Амулет мертвеца

Глава 16. Плоть, кровь и смерть

Вечером прошел дождь, и в Анапу следующим утром они вкатили чистенькими, почти безгрешными. Конь бледный, электрический дождался хозяина в ольгеровом гараже, еще и подзарядившись заодно.

Данил пришпорил «Зеро» поворотом рукоятки «газа», или черт знает как у этого чуда враждебной бензину техники ее называть? Ускорения?

Выходной, Даша дома.

На секунду он представил, что она не одна. В объятиях красавца-мачо. Теплого и живого. С мускулами и наглой смазливой рожей.

Сожру, голову отгрызу. Ему. А ее покараю вечным презрением. Ведь я умер, донна Франческа! Чертов Лоренцо. Чертов Отелло. Чуть не сказал, «чертова жизнь», не имея на то права.

Электробайк, легко гудя, с креном занес его в поворот у Красной площади, название торгового центра, конечно. Пустынная дорога в утренних лучах так и соблазняла полихачить.

Он остановил «Зеро» под Дашиным балконом. Я тут, Инезилья, под окном стою я с машиною…

Даша была дома. Одна. И уже проснулась. В легком сером кимоно и в запахе свежезаваренного кофе. Обняла его, будто снова с того света вернула. Данилу стало и сладко и мучительно стыдно. Они сели на диване, взяли чашки с крепким густо-черным, любимым обоими, и Данил начал рассказывать.

На историю монахини Даша вздохнула за них обоих и сказала: «Имела право». Данил закончил встречей вечером у Ольгера в баре, «окончательно все решить».

— И ты приглашена.

— Ладно, только с тебя транспорт, — Даша поставила полупрозрачную фарфоровую чашечку, сама похожая на фарфоровую статуэтку гейши, если бывают гейши-блондинки, похожие на ангелов, — изящно подняла ладонь: — Я вчера на фестивале танцев брала интервью у твоего танцора-индуса.

— Индейца.

— Тем более. Еле отбила на минуту от поклонниц, чуть костюм не порвали. И он похвастался. Вторым шлемом, моим родным и любимым белым. Как отдал его тебе с новым.

— Даш, мы говорили уже.

— Да, мы говорили. Теперь, когда есть лишние талисманы… Дань, мне правда надо. Ты-то как можешь возвращаешь прежнее.

— Ага, в перерывах между кровопролитиями.

— А не водись с гадкими упырями. Мне тоже охота выбить из себя старые страхи. Я буду очень крепко держаться, а ты — очень осторожно ехать. Как с этой чашкой.

Она перевернула чашку на блюдце, подождала, пока стечет гуща, и кинула чашечку Данилу в грудь. Он поймал хрупкую вещицу одним незаметным движением, двумя пальцами прямо за ручку.

— Ну вот, — сказала Даша, улыбаясь, — и ты еще боишься меня уронить. Я-то не фарфоровая, не думай. О, на блюдечке… — она покачала головой, — ну, будем считать сердце, хотя больше похоже на жо… эээ… седалище. Чего бы это значило?

— Ты всегда найдешь приключений на задницу, — буркнул Данил и положил руку ей на колено.

Поездка прошла благополучно. Хотя Данил волновался. А Даша нисколько. И получила массу удовольствия, уже второго за день, на сей раз неожиданно для себя. Страх перед двухколесным движением отпустил.

Они вошли в подвальчик под резным драккаром держась за руки, как молодожены, когда над морем дотлевал розово-желто-зеленоватый закат, достойный Рио-де-Жанейро.

Внутри Даша с радостью увидела не только индейца, но и Майю. В голубом брючном костюме и с высокой прической та смотрелась крышесносно. Ольгер широким жестом указал за стол, уставленный бутылками и закусками, запер дверь и повесил свою любимую табличку «Закрыто».

Они выпили розового игристого за победу, съели по дорогой конфете — Даша подумала, как странно есть шоколад в компании с упырями, и викинг принес черный ларец. Поставил на стол и открыл крышку.

Обвел всех строгим взглядом.

Майя сказала:

— Ты знаешь мое отношение. Но тут я не спорю. Каждый из нас имеет право на один… шанс. Остальные лучше спрятать, у тебя ведь найдется где?

— Конечно, — сказал Ольгер. — Я подумаю, спрячу и скажу вам… шайка реаниматоров. Вдруг что со мной. Теперь каждый может взять один. Для себя и того, кого мечтал оживить. Ведь у тебя тоже есть кого вспомнить, ведьма?

— Есть, старый пират, — сказала Майя без малейшей обиды, — и я подумаю. Но пока пусть полежит тут, у тебя.

— Пожалуй, я тоже тебе доверюсь, — индеец щелкнул смуглыми пальцами, — и подумаю. Не хотелось бы ошибиться в… людях. Мало ли кто и что о ком помнит.

— Дани, бери свой, — Оле… подмигнул. Хорек спрыгнул на стол и утащил ромовую конфету, сцапав острыми белыми клычками, залез с добычей обратно к господину на шею и свернулся привычным воротником.

Данил взял лежащий с краю, тот, с цепочкой.

И протянул Даше.

— Нет, дурачок, — Даша отвела данилову руку со свисающим на цепочке амулетом. — Ну где я его спрячу, под подушкой? И тем более, как буду носить? Чтобы передо мной жареная курица на тарелке оживала? А я журналюга, я где только не бываю.

— Прости, протупил, — сказал Данил и положил талисман в карман, — я сберегу если что. Для тебя.

— Запасной выход? Чую, умереть спокойно мне тоже не дадут.

Индеец заметил медовым голосом:

— Сама подняла из могилы упыря, теперь не отвяжется.

Аренк нагнулся, оказалось, рядом с ним на полу стояла объемистая черная сумка. Достал и выложил перед честной компанией старинную с виду книгу в толстом буром переплете с бронзовыми уголками, со страницами чайного цвета. Осторожно открыл на заложенном отчего-то красной с черными каймами муаровой лентой ордена Святого Владимира месте.

Оттуда, с раскрашенной неведомым монашком миниатюры, на них глянуло серое чудище с длинным хвостом и лапами ирландского волкодава. И с мужской головой, бородатой и растрепанной.

— Существа сии, несомненно, демонической природы, — нараспев перевел выцветшие серые каракульки латинской скорописи краснокожий дикарь, — являются они в любом месте коем пожелают, и завлекают в свои богохульные дела невинные души, особливо, — он поднял блеснувший серебряным перстнем смуглый палец, и глянул на Дашу, — особливо же предпочитая погублять юных и неопытных дев людского племени.

— И что дальше делать с ним деве? — спросила Майя. — Вы не подумайте, я и с единорогами-то раздружилась сотни лет назад, просто любопытно. Как они могли принять за деву нашего морского пирата? Ты в килте что ли ездил?

— Это все. — сказал ацтек. — Даже название в подписи к рисунку стерлось, видите. То ли Luparo то ли Lupano. А больше в моей либерее я ничего не нашел.

— Библиотекарь царя Грозного, — сказал Оле, — библиофил. Порнократ. Ты его не слушай, фрекен Дария, у него там вместо научных работ мистика, некромантия и порнография. И книжки где все это вместе. Кто за прижизненного Кроули бешеные бабки отвалил, не ты? И вообще это, может, аллегория Навуходоносора в зверином обличье, мало ли ты нам наврешь.

— Ах, где нашему времени понять таких людей, как Навуходоносор, древний иудей![38] — мелодично пропел Аренк и спросил: — синьорита Дарья, вы позволите вызвать этого заспиртованного моржа на дуэль?

— Шут. Паяц! — отвечал бесстрашный викинг.

— У меня как раз завалялся ящик с парой отличных Лепажей года с тысяча восемьсот пятнадцатого… — мечтательно сказал индеец. — СтвОлы роковые, золотая насечка. Кремни совсем новые. Шлепну шпака как муху!

— Мальчики, — сказала Даша, — в вашем нынешнем состоянии дуэль может быть разве что на мясорубках. Побежденный механически превращается в котлету.

— Она мудра не по возрасту, — сказал Аренк, — Даниэль, береги свое сокровище. Так когда и куда идем вызывать чудовищ?

— И я с вами! — быстро сказала Даша. — Я акула пера или нет?

— И я с вами, — повторила Майя, — пригляжу за тобой. Да и в зоопарк я лет сорок не ходила. Или нет, больше. Ольгер, ты их будешь призывать. Как зверек сказал, плоть…

— Плоть, кровь и смерть. Мне рассказывали лет триста тому. Надежный источник. Кладбище у станицы Анапской подойдет. Пустынно, и смерти завались. В полночь.

Данил раздобыл для Даши удобный камуфляжный костюмчик, ночи уже посвежели, сам натянул вечную свою полувоенную куртку.

Под посвистывание электромотора они помчались к станице Анапской, когда-то и правда станице, теперь почти слившейся с городом. Широкая и прямая Крестьянская была почти пуста, мелькнули пара запоздавших седанов, то ли таксисты, то ли прелюбодеи.

Маленькое, неухоженное кладбище начиналось рядом с первыми строениями станицы, за оградой, метрах в пяти от уличного асфальта. Но за ветхими и уродливыми сварными воротами узкие тропинки меж заросших могилок казались провалом во времени. Несколько обелисков поновее и побогаче чуть в стороне — а совсем уже дряхлые кресты и пирамидки уводили в глубину. Там и собрались.

На индейце был шикарный черный бомбер, Ольгер в своей неизменной джинсе и Майя — в почти спортивном, элегантном темном костюме и высоких сапожках. Она напоминала эсэсовскую расхитительницу гробниц, разве что без орла на рукаве и пистолета.

Умирающий месяц смотрел с угольных небес в разрывы облаков. В полной тишине пахло полынью и ржавым влажным железом, даже Даша чуяла.

А еще — ощущала границу между родным миром и еще чем-то. Не то чтобы смертельно опасным, но точно не для человека назначенным. Хотя какие страхи, с ней нечеловеческая охрана.

Ольгер вытащил из глубоких ножен на поясе добротный лапландский нож, присел и начертил знак серой твари, Данил сразу узнал.

Потом отошел и достал из цилиндрической сумки, лежавшей на серой надгробной плите чуть поодаль, какую-то маленькую клетку, сунул туда руку.

Вытащил забарахтавшейся живой комочек.

Перепелка.

Даша не успела охнуть, как берсерк сунул голову птички в зубы, откусил и проглотил, брызнув кровью себе на лоб, а тельце швырнул на начерченную фигуру. И медленно пропел несколько фраз на тягучем, стонущем, совершенно чужом языке, точно не скандинавском.

Запахло озоном, линии на вытоптанной земле налились сиреневым свечением, показалось, загудели от нагрузки и погасли.

Все, и Даша, почуяли запах вроде разогретой канифоли, а еще — запекшейся крови и болотного газа.

На погасшем чертеже сидела знакомая Данилу темно-серая тварь и ухмылялась во всю уродливую рожу. Губы ее выпачкала черная кровь.

— Ну привет, — раздался бархатный баритон, архимандриту впору, — вижу, и живая, и покойники, и все страшно рады меня видеть. Я-то знал, позовете. Будем говорку делать, mortuus bipedum?[39]