Амулет мертвеца

Глава 35. Кошку обидеть легко

Вадим и правда презентовал Даше пистолет. С ума сойти, подумал она. Оформленный честь по чести, уж как они там все провернули, она не задумывалась. В красной кожаной коробке, в бордовом бархате лежал тупоносый карманный Вальтер с золотой насечкой на затворе и удобной обрезиненной рукоятью. Папка с документами, тоже красной кожи, и коробка патронов девять миллиметров прилагались. Номер, разрешение, удобная полуоткрытая нейлоновая кобура, ничего не забыто.

— Обалдеть, — сказала Даша, когда чекист ушел. — Теперь я черная вдова Романофф. Вот тебе повод для ревности, ежели чего. Бутылку коньяку-то всякий подарит. Но с собой я его брать не буду, успокойся.

— Тебе его освоить сначала надо. А тут я пригожусь. Так что зря хвост распускаешь, шпионка.

— Тут ей мышка и пригодилась, — сказала Даша, вертя пистолет. Тяжелый. Оружия она, положим, не боялась никогда, но все же… хотя черт знает, пусть лежит. Она пощелкала предохранителем туда-сюда. Вытащила магазин, загнала назад. На целике и мушке белые точки, кажется, они будут светиться в темноте зеленым. Ну-с, здравствуй, основательная ты вещь. Данке, Вольдемар. Ordnung muss sein[94].

«Надеюсь, без тебя обойдемся».

Еще одним, куда более полезным подарком, был конический флакон червонного золота примерно в винную бутылку объемом, от оборотней. Даша (мысленно вознеся молитву Амэтэрасу), отведала чайную ложку после завтрака, как и предписано… и весь день ходила «будто мочалкой начищенная», по выражению Данила.

— Слушай, я надеюсь, это хотя бы не наркота… уж очень от нее лучшает, — Даша потянулась, и, пожалуй, сама ждала, что взлетит. Метлу мне… или щетку.

— Карина клялась что нет, ни на миллиграмм.

— Отлично. Ах да, теперь должна ревновать я?

— Как пожелаешь, свет очей, — ответил Данил, — но поговорить она хотела именно с тобой, как очнешься и придешь в разум. Ты сама ее пригласи, а то мне неловко как-то.

Карина зашла назавтра. Столь же блистательная, как раньше, одетая «скромно, но очень-очень дорого» и с непременным серебряным акцентом, на сей раз модный кардиган и серьги в виде серебряных звериных лапок с жемчужинами, но, подумала Даша, Сайху ей все же не переблистать. Сайха неподражаема.

Она казалась слегка смущенной. От коньяка не отказалась, «это можно, я только очень горячего сторонюсь», Даша подумала, так, пожалуй, теперь сопьется, если все пойдут косяком. Для гостей не жалко, но свою меру… хотя черт с ним, почти второе рождение все же.

Они сидели в полутемной гостиной, Карина, как обычно, свернувшись на диване, Даша в кресле теребила отделку халата на рукаве.

— Даша, я хочу попросить прощения, — вдруг сказала лиса, отставляя блюдечко с едва надкушенным розовым макаруном. — Правда. Я тебя, выходит, подвела, но я не нарочно.

— Ты о чем вообще?

— Когда со мной связался этот… ну не люблю я тануки. Брехливые, распутные, вонючки… отношения у нас с ними уже лет двести не то чтоб, в общем, я ему не слишком поверила. Но дело есть дело, отправила к тебе. И уж совсем я не хотела тебя извести. Я думала, если тревога боевая, ты тут же позвонишь своим… не совсем живым друзьям, пусть они и решают.

А ты сорвалась и кинулась. Прямо как моя младшая сестрица, катану наголо и в атаку.

— Вот така я дурна дивчина, — сказала Даша с облегчением, — да я сама не совсем ожидала. Просто времени созывать совет безопасности не было. Кстати, огромная благодарность за это ваше средство Макропулоса, просто чудо.

— Ах, травки со склонов Фудзи и сок Пань Тао[95]. Фамильный секрет. Не благодари. Еще месяц приема, и у тебя хорошие шансы прожить сто лет. В отличной сохранности.

Даше показалось, она не шутила. «Ну вот, я же говорила, умереть спокойно мне не дадут те или эти… ну хоть формалин не заставляют пить».

— Ты не ощущаешь в себе ничего… странного? — лиса глянула ей в глаза, и Даша вспомнила, то же спрашивал сэкка.

— Нет, не беременна, если что, — попыталась пошутить она.

— Я не о том. Хотя я бы и то не исключала на все сто процентов, как у вас говорят. Видения, ощущения, звуки, с памятью нестыковки?

Даша всерьез задумалась.

Потом усмехнулась.

— Ну, если смешную ерунду… я тут зашла в «Пятерочку», смотрю, у входа на банкомате сидит кот. Черный, здоровенный, пушистый. Морда наглая. Гипнотизирует. Я ему «ты не потомок кота Бегемота случайно?» И как-то… в голове слышу даже не словами. Хотя вполне внятно. «Двуногая, жрать давай, слушать ерунду, коту голодно». Я ему фарша взяла, вынесла, открыла, говорю, холодный только… он морду туда и лопать, а у меня как… облегчение… «ну хоть польза от тебя». Я потом заходила еще, даже думала, к себе его позвать, хотя взрослый уличный кот вряд ли будет в восторге. Но он не пришел.

Она глянула на Карину — та смотрела очень серьезно, кивнула, постучала себя изящным белым пальцем по точеной скуле:

— А еще подобное случалось? С людьми?

— Нет, точно нет.

— Язык зверей… слышала я такое. Очень давно по вашим меркам. И тоже, юный самурай успел пообщаться с демоном… убил, развоплотил, если точно. Я поузнаю еще. Если повторится… ты не пугайся, и особо всяким котам не верь. Нэко, пфф… (она отчего-то нахмурилась).

— Погоди, а чем кончилось с тем самураем?

— Стал одним из моих предков. А потом погиб в бою, как следовало.

«Она не только оборотень, но и японка, совсем инопланетянка», — подумала Даша.

— Ладно, мне пора. Я всегда на связи. Да, моя младшая сестра хотела с тобой познакомиться… со всеми вами.

— Ну я-то точно не против, и Данил тоже.

— Она немного дикая… но симпатичная.

Они распрощались дружески, но тревожный Каринин взор в памяти у Даши остался. Маленькой занозой.

Вадим не видел смысла в кладбищах.

Тысячи квадратных километров хорошей, плодородной земли отдавать покойникам. Уж в нынешнем веке кремация не проблема. Полчаса и в небеса. Освободили душу от смрадных оков.

Адское пламя, видите ли, попам напоминает. Креститься надо почаще, да за собой поглядывать.

Сожгли дочиста, урночку выдали, хочешь развей над вечным покоем, хочешь бабушку на камине храни или в космос запусти. Оттого что вот тут, на два метра вглубь, гниет тот, кого ты любил, легче стало? Бррр…

Сам он, конечно, завещал и официально затребовал себя сжечь, когда. Ну а перед тем распотрошить на органы: тоже доброе дело, пригодятся народу.

Человек более суеверный, пожалуй, остерегся бы от подобных мыслей по пути, но Вадиму было наплевать. Да и повод съездить на обычное, скучное, недавнее кладбище меж станицей Гостагаевской и дачным местечком Куток был самый нелепый. Кому-то там, видите, почудились поваленные памятники и странные личности в гнилых тряпках. Наверняка алкашу, допивающему оставленные покойникам стопки. Но раз взялись. Все необычное, непонятное, угрожающее, все в строку. Ладно, поглядим, ничего кроме собаки, гложущей на могиле кость не увидим, и назад.

Пользовался он для передвижения самым непримечательным в мире транспортом. Неуклюженький толстозадый Датсун Он-до с шашечками такси, вполне официально. Белый, как все легальные таксомоторы Анапы. Помимо полной невидимости для окружающих, такси могли катить по выделенным для общественного транспорта полосам, в тесноватом городе преимущество ощутимое. Внутри, под белой шкуркой, Датсун сильно отличался от обычного, и не только полимерной броней и форсированным двухлитровым турбомотором. Салон остался прежним, дешевый жесткий пластик Вадима, привычного к военно-техническому спартанству, не смущал.

Кладбище выглядело не романтичным и помпезным приютом усопших, скорее залом ожидания, не столь мрачно, сколь уныло. Однообразные стандартные памятники, только иногда выделялись этакие навесы, почти мавзолеи черного и серого камня, скучные оградки, крашеные серебрянкой да кузбасслаком, растрепанные блеклые венки. Тоска бесснежная, но хоть подморозило, грязь не месить.

Вадим выбрался из машины, проверил кобуру под курткой. Теперь обязательно. Каждый четвертый патрон в магазине с пулей освященного серебра. По обычаю. Не Ван Хельсинга, прадедовскому. «Прадеда бы сюда», подумал он не впервые, красного инквизитора, тот умел любую нечисть выстроить в ряды и колонны. А сам ты, Вадик… славных прадедов великих правнук, известное дело.

Может и благо, не знать, где и когда он умер, иначе соблазн один с этими амулетами. Ох и соблазн.

Он достал из бездонного кармана и вставил в ухо клипсу с усиком микрофона и крохотным объективом, штука полезная, в любом случае. Уже закатное, золотое в оранжевость солнце пробило зимние серые облака и облагородило пейзаж. «Помирать надо на закате, и лучше на берегу моря», подумал Вадим, и еще: вот так подкрадывается старость, когда о том свете думаешь больше своего. Хотя и обстоятельства, конечно… кругом упыри да оборотни.

Ограды у кладбища пока не было, проходя вглубь, он запутался высоким ботинком в ржавой проволоке, среди могилок хватало набросанной неведомо кем утлой дряни. Зарыли и наплевать, хоть потоп. Нет, крематорий лучше, уважительнее даже. Сразу в прах.

Разрытую могилу увидеть Вадим правда не ожидал, и сперва застыл нелепо, чуть рот не разинул. Не врали. Поваленный памятник, стандартная унылая плита серого мрамора, комья бурой земли вокруг черного зрака ямы. Но самое странное, и тут он был уверен, могила словно вскрылась изнутри.

Кто-то, что-то, но выбиралось оттуда. Довольно крупное. Выдиралось к свету, неутомимо и яростно. Вадим обошел оскверненное место, хотел прочитать, кто же тут лежал. Пахло свежей кисловатой почвой, никаких сомнений в реальности раскопа не было. Вадим подцепил мокрый комок земли носком ботинка, оттуда вывалился розовый дождевой червь, заизвивался и утек в бурую жухлую траву, рано потревожили. Землю вкруг дыры кое-где исчертили глубокие параллельные борозды. Судя по выбитому на навершии плиты крестику, кому-то невтерпеж стало дожидаться общего подъема под соло трубы. Непорядок (мысль была глупая, но именно она пришла первой — непорядок).

И Вадим услышал смех. Девичий, звонкий, неуместный совершенно, но все же невольно вызывающий ответную улыбку.

Она стояла чуть поодаль, не допрыгнешь, опиралась на высокий черный обелиск, почти прямоугольный. Вадим сразу ее узнал. Автоматически коснулся виска, активируя передачу по всем каналам. О пистолете он постарался и не думать.

В черной широкой куртке, такая, как описывала Даша. Бледное худощавое личико, довольно милое, улыбка его красила. Темные большие глаза под темными бровями, немного широковатыми, но явно от природы. Одно странно отличало лже-Серафиму: у нее в руке был хлыстик с ярко-розовым помпончиком на ниточке, дразнилка-ловилка для кошки. Воображение нарисовало Вадиму, как за розовой ерундой из могилы выбирается зомби и принимается «служить», вывалив гниющий черный язык, тьфу ты.

— Тебя мы еще не видели лично. Тем лучше.

«Мы, Николай Второй», мелькнуло в мыслях Вадима, говорит о себе во множественном числе, еще одна странность. Молчать было глупо.

— Я тоже не встречал. Будем знакомы. Слушай…те. Шли бы вы к себе, а? Ну вот нам и так по уши хватает бед.

— Уговор есть уговор. Да и нам у вас понравилось. Люди такие потешные. И хоть страшно далеки вы от народа, но отчасти даже гуманисты. С холодной головой и горячим сердцем, так? Вы хотели вернуть ей кошку, — теперь существо говорило сочувственно, — детки, так славно с вашей стороны. Я вами горжусь. Но у девочки теперь есть новая кошка, больше и веселее. За десяток тысяч лет она проголодалось, хотя перед обедом все еще не прочь поиграть. Тобой. Познакомьтесь, Вадим Наумович, Machairodus horribilis…[96]

Machairodus horribilis, это Вадим Наумович, приятного аппетита.

Из-за вертикальной плиты с ангельским силуэтом выскользнул зверь. В холке Вадиму до плеча, рыжевато-подпалый, с узких полосах, он красиво стал вполоборота, словно хотел дать собой налюбоваться. Напоследок. Тяжелая круглая башка с короткой мордой, из пасти опускались слегка изогнутые белые клинки. Круглые уши, и без того небольшие, он прижал к голове, кроваво-багровые косые глазки совсем не казались тупыми. Крупная черная мочка носа сокращалась, и подергивались вислые щетинистые усы.

Передняя часть тела массивнее поджарого зада, а хвост и вовсе короткий, с полметра, черный на круглом кончике. Зато шея и лапы длинные и мускулистые. На человеческий взгляд, привыкший ко львам и тиграм в безобидности зоопарка или экрана, он был словно неправильным, собранным не из тех частей.

Однако же Вадим мысленно оценивал все едва ли дольше секунды. Ни о каком единоборстве речи не шло. Череп из его пушки не взять, можно перебить лапы, но воскрешенная квазиживая тварь срастит их мгновенно.

— Кто меня слышит, черти б вас драли? — почти спокойным тоном спросил он. Махайрод словно бы только теперь его увидел (явная кошачья ложь) и неспешно переступил ближе. Нет, он не суетился, предпочитал, сволочь, перед обедом не наживать себе колотье в полосатом боку.

— Майя на связи, — раздался в ухе знакомый голос.

— Подключись к моему видеоканалу, быстро.

— Секунда… вот же зубастое дерьмо (он и не представлял, что Майя умеет ругаться), тебе от него не отбиться. Так, не становись героем, беги и прячься, мы будем минут через десять, меньше никак, когда атакуем, вали от него подальше.

— Он дохлый, уверен. В глаза глянь.

— Как я. Приняла, жди. Роджер.

Как у них все просто.

В теплом солнечном свете клыки блестели, сахарные на фоне багровой пасти. Зверь махнул хвостом и пригнулся, в глотке родился рокот и стал рычанием. Еще шаг, явление когтей, взмах лапы снес угол ржавой оградки. Кот будто не заметил. Здоровый все же, черт. С молодого бычка.

— Кавалерия из-за холмов? Ой какая милота! Как в любимых фильмах, — она зааплодировала тонкими изящными руками, хлопки оборвали рык, разнеслись по кладбищу. Вадим как ни старался, не мог увидеть в хрупкой девчонке существо, тварь из бездны.

— Котик! Котя! Вот видишь, дядя хочет с тобой играть. А потом он тебя покормит. Наверное. Ты не очень-то живой, но хорошо кушать надо и мертвым котятам. Иначе моль заведется.

Она взмахнула дурацкой кошачьей игрушкой, и махайрод, дьявольщина, с интересом глянул на розовый помпон. Девушка подошла прямо к его морде, потрепала саблезуба за ухом и кинула удочкой в Вадима.

— Тебе водить.

И пропала. Мгновенно, как перед Дашей. Но кот, увы, не пропал. Теперь он снова смотрел на Вадима. Мотнул башкой. Человек подумал, сколько секунд займет у тысячи лет как дохлого ублюдка откусить ему ноги. Пять? Две?

И ведь положение бредовое.

— Слушай, зверюга, — Вадим медленно, очень медленно обозначил движение спиной назад. По хребту скользнула струйка пота: стареем, — Тебе клянусь, сиди пока смирно, а мы тебя в зоопарк увезем. Мяса там каждый день завались. А я жесткий и ядовитый, от такой жизни. Ты все одно давно вымер (кажется, герой в книге забытого автора так увещевал клонированного тираннозавра. Без успеха, впрочем).

Вымерший махайрод рыкнул и пошел на него, шурша мертвой травой.

Два летных шлема, красный и зеленый с золотом, два золотистых перекрестия нашлемных прицелов, четыре темно-багровых глаза, каких у живых не бывает. Темно-красный вертолет, похожий на застекленное яйцо с растопыренными лапами шасси, несся на малой высоте, выжимая почти триста километров в час.

Пришлось потратить три минуты, подвесить вооружение вместо прежних «глаз и ушей», теперь Василь догонял мелькающие на дисплее цифры: время не бежало, летело впереди них. Вертолет он давно ощущал как второе тело. Хороша все же стрекоза, хоть петли крути.

— Я беру оружие, — сказала Майя, удобнее перехватывая джойстик на подлокотнике.

И подумала: ика отпадают, правильно не взяли, головка не увидит, он только вылез, ледяной, тепла не хватит. Оптика. Придется порулить самой. И пулеметы, это на Васильке.

— Пальба тебе, Вась, а я навожу ракету.

— Какую?

— Термобар[97]. Мы тоже умеем отжигать. Иначе он срастется, моментально, эта сука его накачала силой.

— Принял. О, вижу. Кладбище. Где они там развлекаются?

«Вальтер», но не карманный, гавкнул раз и второй. Кот завыл, тряся раздробленной передней лапой, серебряная пуля испортила ему прыжок, и тупоносая башка врезалась в кованый крест, едва не сломав клык.

Пока Вадим смог держать дистанцию. В махайрода он засадил пятую пулю, но не сказал бы с толком. Теперь чудище вскочило и попробовало зайти слева. Лапа его больше не беспокоила, минуты не прошло, ну да, ну да, толку от вашего серебра.

В такие моменты у Вадима обострялось чутье, на зрение и слух он и так не жаловался. Однажды нос выручил, предупредив о засаде, полоумный убийца забывал мыться. Но от саблезуба не пахло хищником, острым горячим мускусным духом охотника, от ожившего тысячелетнего кошмара несло разложением и сырым холодом. Пару раз зверь проскочил близко, только тренировки и высокие памятники выручили человека. Все же габариты и масса тут работали против хищника, порхать он не умел, уже снес несколько оградок и сломал пару вертикальных плит.

Однажды коготь с кухонный нож деранул левый рукав куртки, оставил прореху, оттуда полезло облачно синтепона, рука каким-то чудом уцелела. Но Вадим устал, а тварь уставать не умела. Скажи Заревому, что он крутится и стреляет меньше пяти минут, он бы страшно удивился.

Неужто стрекот лопастей со стороны города? Никогда Вадим так не боялся ослышаться. Но экс-зверь тоже прислушался, поднял плосколобую ох и здоровую башку, с клыков капало, то ли слюна, то ли гниль.

Темно-красный «Хьюз», «летающее яйцо», развернулся, блеснули стекла, вертолет качнулся вправо-влево и переместился в сторону заката. Солнце должно помешать и твари… хотя бы немного.

«Это они мне, дерьмо».

Вадим зайчиком, шизым соколом метнулся за соседний памятник, а вон там в десяти шагах подобие мавзолея, с фото старушки в платке и мальчика на плите под нелепой сводчатой крышей на черномраморных столбах, там он на три секунды опередит смерть. Три секунды большой срок.

По бокам фюзеляжа замелькали вспышки, дробно и не впечатляюще застучало. С визгом треснула плита неподалеку, заревел мертвый зверь. Вадим отчетливо увидел, как в его шее появилась дыра с кулак… и вторая… и тут же стянулись. Тогда он решился и кинул тело к мавзолею. Это что еще. Рука отозвалась болью, а когда он коснулся кистью с зажатым пистолетом, с удивлением увидел на затворе красные синтепоновые клочья. Дерьмо кошачье.

Еще один крест рухнул поблизости, дробный стук. Прямо у его ботинка откололся кусок черного мрамора, взлетела каменная пыль, это уже перебор.

«Включено, готовность, захват активирован». Майя наконец-то увидела чекиста. Чертов коллега, в какой-то мере. Вон там, за большим черным подобием семейного мавзолея, армянским, наверное. Близковато.

— Вася, ты его видишь?

— Вижу. Стараюсь не задеть, — сквозь зубы.

А вот и котик. Огромная рыже-полосатая туша крутилась совсем неподалеку, пятидесятый калибр коту не понравился. Кое-что он уже словил, на Василька Майя могла полагаться. А теперь прыгнул, перескочив через две розовые плиты в человечий рост, и все ближе к Вадиму, скверно. Хорошо еще, стрекотанье с неба явно отвлекало его и нервировало. Ну да, откуда ты мог такое услышать там, у себя.

Все эти досужие мысли не мешали ей наводить нашлемный прицел, перекрестье из желтого стало красным (чертовы родственники с мавзолеями), зеленым, снова красным… да что за светофор. Старушка ты крашеная, Майка. О!

Она вдавила пусковой курок джойстика. Справа мелькнула длинное белое тело ракеты, оставило дымный след. Отлично, прицел зеленый, тварюга оказалась на пятачке меж низких надгробий. Да он с коня, похоже.

А скачет еще лучше.

Саблезубый почуял, наверное, свист и темную тень окончательной гибели, диким прыжком в два человечьих роста кинулся под черную крышу… к Вадиму.

Даже реакции Майи не хватило нажать кнопку подрыва ракеты. Дымный след ушел к мавзолею, там рвануло, вроде и негромко. Вспухло невыносимо горячее безвоздушное облако, охватило тушу саблезуба, превращая шерсть, тухлое мясо и кости в пепел. Сдернуло и перекосило крышу надгробия, начисто слизнуло нарисованных на плите бабушку с внуком, полированный камень пошел мелкими трещинами.

«Твою мать!»

Она отчетливо видела обгорелые до угля останки махайрода, уткнувшиеся бывшей мордой почти в самые ступени. Как в Помпеях. Из-под верхней губы, все еще вздернутой в ярости, торчал белый саблевидный клык. Но она не видела человека.

— Сажай, прямо туда!

Полоз шасси с хрустом разрубил сожженного кота почти пополам. Василь посадил вертолет виртуозно, аккурат меж могилок. Они выпрыгнули одновременно.

Грязь вокруг туши выкипела, стала стекловидной черной коркой в трещинах, тянуло в уголь спаленной плотью. Могилу изуродовало непоправимо, мрамор потрескался и помутнел… ничего, оплатят чекисты скорбящим родственникам. Спасибо им за тягу к надгробной роскоши, кстати. Большую часть удара мавзолей принял на себя.

Вадим лежал лицом вниз поодаль, вытянув руки, как в прыжке. Куртка на спине обгорела клочьями, обугленные волосы на затылке торчали дыбом, кажется, дымясь.

Когда Василь перевернул его, чекист застонал. Пробормотал:

— Экспер сюд… пробы… рука, достал… сучий.

Лицо красное, шершавое, как апельсинная корка, но глаза и губы целы. В ушах запеклась кровь, неважно, перепонки зарастут.

Пульс сбоит, но настойчивый, далеко не нитевидный, уж умирающих Майя навидалась.

Она острым неживым взором нашла и подняла из грязи вылетевшее из уха связное устройство, на вид исправное. Запись тоже пригодится.

Заревой все еще сжимал пистолет, не выдерешь. Драную дыру с торчащими бурыми клочками ваты на руке они заметили не сразу, запеклась, и то добро, кровотечение остановилось.

Они подняли его, уже бесчувственного, и понесли в вертолет, когда в безнадежно испорченной куртке запиликал мобильник, почему-то «С причала рыбачил апостол Андрей…», вместо «Наша служба и опасна и трудна» к примеру.

Майя сунула руку Вадиму за пазуху. Мобильник уцелел. Не зря Вадим хвалился неубиваемой системой, не хуже какой-то «нокии три-три-десять».

Неизвестный номер. Было не до политесов, и она нажала «открыть».

«Рада что жив. Котика жалко. Но пустяки, такого добра много. Отдыхайте и празднуйте, по-настоящему все начнем в новом году».

Даша никогда не была вегетарианкой, но к натуральному меху имела предубеждение с детства, с передачи о меховой ферме. «Если пожрать и спастись от холода, чукче в чуме слова против не скажу, а для понту нет, увольте», говорила она кавалерам, обещавшим шубы. Потом появился Данил, охоту ради выпендрежа тоже не одобрявший.

Но шубу он ей все же подарил в предпоследний день года. Восхитительно легкую, серебристо-голубую копию норки. «Стопроцентная подделка, солнце мое, ни одно животное и не чихнуло!» Даша восхищенно пискнула, а ее рыцарь загробного образа предложил выгулять и ее и шубу. Комплексно.

Они выдержали.

Хуже всех пришлось Заревому, хотя подарков надарили почти не пострадавшей Даше. Зелье оборотней выручило, флакон, не золотой, а просто хрустальный, в палату принес Андрей.

Вадим в сутки восстановил слух, почти пришла в порядок обожженная кожа. Волосы, правда, отрастали медленно, мучили головные боли и ныла рука, но чекист не унывал. «За такие кошки-мышки оплатил дешево, а сотрясать у меня в черепе все равно нечего».

Под низкими серыми облаками они неспешно дошли до маяка, Дашу тянуло к морю. В последнюю рабочую неделю, заполошную и дерганую, ни выспаться, ни переключиться ей не удалось. На сей раз она изменила брюкам и надела узкую юбку с сапожками. Хотелось хоть женщиной побыть, черт возьми, вместо акулы пера.

Серо-зеленое море катило воды многие под серым небом, пошел снег, крупный, редкий и нежный. Даша поймала замшевой перчаткой пуховую снежинку, попробовала на язык. Вкус нового года в детстве. Снег и мандарины.

Данил поймал другую голой рукой и держал, нетающую, разглядывал странными, страшными глазами, словно неведому зверушку. Отпустил.

— Скрепка леди не нужна? Молнию починить? — он казался ангелом смерти, еще и в новой серой куртке, начищенные ботинки блестят, брюки со стрелками… да что с ним нынче? Подыграть решил?

— Нет, мне уже починили однажды. Когда-то.

— Один молодой идиот на мотоцикле.

— А он не пожалел потом? У него-то жизнь могла сложиться совсем иначе.

— Он очень боится, тот идиот. Что леди в одном сапоге исчезнет, а он останется один, как до того дня.

— Почти бессмертный и почти неуязвимый. Справится.

— А будет желание справляться? Одному. Слушай…

— Ты прав, я плохо поблагодарила за шубку. Чудесная. И легко и удобно. А вид хоть на подиум.

Она привстала на носочки и поцеловала его прохладные губы. Но Данил не улыбнулся.

— А ведь я-то тебе ничего не подарил во время болезни. Так что квит. Но есть еще и новый год. Я долго думал.

— И решил подарить пояс собачьей шерсти? Нормально, пригодится в старости.

— Пояс потом, в старости. Сейчас вот.

Он достал темно-синюю кожаную коробочку (Даша вспомнила синий гроб) и нажал защелку. Там, на синем шелке, блистало кольцо белого золота с мелкими бриллиантами, окружавшими большой сапфир. Дивная, тонкого металлического плетения работа.

— Оно твое в любом случае, — теперь он улыбался, но, Даше показалось, невесело. — Я не имею права задавать этот вопрос таким, прости. Но спрошу.

Ты за меня выйдешь? По любому обряду на твой выбор.

— А-а… твои родители? — Даша сама не знала, почему спросила.

— Родители радешеньки. Мама так прямо назвала свинтусом, мол, дозрел только теперь, после всего. И еще раздумываю над таким везением как ты. Сказала, знали бы тогда, связали меня и выдали тебе, чтоб не удрал.

— А ты бы удрал?

— А куда? От себя не убежать, ты часть меня. Не знаю, бывают у нас предчувствия, или ерунда, но чую впереди недоброе. А так мы вместе, помолвлены. Перед любыми силами и богами.

— Я тоже чую, — сказала Даша, — и я согласна. То есть согласна вместе. Но устраивать торжество давай позже… когда что-то решится.

— Хоть через сто лет, я не отвяжусь.

— Сто лет мне не подходит, я состарюсь, нашел вечную невесту, жених с того света. Карга под фатой и красавчик, что люди подумают, фе.

Она вздохнула и стряхнула снег с его шевелюры.

— Упырь, просто обними меня, ладно?