Амулет мертвеца

Глава 39. Ухожу гулять со смертью я, но лишь бы не ты

10 часов 28 минут

Узел связи «Лысая гора»

Мерно мигают огоньки, цокают переключатели. Кондиционеры еле слышно нудят свою мелодию. За пультами трое парней в камуфляже, очередная смена. Романтикам в войсках связи делать нечего, времена, когда связисты отстреливались от вражеских автоматчиков, сжав зубами телефонный провод, прошли. И к лучшему.

Скучно. Почти все идет как идет автоматически, пересменок еще не скоро, и в город не отпустят на выходной, чего-то у начальства шебуршится в головах.

Все трое вздрогнули, когда в помещении, куда и муху-то не пропустят, раздался женский голос.

— Парнишки, я к вам по делу. Утро недоброе, правда.

Меж пультов и кресел стояла девчонка, лет семнадцати, в черной куртке и джинсах, темноволосая и темноглазая, стрижена довольно коротко. «С такой можно бы и замутить», подумал сержант, старший смены, прежде чем до него дошла невозможность сцены.

— Ты откуда тут? — ничего умнее сержанту не пришло, кричать «стой, стрелять буду» казалось уж совершенно диким, да и из чего стрелять?

— Долго объяснять. Вас не порадует, — сказала девчонка, теперь почему-то почти мужским низким голосом и цокнула языком. — Вы знаете, жаль, сорри, но вы в живом виде не нужны.

Из-под пола раздался удар, еще, и бетон посередине треснул, вскрылся, как лед в проруби, когда изнутри туда ломится крупная рыба. Хруст и скрежет, в расколотом бетоне порвалась арматура, и в дыру выскользнула змеиная голова, громадная, со стол, зелено-бурая, широкая и сплющенная, но не с желтыми, с багровыми глазами. Открыла пасть и зашипела на замерших людей, показывая тонкие частые иглы зубов в несколько рядов, мелькнул черный раздвоенный язык.

— Ты первый, сержант! Кусь! — и девка указала тонким белым пальцем с ненакрашенным, сержант увидел отчетливо, коротко подстриженным ногтем.

Спустя десять минут антенны всех вышек сотовой связи ближе пятидесяти километров взорвались алыми всполохами, наземь полетели скрученные куски металла. Погасли лесенки полосок на тысячах маленьких экранов. Следом умерло радио, утонув в треске помех.

Даша.

Даша проснулась поздно. Хотела себе сказать, «похмельная», но нет, организм справился. Немного сушило в горле. Вчера они в девичьем коллективе изрядно повеселились, обсудили наряды, зарплаты, своих и чужих мужиков (тут Даше пришлось прикусить язык) и легли поздно. Белые домики с бурыми андулиново-черепичными острыми крышами «Виноградного шато» стояли наособицу, можно было и пошуметь. Замуж собралась та самая Ирочка, девушка хоть и болтливая, но беззлобная, и Даша от души желала ей… ну, счастья, если получится, но хотя бы благополучия.

В соседних комнатах еще спали. Даша прошлепала в санузел, потом причесалась перед небольшим зеркалом над раковиной. «Краса ненаглядная, глаза б не глядели». Оделась, она выбрала родной и удобный синий брючный костюм, не свадьба все же, обойдутся.

Утро выдалось тихое и ясное, солнце давно встало. Ласковое тепло и чуть заметный ветерок, дар свежести, не более. Хороший день будет. Да еще и выходной.

Даша проверила телефон и убедилась: не ловит. Опять что-то нахимичили, чертовы связисты. Хотя тут все же не город… но вечером связь была точно. Одно сообщение. От Эльвиры, маленькой повелительницы тьмы: «Даш, я уже еду в «Сим-Сим», готовиться, жду к 12». Ранняя птаха ты моя. Эля относилась к танцам очень уж серьезно, всегда приезжала лично, посмотреть заранее место, поговорить со звуковиками, музыку свою им скинуть и объяснить, как и когда включать. А с виду легкомысленнейшее существо. Вот суди по внешности.

И тогда на Дашу накатило. От города, со стороны моря, словно тысячи перепуганных беззвучных вскриков. Да кой дьявол. Волна в голове спала, но липкое ощущение беды под ложечкой осталось. Нет, красные дни благополучно кончились неделю назад, тут иное.

Она достала телефон и из химически чистого тупого упорства попробовала позвонить Эле. Потом Данилу. Сайхе. Ессесственно, ничего. Ладно, нормальные герои идут в обход.

«Миник» послушно отпер замки и она сунулась на пассажирское сиденье. Достала из бардачка маленький наушник с микрофончиком, стараясь не коснуться кобуры с пистолетом, может, из суеверного чувства.

Эта связь точно работает, Вадим обещал, просил только использовать в крайней необходимости. Даша секунду подумала, и решила что да, необходимость. Вставила наушник в ухо, стараясь не зацепить сережку, нажала ногтем сенсор… и чуть не подпрыгнула. В ухе непрестанно бубнил механический тупой голос «дут-дут-дут-дут», не давая услышать ничего.

— Данил, народ! Кто-то слышит меня?

«Дут-дут-дут».

Может, ей надо сидеть тут тихо и смирно. Может. Но Эльку она в беде не бросит, а что в город пришла беда, Даша понимала отчетливо.

Ах да, про старые средства она и забыла.

Радио на всех диапазонах выдало скрежет и шебуршание. Глушат сигнал? Кто?

Она выругалась и села за руль. Мотор завелся сразу, сонный охранник на выезде нажал кнопку шлагбаума автоматически, и задремал снова. Подумав «бл… очередная к е…арю торопится, чтоб ее».

Первую разбитую машину она увидела, свернув на шоссе. Тягач с белой кабиной уткнулся в кювет, стащив за собой длиннющую тентованную фуру. Ни полиции, ни скорой, только большое грязное пятно на асфальте, с кусками чего-то отвратительного посередине.

Еще несколько легковушек по обочинам, внутри никого не видно. Пусто. Ни одной встречной, странно, тем более выходной, дорога за город. Она придавила газ и разглядела впереди точно грязно-серую волну, катящуюся к Анапе, медленнее машины, но быстрее бегущего человека.

«Миник» почти догнал ее, когда Даша поверила глазам.

Собаки. Десятки собак. Может, и сотни. Перепачканные землей и дорожной пылью, покрытые свернувшейся кровью, с вылезшей шерстью, оставляющие на асфальте следы гниющих, разложившихся лап. Слышался только мерный слитный гул топота.

Большие, маленькие, лохматые и почти лишившиеся шкуры. Даже в машине, в десятке метров, через салонный фильтр Даша ощутила трупную вонь. Дохлые собаки неслись молча, иногда какая-то падала и пропадала, растоптанная, на дороге оставалось бурое пятно с клочьями шерсти, не более.

Раздавленные колесами, выброшенные из машин, убитые людьми и растерзанные себе подобными. Месть собачьего рода.

«Дерьмо, вот дерьмо. Они не живые, не соображают и не чувствуют. Чучела».

Даша вдавила педаль и бампер врезался в гнилые тела. Собаки не обратили на давящую их машину никакого внимания, исчезали под колесами, машину встряхивало, маленькое темное тело взлетело и ударило по капоту, пропало в мерзкой мешанине.

«Мини-купер» прорвался, заляпанный падалью, перепачканный желто-бурым, волна осталась позади, катясь все так же неотвратимо и молча. Дашу передернуло, подкатила тошнота, но руль она держала крепко.

На кольце, на въезде в станицу Анапскую, врастающую в город, пришлось притормозить: дорогу почти перекрыл наискось стоящий восьмиколесный бронетранспортер.

Крупнокалиберный пулемет смотрел из приплюснутой башенки в сторону окраин. Угловатая корма чадно дымила, у распахнутых вверх и вниз створок бокового люка, меж здоровенных грязных колес, лежало что-то красно-камуфляжное, (Даша отвела взгляд) и это что-то рвали челюстями огромные пятнистые ископаемые гиены, больше привычных раза в три. Одна подняла взъерошенную мокрую морду и проводила голубой автомобиль черно-кровавыми глазами.

Ближе к городу стали попадаться брошенные машины, иногда побитые, чаще целые с виду. И кучки цветного тряпья на тротуарах, в первый раз Даша даже не поняла, что это, пока не увидела согнутые ноги в ботинках.

Широкую Крестьянскую наполовину занял красно-белый пожарный Камаз, лежащий на боку, борт вмят, вокруг белая лужа вытекшей пены, будто задавили странное дойное животное. На лобовых стеклах звездчатые розы сколов, забрызганные изнутри красным. Мигалка все еще беззвучно вспыхивала лазурным огнем и гасла, вспыхивала и гасла.

С боковой улицы вывернул белый микроавтобус с разбитыми стеклами, разбрызгал колесами пену и унесся прочь из города.

Даша свернула на парковку «Сим-сима», здания в вычурном восточном стиле, со стрельчатым порталом меж невысоких подобий заостренных минаретов, в голубых, зеленых и розовых гирляндах нарисованных цветов.

У въезда лежало мужское тело в белом халате, но без головы, в красной луже мок поварский колпак.

«Не вздумай блевать».

На парковке стоял только шикарный и дурацкий белый лимузин, переделанный из гражданского Хаммера. Кажется, Даша уже видела его пару раз.

Даша остановила машину, аккуратно переключив кожаный набалдашник на П. Как ни удивительно, именно сейчас руки ее не дрожали, голова обрела ясность и прозрачную четкость мыслей.

Еще раз глянула на мобильный. Нет сети. Еще раз сунула в ухо переговорное устройство… послушала секунду безнадежное «дут-дут». Радио и включать не надо.

Даша достала из бардачка кобуру, проверила пистолет, так, магазин с серебром рядом, заменить обычные… дернула затвор, как учил Данил. Услышь щелчок. Убей тварь. Как же давно они палили по бутылкам. Предохранитель, о да.

И сделала то, что стоило давно. Достала из внутреннего кармана жакета свистульку, черного котика, поднесла к губам.

И увидела Эльвиру.

Никакого сомнения, девушка в бежевом брючном костюмчике (хвала Небесам, не в длинном платье), невысокая, черные локоны по плечам, выглянула в застекленную широкую дверь ресторана. Почему одна?

Даша распахнула дверцу и рявкнула во все легкие:

— Элька! Мать твою!

Вспомнила и свистнула в… «гм, в котика».

Эля услышала. Вгляделась, замахала рукой. Двинулась к Даше, когда кто-то крикнул:

— Помогите! Тетя, помоги! Где моя мама? — звонкий высокий голосок.

Девочка лет пяти, светлые волосы до лопаток, розовое платьице с пышными оборками. Куколка. С трудом открыла заднюю дверь лимузина, спрыгнула из широкого проема. Что она там делала? Заснула? Эля обернулась, остановилась. Девочка подошла, смиренно глядя вниз, и танцовщица ухватила ее за руку, повела.

Даша распахнула дверцу, вышла, оглядываясь. Ну где серый хулиган, когда он нужен?

Эля почти бежала к ней, таща за ручку девочку. Говорила что-то успокоительно, про маму и не надо плакать.

Вот тут у Даши словно обострился взгляд и в голове проявился моментальный снимок.

«А какого черта она в грязных тапочках?»

Тапочки без жесткой подошвы, розовые сверху, но землисто-бурые снизу. Как будто в них карабкались по разрытой весенней земле. А вот и подол платьица запачкан темным, сразу и внимание не обратишь.

— Элька, отойди от нее!

— Даш, ты чего? — Эля остановилась, глядя на пистолет в Дашиной руке, — Ты сдурела?

— Отойди от твари!

Девочка глянула открыто, багровыми глазами на ангельском личике, быстро, очень быстро прыгнула к Эле, блеснула сталь. Танцовщица подломилась в коленях и начала опускаться наземь.

За спиной у Даши проскрежетало, и сэкка прыгнул.

Он мгновенно одолел метров пять меж ними, махнул лапой: полетели куски разорванного тельца в розовых тряпках. Голова отлетела дальше всего и покатилась, подметая пыльный асфальт золотыми локонами. Белая ручка с зажатым кухонным ножом шлепнулась рядом.

Даша так и не выстрелив сунула пистолет в кобуру, смогла, вот везение, с первого раза, подбежала к Эле. Та сидела на асфальте, и между пальцев у прижатой к животу ладони ткань быстро багровела.

— Повесь ее на меня, ты пока разложи сиденье и ищи аптечку! — скомандовал Бродяга, раздраженно дергая хвостом, — нельзя и на день оставить спокойно, шмакодявки.

Элю Даша устроила на откинутое сиденье, открыла заднюю дверь… сучье вымя… да вот же, красный нейлоновый футляр с белым крестом, дернула молнию аптечки, бинты, кой черт, рассыпала по багажнику, курица.

Расстегнула подруге жакет и блузку, приложила индпакет и обмотала тонкую смуглую талию. Рана небольшая, снаружи крови текло не так уж много… но внутри, если разольется внутри? Эля пробормотала «Даш, ты прости, я такая дура…», дыша с хрипом, бледная в синеву.

— Молчи, пока не придушила, чучундра гуманистка!

Не разреветься, нет.

Сэкка прислушался, тронул Дашу за плечо запачканным в черной гадости когтем.

— В больницу ей, побыстрее, — сказала Даша почти с мольбой.

— Какая тут больница, там творится то же самое. Твой любимый упырь летит сюда, я с ним говорил. Но он не успеет…

Зверолюд переступил лапами, поточил со скрипом желтые огромные когти, сказал про себя:

— Как бы не по твою душу…

Заглянул Даше в глаза умными красноватыми зрачками, совсем не похожими на ледяной взгляд мертвых тварей. И пахло от него живым, мускусным и чуть канифольным запахом. Даша подумала, вряд ли она сможет расплатиться за все, и сэкка, конечно, не вспомнит.

— Сюда идет… много всякой пакости идет. Нет, уехать от этих не получится.

— Дохлые собаки? Я видела по дороге.

— Да если б собаки… плевал я на шавок слюной. Хоть миллион.

Сэкка поднял башку и издал неожиданно тонкую трель, словно певчий птах. Махнул хвостом.

— Ты не пугайся, — сказал он, — идут мои исчадия. Они тоже любят подраться.

Хлоп-хлоп-хлоп, кажется, Даша услышала сотрясения воздуха. Следопытка! И еще трое, двое темно-серых, очень похожих на Бродягу, но полегче, поизящнее, и копия матери, только светлее и с синим ожерельем на шее.

Бродяга снова чирикнул.

Следопытка кивнула Даше, глянула в салон с жалостью. Светлая девочка чирикнула в ответ и пропала.

— Предупредит остальных упырей. Мы уж сами, по стариковски. У тебя ведь машина бронирована?

Даша кивнула.

— Самое, пожалуй, надежное… запрись, и подгони вот туда, за этот катафалк. Сейчас мы его организуем.

Двое младших, только когти цокнули, кинулись к лимузину, заглянули внутрь: чисто, могучими лапами подхватили его, один с носа, второй с кормы, привстали на задние, вытянув напряженно хвосты… И опрокинули на бок, подвинули, отгораживая угол парковки. Треснули стекла, заскрипел металл.

Даша завела мотор и аккуратно втиснула «Миник» туда. Один из неразличимых внешне братьев кивнул и махнул лапой ободряюще.

Сначала Даша увидела птиц. То есть темное облако из летучих созданий, но некоторые размерами явно не вписывались даже в орлиные стати.

Они атаковали врассыпную, целя в глаза и головы, но сэкка и не думали прятаться. Даша невольно восхитилась: когтистые лапы мелькали, как ножи косилок, летели клочья шкур, перья, гниль брызгала на асфальт. Твари не кричали, сэкка молчали тоже. Кажется, они даже не запыхались.

Какая-то с кожистыми крыльями и длинной зубастой мордой прорвалась, ударилась о радиатор «Миника». Тут же гибкое серое тело изогнулось в прыжке, как кот, ловящий птичку. «Птичка» распалась комьями гнили, испоганила стекло бурыми кишками: Даша включила питание, нажала омыватель, но дворники только размазали мерзость, затуманив обзор. Она сжала руль до боли в пальцах. Вывернула вентиляцию на полную, не то трупниной воняло бы в салоне нестерпимо, но и так Даша порадовалась, что не позавтракала. Эля забормотала невнятно, несколько раз сказала «Арик»… Даша потрогала ее лоб, стерла холодный пот, нашла на шее пульс, частый и нехороший, а больше ничего не могла.

Теперь явились пешие твари, впереди помельче, потом большие. Ни одного махайрода Даша, правда, не узнала, но здоровенные волкообразные были, и пара ящеров, подобных рапторам, в серо-белесых мелкочешуйчатых шкурах. Их приняли на себя молодые сэкка. Раскромсали как для мясницких пособий по разделке туш.

И бывшие люди. Даше показалось, она видит выцветшие до бурости турецкие фески и немецкие горбатые каски времен той войны. Зверолюды прошли мотокосами, оставляя изорванные просеки, каждая тварь получила удар когтей, пару прорвавшихся к лимузину длиннолапых, полосатых и свиномордых ликвидировала Следопытка, вскрыла, как консервные банки, от шей до куцых хвостов. Отшвырнула еще дергающиеся останки, отряхнула брезгливо лапу, не став вылизывать.

Кажется, волна закончилась. Куски кругом еще шевелились, неестественно и мерзко, но бой утих. Сэкка победили, но и сами явно устали, кое-где на серых шкурах была кровь, настоящая, красная.

Бродяга постучал когтем в боковое стекло. Даша приспустила.

— Похоже, тут пока все. Только прости, с машиной неладно. Выгляни, мы следим.

Даша открыла дверцу.

Неладно. Из-под мотора текла зеленая охлаждающая жидкость, много, наверное, вся. Бродяга выдернул нечто из радиаторной решетки: узкую голову птерозавра с крохотными багряными глазками, глянул на вымазанные антифризом и моторным маслом мелкозубчатые длинные челюсти. Выкинул.

— Отъездились. Но твой отмороженный паладин уже близко. Воды принести?

— Спасибо, мне не надо. Эле я боюсь давать. Вам бы самим попить.

— Помыть лапки и сходить в лоток, — сэкка улыбнулся, не скрывая испачканных темным клыков, — за нас не волнуйся. Выдохнем, заслужили. Вот на Лысой горе сейчас творится ад и израиль в одной сковородке. Там засела твоя кровница.

— Где военные радары? Потому и связь упала?

— Умница. Для голой обезьянки соображаешь.

Данил

Он засиделся за бумагами и файлами индейца, искал, нет ли другой дороги придушить всю эту падаль… ни намека. Проклятье. Данил отодвинул ноутбук, хотел закрыть и позвонить Даше, но услышал вертолетный гул. Характерное лопотание лопастей двойного винта, «Камов», военный или спасатель, что он тут забыл, над городом?

Он подошел к окну.

Где-то завыла сирена, вой перешел в тявканье «крякалки», оборвался.

Низко, чуть не над крышей, оглушая рокотом, прошел камуфляжный «Аллигатор», вокруг него вились странные силуэты, на птичьи не похожие. Один ударился о лобовые стекла, отлетел, забив кожистыми крыльями.

«Ни хрена себе цыплята, из каких же вы яиц».

Бухнуло, вертолет развернулся, потянул за одним из двигателей чернодымный след, качнулся и начал падать. Он рухнул за соседний двухэтажный дом, там спустя несколько долгих секунд рвануло, пошла трещать и бухать детонация боеприпасов. Долго, с полминуты.

Телефон не ловит. Радио? Ничего. В наушнике спецсвязи мерное звуковое бултыхание. Он даже не удивился. Все это время он ждал подобного, с совещания трех народов, славное время, наивное время.

Значит, все херово. Значит, началось. Хорошо, Даша за городом, но в безопасности ли? Как его, чертово, «Виноградное шато»? Куда там сворачивать? Память как у деда столетнего, а ведь думал протянуть лет пятьсот.

Данил уже одевался. Джинсы, куртка, старая, верная, походная, выбеленная временем, с нашивкой «Хард метал» на рукаве, высокие летние ботинки с нейлоновым верхом, все собирался сходить побродить по горам с Дашей, не собрались.

В голенище он вложил узкий дамасский клинок в золоченых бронзовых ножнах, дар мертвецов из кургана. Кобура с «Зиг Зауэром» под мышку. И достал из узкого серого гроба сейфа автоматический дробовик, складной «SPAS-12», оружие далеко не новое, но отлично сбалансированное в надежности и смертоносности. Патронташ на грудь, патроны: красная пластиковая гильза с белой полоской. Серебряная картечь, Вадимов дар. Вот где он сам, когда нужен?

Черно-золотой шлем с полки шкафа. Готов. Мотоцикл должен уже зарядиться.

Данил выпрыгнул прямо в окно, да к чертям свинячьим, побежал к воротам, там стоял его конь, соединеннный с розеткой кабелем.

И услышал:

— Привет, кадавр! Я твой зверь из бездны, то есть бог из машины.

Бродяга!

Сидел рядом с мотоциклом на травке, обернув лапы хвостом кошачьим манером.

— Притормози на секунду, упырь, я тебе пригожусь. Выключи пока свой пылесос из розетки.

Данил так и сделал.

— Ваша ведьма на Лысой горе, — сказал сэкка. — Ее задохлики захватили военный узел связи, забили спецканалы бубнежом. Ну ты и сам услышал. Вышки она вырубила. Радио. Телевизор. Теперь вырубает город. Нарисовала свой пентакль где-то там.

— Кой черт не врезать туда ракетой?

— А без толку. Оно уже нажралось гаввахом, даже если снести гору, просто перескочит в другое место и начнет сначала. Там где мы не знаем. Вертолет Майи дико занят кстати. Я не успел с ними поговорить, уже фью… ищи ветра. Из моря полезла разная пакость. Кораблик, «Горгиппию», утопил ваш приятель мег с родичами. На пляжи прут мозазавры, плезиозавры и черт морской знает что еще. У милой парочки, конечно, реакция получше тех бедолаг… (он махнул лапой в сторону места падения «аллигатора»). Выкрутятся. А я вот, как собачка, бегаю вас предупреждаю. Ауф.

Он демонстративно высунул язык и запыхтел.

— Спасибо, дружок, с меня косточка, — Данил нахлобучил шлем, захлопнул тонированное забрало. — Нам одна дорога, лететь на Лысую гору, так?

— Со стороны города ты на этом стрекозле не проскочишь, съедят. Более-менее свободна пока дорога вдоль обрыва, советую попытать там.

Бродяга на задних лапах, страшно похожий на геральдического леопарда, передними распахнул створку ворот, но вдруг замотал и без того растрепанной головой.

— Батюшки. Твоя красавица зовет. Да она в городе, возле как его… восточный такой бардак, с башенками?

— «Сим-сим» (точно, Эля ее звала вчера, а время к обеду уже)…

— Умница. Я туда, а ты подтягивайся, да очнись уже, жених второй свежести.

И пропал. Данил вдавил кнопку включения, на щитке запереливались цифры и символы, полный заряд. Он бросил послушную машину в проем, на улице развернулся на заднем колесе, пережигая резину. Крутанул рукоять: полный ход. Мотор взвыл электронным аккордом.

Брошенные машины, тела на тротуарах. Опрокинутый набок белый автобусик «Хюнде», маршрутка с распахнутыми дверьми, на стеклах внутри кровавые пятна. Рядом, задрав подбородок, на спине лежит мертвая старушка в тренировочном костюме, в руке так и зажата клетчатая сумка с яблоками.

Большинство, конечно, сидят по домам и боятся. Ждут, когда дело дойдет до них.

На Самбурова в спину ему толкнуло шумом моторов. Данил привычным мотоциклетным рефлексом прянул к тротуару.

Мимо в облаке выхлопной вони пролетел желтый «пазик» с надписью ДЕТИ на весь борт, забит до отказа. За ним броневик «Тигр» в зеленых и песочных пятнах, башенка с автоматической пушкой развернута назад, из распахнутого люка на миг показалась знакомая светловолосая голова. За кортежем неслись три зверя, вроде львов, но светло-крапчато-серые, с короткими гривами. Размерами с коней, не меньше.

Пушка застучала, одного из котов просто расплескало, он свалился на асфальт с разможженным черепом и заскреб перебитыми лапами. Двое других отпрянули и пропали за углом ближнего дома. Маленький караван скрылся, где-то впереди еще и еще огрызаясь короткими очередями.

Лежащая ничком у ступенек стройная молодая женщина с длинными светлыми волосами, разметавшимися по зеленому газону, в пестром бело-желто-голубом платье: у Данила на секунду скрутился узел в молчащей груди, а говорят, мертвым неведом страх.

Нет, конечно нет. Но он притормозил.

Лет тридцати пяти, не старше. Данил поставил «Зеро» на подножку и подошел, поднимая забрало: шлем он снимать не хотел. С Дашей защитник, стоящий трех таких как он. Не подходя ближе, уже понял: зря. Шея под волосами вывернута под неестественным углом. Хотя бы мгновенно. Не красавица, но милая, обручальное кольцо на пальце.

Скрип. Кто-то открывал застекленную дверь на крыльцо под вывеской «Ваш адвокат».

Данил сдернул с плеча дробовик и увидел: дедок. Типичный такой, в блекло-серой хламиде, боты «прощай молодость», неглаженые брюки. Бифокальные очки в пластмассовой оправе под обширной лысиной. Палка с набалдашником. Ветеран сражений за колбасу по два двадцать.

— Сынок, ты чего? Чего деется-то? Чертовщина кругом, сынок, ты сам откуда такой чудной?

Данил покачал головой и ответил:

— С того света выходец.

Вскинул дробовик и выстрелил деду в голову. Череп разнесло в куски. Данил добавил:

— Как и ты.

Живые так не пахнут. Обезглавленный труп рухнул и покатился с крыльца, разбрызгивая гниль, на глазах темнея и распадаясь. И правда старый.

Над головой мелькнул остроносый серый силуэт, на улицу пала звуковая волна, медленно стихла, ушла из черепа. Почти оглушенный, Данил выругался.

Ну конечно, перепуганные дураки ох и натворят, когда поймут. Как бы не шарахнули той самой ракетой, станется.

Он спиной ощутил тяжелой пристальное внимание. Между ним и мотоциклом кто-то стоял. Очень быстрый кто-то, успел ведь.

Огромная, с малолитражку, серо-бурая шерстяная гора. Медведь-гигант смотрел черно-багряными глазками, с желтых клыков текло липкое, вонючее. От медведя разило смертью, старой, древней даже. Тупой и бессмысленной. Таких в нормальном, человеческом мире не осталось очень давно, подумал Данил. Пещерный медведь? Отчего нет. Главное, эта сволочь перегораживала отход.

Данил медленно, почти нежно поднял еще дымящийся ствол. Запах бездымного пороха чудищу не понравился, бывший супермедведь глухо рыкнул, почти переходя в инфразвук, и пошел на бывшего человека. Широченные ступни шлепали по асфальту еле слышно, только постукивали огромные черные когти. С кинжал каждый. Когда-то, в далеком светлом студенчестве Данил видел череп человека, «поглаженного» по голове, по выражению судмедэксперта, обычным бурым медведем. Точнее, полчерепа.

Мотоцикл, спокойно стоящий за медведем, был недоступен, как если бы укатил на Марс, это Данил понимал прекрасно.

— Ты медведушко мой батюшко, ты не тронь мою лошадушку. Пожалей свою головушку, падаль. — Сквозь зубы пробормотал упырь.

Зверюга поднялась на задние лапы и двинулась на него. Данил выстрелил в низ брюха. Картечь проделала здоровенную дыру, оттуда хлынули серые, бесполезные кишки. Но медведь только рявкнул и взмахнул лапами. Он двигался быстро, очень быстро.

Коготь слегка царапнул по Данилову мотошлему, вспорол толстый слоеный пластик. Пещерный рванулся, и живой человек тут и закончил бы историю. Данил вывернулся, выхватил из ботинка кинжал: пасть совсем рядом, удар снизу вверх в нижнюю челюсть, вогнал со всех нечеловеческих сил.

Клинок пробил челюсть, серый гнилой язык, вонзился в нёбо и застрял. Медведь замотал башкой, заскользил задними лапами на своих кишках и припал на передние.

Данил вставил в приоткрытую пасть ствол дробовика, толкнул поглубже и дважды нажал на спусковой крючок. Бух, бух.

Серебряная картечь крупной рубки разнесла нёбо, вышибла багровые глазки наружу, перемешала мозги внутри черепа и перебила позвоночный столб.

Медведь рухнул, Данил поспел отскочить от валящейся горы плоти, но когти, дернувшись и продрав асфальт насквозь, наконец замерли. Из изуродованной пасти потекло черно-серое содержимое черепа, мерзкого вида и запаха.

Труднее всего было выдернуть кинжал, но Данил был упрям, помогая ногой, выдрал славное лезвие, обтер о мех на медвежьей лапе. И медленно отступил к мотоциклу. Перезаряжая дробовик, сказал врагу откуда-то памятное:

— Человек сильнее всех, нет ему ни в чем помех. Запомни, туша. На том свете тоже.

Он закинул славное оружие за спину, ударом ботинка убрал подножку и прыгнул в седло.

Даша увидела несущийся к ним белый мотоцикл с фигурой в черном шлеме, когда почти потеряла надежду. Она замахала руками, крикнула, впрочем, Данил и так знал куда едет. Он красивой дугой прошел по праковке, осадил байк, спрыгнул и сорвал шлем.

Даша повисла на шее, прижимаясь к прохладной, родной груди, плевать на жесткий патронташ. Ей не хотелось ни говорить, ни слушать. Данил обнимал ее, осторожно гладя по голове, как когда-то в другом мире, на Васильевском острове. Он уже оценил и следы побоища, и зеленую лужу под Дашиным «Миником». Кивнул подчеркнуто сидящим поодаль сэкка, губами произнес «спасибо». Бродяга скорчил потешную гримасу.

— Дань, там Эля в машине. Ее ранили, в живот. Можешь помочь? — Даше казалось, все позади, теперь-то Данил рядом, он справится, как иначе.

Данил осторожно разомкнул объятия. Нагнулся к открытой водительской двери, прислушался, отступил на шаг.

— Даш, проверь ей пульс. Пожалуйста.

Даша стала на сиденье коленями, протянула руку к шее подруги. И поймала взгляд ее приоткрытых глаз, очень спокойных. Пульса не было. Даша надавила пальцами в поисках, путаясь в роскошных темных локонах. Холодная гладкая кожа.

— Дань, я не чую. Ей совсем плохо.

— Она умерла, Даш.

— Как умерла?

Даша ревела, повиснув в руках Данила, грязно ругалась сквозь слезы, он ждал, бесконечно терпеливый. Наконец она немного пришла в разум, вытерла зареванные щеки и сказала:

— Аре ее вернет. Я его знаю, он вернет, сам расшибется. Она вернется, как ты. Как Сайха. Я запру машину, раз этот гроб выдержал такое, дождется. От ребят у тебя никаких вестей?

— Никаких. Где-то воюют сами по себе.

— Бродяга отправил дочку их разыскать. Я… куда мы сейчас?

— Я тебя отвезу на твою квартиру. Запрешься, пока это дерьмо не кончится.

— А ты? — она поняла, — То есть ты… ага, решил стать героем? Я ради этого душу вынимала, тебя вытаскивая? Так ты обо мне подумал?

— Думал. Все время думаю. Может быть, ради этого, вот именно. Даш, мы же всё понимаем. Может, ещё обойдется.

— Может, — Даша кивнула, — только если ты оставишь меня, я найду любую машину и рвану за тобой. На Лысую гору. Куда угодно. Только одну меня наверняка сожрут.

— Маньячка некрофилка, — не сразу ответил Данил. — Наденешь мой шлем, без разговоров.

Следопытка беззвучно явилась рядом, Даша подумала, и как она могла когда-то считать зверолюдов уродливыми?

— Мы за вами присмотрим, — сказала сэкка, — до выезда из города. Но дальше, уж простите, вы сами.

— Спасибо, — сказала Даша, у нее щипало глаза, приходилось часто моргать, — я понимаю. Что остальные?

— Когда Тучка их найдет, вернется. Пока на вернулась.

Дробовик Данил положил перед собой на руль, Даше немного мешала цепляться за талию кобура у него на боку, но ничего. Она совсем перестала вздрагивать при виде тел и разбитых окровавленных машин.

Покидая город, оглянулась сквозь забрало шлема. Плохая примета, если позади ад, но как иначе.

На плоской крыше бензозаправки, на голубом небе, возник силуэт Бродяги, поднял лапу, совсем как зверь на старом гербе, помахал вслед. И стоял, пока они выбирались на загородную дорогу, идущую местами у самого обрыва. Туда летом катали туристов полузаконные джип-туры, пугали до визга. Но высоты Даша не боялась. За себя она вообще сейчас не боялась.

Голубое ясное небо, солнечно, синие воды по правую руку, далеко внизу, под стеной желтоватого обрыва. Отсюда летали парапланеристы, Даша когда-то делала о них сюжет, предлагали прокатить тандемом, но она не решилась. Дурища.

Дорога извивалась, все выше, к Ласточкиным гнездам, дырчатым, как головки сыра, украшениям из песчаника вокруг смотровой площадки, и дальше, на Лысую гору. Там за колючей проволокой обшаривали небо радары ПВО, там ждали целей зенитные ракеты, но в глаза бросалось самое заметное строение: большая, с трехэтажный дом, мелко граненая грязно-белая полусфера, колпак старой антенны, еще советских времен.

Они добрались почти до половины пути, когда Данил, с его нелюдски острым зрением, плавно затормозил и поставил ноги на землю. Даша завертела шлемом, наконец содрала его, великоватый и жаркий, откинула растрепанные волосы с глаз. И тоже увидела.

От распадка, подобия каменных ворот на горе, вниз по дороге текла темная масса. Пока еще далеко. Пока еще безопасно.

Медведей или львов они не заметили, наверное, тех не нашлось под городом так уже много. Но ящеры с человека и поболе, двуногие и четверолапые, какие-то волкоподобные в желтоватой шерсти, зверье разных времен, в невозможном братстве. Даше показалось, она видит и несколько человечьих фигур, даже с предметами вроде палок, но из какого прошлого мрака, не различить. А потом из ложбины выдвинулся рыжеватый холм, стал выше и выше, показались белые изогнутые бивни полукольцами. Царь царей во славе когда-то, мамонт, топал ножищами над обрывами, и твари помельче расступались, даже мертвые.

— Никак? — шепотом спросила Даша.

— Сама видишь. Их все больше.

Позади взвыл автомобильный сигнал.

Они не успели оглянуться, мимо, обдав горячим ветром, проскочил белый автомобиль. Спорт-купе «Ниссан-зет», Даша прекрасно его помнила.

Низкий и широкий, звероподобный сам, он вцепился в асфальт широкими колесами и несся, повторяя все изгибы пути, с низким турбинным воем, плюясь голубым пламенем из сдвоенных выхлопных труб.

Дробно затарахтело, твари падали, катились в стороны, напрасно пытались бежать, распадались на куски: шестиствольный пулемет из-под капота потрошил их пятью тысячами лезвий в минуту.

«Ниссан» добрался до первых темных фигурок, раскидал тела, и оранжево-желтое пламя бешено завертелось, затопило все вокруг него, дымные хвосты потянулись в голубизну небес: берсерк сдержал слово и добыл для подруги огнемет.

Но тот, кто шел позади дикого отряда, больше не умел ни бояться ни уступать.

В огне и дыме мамонт рванулся вперед, лоб в лоб сошелся с врагом, поднял машину на бивни, уже горящий, уже размолотый внутри крупнокалиберной смертью. Хоботом обхватил нос машины, встал на дыбы и упал вправо, с обрыва. На желтые острые камни.

Он падал, казалось, медленно, в полете переворачиваясь. Даша видела, как тушу ринуло о каменные зубы по пути вниз, как расплескало бурые внутренности. Белое купе было легче, бросок мамонта отправил его далеко за границу берега.

«Ниссан» врезался острым носом в зеленую воду, вспененные волны сомкнулись над ним.