Амулет мертвеца

Глава 7. Я пойду, мне товарища нет

В Питере Даша слышала за окном гудки, иногда перебранки, рев дуроломного уличного гонщика, но таких диких природных звуков никогда. Кто-то стрекотал, может и цикады, покачивались в косом электрическом свете кусты, издали доносилась популярная в сезоне песенка с глупым припевом, типа «А я в загул уйду, уйду». Разве что в загул.

У нее была бутылка мартини и коробка «Родных просторов» на тумбочке у двуспальной кровати. Даша напрасно притворилась, будто купила эти колючие сверху и мягкие внутри конфеты не потому что их любил Данил.

«Не пробудится он, не поднимется он, мертвецы не встают из могил»[20].

Привязался еще этот борзописец со своими умертвиями. Ей десницею руку пожал. Только его-то была холодна. Беззаконную небо карает любовь. Старый мудень-моралист вы, Василь Андреич. Вот уж наша беззаконнее некуда. Данька, сделай и меня тогда чудовищем, ладно? Сможешь?

Глупая дрянная девчонка, но ей стало легче, когда она увидела боль в неземных, страшных его глазах. И всюду чую тайный взгляд вишневый.

Даша выкупалась после встречи с Данилом, слопала мороженое, пять шариков за сто рублей, послушала «Отель Калифорния», электрогитару лохматого молоденького уличного музыканта, пока тот не подмигнул ей и не завел «Секс бомб, секс бомб, ю а секс бомб», такой дерзкий.

И было спокойно, как в детстве, под присмотром отца.

Время подходило к полуночи. Час нечистой силы. Явись, суженый-ряженый…

Номер был на втором этаже, и когда он появился на балконе, она даже не удивилась. Он вступил в приоткрытую балконную дверь, но впустил не памятный запах склепа — снаружи лился прохладный, напоенный луной воздух с дыханием цветов. И сам он был бледен и прекрасен.

— Привет, Данила Дракула, — сказала она и ощутила, как под тонким сарафаном забилось сердце. А если надо, ради тебя я остановлю его.

— Даш, не надо таких шуток, — поморщился ее граф.

— Ну а что? — она невинно захлопала ресницами, — дева в лунном свете ждет, и креста на мне нет, и чесноку я не ела. Алкоголь вот только, дожидается.

Он наконец-то обнял ее и поцеловал, еще и еще. Даша спустила бретельки с чуть тронутых уже загаром плеч, и бирюзовый сарафанчик упал сам.

Потом они ели конфеты и пили прямо из бутылки. Кем там ни стал бы Данил, алкоголь его не смутил.

Он откинулся на спину на постель, глянул ей в лицо диким взором и сказал:

— Даш, я убил человека.

Она молчала. Кажется, не дыша.

— Там, в Питере. Он хотел украсть чертов амулет. Обычный воришка, карманник. Я успел его догнать ну и… озверел. Я уже не человек, Даш. Не будет хэппиэнда. Я опасен. Для тебя — прежде всего. Ты оживила чудовище. Не вышло из меня принца.

— То есть если бы ты его не догнал?

— Да, я бы разложился. Как те зверюшки.

— А дальше? Что было дальше?

— Тело… в общем, нет его. Совсем. Амулет сработал на трупе. Гнусное зрелище. Я потому еще и обрадовался, когда ты захотела уехать. Нельзя нам так, вместе. Даш, а если я потеряю контроль? Если ОНО полезет из меня сейчас?

— Но я не стану красть твой амулет. Честное слово.

— Да какие шутки, дурочка? Плевать на меня, я труп, хуже чем труп, упырь, зомби, вурдалак. Я за тебя боюсь безумно. Накатит снова…

— И тогда ты меня убьешь. И оживишь такой как ты. Но уже от меня не отвяжешься.

Она уверенно легла в его объятия, обнаженная, светясь в лунном отблеске.

— Дань, когда тебя… зарыли и разошлись. Я стояла у твоей могилы и молилась не Богу. Я и крест больше не надевала, отдала нищенке. Думала выбросить, но это как-то совсем детски. Да и золотой все же.

Бог убил тебя и убил с тобой меня. Походя, одним пальцем. Не знаю за что. Плевать. Я Его ненавидела. Я другим молилась, чтобы тебя вернуть. Любым. Только чтобы ты меня не забыл. И ты вернулся. Данька, ты правда думаешь, я струшу и сбегу? Балда бессмертная.

Он покачал головой, закрыв глаза.

— Мне жалко того дурака. Но испугалась я, когда ты сказал про украденный амулет.

— Поздно было пугаться, — он обнял ее и зарылся лицом в душистые светлые волосы, пахнущие мятным шампунем и немного морем. — Я всегда знал, ты психическая, Дашка. Стихийное бедствие мое. Маньячка и вурдалак, сладкая парочка.

Она уснула без малейшего чувства опасности.

И когда проснулась от утренних розоватых лучей, в измятой прохладной постели она лежала одна. Но рядом на подушке краснела полураспустившаяся роза. Романтик. Балбес. Как ей прикажете теперь дожить до следующей ночи?

Дети Дашу любили. Она, правда, не мечтала о маленьких пяточках, детском реве по ночам, приготовлении уроков и поделок — видно, генетическая программа сломалась, впрочем, Данил тоже не заводил речь о детях. До… до истории (да, с кладбищем) как мысленно предпочитала говорить Даша, их вполне устраивало существование вдвоем. Смешно, такие простые человеческие проблемы…

И все равно дети вечно к ней липли — красота и обаяние тому виной, или потому что Даша никогда с детьми не сюсюкала, почитая унизительным, а обращалась как со взрослыми, «может, чуть поменьше ростом», но знакомые педагоги ей завидовали.

Вот и теперь репортаж шел как по накатанному, дети (правда симпатичные и умненькие) встречали ее улыбками, оператор ловил именно то что нужно, словом, лепота.

И все время Даша чувствовала устремленный на нее откуда-то издалека внимательный, заботливый взгляд, догадывалась и улыбалась про себя.

Данил проводил новыми, по-птичьи зоркими глазами маленький бело-синий автобус со съемочной группой. Вот он миновал светофор, протиснувшись меж машинами самых нахальных отдыхающих, вот побежал по серпантину в город. Все в порядке. С ней все в порядке, и не надо было накручивать себя и пялиться на и так охраняемую территорию.

Он провел ладонью по глазам, по привычке, глаза на уставали и не болели. Пришлось прикрутить слух, цикады разверещались просто как одержимые, так и сверлили воздух серебряными зуммерами. Но еще кое-что…

Показалось или нет? Может ему вообще теперь «казаться»? Но слабый вскрик от подножия горы, уходящего в яркое бело-голубое море он услышал.

Никогда при жизни он не смог бы так двигаться. Перелетая с камня на камень, прыгая через трещины, без малейшего страха — тело само знало свои риски и пределы.

Он опоздал, конечно.

На скалах внизу обычные глаза, пожалуй, не заметили бы бурый длинный сверток, вот ударила волна и пена его скрыла, смыла темно красные полосы на каменной наклонной плите, куда он упал сверху. Опала — показалась всклокоченная борода и лысина, чистый бомжик из подворотни, такие тянутся в здешние края по теплу, живут подаянием, спят на скамейках, заполняя чистенькие приморские скверики вонью и звуками мата. Делирий? Полез, как отец Федор, на скалы, искать свою царицу Тамару?

Волна качнула несомненный труп, борода задралась и Данил увидел глубокую рану на грязном горле. Знакомый вид. Еще вал — тело сорвалось и его потащило глубже. Где не найдут и искать не будут.

Кто-то наблюдал за ним. Кто-то зоркий, хладнокровный и внимательный. Ощущение не оставляло, а теперь ощущениям Данил доверял.

Он бесполезно покрутил головой, конечно, ничего не увидел.

Истинное спасение жаркой части планеты — кондиционер. Жаль, в Анапе включенные кондиционеры регулярно отрубают электричество в самую жару. Наверное, единственное помещение без кондишена Данил нашел не без труда — пристройка во дворе полуслепой бабки потому и сдавалась так дешево, что не хватило бы на пару дней столовского питания. Данила устроила и цена, и равнодушие хозяйки, жара его больше не мучила, хотя и не доставляла удовольствия. Как некое неудобство. «Я чувствую ущерб», да. Именно.

Он собирался побродить под вечер по берегу, по знаменитой лестнице в сорок тысяч или сколько там ступенек, ведущей с ору внизу вдоль обрыва. Поглядеть на невысокий черно-белый маяк. В Анапе он никогда не бывал, в сравнении с Сочи воздух тут казался свежее, без душно-банной влажности, и постоянно дул ветерок.

На его убогой кровати, застеленной пестрым «ковровым» покрывалом родом из СССР, белел аккуратно сложенный лист. Дверь заперта, хозяйки нет. Снаружи на записке четким, изящно волнистым почерком, кажется, писали стальным пером, хотя ерунда, конечно — «Приезжему хладнокровному от коллеги».

С юмором. Чтоб вас.

Внутри той же рукой.

«Завтра в 20 00 клуб «Фламинго», интеллектуальная (и не лень было выписывать) игра «Квиз-топ», стол 6. Ради твоего блага и известной нам с тобой особы из прессы».

Данил изменился не только телом. Раньше он бы зарычал от ярости, теперь — ощутил холодный гнев. Хладнокровный. Да. Я вас хладнокровно на запчасти разорву, если. Если.

И здесь, и теперь нам нет покоя, боги, боги загробного мира.

Даше он ничего не сказал.

Данил как-то не был завсегдатаем ночных клубов. Клубиться удобно тем кто отсыпается днем, как вампиры. А он в прежней жизни был слишком занят — а потом в ней появилась Даша. Тоже любительница домашних посиделок с вином и закатной ленью. К тому же оба не любили шума и гама.

Однако же «Фламинго» оказался вполне взрослым и солидным местом. Розовая птица над черным порталом в подуподвал щелкала загнутым клювом. Но внутри ни визгливого бой-бенда, ни волооких, фальшивых как морковный заяц певиц из Марьиной рощи. Тихая струнная музыка, что-то клавесинно-легкое, приглушенный свет, но не молодежные потемки. Прямо вечеринка «если вам за…» Кстати «за» сколько? Сорок? Пятьдесят? Сто?

Да, юркий, нарочито белобрысый ведущий в блестящем сиреневом пиджачке с низкой сцены негромко (и за то спасибо) выговаривал «добро пожаловать на нашу игру, шестую в сезоне, рады видеть всех веселых и находчивых» и так далее, и тому подобное. На плоских экранах по стенам мигала сине-золотая заставка с четвероугольной академической шапкой и белым мультяшным совенком.

Данил ожидал увидеть за упрятанным в углу столиком с красной шестеркой на табличке мрачную компанию волосатых клыкастых гуляк, почему-то, тьфу ты, в смокингах.

А упыря с два. Там сидела только одна особа. Но зато уж ей привлекать внимание усилий не стоило. Огненно-рыжая красавица с идеальными белыми плечами, в зеленом с изумрудным блеском открытом платье. Что за дела.

Она подняла на Данила знакомый по зеркалу вишневый взгляд и кивнула как приятелю — без фамильярности или принуждения, просто и дружески. Обнаженной рукой, охваченной в предплечье золотым (какая подделка, что вы) браслетом-змейкой с изумрудными глазками. Браслет как намек.

Данил сел, ощущая неуместность застиранной куртки-джинсухи и футболки с огненным тигром. Разозлился. Да что он, на прием к Дракуле? Нормальное развлекательное, скажем так, мероприятие для всех желающих. И не обязательно приходить как на бал полнолуния. В конце концов он не напрашивался.

— В конце концов это я написала записку, — сказала она низким холеным контральто. — И тут нет дресс-кода. Разве что, — она улыбнулась пухлыми алыми губами, — не в купальных костюмах. И давай на «ты», мы свои… — она помедлила, — люди.

— А были те, кто приходил в трусах? — не сдержался Данил.

— На свидание со мной нет.

— Верю.

— Прошу, давай сейчас просто сыграем, у них бывают хорошие вопросы, особенно из истории. Да, я за твое участие уже заплатила, считай это благодарность за визит. Так хочу просто расслабиться и поумничать. Потом погуляем по набережной, поговорим обо всем. И да… я не хочу причинять тебе вред. И той кто тебе дорог. Вы нравитесь мне, оба.

Данил отметил — она не сказала не буду, сказала не хочу. Понимай как хочешь — и если ты меня вынудишь, придется…

Она была опаснее гремучей змеи, он ощущал отчетливо. И все же шарм и обаяние, да, змеи умеют гипнотизировать, так ведь?

Публика, как ни странно, прибывала, похоже, поумничать на отдыхе нашлось довольно желающих. Ну, не все любят бездумно валяться на песочке кверху брюшком. Не наговаривай. Правда, в вечерних платьях не было никого — женщины, даже вполне молодые и симпатичные, поглядывали на них с любопытством и откровенной ревностью. И старались отвлекать болтовней своих мужчин. Те пялились на красотку открыто, на него — с явной завистью. Знали бы вы, старые боевые кони…

Правду сказать, Данилу нравилось, подумал он с легким стыдом, «умничать». Раньше, в той жизни он участвовал в паре-тройке студенческих кавээнов и дружил с «чегэкашниками». Вопросы подбирали с юмором, в математике и физике он был не силен, музыку угадал три раза из четырех(ну, нежно любимых Кобейна и Ди Снайдера грешно было упустить), а вопросы по истории щелкала красавица. Пару вежливо позволила ответить ему, и когда в одном он глупо срезался (карданный вал изобрел не да Винчи, а как раз Джироламо Кардано) — поймал неожиданный прилив злости на себя.

— Как мне вас звать-величать? Не коллегой же?

Она не обиделась на шпильку, поглядела страшными дивными очами как на мальчишку (самое обидное, Данил так себя и ощутил).

— Мы разве не на «ты»? Можно просто Майя. Такое глуповато-весеннее имя, и немного похоже на то, как меня звали когда-то.

— Давно?

— Вопрос даме?

— А давай откровенность за откровенность, — Данил постучал по столу согнутым пальцем, проходящий кудрявый официантик в синем костюмчике сунулся к столу, красотка, скрывавшее в себе чудовище, шепнула что-то, он кивнул с искренней улыбкой — почти влюбленно. А ведь будь вы одни, она б тобой закусила, лопушок.

— Мои года мое богатство. Не меньше сотни. Я и сама уже потеряла точный счет, говорю не из кокетства.

— Да уж, зная твою истинную суть. Какое кокетство (он чуть не сказал «у самки богомола» но вовремя прикусил бедный язык, слабо его пришили в морге).

— А суть у нас одна, — она улыбалась, и Данил снова не мог воспринимать ее кровожадной тварью, как ни старался. Чертова магия. Сам ведь такой, да.

От нее не пахло духами. Вообще не пахло, ну да, хищнику благоухать ни к чему. Разве что легкое дуновение, тень прохладной ночной свежести. Даша тоже говорила ему «ты сам как эта ночь». Никакого разложения, ага, мы выше этого.

Они не выиграли. Заняли второе место — первое перехватила удалая группа бородачей-профессионалов игры. И Данил был уверен, ну почти уверен, Майя так поступила нарочно.

— И куда ее девать?

Они шли по почти пустынной набережной мимо похожих на полусвернутые яхтенные паруса белых светильников, еще не горящих. Над морем кровенела багряная полоса, ветер нес тоскливые стенающие крики чаек и запах соли, кажется, еще и тухлятины, вот что Данила не радовало, так это сверхобоняние, отнюдь.

Он нес выигранную бутылку шампанского. За горлышко, как палицу. Брют. Они с Дашей его не любили, сладкоежки.

— Можешь выбросить в пропасть, — предложила покойница. — Или в морскую пучину. Или просто оставь тут у скамейки, желающие потушить трубы найдут утром.

— Вроде того… — он осекся.

— Относись к этому проще. Кстати, не я его убила и гмм… погрызла. Фу, такого вонючего.

— Некрещеные младенцы вкуснее?

— Еще визга младенцев мне не хватало.

Как ни странно, он поверил, очень уж натурально ее передернуло. Не забывай, она великая актриса, жить среди людей и не спалиться сотню-то лет.

— Много вас тут? Умертвий?

— От умертвия слышу, милый. Не очень. Прости, пока я не буду раскрывать наши тайны. Ты еще мал.

— И глуп?

— Нет. Был бы глуп, я бы первая сказала — уберите его, испортит всю малину.

— Не боитесь солнца. И людей.

— И химеры совести. У меня ее нет, и давно. Но кое-какие принципы остались, веришь. В общем, посуди сам. Почти идеальное место для нас всех. И тебя, малыш. В сезон — толпы туристов, где никто никого не знает. И каждый год кто-то пропадает, тонут в море по пьяни, срываются со скал, попадают в дорожные.

В этом году уже тринадцать человек, семья, трое, в первый же день по приезде улетела с машиной в ущелье. А мы виновны только трижды. Не младенцы, не юные девицы. Нашу добычу ты видел. Они все равно загнутся через год-два. Намного мучительнее, в своих моче и дерьме в подвале или на каталке скорой.

— Серые санитары леса?

— Хочешь так думать, думай. Но не считай тупыми маньяками-убийцами.

— Ладно. Не маньяки. Упыри. Легче? И я тоже, конечно.

— Пусть упыри. Мы хотя бы войн по идиотским поводам не начинаем.

Она остановилась, мимо прошла симпатичная молодая парочка, с черно-белой французской бульдожкой на поводке. Данил приготовился к испуганному лаю-визгу. Ни черта. Собачка подсеменила к модельным босоножкам красавицы и села, преданно глядя ей в глаза.

— Извините, она еще…

— Маленькая, — успокоила Майя блондинку-хозяйку в шортах и пестрой ветровке, — конечно мы еще маленькие, нам сколько, годик?

— Восемь месяцев, — истинные собачники как мамаши, «НАМ восемь месяцев, МЫ покакали».

— А потом мы вырастем большие и грозные, — сказала упыриха, нежно, матерински улыбаясь, булька забила коротким хвостиком и сунула ей головенку погладить. Кажется, жмурясь от удовольствия, пока та ласкала ее за ушками-парусами, черным и белым.

Нагладившись и кивнув хозяевам, она пошла дальше. Данил молчал, удивленный.

— Думал, нас всякая живая тварь боится? Фигушки, — она показала вполне нормальный розовый язык, — я собак всегда любила. И они меня. Еще у папа пропадала на псарне. Он сердился, хотя больше для вида.

(На псарне. Волчица ты, хах, тебя я презираю, в овечьей шкуре. Это сколько уж годков ликвидировали большевики эту нетрудовую роскошь? И отправили собак охранять границы и беломорканалы?)

Следующие слова ее стукнули Данила как обухом меж глаз.

— Я тоже любила живого.

— А?

— Я тоже любила живого. Когда была уже вот такой как сейчас. Неизменной. Холоднокровной.

— Он жив?

— Не знаю. Наверное, уже нет. Время. Но он выжил чудом. Я сорвалась, Даня. Как ты. Иначе с чего ты сбежал из своего Питера, а? Нет, я не читаю мысли, у тебя все на лбу написано. Новичок.

— И что ты мне хочешь доказать?

— То, что ты и так знаешь. Заталкиваешь в глубину себя, но знаешь. Ты главная для нее опасность.

— Ну конечно. Спасибо.

Ему внезапно стало холодно теплой южной ночью, шум прибоя внизу показался отвратительно резким, как рвущаяся под пальцами чья-то плоть.

— Не за что. Кстати, я категорически запретила нашим причинять ей вред. Напротив, попросила приглядывать. Ты себя так не мучай. Она славная, я понимаю. И любовь у вас настоящая. Ведь она тебя подняла?

— Да.

Запретила. Всем. И они послушались. Данил ей верил, вот ведь как. Значит, ее статус или как еще, позволял ей просто взять и приказать. Кто ж ты есть, дворянка-собачница? Княжна ночи? Королева мертвых?

— Подняла из могилы, рискуя всем, и жизнью, и, если верить набожным лопушкам, спасением души. Нет, она настоящая героиня. Не то что ты, прости.

— А я спорю? — ему было приятно ее отношение к Даше. Дьявол, она ведь так говорит, чтобы сделать ему приятно, наверняка. Как ей верить, дохлый ты остолоп?

— А если ты ее убьешь? Ладно, не ты. Оно, Вендиго, чертенок, бабайка, и так мы иногда говорим, вырвется, как тогда? Повоешь, да обратишь ее в живой труп и всюду будешь таскать с собой? Молодец, возьми пирожок с падалью.

А ведь у нее нет даже сумочки, подумал Данил, где она прячет…

— В себе, дурачок. Ой, да не телепатия, я же старше тебя на сотню с гаком лет. Я таких десятки знала. Прости, уникальный ты наш. С нашим заживлением вложить анк, мы так зовем, в себя совсем просто. Один разрез, дел на пять минут. И ты свободен, птица большого помета.

— Это мысль.

— Бери, пользуйся. Видишь, какая я полезная? Никто у тебя ее похищать не будет, обещаю. Ты САМ должен понять. И решить.

— А другие… убивали своих живых? Ты знаешь?

— Не всякий о таком скажет, студент. Но про двоих я знаю…почти точно. И веришь, мне, дохлой кровожадной суке, их жаль было невыносимо. Думай, вагант. Сам. Мы еще встретимся.

В темном небе давно висела умирающая луна, белый серпик. Данил не заметил, как они ушли с набережной к старому парку поблизости. Обычно тут полно отдыхающих, но в этот раз — пара нерезвых теней, да проехал глухо урчащий мотоцикл с парочкой в шлемах, так многое напомнив.

Они подошли к парковке под старыми липами. Одна машина, вторая, темные, не живые-не мертвые… и на всех нагадили чертовы птицы, вороны, наверное. Место неподходящее, но другого в этой летней толчее нет.

Только одна машина стояла чистенькой и блистающей. Темно-синий БМВ-кабриолет с закрытым верхом.

— Подвезти до дому? — она снова улыбалась.

— Нет, благодарствую, — Данилу хотелось прогуляться под луной и подумать. Даша, наверное, спит давно. Впрочем, он ведь испросил себе эту ночь «для кое-каких дел», она не обиделась, и расспрашивать не стала. Повезло ему, дураку-покойнику.

— Возьми визитку, — вот пес знает откуда она достала, но в его ладонь легла бело-голубая карточка. «Майя Бридер, консультант» и номер мобильного.

— Обращайся, если что.

— Фамилия настоящая?

— Как имя. Хотя можно было добавить настоящий титул, было бы прикольно.

Низкий кабриолет сам зажег «ангельские глазки», распахнул длинную дверцу. Майя к нему не притронулась. Она села за руль, изящно подобрав длинные прекрасные ноги. Как когда-то в дамском седле, подумал Данил.

— Вот за что ценю ваше время, — сказала она, дверца захлопнулась с тугим дорогим звуком, пробудился мотор, стекло опустилось, — за этих вот зверушек. Люблю их и скорость, что делать.

Секунду спустя ее не было. Легкий запах высокооктанового бензина вместо духов. Поехала выбирать кратчайший путь?

Данил наконец поставил бутылку на освобожденное парковочное место. Пусть найдет кто найдет и спокойно выпьет.

Ему безумно захотелось увидеть Дашу. Издали, хоть в окошко. Как положено Дракуле, да, усмехнулся он. И зашагал к берегу, там, над обрывом, по набережной вел кратчайший путь. Волк побежал по сой короткой дорожке.

Аллея скоро вывела его к анапскому маяку. Невысокая бело-черная башенка с темно-красным вспыхивающим огнем. Почему для курортного города, любимого упырями, выбрали цвет крови? Совпало?

Ночное море отблескивало, теперь несомненно черное. Почти полная луна неприятно напомнила ему Питер… хорошо хоть белая, как и положено. Ветер трепал его волосы прохладной рукой.

Данил зашагал по узкой, мощеной плиткой дорожке вдоль обрыва, море справа, слева- высокий жестяной забор. Еще одна странность Анапы — драгоценную приморскую землю занимало старое кладбище. Тут и массивные памятники над хрупкими девами, умершими при царском режиме, и стелы с погибшими рыбаками первых пятилеток, и суровые военные плиты. Кладбищ Данил не боялся с детства, а теперь страх выглядел уже полным идиотизмом. Но там кто-то разговаривал. Бормотали хриплыми, плывущими голосами. А потом его слух хищника уловил слабый крик страдания живой твари. Мучителей беззащитных Данил ненавидел и при жизни.

Он мгновенно подтянулся за острый жестяной край, заглянул.

Возле высокой стелы в виде усеченной пирамиды черного камня расположилась компания вида необычайного.

Слабо светили свечи в жестяночках, распространяя тяжелый мускусный запах. Расставленные на плитах вокруг, они изображали пентаграмму в пентаграмме или что-то подобное. Фигуры Данил разглядывал, сперва не веря глазам.

В черных плащах с островерхими клобуками, с белыми пентаклями средним лучом вниз на груди. Правда, обувь: кроссовки и модные у школоты полупластиковые берцы, да и мутные нетрезвые голоса молоды и ломки.

Они что-то декламировали хором, потом заткнулись, один, повыше и с нарисованной золотой краской звездой, вытянул левую руку. Держа за шкирку черного пушистого кота, почти котенка со связанными лапами. Котик барахтался и сипло кричал.

— Услышь нас, тьма! Приди к нам, враг небес, приди, Бафомет и тысячи тысяч духов бездны, прими жертву адскому пламени и богу нашему Люциферу!

В правой у него блеснул узкий нож.

И тогда тьма ответила замогильным голосом.

«Ну я услышал. Полегчало?»

Поджарая гибкая фигура метнулась к вожаку, теперь уже заорал он, заглушая негромкий треск сломанной руки. Черный демон поднял его за горло и зарычал, как не рычат ни люди, ни звери земные.

Компания ломанулась в разные стороны с воплями, почему-то и не думая падать на колени, славить явившегося адского гостя. А тот блеснул призрачно-белыми зубами и вгрызся в плечо избранника так, что горячая кровь хлынула, пропитывая черную дешевую ткань.

Именно кот, выпавший из сломанной руки, спас своему мучителю жизнь. Завопил отчаянно, и луна в глазах демона начала белеть, теперь он приходил в себя куда быстрее первого раза.

Выплюнул окровавленные обрывки плаща, отшвырнул бессознательное, но все еще живое тело в бурьян у могилы какого-то гидрографа.

Покачнулся. Сгреб кота и легко разорвал вязки на его лапах.

— Все, беги, паршивый кошак. Пшел вон. Это тебе за одну дохлую кошку.

Кот бежать не пожелал, напротив, полез за пазуху и вцепился в пахнущего кровью дьявола покрепче. Возможно, счел его куртку самым сейчас безопасным для котов укрытием.

— Черт с тобой, — сказал черт.

Даша еще не спала, конечно. Стояла у себя на балконе, завернувшись в зеленый шелковый халатик, глядела на луну, слава небу и аду, белую, и самую малость воображала себя принцессой в высокой башне. Ее чудовище…

— С котами можно к вам, алмазная донна? — спросило оно совсем рядом, подтягиваясь за перила.

— Можно. — Не раздумывая, сказала она. И только потом спросила: — Какие коты? Где ты его… ой, трясется весь, ты его перепугал-то как!

— Не я перепугал, королевишна моя, — сказал Данил, вручая кота и перебрасывая себя через перила. И кратко рассказал.

— Живы они все, живы. Хотя и зря. Надо было догрызть гниденыша.

— Ну и правильно что не стал доедать эту гадость. Умник мой, — Даша почесывала за ушами уютно устроившегося в ее объятиях более мелкого хищника. — Хватит с них, малолетних уродов. Да вряд ли они будут рассказывать кому попало.

— Легко отделались. У тебя что-то для него найдется? Молоко котам не надо, я слышал.

— Есть баночка паштета, на всякий случай.

— Ночной дожор?

Она фыркнула, и Данил мгновенной острой болью там, где молчало сердце, ощутил нежность и страх за нее.

— Давай покормлю младшего зверя, потом займусь старшим, — и понесла кота на кухоньку.

Утром исчезли оба. Один, правда, оставил на подушке бутон чайной розы. Кот ничего не оставил, аккуратно съел паштет, пока они занимались друг другом в спальне, и слинял, не иначе как в приоткрытое окно. И ладно. Значит, был в порядке. Вольный зверь.

И все же она чуточку расстроилась и даже обиделась на обоих.

Мужики. Одно слово. А ты сиди дожидайся в тереме. Или в гареме. Я подарю тебе эту звезду, ага.

Вместо звезды на бежевом коврике у кровати лежал голубой кусочек картона. Выпал из Данькиной одежды, не иначе.

Майя. Консультант. И пахнет консультант французскими духами.

Нет, ну не будет же она ревновать, это и правда дурость полная.

Однако же.

Его дела и ее дела. Кого приручили. А кого воскресили? Вряд ли он стал бы скрывать, если бы карточка нашлась ночью. Нет, не ее Данька.

И вообще. Она ведь ничего преступного не совершит. Извинится если что.

В сущности, пустяковое дело. Один звонок.

Она взяла мобильник и набрала номер. Заколебалась на миг, не оборвать ли связь. Прижала к уху, вспомнив: не успела причесаться и умыться.

Номер ответил сразу. Женским соблазнительным голосом. И первые слова были:

— Здравствуйте. Ведь вы Даша, да? Он о вас говорил, и очень тепло. Нашли мою визитку?

— И вам не болеть, Майя, — ответила Даша, сердясь на себя за легкое хамство, и все же не в силах сдержаться. — Уж простите, беспокою в ранний час…

— Ничего, — консультант звонко хихикнула, — между нами, девочками, я и не ложилась. Ранняя пташка. Массу вопросов еще решать.

— А по каким вопросам…

— Со мной консультировался Даниил? По разным. Вопросам жизни и смерти, я бы сказала.

— Вы часом не из похоронного бюро? — съязвила таки Даша, представила, в каком восторге был бы милейший Виталик от такой сотрудницы и скомкала невольный смешок.

— О нет, для меня слишком скучно. Слушайте… давайте увидимся лично. Хочется на вас посмотреть. Не бойтесь ничего.

«И не думаю»

— Устроит вас кофейня «Бульвар» на Черноморской, двадцать три? После работы? В шесть, скажем? Возьмите такси, я оплачу.

— Я и сама в состоянии! — вышло резче, чем Даша хотела. Ничего, утрешься. Кто ты вообще такая.

— Тогда кофе и пирожные с меня. Не вздумайте отказываться, вы жертвуете свое время. («И нервы», подумала Даша). Ну так я вас жду? Поверьте, вы оба выиграете.

— Ладно. — и Даша отключилась. Поглядела на голубое безоблачное небо в приоткрытой балконной двери. Кто-то засмеялся за стеной. Счастливый народец.

В ответе за тех, кого воскресили. Как там у мистера Кинга?

Ты это купила. Теперь пользуйся.