— Голову ему оторвать, — предложила Сайха, не меняя выражение прекрасного лица.
— Ну нет, дорогая моя, — возразила Даша, — будет еще хуже, да и человек вроде неплохой.
Они не раз уже гуляли и болтали о том, о сем, но подруга викинга о прежней себе почти не говорила, а расспросы пропускала мимо ушей. Выглядела Сайха великолепно, в золотистой кофточке и облегающих бархатных брючках, высоко убранные волосы закалывал гребень белого золота, усыпанный алмазами. Жестокий берсерк не в таком уже и черном теле держит бедную невольницу, подумала Даша.
— Ты дурно на нее влияешь, сказал Ольгер, допивая темный эль из стеклянной кружки, — заражаешь нынешним гуманизмом. Давеча мы смотрели фильм, и она чуть не до слез расстроилась, когда убили бесприданницу. Сказала, Ларисе надо было первой зарезать Карандышева.
— А труп в Волгу? — спросила Даша. И подумала: «вот она, возвышающая сила русской классики».
— Что за времена теперь настали… — индеец заглотил стопку текилы, макнул в соль и бросил в рот тончайший ломтик лайма, — я уже жаловался Дани. Везде какие-то крюки, ловушки, кинокамеры, эксперты в зеленых перчатках, токсикология эта проклятая, никакой свободы приличному убийце. То ли дело до нашей эры… труп? Волею богов помре, расходимся!
— Нет, не пойдет, — Данил послал Даше понимающий взгляд, — а что Майя? Где она?
— Отдыхает от трудов неправедных со своим найденышем, — сказал викинг.
— Свежеразмороженным, с вашей, Дария, помощью, — отметил ацтек.
— Майя в курсе, — признал Ольгер, — и даже не похоже, чтобы в гневе. Написала, «все равно раньше или позже нашли бы, но хоть приличные люди». Она осторожно повыясняла кое-что. Он не врет. И она категорически против декапитации.
— Прошу простить, — потупилась Сайха, — в мой темный ум сперва приходят самые удобные решения.
Они сидели в гостиной викингова дома. Безопаснее от клопов подслушки, чем зал ресторана. Оле собрал у всех телефоны, унес куда то минут на пять, потом вернул, ворча «чисто, если уж обдурят меня, они ведьмаки».
Даша ожидала интерьеров в стиле «морского змея» — ничуть не бывало. Светлые, модерновые комнаты с немногочисленной мебелью в стиле минимализма, бежевые и персиковые стены, современные встроенные светильники, масса всяких электронных приблуд, правда: умные колонки, умные пылесосы… даже кофе-машина на шкафчике у стола какая-то хромированная звезда смерти. Кофе для Сайхи и Даши она, впрочем, приготовила отменный. Разве вот хорошие гравюры на стенах с сюжетами Старшей Эдды и старинными кораблями… не только драккары и снекки, но и каравеллы и биремы в бою или шторме.
— Что именно они о нас знают, вопрос… — Ольгер налил себе светлого, пиво он мог поглощать безостановочно. «Бочка ты данаид лохматая», подумала Даша. И сказала:
— Я постаралась выяснить. Я все же не совсем дурочка. Вадим упоминал нашу с Данилом историю, еще — «этого северного медведя» (берсерк ухмыльнулся), больше никого. Я даже не уверена, что они в курсе про Майю. Про Аре, наверное, знают, уж очень заметен.
— Цветок засохший, безуханный… — буркнул Оле.
— Зависть медведя, нагадившего на розу, — отозвался индеец. — Но точно ты не знаешь.
— Нет, его не так просто расколоть, — Даша пожала плечами.
— Значит, мне и идти на встречу, — сказал Данил, — тем более из-за меня, ладно, отчасти, все заварилось.
— Ну, одного мы тебя не отпустим, я тоже пойду. Да никто нас не будет ловить и давить… пока что, — Ольгер осушил вторую кружку. — После нашего совета выхожу на контакт и назначаем встречу, решено. Тебе, фрекен Дария, пока ничего не надо делать. И вообще сиди в тени.
— Я подстрахую вашу стрелку, — сказал Аренк. — Не волнуйтесь, не подставлюсь. Заодно попробую вычислить их подстраховку. Я ж все-таки тонтон-макут.
— Тебя оттуда выперли, — заметил Оле, — ты там не того хлопнул. Генерала?
— Полковника, — признал Аренк. — Но он все равно был гад. И обижал женщин. Любил хлестать девушек резиновой палкой, ну, я однажды увидел… палку вытаскивали уже из дохлого полковника… О, а кто тут у нас такой хорошенький, такой волкодуся?
По паркету цвета липового меда простучали когти, в гостиную вбежал здоровенный маламут, черно-белый, острые уши, пышный хвост бубликом. Грудь как бочонок и литые мышцы. Даша хотела восхититься, но осеклась, увидев его глаза. Не голубые и не карие. Знакомого черно-бордового цвета. На широком ошейнике коричневой кожи блестел оплетенный амулет, блестел слишком уж ярко.
— Магуай[75], ко мне!
Пес подбежал к индейцу и сунул тому морду в ладони.
— Вожака упряжки я так звал, — сказал Аренк, поглаживая песьи уши. — Он не укусит.
— А ты правда гонял в ралли Монако? — спросила Даша, запуская руки в черный мех на спине, собак она не боялась и те ее никогда не кусали… и внезапно нащупала полосы шрамов.
— Когда мотор в сто лошадей был пушкой-колоссаль, — отозвался он, — а гонщиком мог стать вообще любой идиот, склонный к самоубийству. Впрочем, с нами даже король Альфонсо тринадцатый гонял. Мощный мужик. Однажды меня сделал на финише. Но у него на Сюисе[76] была дюжина цилиндров.
— Как так, собак, ты ранен? Если вы подарили ему амулет, должен быть как огурчик, — Даша провела по линиям на теле пса, шрамы словно опоясывали грудь, уходя на живот.
— Помнишь стишок, собаку переехали на четыре части? — Данил присел на корточки рядом, маламут распахнул пасть и попытался лизнуть его в губы. — Нет, не поцелую, уйди, противный… ты бы видела то, из чего мы его сшивали. Да, шрамы. Может, еще пройдут, но вряд ли. Мы хотели его подружить с хорьком, но, похоже, они приняли друг друга за волка и крысу. Своя своих не познаша. Хорь теперь в дом ни лапой. Ты ничего странного в амулете не видишь?
— Ну… яркий, словно под лунным светом держали, — Даша присмотрелась, — и патины не видно.
— Потому что мы его сделали, — ответил Данил, — сняли форму с настоящего, расплавили пару порченых и отлили в вакууме. Эффект пожиже, шрамы не пропали, слышит и видит он похуже живого, но сработало. И уже недели три ни признака одичания.
— Ах вот чем вы занимались, подпольщики. Погоди, то есть вы теперь сами… мм… демиурги?
— Металл не наш. Но если найдутся еще порченые, сделаем. Пригодятся. Ты бы знала, как мы заорали, когда шитый-перешитый труп завилял хвостом. Его в аварии разорвало буквально.
Магуай словно понял и забил хвостом как вентилятор.
— Все же, из чего эта штуковина?
— То-то оно. Сплав, есть чуть редкоземов и лантаноидов, но большей частью что-то вне таблицы. Менделеева свалил бы инфаркт.
— Хорошо еще, про сэкка они почти ничего не знают, — Даша медленно чесала пса, тот блаженствовал. Мертвый, а ласку ощущает, подумала она. — Хоть кто-то остается на свете загадкой.
— Дария, ты всерьез думаешь, сэкка единственные странные твари в нашем лучшем из миров? — викинг покачал головой, глядя на Сайху, медленно тянущую мартини из бокала.
— А есть еще?
— Полно, — сказал индеец, — всякой дряни еще полно.
— Не все дрянь, — сказала Сайха, — лесные зверолюды те же. Или и их извели?
— Ну не все, — кивнул индеец. — Но хватает, — он поймал взгляд Даши. — Иные такая пакость, лучше тебе и не слышать, я пару когда-то вычистил. Ты Майю расспроси. Вроде паука цутигумо[77] из кайдан[78] о Райко. Иные не хотят иметь дел с людьми, больно надо.
— А иные помогают, — сказала Сайха, — не всегда даром, конечно. Неизвестно, чего потребуют. Могут младенца или последнюю корову.
— Корову да, всего жальче. Ну так на себя надо рассчитывать, — индеец поднялся и жестом позвал мертвую собаку, — пора, tack underbara vardinna![79]
— С черной смертью не рассчитаешься, да еще без вашей медицины, — усмехнулась Сайха, — удачи, текули[80]. Даша, посплетничаем потом, когда мужчины нахвастаются и разойдутся? Я мясной пирог испекла, как у Ольгера в каупе[81].
— Ну конечно, — Даша улыбнулась. Сайха ей нравилась, и, к счастью, взаимно. «Ничего не жестока», — подумала Даша, — «человек своего времени, натуральных взглядов. Хотите назад к матушке-природе? Подпишетесь кровью, когда зарежут».
— А серого волка на красную свадьбу Шапочки не пригласили, конечно? — сказал у нее под ухом знакомый вальяжный баритон.
Как всегда, сэкка появился внезапно. Хлоп и существует. Даша вспомнила, раньше они являлись на открытом месте, а тут прямо в комнату. Магуай нет чтобы возмутиться, гавкнул радостно, с привизгом, как долгожданному родичу.
— Вот так зверюга! — звонко воскликнула Сайха, — ты ведь из тех, из додревних, вы живы еще?
— Мы не просто живы, — Даша могла поклясться, сэкка изобразил подобие галантного реверанса на четырех лапах, — мы, сэкка, даже помогли вернуть вас, kara dam[82] из долины смертной тени.
— Спасибо, почтенный сэкка, так гораздо лучше, чем в виде скелета в кургане.
— Не сомневаюсь. Скелет не давал представления о ваших прелестях, да и место унылое.
— Учитесь, мужи, как с нами обращаться, — сказала Сайха.
— У нас новости. Один гражданин, из серьезной конторы, хочет познакомиться, — сказал Данил, — и с вами тоже. Они о нас знают, но лично ко двору не представлены. Грозить пока не грозит, уговаривает. Даша с ним общалась. Черт знает, отчего не поговорить. Твое мнение?
— Согласен на встречу с этим служебным приматом, даже обещаю вести себя прилично. Пусть только не бросается.
Данил не любил книжки про шпионов. Даже фильмы про 007 не смотрел, пока не познакомился с Дашей. Та показала ему пару из классической бондианы с Коннери, Крейга она на дух не переносила, «старый и лопоухий».
На вопрос «если б я был лопоухий» она, помнится, ответила «ну, уши и оборвать недолго», и Данил заткнулся.
Но Оле убедил его, и на встречу в парк они пришли в темных очках. В светлых брюках и цветастых джемперах, каких оба не носили. Будут тайно снимать, пусть помучаются опознавая. Благо, и погода перешла в теплый, солнечный вид.
Мемориальный парк Данилу тоже не нравился. В середине, над братской могилой, на белом подиуме, горел вечный огонь, и с двух сторон на него смотрели фигуры в шинелях, в буденовке и каске. Вдоль аллеек стояли бронзовые памятные доски с именами мертвых, в глубине статуя сидящего солдата-«афганца». Парк отчетливо напоминал кладбище. Но расположен удобно, и уйти нетрудно в любую сторону.
Они сидели на скамейке в боковой аллее, пара праздных остолопов-хипстеров.
Ольгер откинулся на спинку, закрывая вырезанное слово «вобла»:
— Представь, Сайха тоже хочет учиться водить. Права я ей добуду, конечно, и машину, но душа не на месте.
— У нас нет души. А права ей пригодятся. Аренк посодействует с машиной, Дашке же помог купить.
— Ну, он-то найдет дикое и яркое, как гепард в падучей. С броней вы хорошо придумали, перейму опыт.
— Кевлар пришлось заказывать сильно заранее, потом кроить, учти. Жалею, пулемет Даша не дает поставить.
— Я говорил, ваш трансгуманизм не доведет до добра. Сайха захочет пару пулеметов. И огнемет на сдачу, я ее знаю.
— Она хозяйственная у тебя.
Заревой явился минута в минуту, в шесть, этаким дачником, в широких линялых камуфляжных штанах, кедах «100 лет советско-китайской дружбе» и блекло-серой куртке со множеством карманов. И зеленая шляпа-панама на голове. У такого из секретов курятник и ржавые Жигули.
Он присел на скамью и спросил:
— А знают ли благородные доны, как пройти в библиотеку? Или в ресторан «У морского змея»?
— Мы как раз туда, — сказал Оле, — идемте с нами. Там пиво отличное. И дичь. Прямо дикая дичь.
Службист вошел под вывеску за Данилом и перед Ольгером без признаков стеснения или страха, и Данил подумал — не каждый вот так меж двух упырей будет улыбаться. Ольгер запер двери, наверное, табличку повесил, про любимый санитарный день. Вообще-то кухня ресторана идеальный способ избавиться от тела. И даже с прибылью.
Внутри Вадим восхитился моделью драккара и отказался «перекусить, чем придется».
— Нет, без обид, но поговорить без помех мне важнее.
— Да не вопрос, — сказал викинг, — садитесь, сейчас кворум соберем.
Из тени возле стойки нарисовался сэкка, уселся возле стола, скорчил дурашливое выражение, не обманувшее никого.
Заревой уставился на него, как похмельный матрос на бутылку рома.
— Вот, привел человека, — сказал викинг, делая жест десницей.
— На съедение? — спросил сэкка и облизнулся.
— Не ешь меня, добра молодца, — вмешался Вадим, — я еще ого как пригожусь. Серьезно.
— Наглый, — сказал сэкка, — одобряю. Мы тут все наглые.
Заревой сказал:
— Самый настоящий. Я ж о вас с детства слышал, от деда. А увидел лет пять назад, и то издали. Но чтобы вот так за одним столом.
— Это ты за столом, мы в мебели не нуждаемся, — сказал сэкка, — мне и так хорошо. Это к вопросу о приспособляемости. Ладно, мы тебя слушаем. Я обо всех присутствующих, двух и четвероногих, живых или не очень. Что просишь и что дашь. Мы корыстны. Но слово держим.
— Точно, — сказал Ольгер, — слово держат. Подтверждаю.
— Нам нужна информация. О вас. Любая, какой поделитесь.
— Никаких лабораторий, — сэкка взъерошил шерсть на лопатках.
— Что вы, сугубо добровольно. Все, просто все о чем согласны рассказать.
— Тут ясно, — сказал Оле. Данил предпочел благоразумно помалкивать. — Какие-то вещи расскажу и покажу. Если сговоримся.
— Я тоже, — полузверь разгладил мех, — так, мелкие примочки.
— Второе, если согласитесь участвовать в некоторых делах.
— Таскать из огня кое-что кое-кому? — сэкка зевнул клыкастой пастью, показав темно-розовый язык, — невермор, у нас лапки.
— А у нас своих забот хватает, — сказал Ольгер.
— Хотя бы инструктаж. И то за счастье.
Сэкка кивнул.
— Ну, поучать еще туда-сюда. Дрессировать мартышек где-то полезно. Взамен?
— Да что попросите. Для начала, прикрытие. Нет, у вас есть свои ходы и связи, но не везде и не всегда оно поможет. Мы все же многое можем именно в секретной бюрократии. Гостайна, знаете, отличный камуфляж.
— Вытащить из той самой лаборатории при нужде?
— Да. В крайнем случае, устроить побег. Но с нами вы вряд ли туда попадете, я не хвалюсь.
— Под вами, — сказал полузверь.
— А вам не пофигу ли разборки в иерархии голых приматов?
— Уел, — сказал Оле, — тут он тебя уел. Вольный зверь ты наш, степной волк.
— Ну и ладно, — ответил сэкка, — волчонка всякий бандарлог охаять норовит, пока волчица за него клыки не обнажит. Я не гордый, не загадываю вдаль. Зато жадный. Маловато будет. Еще?
— Деньги. И барахло: оборудование, приборы, технику, материалы какие в наших силах, а это довольно многое. Приборы и машины вам, прежде всего, — он кивнул мертвецам, — у вас ручки. Правда, морока же добывать, покупать, искать, а мы все вам организуем. Даром. За мааленькие крохи информации, полученной с тех приборов. Телескоп с пятиметровым зеркалом и эсминец не обещаю, но списанный танк или сонар легко. Заявку можете составлять уже. И никакой отчетности.
Данил вспомнил старую книжку, где в концлагере под «организовать» понимали «украсть». Ну, не его заботы.
— Информация вам нужна? Увидите. Строго говоря, вам можно сливать любые тайны, вас официально нет и быть не может. Архивы, закрытые и забытые проекты, дела, открытия. Стоит того чтобы просто изредка нам передать, как поживаете?
— Мягко стелет, — сказал сэкка, но неприязни в его тоне Данил не заметил. — Решено. Как лицо, то есть морда, наделенная полномочиями от родичей, торжественно заверяю, согласны иногда с вами пересекаться. Но по нашему выбору. И без обязательств.
— Большего и не прошу, — сказал Вадим.
— Ладно, — викинг развел руками, — на матпомощь заявку я вам настрочу, еще увидите, обалдеете. Насчет информации, утром ваша рыба, вечером наши гроши. Будет вам список вопросов, а вы пока набросайте, что хотели узнать от нас. Опять же, мы не энциклопедисты, мы грубые тупые упыри.
— Тем нам и дороги, — вывернулся Заревой.
Оле достал из-за стойки и расставил на стол бокалы, явил темную бутылку бургундского в соломенной оплетке, с красным сургучом на пробке, легким движением пробочника обезглавил ее и налил всем, кроме сэкка.
— Тебе не предлагаю. Нюх испортишь.
— Пфф, да травите свои рецепторы.
— За тройственный союз? — Вадим первым поднял узкий старинный бокал.
— Оно все прекрасно, конечно, — подал голос Данил, пригубив. — А почему именно сейчас? Вот объясните вурдалаку-дураку? Ходили вы за нами, ходили. Писали в свои папочки писали. И вдруг опа, прямо Дашку под ручку хватать? Я не ревную, если что, но я любому, кто ее обидит, тут же откручу орган мышления и жевания от тела. Клянусь своей могилой.
— Я тоже откручу, — изобразил поклон Вадим, — вот тут только за.
— Так что случилось? Правду.
— Ладно. Случилось. Вы знаете, тут есть сатанисты?
— Час от часу не легче, — сказал сэкка, — падре, не из инквизиции часом? Опоздали малость, лет на триста.
— Знаем, а то, — сказал Данил, мгновенно вспомнив кота.
— Минуту терпения. Так дурачье, конечно, пожечь свечки на могилках, позавывать, ну, групповуху устроить. Но вчера утром возле Гай-Кодзора, в частном доме, нашли три трупа. В мантиях с намалеванными чертями, в комнате на полу пентаграмма с обгорелой середкой, начерченная кровью. Человеческой, но ни одного из уродов. Кого-то приносили в жертву.
Чтобы сами сожгли, непохоже. Ни следов органики, ни горючих жидкостей, ни химии какой. Температура должна быть запредельная. У тел ожоги всех открытых поверхностей третьей степени, одежда обуглена. Задохнулись от нехватки кислорода. При приоткрытых окнах. Легкие и трахеи заметно обожжены.
— Кожа на лицах сморщена, губы полопались, глаза открыты и как бы выкипели, словно смотрели на этот огонь, не могли отвернуться? — спросил полузверь, и Данила подивил его совершенно серьезный тон.
— Да.
— А на северном луче пентаграммы знак, похожий на раздавленную бабочку?
— Точно так, — Вадим вытащил телефон и открыл фото. Показал сэкка. Данил услышал легкий скрежет, и не сразу понял — то когти царапают дерево пола.
— Падаль сжечь, дело закрыть, пентаграмму засыпать известью, да и дом лучше снести, — быстро сказал сэкка, добавил: — все, мне пора.
И пропал.
— Вот те на, — Ольгер развел руками, — впервые такое.
Данил вспоминал, видел ли сэкка испуганными. Нет, даже Следопытка в плену тосковала и ненавидела, но не сказал бы боялась. А теперь в баритоне мелькнул страх.
— Ясно. Минус один шанс, — сказал Вадим. — То есть ни черта не ясно, конечно. Слушайте, но ведь вы можете допросить трупы? Вашим колдунством? Они сейчас в морге горбольницы, на Крымской. Завтра я бы вас отвез. И просите, черт-ма, что хотите, хоть телескоп.
— Такое дело, если мы их оживим ненадолго, потом от тел почти ничего не останется.
— А и хрен ли. Дело засекречено, числятся пропавшими без вести, экспертизу прошли, все одно сжигать. Поедете? Ну ваш же край, помогите мне, питерскому губошлепу, как людей прошу?
Он не шутил.
— Как людей не надо, — сказал Ольгер, — как покойники поедем, пожалуй. Дани, ты ведь с нами?
Данил кивнул и залпом допил густое, ставшее горчить вино.