Амулет мертвеца

Глава 14. Незнакомые насекомые

Викинг вел машину без малейшего напряжения, наверное, он и свой корабль так же знал и приручил, подумал Данил, устраиваясь. Что-то вроде бы не так. Сиденье удобное, ремень не давит…

— Еще не привык что в сон не тянет больше? — Оле ухмыльнулся. — Теперь придется бдить всегда.

— Я Майе позвонил, за Дашкой она присмотрит, сказала, — Данил повертел головой и подумал — да, вот бы и подремать в самый раз, а никак.

— Тогда даже не напрягайся.

— Ты ее хорошо знаешь?

— Ее никто хорошо не знает, — ответил Ольгер. — Зато она знает все и обо всех. Я бы предпочел как Рагнар Кожаные штаны, в яму со змеями, чем с ней. Видел я Майю в гневе. Змеи просто лапочки. Да, вот, возьми. Ее подарок. У меня целая пачка незаполненных лежала на все вкусы.

Он подал Данилу серую книжечку с надписью «Снабхимстрой РГСА», внутри значилась нынешняя Данилова фамилия, стояла солидная круглая печать, но расшифровки загадочной надписи не нашлось.

— У меня тоже есть. Покажешь, если станут приставать добрые люди «а чего это вы тут делаете?» Ври что хочешь. Что мы изучаем миграцию тушканчиков.

— Тушканчики южнее, — сказал Данил из чистого упрямства.

— Тогда этих бешеных… бурозубок.

Сзади зашебуршало, ну конечно, хорек. Вылез из какой-то коробки. Заглянул меж их сидений — кто тут поминал вкусных бурозубок?

— А имя у него есть? — Данил разглядывал летящую ленту дороги. С небес еле капало, и дворники водитель не включал. Бьернссон мастерски обошел длиннющую фуру, мигнул аварийкой, благодаря. Ни одного лишнего движения, ни одного ненужного взгляда.

— По настроению. Если я добрый, то «Воротник», если сержусь — «Горжетка вонючая».

Хорек недовольно закудахтал. Слова он явно понимал.

В конце концов Данил закрыл глаза и стал вспоминать последнюю ночь с Дашей. Ну не говорить же «крайнюю», крайние бывают плоть, север и необходимость.

Они неслись ровно, по хорошей дороге, подвеска на удивление мало беспокоила для пикапа, наверное Оле подшаманил ее, может, даже пневматику поставил. Он и не думал останавливаться до вечера. Так что большая часть пути для Данила слилась в серую ленту и дорожные знаки с цифрами, сколько осталось до Петербурга.

Только на закате Ольгер затормозил у заправки, стальная машина требовала заботы большей чем проклятый железный упырь.

Заправка как заправка, обычный павильончик с кофе, сосисками в тесте и безумно дорогими автотоварами. А вот у входа Данила встретил любопытный тип.

Дедок в чем-то воде плащ-палатки из выгоревшего брезента, ватных штанах и почему-то валяных чунях. В вязаной шапочке с синим помпоном. С клочковатой белой бородкой и бровями как кусочки ваты. Один из сереньких глазок косил, и оба слезились, Данил сходы определил несложный диагноз и хотел уже сказать «не подаю», он не любил алкашей. Но дедок вдруг хихикнул как-то по-детски и сказал фальцетом:

— Купи свистулек себе и нелюдям.

И раскрыл широкую грубую ладонь. Там стояли маленькие, в полпальца глиняные половинки зверушек, две дырочки на боках, одна в сужающемся мундштучке. Вылепленные вроде бы простенько, не совсем ровно, они смотрелись удивительно живо и как-то жалобно.

Если амулеты не добудем, надо же Дашке хоть что-то на память?

— Сколько? — спросил он.

— А сколько за беду мимо отведу? По сотенке, юноша странный с ликом лунным, глазом багряным.

— На тебе двести, — Данил достал удачно завалявшиеся в кармане две желто-бурые бумажки.

— Выбирай! Другу, подруге, супруге-подпруге, кошке-собачке иль какой мертвячке.

«Тьфу на тебя, козлодоев», подумал Данил. Выбрал черного котика с блестящими глазками из треугольных зеленых камешков и бурого козлика с охряными рожками.

Дед взял деньги и незаметно испарился.

В машине Данил достал козлика и протянул викингу, тот как раз закончил заправку и сел за руль.

— Держи. Талисман от местного колдуна.

Внезапно Оле и не подумал хмыкать или отмахиваться. Взял козлика двумя пальцами, осторожно дунул — свистулька отозвалась очень похожим блеянием.

— Благодарствую, — сказал северянин, — правда, не шучу, такие штучки не даром приходят в руки. Назову его Тангниостр. Будет распугивать нечисть на дороге. Не дракон на штевень, но тоже хорош, зверь Тора.

Хорек высунул нос сзади, фыркнул — несъедобно.

Оле поставил козлика в безопасный, выдавленный в пластике торпедо лоток за лобовым стеклом. Завел урчащий не громче котенка дизель и включил фары.

Данил приложил к губам неожиданно теплого котика и подул — услышал жалобное мяуканье. Мастер, однако же. А ведь дуть надо под хвост, чертова издевка. Спрятал игрушку в нагрудный карман и застегнул понадежнее. Даше понравится, кошатнице и немного ведьме.

Он подумал, как, наверное, тоскливо было Ольгеру видеть победу христианского мира над родным языческим. Вальхаллу отменили, оставили крылышки и облачка, ни мяса, ни драки, ни милых подруг-валькирий. Тут и глиняному козлику порадуешься.

Они выкатились с освещенного мирка заправки в темную древность, только лента дороги в белой разметке возвращала в век двадцать первый. Мощные фары пробивали сумрак и выхватывали в тумане седые ели по обочинам. Последний темно-кровавый луч угас на западе.

Старая Ладога и что б там ни было в ней ждала черный вездеход ранним утром.

«Котик усатый по садику бродит, а козлик рогатый за котиком ходит» — вместо сна прицепилась фортепианная подпевулька из детства, когда родители безуспешно хотели его окультурить. Охти. Живы и здоровы, он узнавал регулярно.

Данил в который раз представил свое явление в родительском доме — холодного, красноглазого упыря, вылезшего из могилы… крик матери… крик ужаса, он-то их хорошо знал… и засунул мысли поглубже, во тьму подкорки.

Они прибыли вскоре после восхода.

Уютный городок с двумя монастырями, старой крепостью, церквями двенадцатого века, в дивной излучине Волхова. Данил в прежней жизни тут не бывал, но перед поездкой порылся в сетях, к тому же свои археологические истории рассказывала Даша. Тут и светофоров почитай что не было, без надобности. Идиллия.

«Такие городки хорошо грабить раним утром», вспомнил он бессмертного героя.

Их черный экипаж проскочил мимо раскрашенного красным и синим домика с портретами Маркса, Ленина и почему-то Калинина на фронтоне, миновал каменную глыбу с высеченным напоминанием, мол, Старая Ладога первый град Рюрика… и с неправильной датой (Данил и при жизни не жаловался на память, теперь же что угодно, особенно факты практически бесполезные, приклеивались к ней с прочностью цианакрилата). Оле явно знал куда ехать без навигатора. Нарядно выкрашенные черным и белым поребрики мелькали в глазах.

— А ты часто тут бывал? — спросил Данил. — А то я почитал кое-что про городок, но не так чтоб.

— Не. Раз ходили с белым щитом. Но тогда все было чуть иначе. Гостиный дом там, где теперь крепость. Дрэка мы через волок вели. А содрали кстати серебром, троллевы дети. Да ничего, места знакомые. Кабак и постоялый двор я найду везде и в любом веке.

Маленькая частная гостиница предоставила им пару темноватых комнат, а их коню место во дворе.

— Пошли погуляем так, пешком? — предложил Ольгер. — Раз ты читал, грамотей, будешь моим экс-куроводом. Или как там?

Данилу показалось, тот валяет дурака. Но он не стал отказываться. Теплый, ясный день, нежаркое солнце сквозь облака-паутинки еще греет вовсю, а устать до смерти им не грозило.

Оле, конечно, взял сумку с «кое-каким барахлом» и хорьком. Тот высунулся в расстегнутую молнию, вглядываясь, нюхая и слушая. Данил позавидовал — звери не маются «и повторится все, как встарь», им все всегда внове.

Они прогулялись к старой серой крепости, с островерхими кровлями над круглыми башнями.

Оле ткнул пальцем в изрядно заросший раскоп у надвратной прямоугольной башни — здесь, мол, и был большой дом северных гостей. В крепости, после краткой беседы с дружелюбной старушкой-смотрительницей — «приятно видеть энтузиастов, молодежь еще тянется к истории», особенно на в молодежь годился викинг, еще ухмылялся, змей, — побродили по маленькому музею внутри. Где самым большим экспонатом был недурной макет крепости, времен польского нашествия, когда она еще была кому-то нужна.

Заглянули в белую квадратную церковь Георгия Победоносца, первую каменную на Руси, даже внутрь удалось зайти, по земляным ступенькам вниз, ибо за десяток веков строение ушло в почву.

Взамен экскурсовода Данил указал на фреску сурового, резкого письма, в палевых тонах.

Там Георгий ехал на белом коне, но не поражал никого копьем, а рядом черноволосая царевна вела на пояске усмиренного змея, мордой похожего на таксу. Данил чуть не сказал «прямо с тебя писали». Вот тебе, Егорий, свечка, а тебе шиш, окаянному. Хотя тут куда попадешь.

— Знаешь, а мне гуманный вариант легенды нравится больше, — признался он, — правда, чего со змием делать, непонятно. Довольно прожорлив, и все мясо подавай.

— Отправили жрать тогда еще нехристей, — сказал Ольгер, — за ними всегда водилось. Господа гуманисты женосжигатели. Девица-то крута…

На миг его лицо стало грустным.

— Пошли на берег, ээ… подышим, — предложил молодой энтузиаст энтузиасту старше дряхлой крепости.

— Идем. Там хоть воспоминания не одолевают.

Над рекой он стоял долго, впитывал солнечное тепло, глядел на бегущую темную воду и низкие, зеленые еще курганы кругом. Данил не мешал.

Они побывали и в мужском монастыре, причем на освященной земле Ольгер и не подумал мучительно страдать, с видимым удовольствием слушая колокольные голоса.

После монастыря Данилу позвонила Даша. Виртуально расцеловала и попросила прочесть «один интересный текстик, мне знакомая случайно в архиве нашла, может из поминальника. Она и сама не знает откуда».

Текстик оказался подслеповатым сканом странички с репринтными ангелочками по сторонам слащавого заглавия «Благодетельная сила детской молитвы», с ятями и конвоем твердых знаков. Но, вчитавшись, Данил забыл и ангелочков, и лапидарно-нелепый стиль неведомого автора.

«…итак, мы приехали паломницами в Свято-Успенскую обитель, чтобы молить о здравии моего дорогого хворающего супруга и отца моей пятилетней дочери. Ибо он все сильнее страдал коликами чрева, и мы в страхе Божием и трепете готовились к самому худшему.

Погоды стояли вьюжныя и по пути со станции в открытых санках мы изрядно продрогли.

Дочурка моя Нина у ворот монастыря нашла замерзшую птичку. Сия пичужка на вид была мертвее мертвой, и Ниночка горько заплакала над тельцем. Но когда мы подошли к вратам собора, я услыхала ея радостный вскрик! (ея это дочки или птички?) Ниночка держала в ладони ожившую пичужку, та взлетела и скрылась в вышине!

«Мамочка, милая мамочка, я горячо молилась чтобы Боженька воскресил сию птичку, и видишь, Он услыхал! Она жива!»

Поистине, я была поражена сим несказанным знаком Божией милости к невинным деткам. Я попросила Ниночку «молись, крошка, за здравие папеньки, молись горячее!» И как же утешилось мое сердце, когда в соборе ея серьезное личико и крестное знамение ея тонкой ручки сопровождалось ангельским пением…» и так далее, и тому подобное.

Понятно, по возвращении папенька животом маяться перестал и все семейство благодарно возрыдало, воссоединившись. Под текстом стояла дата, 1898 год, и Данил подумал — куда занесло потом сию малышку Ниночку, в семнадцатом году ей стукнуло двадцать пять. Стала машинисткой в каком Главначупре или стамбульской гетерой?

Он пересказал Оле содержание.

— А! Вот тебе и след!

— В женский монастырь вообще-то нас не пустят. Ты за паломницу не сойдешь с бородатой разбойничьей рожей. Дашка бы смогла попасть, она обаятельная…

— Придется романтически идти туда без спроса, о юный гололицый брат мой в покойниках. Идем после полуночи. Пока предлагаю пойти, найти и сожрать чего-нибудь скоромного. Вывеску кафе я видел в центре.

Данилу показалось, ночь пахнет ладаном. Хотя к монастырю они только-только подошли. Мутно белели стены, чем-то похожие на хребет скелета динозавра во мраке. Ветер шевелил кусты, и листья шептались с высокой травой. Живым бы пригодились свитера.

Он оглянулся.

— Трусишь по старой памяти? — хмыкнул Ольгер, — сейчас самые опасные твари на тыщу лиг мы с тобой.

Они оба в темных куртках даже в упырином зрении почти сливались с темнотой, и луны не было.

— Погоди, — сказал Данил, ощущая спиной взгляд, не злой, но пристальный. — Я ж чую на нас кто-то пялится. И вряд ли монашки. Звери?

Вот тогда на фоне беленой стены появилась фигура вроде крупной собаки. Подошла ближе, теперь Данил отчетливо различил вместо нормальной, пусть и злобной морды — почти человеческое лицо, с грубыми чертами и широким носом. Лицо обрамляли патлы, словно облезлая львиная грива.

— А-а, чтоб вас к троллям и в горы, — без видимого волнения сказал берсерк, — опять любопытная морда. Брысь.

Существо широко и безобразно улыбнулось, именно человечьей улыбкой, и кануло во тьму совсем беззвучно, показав на прощание лохматый длинный хвост. Что за нечистая неведомая сила?!

— Да не трясись, кутенок. Просто иногда они болтаются рядом, подглядывают за нашим братом. Давно уже не видел, думал, передохли. Вреда от них нет.

— От кого от них, страшно любопытно узнать? — Данилу хотелось напустить яду, но пробить многовековой иммунитет викинга к иронии не удалось.

— Я их зову полузвери, башка вроде человечьей. Восточнее, слышал, они сэкка. Шляются везде, живут то ли на этом свете, то ли на том, а то ли там и там одновременно, иногда могут помочь, вывести если заблудился, например. Как попросишь. Так-то соображают хорошо, даже говорить могут. Чтобы напали на кого из наших, не слыхивал. А на людей плевать.

— И это все что знаешь?

— Мне хватит. Пойди поймай поспрашивай, коли охота. Зачем мы сюда пришли? Напомнить?

На стену Оле закинул небольшую кошку с тросиком, подергал, кивнул Данилу, пошарив в нагрудном кармане.

— На тебе перчатки, руки пожалей.

Хорошие беспалые тактические перчатки впрямь пригодились.

Они спрыгнули в густую крапиву, и Данил порадовался, что не живой, кто бы сказал.

Ни звука, ни света. Хотя да, вряд ли сюда нагрянут грабители-норманны, опоздали.

Успенский собор очень походил на подросшую церковь святого Георгия, такой же белый, квадратный в плане, с простыми гладкими стенами, вверху переходящими в закругленные подобия арок. Только центральный купол был с виду еще древнее, полушарие, а не луковица.

Как его, византийский стиль?

Ольгер спустил с плеча сумку, расстегнул молнию. Оттуда выбралась темная фигурка, блеснула белой полосой на голове. Зачем?

— Ты его выгулять решил? — прошипел Данил.

— Не кипишуй, он знает, что делать, — викинг тихо присвистнул на два тона, мертвый зверек метнулся к фундаменту храма.

— А не пропадет?

— Про дистанцию помнит. О, кого-то поймал

Хорек просеменил к нему, ткнулся головой в ладони, держа в пасти здоровенного подземного сверчка-медведку.

— А давай, дружок, отойдем подальше, — неожиданно ласково сказал Ольгер, и жестом позвал Данила. Они пошли от собора в сторону какой-то низкой белой постройки, может быть, трапезной. Хорек потрусил следом.

Пять шагов, десять, дюжина.

Зверек чихнул и стал отплевываться — добыча прямо в пасти возмутительно превратилась в бурую жидкую гадость.

— Ну прости, малыш, мы тут не причем! — Оле взял его на руки и посадил на плечо. Оглянулся.

— Еще вопросы?

— Нет вопросов, — отрапортовал Данил.

— Пошли, поищем. Если оно почти под собором, может, и вход рядом.

И они нашли вход. На вид чугунный, квадратный люк в траве у боковой стены. Запертый на довольно ржавый висячий замок советского образца.

— Ну хоть в собор не вламываться, кощунникам, — сказал Данил. — Есть чем открыть?

— Есть и инструмент, само собой, — Оле взял замок в ладонь, повернул, как бы легко дернул и вырвал дужку.

Открыл люк. Из темной пасти пахнуло не сырой гнилью, как ожидал Данил, а странно знакомым, вроде бы травяным духом. Вниз вели изрядно потертые светлые каменные ступени, и каменная старая кладка составляла стены коридора.

Оле просвистел несколько тактов «Мы пошли на дело, я и Рабинович», гостеприимно указал вниз:

— Милости просим.

Но первым шагнул сам.