Амулет мертвеца

Глава 30. И в огне почти не горим

Утром Данилу позвонил отец.

Кажется, что такого, если в обычной жизни. Мешает иногда. Данил вспомнил, как юным байкером сбрасывал родительские звонки. Первый мотоцикл, ушатанная Хонда, с первого взрослого заработка… а устроил в ту контору его папа.

О да, потом, когда родители умирают, люди раскаиваются и страдают. Это порядочно и благородно, страдать и винить себя за несказанное, неуслышанное, не-не-не.

Что делать, когда умираешь ты, вот ведь вопрос.

А на слова «вот я помру, как-то ты будешь?» внучка ответила бабушке «вот тогда я покручу твою швейную машинку!»

Главное, отец поверил. Он всегда был куда прагматичнее мамы, Данил не помнил, чтобы отец молился, ходил в церковь или что-то вроде, и всегда считал того атеистом. Впрочем, они как-то не беседовали на мистические темы, мама, та еще пыталась привить сыну следы духовности. Недолго, правда.

Но уж точно Данилу в голову не приходило молиться Сатане за свое превращение. Он вообще сомневался в существовании Князя мира сего. Очень уж образ хоть Демона, хоть Воланда, а хоть бы Мефистофеля не вязался с совращением на матерные частушки пенсионерки восьмидесяти семи лет из поселка Хреновка, Ростовской области. Дашка вот никаких черных месс не служила, и голой на шабашах не отплясывала. Хотя, конечно, в черные королевы ради него — пошла бы. А он ради нее тем паче.

Говорили недолго, но звучал отец бодро, в обморок не рухнул и рыдать не стал. Поспрашивал — как оно Данилу теперь, вполне законный интерес, Данил постарался ответить успокоительно, не особо углубляясь. И еще раз попросил молчать со всеми кроме мамы — отец обещал, в нем Данил не сомневался. Похоже, папа увидел научное, а не мистическое чудо. Да и ладно бы.

Потом позвонил Аренк. Не тюленился, четко и полно расписал вчерашние подвиги.

Заревого страховали, чему Данил не удивился, и тем паче не рассердился. Мужчина и женщина, в белом «Солярисе»-седане прежнего поколения. Идеальный вариант, скучнее машину найти трудно, вдобавок такси в Анапе белые, примагнитил на крышу «гребешок» и пользуйся автобусными полосами, внимания не обратит никто.

Номера краснокожий следопыт записал, но Данил не сомневался — без толку, поддельные. Фото парочки сделал тоже, качество за тонированными стеклами вышло такое себе, но Данил запомнил немного горбоносый профиль женщины, ее светлые прямые волосы и тяжелый подбородок нестарого мужика. Парик? Надо будет Даше показать, вдруг видела уже.

— Тебя не засекли?

— Обижаешь, бледнолицый брат мой, я тень, мотылек, облачко.

— Ты тучка, а вовсе не медведь, я понял. Медведю звонил?

— Уже. Он заберет тебя на Крестьянской, против Али-Бабы. На «Акценте» в одиннадцать. Ваш холодноголовый друг все подготовил.

«Жаркое из трупиков», подумал Данил, «ну почему не оранжевые девицы из дальнего космоса, или хоть кенгурушки смешные из параллельного мира, почему снова покойники, или раз уж сами вурдалаки, распишитесь?»

Небеса, конечно, не ответили. Ему ли жаловаться.

«Акцент» благородного мышиного цвета подобрал его точно в срок. «Точность — вежливость головореза», подумал Данил, усаживаясь. Ольгер, в самой затрапезной из своей джинсы, вырулил на улицу Шевченко, добавил газ.

— Привет от Даши, — сказал Данил.

— И ей привет от Сайхи. Мы с ирокезом за ночь перекопали сети, он меня своим Кроули достал уже до печени.

— Так сильно заузило? — сам Данил слегка устыдился, он-то провел ночь с подругой. Ну, они куда больше знают, им и карты… — сказал он внутреннему голосу.

— Сэкка не отзываются. Мы хотели поговорить. То ли не слышат, слиняли куда-то. Открой бардачок.

Данил повиновался. За потертой дверцей дешевого серого пластика увидел отделанный вишневым бархатом отсек, где в удобном зажиме лежал тупоносый синеватый «Зиг-Зауэр». И пара яйцевидных зеленых гранат в углублениях, словно для дорогих фруктов.

— Ага, — сказал Данил, — вот прямо так?

— Откуда я знаю теперь, как, — отозвался викинг в бороду, — тебе тоже надо будет. Я добуду, документы Майя сделает, уже на мази. Будешь замохраной ОО Иглобрюх. Или Катран, банальнее названия не придумаю.

— ОО как два нуля, — сказал Данил и закрыл бардачок. — Может, для Даши чего посерьезнее тазера?

— Посмотрим. Кажется, дождь собирается, как раз под настроение. Как и положено, все гадости случаются пока ползет троллев совейн. Самайн, не делай лицо недоуменного барана. Вон наши ворота.

«Погода шепчет — налей да выпей», вспомнил Данил присловье покойной бабушки. Но не сейчас.

Они вкатили на территорию горбольницы, шлагбаум вскинулся сразу, видно, их номера отметили кто надо.

Морг размещался отдельно, одноэтажное здание унылого силикатного кирпича, ничем не примечательное, кроме стоящей во фрунт у невысокого крыльца пунцовой крышки гроба. Ну, это к нам не относится, подумал Данил, из этого кокона мы уже вылупились. А если вдуматься, глупо.

Труп вещь бессмысленная. Покойного в нем, в сущности, уже нет. Толку никакого. Портит воздух и дамские нервы. Уложите в коробку из копеечного вторичного гофрокартона, да свезите в крематорий. В печку его.

Рюшки, кисти, финтифлюшки какие-то… не домовина: пряник с тухлой начинкой. Тудыть их в качель, этих похоронщиков. Чистые гиены глазета.

Данил не ожидал увидеть Заревого в зеленоватом халате и шапочке, да с маской на лице. Не сразу и узнал. Тот изобразил на секунду дружеские объятия, но руки в зеленой одноразовой перчатке не подал.

— Прошу за мной. Они отдельно.

— Лично вскрывал, некрофил? — спросил вежливый Оле.

— Да куда там, в лаптях по паркету. Пару раз разделывать по Шору приходилось, и то на подхвате. Лучшие кого смогли найти эксперты, из Краснодара везли. Хотя и местные тут вполне.

Они прошли пару помещений, чекист (не без злорадства Данил решил так его мысленно звать) открыл толстую герметичную дверь, оттуда пыхнуло холодом и острой формалиново-гнилостной вонью.

«Дашка, я не знаю, за что ты мне дана, но ты героиня, выдержать все это ради меня, охламона».

В коридоре, освещенном световыми трубками и выкрашенном характерным туберкулезно-зеленым оттенком, Данил успел заметить плакаты, делавшие честь вкусу оформителя: схемы вскрытия по Вирхову и Шору и рисунки, ладно еще черно-белые, с портретами самоубийц. Кривошеие удавленники и опухшие утопленники, похожие на мешки с глазами, привлекала внимание пустота с шеей и размозженным подбородком над подписью «выстрел в голову из охотничьего ружья 12 калибра». Все это острые неживые глаза Данила окинули мгновенно.

Дверь, обитая жестью в облезлой серой краске, с табличкой «Секционный зал № 4». Вадим позвякал ключами и открыл. Свой человек у мертвецов, ага.

Данил подумал, как хорошо — он не помнит собственного времени в таком месте. Курган совсем иное, там была вера в иную жизнь, жестокая, грубая, но истовая. Не формализм формалина.

Большая комната без окон, голубой кафель на стенах, голый бурый пол, те же газосветные трубки у беленого потолка, и с жестяным прозекторским столом посередине — пустым. В противоположной стене двустворчатая серая дверь, почему-то с круглым окошечком-глазком. «Они страхуются, не оживут ли?»

Тела лежали на каталках, под синими пластиковыми покрывалами. Словно конвой вокруг стола. Живые мертвецы остановились у двери, не подходя ближе.

— Мы их подготовили, — сказал Заревой, поднимая покров с ближайшего. Неприглядное зрелище. В черном балахоне с намалеванными красными знаками, обугленные остатки лица под капюшоном, ямы выжженных глазниц, зубы, торчащие из бурых остатков губ.

От тела тянуло жареным мясом. В остром формалиновом соусе.

Руки и ноги притянуты к каталке широкими брезентовыми ремнями. На ногах тяжелые кожаные гриндерсы на квадратных каблуках. Фигура как-то топорщилась на груди… Женщина?

— Надежно, — заключил Ольгер, — с тетки и начнем. Но нужен индивидуальный подход. Остальных пока увези.

— Пара минут, — ответил чекист, — присутствовать можно?

— Только тебе. Если не обмочишься, — хмыкнул варвар.

— Предков не опозорю, не жди. Им некромантия была плевое дело. Упокоивали упырей пачками. Простите, я не о присутствующих.

— Дак мы ничего, — сказал Данил, — мы в общем привыкли. Упырь упырю кровь не высосет.

Чекист лично выкатил два тела в странную дверь с окном. Вернулся, потирая перчатку перчаткой, словно счищал что. Сказал:

— У нее руки исколоты. Вряд ли героин, не те доходы, синтетика какая, типа приснопамятного крокодила. Шваль.

— А ты герцогиню ждал? — и Ольгер достал из кармана небольшой, тщательно завернутый в черную бархатную тряпицу предмет. Простер руку над солнечным сплетением трупа.

На сей раз никаких ассоциаций с мертвыми царевнами у Данила не было. Ткани восстановились быстрее, может, свежесть трупа имела значение, и они увидели белое, не слишком правильное и вовсе не породистое лицо женщины лет тридцати на вид. На глаза ей лезли крашеные в сиреневый какой-то оттенок волосы.

Ольгер сказал:

— Давай, красавица, проснись, и взоры открывай.

Она шевельнулась, открыла черно-красноватые глаза, мутные, может, не совсем регенерировавшие. Потом раскрыла рот с неровными желтыми зубами. Кожа выглядела не мрамором, синюшно-известковой, от вредных привычек, быть может.

— Ты хто? Вы кто вообще? Она… — на лице отразился страх, — она сгорела?

— Смотря кто из вас, — ответил викинг, — что вы делали вчера вечером? Не пробуй врать, мы и так знаем.

И, не заботясь о логике, рявкнул:

— Как звать?

— Настя…

— Кличка есть?

— Ге…Геката! — получилось «Гекаха», подавилась слогом баба.

— Кто остальные? (Данил восхитился, Оле явно прошел недурную практику, в инквизиции, а то и в приказе тайных дел).

— Сет и Азатот (горе вам, мистер Говард Эф, а может, ему бы и польстило). Я имен не знаю. Сет ее привел! Она сама с ним скорешилась. На башку больная!

— Давай сначала. Вот вы собрались в доме.

— Нас Сет собрал. Сказал, есть такое дело, что зашибись. Его нашла какая-то девка, хотела не просто себя кончить, а в жертву Сатане. Он ее привел. Худая, черная такая, не чучмечка, просто чернявая. Молодая. Он ее даже не успел ножом ударить! Как полыхнуло… глаза…

Лже-Геката остановилась, как-то по-куриному задергала головой.

— Вот же чертово семя… — Заревой сплюнул прямо на пол.

Баба на глазах оседала, сдувалась, словно и правда была — снежной. На вваливающихся чернеющих щеках прорвались дыры, открывая оскал. Глаза, так и не ставшие ясными, провалились в череп. Еще несколько секунд — и тело не взорвалось зловонной бурой жижей, а будто осыпалось хлопьями горелого пергамента, сначала плоть, потом и почерневшие кости. Осталась тающая груда в грязном шутовском балахоне. Пропала и она, рассыпалась вовсе уж в мелкий прах, потекший с каталки на пол.

Ольгер отряхивал джинсы на коленях:

— Кой тролль творится?!

— Погодите, — сказал Заревой, — вы разве не этого ждали?

— Нет, конечно, — викинг растер «пепел» ботинком, оставив жирный черный след. — Пока мы здесь, она должна была походить на нас, когда уйдем — стать лужей грязи. Но не такое дерьмо. И не так быстро.

Данил промолчал, не понимая совсем ничего.

— Соберите мне немного в нормальный контейнер, — попросил Ольгер, я хоть у себя погляжу. Тех двоих…

— Продолжаем. Даже если кончится тем же, — Вадим пожал плечами, — терять нам все равно нечего.

— Вы хоть пишете все? — спросил Данил.

— Само собой, — он не стал отпираться. И правильно, кто поверит.

Второй, низкорослый и плечистый, Данил не стал вглядываться в изуродованное лицо. Все прошло столь же быстро и знакомо.

Теперь черноволосый, коротко стриженный качок с перебитым носом, захлопал веками и заворочался.

— Лежи, сначала на вопросы ответишь, потом развяжем, — Ольгер показал ему впечатляющий кулак. — Кличка?

— Сеня… Азатот.

— Сеня Азатот, все как было вчера вечером, кого привел Сет, что дальше, пока вы не отрубились.

Похоже, с ним и надо было попросту. Вряд ли старше тридцати, хоть и пожеван жизнью.

Спрашивать, кто перед ним и с чего интересуются, он не стал.

Данил заметил на пальцах правой руки наколки, пара «перстней» вроде бы. Ясно. Не исчезли, кстати. Хорошо помнит про чистосердечное, и права не качает.

— Главный наш, Сет, пришел с девкой. Мы давно думали про человеческую жертву, так только зверушек приносили, кошек там, кроликов.

Такая собой не сильно видная, тощая, чернявая. И она сама хотела, матерью клянусь. Сама достала медицинский пакет с кровью, не знаю, ее или чьей. И сказала, знает как надо. Прокусила зубами пакет. Нарисовала пентаграмму, Сет ей даже не подсказывал. Потом стала в круг, ё… ёпта, свет погасили, я гляжу, у ней глаза типа, светятся. Красным таким. Мы спели молитвы, ну кому положены, Абадону, Ваалу, Бафомету, все кто любят кровь. Она стоит, молчит.

Сет ее ударил жертвенным ножом, под грудь, он гнал, нож старый, из кургана копан. И такая вспышка, боль как в аду… и потом ничего. Вы мне не шейте, я не трогал ее, Сет это, а я мокр…

Он забился, вытянул шею и вывернул голову куда-то вверх, потом сблевал черным… знакомые темные пятна поползли по шее к подбородку, по рукам до кончиков пальцев. Даже горелым с виду скелетом под балахоном он еще подергивался, прежде чем рассеяться.

— Три минуты двадцать пять секунд, — сказал Ольгер. — Продержался дольше. Что она с ними сделала, в ум не возьму. Тащи третьего. Сета. Он нужнее всех.

Тот отличался даже в безобразии смерти. Обгорелый горбатый нос, высокий рост, сам скорее костистый чем тощий. Ольгер пощупал у трупа на груди… вытащил из выреза цепочку — и золотую пятиконечную звездочку, грубоватую, может, и старинную.

— Ну, помолясь Ваалу и Бафомету, упыри.

Кожа трупа посветлела, ожоги пропали, глазницы утратили ужасный вид. Данил сам подивился, с каким облегчением увидел сомкнутые веки — да ему что за дело? Кисти из скрюченных лап снова стали руками, длиннопалые, даже, пожалуй, изящные. Без татуировок.

Сет шевельнулся, заморгал и прищурился. Он оказался моложе, чем Данил думал, лет двадцати пяти. Капюшон свалился и открыл черные волосы, стянутые в короткий хвост, и серьгу с молнией в левом ухе. Не красавец, но симпатичный, падким на мистику девицам должен был нравится.

— Ты Сет? — Ольгер показал ему звездочку. — Откуда взял девчонку? Кто она?

(Мертвые не лгут, вспомнил Данил, но могут о чем-то умолчать. И удивился — если вдуматься, ему врать-то после смерти не приходилось. Как-то нужды не было).

— Да не знаю я. — тряхнул руками, понял, что привязан. — Я чего, в дурку попал? Башкой ушибся?

— Примерно, — сказал Ольгер, — но диагноз потяжелее. Мы тебя отпустим как вольный ветер, если скажешь. Ты ее не убивал, мы в курсе.

— Да она меня по сети нашла. На сайте внутренней пирамиды познакомились, на форуме. У нее ник Сехмет был. В приват ушли. Я думал, она про оргию, узнать, попадаются такие. Мясо просто, никаких идей, про люциферианство ни хрена, так, на раз спустить. Но она подкованная была, такое выдавала, прямо я и не слышал про те книги. Ну, дня три базарили. А потом она спросила, можно человеку добровольно отдаться в жертву. Чем ему Светозарный заплатит. Я сначала шут…

Он закашлялся, на подбородок плеснула знакомая черная жижа.

— Че со мной? Я не понял, как под солью, я так…

— Ты уже умер, — сказал Ольгер, — просто пересадка на паром до твоего любимого причала.

— Ч-чего?

— Сатана сказал в ад, значит в ад.

Сет уже не ответил, расползаясь и тая в черный прах.

Они сидели в светлой скандинавской гостиной. Сайха, неземная в золотистом, расшитом драконами халате, принесла под мышкой бочонок пива, а поднос с посудой и закусками — на голове, легко придерживая рукой. Данилу пришлось напоминать себе, кто она и сколько у нее сил.

Ольгер скривился и поставил стеклянную кружку. Пустую.

— Паршивое дело. Если кто решал отказаться от жизни и отдать себя в жертву благим-то богам в мое время — получал на той стороне сил немеряно. Всяких. Ирокез подтвердит.

— Медведь груб, но прав, — сказал Аренк, — одарялись как младшие боги, примерно. Сам я к ним в рай бабочек не попал, но уж наслушался. Странно все же с ней. Ну не верю я, чтобы кто-то с мозгом хотя бы капибары принимал этих балахонистых побрекито всерьез. И решал отдаться выдуманным демонам без договора.

— Она и не принимала, я думаю, — высказал мысль Данил, — кто она ни будь. Просто воспользовалась. А заодно принесла в жертву уже их, придурков. Договор… да черти ее знают, может, она вообще ими вертит. Может, она дочка Лилит. Иштар-младшая. И запросто ездит верхом на Звере.

Аренк на сей раз кивнул:

— Если бы сэкка явились. Я роюсь в книжных завалах, но этого мало, мало.

— Сэкка разве что… а и правда, Дашку они любят. Я попрошу. Пусть она позовет. Если и ей облом…

— Тогда мы остались без трети союзных сил, — сказал Ольгер, — тролли б их сожрали, блохоносцев трусливых. Чую я, огненная девка еще появится. Какое она имеет отношение к нашим амулетам? Ну, или побравшие ее черти, не знаю. А ведь имеет, худо, если ее зараза будет расползаться. Самим бы не загнуться.

— Как сифилис, — сказал индеец, — ваш подарок, белые.

— Как чума, — ответил Оле, — самое поганое время, Юстинианова. Но она-то к нам не липла. Бродишь в городах, заваленных трупами. И хуже того, еще не трупами. Лежат и смотрят на тебя.

— А кой бес тебя понес в город? — спросил Данил.

— Искал кое-кого.

— Нашел?

— Нашел и вытащил.

— Как-то он спас тонущего котенка. И не съел его. Ну, при мне. Клянусь хвостом Кетцаля, — вмешался Аренк. — Перед тем, правда, свернул пару голов. Тоже при мне.

— Они были плохие, — догадался смышленый Данил.

Викинг пожал плечами.

— Да, раз хотели нас убить. Он сам, кстати, там уложил троих. При мне.

— У меня нет сердца, — ответил индеец, — я рассказывал.