

А в корме уже валил в небо черный густой дым и потрескивало.

Ольгер передал на трап двоих моряков, третий, шатаясь, спустился сам, а теперь старый пират рычал и размахивал топором внизу, спрыгнул с высоты третьего этажа сам, не без изящества, даже на ногах устоял. Сгонял пострадавших, впрям похожих на стадо, подальше вдоль прибоя. Там берег становился круче, море захлестывало камни, пенилось у колен людей, а о том чтоб забраться вверх на скалы и речи не шло.

Данил пропустил Сайху, поймал взглядом ее одобрительную улыбку.

Заглянул в задымленный уже салон. Тьфу, вонища. Никого Кинул зад на натянутую резиновую ткань и поехал, как в детстве с горки. Хейяааа…

Он шел последним, и увидел чудо-юдо ближе всех.

Громадное, с катер, серо-беловатое тело вылетело из воды рядом с ушедшим в прибой носом, чадящим задранной кормой бывшим «Орионом». Не уберегли, прости, кораблик.

Рухнуло, поднимая двухметровую волну. Кого-то из пассажиров сшибло и покатило, потянуло в море, прямо рыбине на обед. Или пришло время ужина? Часы Данил потерял, в суете лопнул ремешок. Данил пощупал пустое запястье, подумал неуместно, будет ли третий «Орион» и встретил взгляд кроваво-черного глаза. Маленького на такой морде, но чуть не с его голову.

Мегалодон, вымершая акула, кошмар додревних вод, убийца китов и ихтиозавров. Экс-Серафима подстраховалась, неплохо придумано.

Кто-то из пассажиров заорал, завизжали женщины.

Рыбина развернулссь на хвосте, изящный пируэт балерины смерти. Показала распахнутые челюсти, острейшие живые пилы с треугольными зубьями. У нее были неплохие шансы набить пустовавшее вечность брюхо, Ольгер вытащил из моря упавших, но еще пара таких мегаплюхов, и захлестнет остальных.

— Командуйте им пригнуться, идиоты!

Стрекот от берега Данил услышал только теперь. «В крематорий меня, глухаря».

— Пригнуться, всем пригнуться! — заорал Данил, за ним эхом повторили Сайха и Ольгер. Люди плохо соображали («не виню», мелькнуло в мыслях Данила), но подчинялись автоматически, словно утята. Теперь они опускались на колени на мокрую гальку.

Вертолет прошел от мертвого «Ориона» низко-низко, над самым каменным гребнем бергового откоса, блеснул блистером кабины, опустил нос и ударил крупнокалиберными пулями. Очереди прошли над склоненными головами аккуратно и точно.

Жесткая шкура твари не помогла, два ряда дыр открылись вдоль туловища, под высоким треугольным плавником. Мегалодон отвернул, задрал острую морду, словно запоминая, потом показал сабельно изогнутый хвостовой плавник, ушел в глубину, не дожидаясь ракет. Тупой дохлая рыба точно не была.

Данил облизнул губы: горько-соленые.

Темно-красный «Хьюз» покачал винтом, ушел в сторону, а на его место, дробно рокоча двойными винтами, явился сине-бело-оранжевый спасательный «Камов» с эмблемой МЧС. Люди сошли с тормозов.

Теперь мертвецам можно было оставить их в покое.