Я выбираю смерть

Глава 58

Лейст приходил в себя гораздо медленнее и тяжелее, чем после личного знакомства с открытым космосом. Тяжело вздымалась грудь, легкие болели, хотелось зайтись в приступе кашля, но мозг, взявший под контроль тело, не хотел пока афишировать пробуждение. Мысленно Лейст проанализировал свое состояние. Руки и ноги слушались его, только почти невесомые цепи сковывали запястья и лодыжки. Значит, теперь — плен. «Ну что поделаешь» — вспомнил он стихотворение.

Он открыл глаза. Сначала чуть-чуть, потом, никого не увидев, шире. Жесткий лежак, на котором он находился, стоял у стены в камере. В том, что это — камера, Лейст не сомневался. С двух сторон ее окружали решетки. Через ту, что была напротив него, виднелись лампы, освещающие коридор. Белый свет, белые стены и потолок. Даже решетка выкрашена в белый. Цвет непорочности и смерти. Тишина. Кислый запах рвоты, от которого к горлу подкатила тошнота.

— А ведь ты только-только начал мне нравиться, — послышался знакомый голос. В голосе сквозила не печаль даже, а какая-то привычная тоска. Словно говоривший давно уже не ждал от людей ничего хорошего.

Лейст сел, шипя от боли в груди. Дыхание перехватило.

— Очко в углу, — вмешался голос. — Давай бегом. Если еще твоими харчами вонять будет, долго не протянем. Убираются тут нечасто.

Лейст успел добежать до белого унитаза по белому полу и, встав перед ним на колени, исторг все, что было в желудке. То есть, по большому счету, ничего. Когда приступ миновал, и Лейст убедился, что может спокойно и без хрипов дышать, он нажал на смыв и повернулся к человеку, говорившему из соседней камеры.

— Как ты мог повестись на эту лажу? — покачал головой человек, лишь отдаленно напоминавший Ирцарио. Бледное, обескровленное лицо напоминало лицо наркомана. Вернее, левая его половина. Правая, обожженная, выглядела еще страшнее. Болезненно блестящие глаза смотрели на Лейста без всякого выражения.

— Что было? — спросил Лейст.

Он сидел на полу, привалившись спиной к лежаку, и не ощущал сил подняться.

— Видимо, твои разлюбезные узорги не стали выкатывать хлеб и соль, когда Хирт подогнал им целую консервную банку с гинопосцами. Видимо, вместо этого они пустили газ, а потом вошли и повязали всех. Жаль, что ты прикончил Кидеса. Готов спорить, этот пидорас преподнес бы им пару сюрпризов.

— Газ…

Лейст прикрыл глаза, но не смог вспомнить момента стыковки. Должно быть, он потерял сознание еще во время скачка. Помнил только глаза Елари, растворившиеся в Великом Ничто.

— Ага, газ, — подтвердил Ирцарио. — Это из-за него у тебя такое ощущение, будто тебя неделю лупили бревнами, а потом накормили дерьмом и обоссали.

Более точного определения этому состоянию подобрать было нельзя. Лейст посмотрел на гинопосца. Как он еще жил? Если уж Лейст, здоровый, накачанный кровью узоргов, не может пошевелить рукой, то он… Ожог, кровопотеря, плюс газ.

— А гинопосцы — крепкие ребята, — сказал Лейст.

— Не сомневайся. Ты мне и сейчас не соперник.

Лейст посмотрел на него с сомнением, но ничего не сказал. Заговорил Ирцарио:

— Что тебе наплел этот выродок? Что здесь тебя примут с распростертыми объятиями?

— Нет. Он сказал, что не знает, что тут будет.

— Надо же. Может, даже не соврал. Редкость для зеленоглазого.

Лейст поморщился и, потратив на это целую вечность, сел на лежак. Теперь они с Ирцарио находились на одном уровне.

— Ты так ненавидишь узоргов? — спросил Лейст.

— Не то чтобы сильно. Просто если бы они все сию секунду заживо сгорели, я бы скорее помочился в унитаз, чем на одного из них.

— А как насчет Елари?

Ирцарио отвернулся. Он молчал долго, и Лейст не настаивал на ответе. Он лег, попытавшись принять сколько-нибудь удобную позу. В наручниках это было нелегко.

— Я хотел забрать ее и просто увести от всего этого, — сказал Ирцарио. — Я бы смог. Мы бы никогда и не вспомнили, что где-то есть другие, кроме нас. Но теперь… К чему теперь об этом говорить…

Лейст помолчал, обдумывая его слова. Потом сказал, глядя в потолок:

— Знаешь, еще несколько дней назад в той конуре, где я жил, разбилось окно. Бросили камень с запиской. Знаешь, что там было?

Ирцарио молчал. Должно быть, ему было плевать.

— «Лучше бы ты застрелился», — сказал Лейст. — Тогда я подумал, что это действительно было бы лучше — для меня. Но теперь я так не думаю. Не думаю, что прожил эти дни зря. Не думаю, что лучше было застрелиться, сидя пьяным на вонючем диване. Пусть ничего и не получилось, но я старался сделать что-то достойное. Если умру сейчас, ни о чем не буду жалеть. Как, наверное, и ты.

Лейст уже практически заснул, когда Ирцарио снизошел до ответа:

— Знаешь, лучше бы ты тогда правда застрелился.

Лейст улыбнулся, потому что в сказанном было не больше злобы, чем в дружеском хлопке по спине.