Страх Мудреца

Глава 96 Сама огонь.

Я проснулся, когда что-то скоблило края моей памяти.

Я открыл глаза и увидел деревья, простиравшиеся напротив сумеречного неба.

Шелковые подушки были разбросаны вокруг меня, в то время как всего в нескольких метрах лежала Фелуриан, ее обнаженное тело свободно распласталось во сне.

Она выглядела гладкой и совершенной, как скульптура.

Она вздохнула во сне и я упрекнул себя за такие мысли.

Я знал, что она не была, как холодный камень.

Она была теплой и мягкой, как гладкий мрамор точильного камня.

Моя рука потянулась прикоснуться к ней, но я остановил себя, не желая нарушать простиравшуюся передо мной идеальную сцену.

Далекие мысли начали ворчать на меня, но я отмахнул их подальше, как раздражающих мух.

Губы Фелуриан приоткрылись и вздохнули, создавая звуки, как у голубки.

Я помнил прикосновения этих губ.

Я воспылал страстью и заставил себя отвести взгляд от ее мягких, как цветочные лепестки, губ.

Ее веки были узорчатые, как крылья бабочки, переливающиеся от темно-фиолетового и черного цвета с узорами из бледного золота, смешиваясь с цветом ее кожи.

Когда ее глаза двигались осторожно во сне, картина изменялась, как будто бабочки расправляли свои крылья.

Только зрелище этого, вероятно, стоило цены всех мужчин, которые должны были заплатить за то, чтобы увидеть это.

Я поедал ее глазами, зная все песни и рассказы, которые я слышал, были ничем.

Она была той, о ком мечтали мужчины.

Из всех мест, где я был, из всех женщин, которых я видел я встретил равную ей только один раз.

Что-то в моем разуме кричало на меня, но я был зачарован движениями ее глаз под веками, формой ее рта, который как будто целовал меня, даже когда она спала.

Я снова отмахнул мысли прочь, раздраженный.

Я собираюсь сойти с ума или умереть.

Эта мысль наконец пробилась до моего сознания и я почувствовал, что каждый волосок на моем теле встал торчком.

У меня был момент совершенного ясного просветления, которое напомнило мне набрать воздуха и быстро закрыть глаза, чтобы попытаться погрузить себя в «каменное сердце».

Оно не пришло.

Впервые в моей жизни холодное молчаливое состояние убегало от меня.

После моих взглядов, Фелуриан отвлекала меня.

Сладкий вздох.

Мягкая грудь.

Быстрые, наполовину отчаявшиеся вздохи, что выскальзывали из голодных нежных лепестков губ...

Камень.

Я держал глаза закрытыми и завернулся в спокойную рациональность «каменного сердца» вокруг себя, как в мантию, прежде чем посмел подумать о ней еще раз.

Что я знаю?

Я вытащил из разума сотню историй о Фелуриан и выделил из них повторяющиеся темы.

Фелуриан была прекрасна.

Она завораживала смертных мужчин.

Они следовали за ней в Фаэ и погибали в ее объятьях.

Как же они погибали?

Это было довольно несложно догадаться: экстремальные физические нагрузки.

Эти дела были довольно суровыми, и малоподвижным и хилым, возможно, не повезло так же хорошо, как мне. Теперь, когда я перестал замечать, что все мое тело чувствует себя хорошо выжатой тряпкой.

Мои плечи болели, колени горели и моя шея покрыта сладкими синяками от любовных укусов от моего правого уха, по моей груди и...

Мое тело покраснело и я изо всех сил нырнул в «каменное сердце» до тех пор, пока мой пульс не замедлился и я смог выбросить мысли о ней из передней части моего разума.

Я мог вспомнить четыре истории, где мужчины возвращались из Фаэ живыми, но все из них были надломлены, как булыжник горшечника.

Какой вид безумия они демонстрировали?

Навязчивое поведение, смерть от несчастного случая из-за отрешения от реальности или чахли от крайней меланхолии.

Трое умерло в течении оборота дней.

Четвертая история рассказывала о человеке, продержавшимся почти полгода.

Но что-то в этом не имело смысла.

Правда, Фелуриан была прекрасна.

Умелая?

Без сомнения.

Но до такой степени, чтобы каждый человек умирал или сходил с ума?

Нет. Это просто невероятно.

Я не хочу принизить опыт.

Я не сомневаюсь ни на секунду, что она, вполне естественно, лишала мужчин их способностей в прошлом.

Я, однако, чувствовал себя вполне здоровым.

Я коротко поразвлекал себя размышлениями о том, что я был сумасшедшим и не знал об этом.

Затем, я посчитал возможность того, что я всегда был сумасшедшим, признав ее как более вероятную, чем первую, а затем вытолкнул обе мысли из моей головы.

Глаза были еще закрыты и я наслаждался тихим томлением того рода, которого никогда не чувствовал раньше.

Я наслаждался, а затем открыл глаза и приготовился совершить свой побег.

Я осмотрел вокруг павильон из шелковых драпировок и разбросанных подушек.

Они были только украшением для Фелуриан.

Она лежала в центре всего этого, с округлыми бедрами и стройными ногами и гибкие мышцы двигались под ее кожей.

Она посмотрела на меня.

Если она была прекрасна в состоянии покоя, то проснувшись она стала прекраснее вдвойне.

Спящей она была как картина огня.

Проснувшись она была самим огнем.

Это может показаться странным, но в тот момент я почувствовал страх.

Это может показаться странным, что находясь на расстоянии вытянутой руки от самой привлекательной женщины в мире, я неожиданно вспомнил о своей собственной смертности.

Она улыбнулась, как кинжал в бархате и потянулась, как кошка на солнце.

Ее тело было создано, чтобы потягиваться, арка спины, гладкий простор ее подтянутого живота.

Круглая округлость ее грудей была поднята движением рук и я вдруг почувствовал себя, как олень в овраге.

Мое тело реагировало на нее и я чувствовал, как что-то молотит в холодное бесстрастие «каменного сердца» горящей кочергой.

Мой контроль на мгновение подскользнулся и менее дисциплинированная часть моего разума начала сочинять для нее песни.

У меня не было запасного внимания, чтобы обуздать эту часть обратно в себя.

Поэтому я сосредоточился на сохранении в «каменном сердце» игнорируя обоих: ее тело и болтливую часть моего разума, рифмующую куплеты где-то в затылке.

Это не было простым делом.

На самом деле это сделало обычные тяготы симпатической магии кажущимися простыми, как пропуск.

Благодаря обучению, которое я получил в Университете, я не был сломан, как жалкая сущность, которая была в состоянии концентрироваться только на своем собственном увлечении.

Фелуриан медленно расслабилась из своей растяжки и посмотрела на меня древними глазами.

Глаза не похожие ни на что, что я когда-либо видел.

Они были поразительного цвета...

Летние сумерки были в ее глазах.

...вид голубоватых сумерков

Они были очаровательны.

На самом деле...

С веками из крыльев бабочек.

В них не было вообще ничего белого...

Ее губы тени закатных небес.

Я сжал челюсти, отколов болтающий кусочек меня прочь, отослав его в дальний уголок моего разума, позволяя ему петь самому себе.

Фелуриан склонила голову набок.

Ее глаза были как намерение и невыразительны, как у птицы.

- Почему ты молчишь, пламенный любовник?

Я погасила тебя?

Ее голос был странным для моих ушей.

У него совсем не было шероховатостей.

Он был тихим и гладким, как кусок идеально полированного стекла.

Несмотря на свою мягкую странность, голос Фелуриан пробежал у меня по спине, заставляя чувствовать себя как кота, которого только что погладили до кончика хвоста.

Я отступил дальше в «каменное сердце», чувствуя прохладу и обнадеженность вокруг себя.

Хотя большая часть моего внимания была сосредоточена на самоконтроле, маленькая, безумная, лирическая часть моего разума вскочила вперед и заявила: - Никогда не погасишь.

Хотя я облит тобой, я горю.

Движение, когда ты поворачиваешь голову, как песня.

Это как искры.

Это как дыхание, которое волнует меня и любителей пламени огня, который не может не распространяться и реветь твое имя.

Лицо Фелуриан загорелось.

- Поэт!

Я должна была узнать тебя, как поэта, по тому, как двигалось твое тело.

Нежный шелест ее голоса снова поймал меня неподготовленным.

Он не был таким, как если бы ее слова были хриплыми или сухими или жаркими.

Он не был таким безвкусным и вызывающим, как это.

Но когда она говорила, я не мог не знать, что ее дыхание было выжато из ее груди, мимо мягкой сладости ее горла, а затем сформировано осторожной игрой губ, зубов и языка.

Она подошла ближе, двигаясь на руках и коленях по подушкам.

- Ты выглядишь, как поэт, пламенный и справедливый. - Ее голос был не громче, чем ее дыхание, когда она взяла мое лицо своими руками.

- Поэты мягче.

Они говорят приятные вещи.

Существовал только один человек, которого я когда-либо слышал, чей голос был похож на этот.

Элодин.

В редких случаях его голос заполнял воздух, как будто сам мир слушал.

Голос Фелуриан не резонировал.

Он не заполнил и лесной полянки.

Он был, как затишье перед внезапной летней бурей.

Он был мягкий, как кисточка пера.

Он заставил мое сердце затрепетать в груди.

Говоря таким образом, когда она назвала меня поэтом, она не разъярила меня или не заставила скрежетать зубами.

От нее это звучало, как сладкая вещь, для которой у человека нет названия.

Такова была сила ее голоса.

Фелуриан провела кончиками пальцев по моим губам.

- Поцелуи поэтов лучшие.

Ты целуешь меня, как пламя свечи. - Она поднесла назад одну из своих рук прикоснуться ко рту, ее глаза горели в памяти.

Я взял ее руку и нежно прижал ее.

Мои руки всегда казались изящными, но рядом с ней они казались жесткими и грубыми.

Я дышал на ее ладони, когда я говорил:

- Твои поцелуи, как солнечный свет на моих губах.

Она опустила глаза и крылья бабочек затанцевали.

Я почувствовал, что моя бессмысленная необходимость в ней ослабла и начал понимать.

Это была магия, но не такая, какую я знал.

Это была не симпатия и не сигалдри.

Фелуриан сводила людей с ума от желания точно также, как я давал тепло от своего тела.

Это было естественно для нее, но она могла это контролировать.

Ее взгляд блуждал по клубку из моей одежды и вещей, неряшливо разбросанных в одном из уголков поляны.

Они выглядели странно неуместными среди шелков и мягких тонов.

Я увидел, как ее глаза остановились на футляре моей лютни.

Она замерла.

- Мой огонек сладкий поэт?

Он будет петь? - Ее голос дрожал и я мог чувствовать напряженность в ее теле, когда она ждала ответа.

Она посмотрела на меня.

Я улыбнулся.

Фелуриан выбежала и вернула футляр моей лютни, как ребенок с новой игрушкой.

Когда я взял его, я увидел, что ее глаза были расширены и...

мокры?

Я посмотрел ей в глаза и в один миг озарения понял, какой должна была быть ее жизнь.

Тысячи лет, в одиночестве время от времени.

Если она хотела общения, она должна была соблазнить и заманить.

И для чего?

Для вечерней компании?

На час?

Как долго мог обычный средний человек продержаться перед ее волей до того, как сломаться и стать бессмысленным как верный пёс?

Недолго.

И кого она встречала в лесу?

Фермеров и охотников?

Какие развлечения они могли обеспечить, порабощенные ее страстью?

На мгновение я почувствовал к ней жалость.

Я знал, что такое одиночество.

Я достал лютню из футляра и начал ее настраивать.

Я ударил пробный аккорд и тщательно настроил ее снова.

Как играть перед самой красивой женщиной в мире?

Это было не так трудно решить, на самом деле.

Мой отец научил меня судить по аудитории.

Я начал с «Сестер Флин». Если вы никогда не слышали о ней, я не удивлен.

Это яркая и живая песня о двух сестрах сплетницах, которые спорят о ценах на масло.

Большинство людей хотят слушать рассказы о легендарных приключениях и романтике.

Но что, если ты играешь для кого-то из легенды?

Что, если вы поете для женщины, которая была объектом поклонения для всех смертных?

Вы сыграете ей песни простых людей.

Так я надеялся.

Она восхищенно захлопала в конце ее.

- Еще!

Еще? - Она улыбнулась с надеждой, склонив голову, чтобы выразить свою просьбу.

Ее глаза были широки, хотели и обожали.

Я играл ей «Ларма и его Алепота», я играл «Дочь кузнеца», я играл ей смешную песню про священника, преследующего корову, которую сочинил в десять лет и даже не назвал.

Фелуриан смеялась и аплодировала.

Она прикрывала рукой рот в шоке и ее глаза смущались.

Чем больше я играл, тем больше она напоминала мне молодую сельскую жену, посещавшую свою первую ярмарку, наполненную чистой радостью, ее лицо сияет невинной радостью, широко раскрыв в изумлении глаза на все, что она видит.

И прекрасные, конечно.

Я сосредоточился на своих пальцах так, чтобы не думать об этом.

После каждой песни она награждала мея поцелуем, который усложнял решение, что играть дальше.

Не то, чтобы я был ужасно настроен.

Я довольно быстро понял, что предпочел поцелуи монетам.

Я сыграл для нее «Лудильщика Таннера». Позвольте мне сказать вам, что образ Фелуриан, ее тихий флейтовый голос, поющий хором со мной любимую застольную песню это то, что никогда, никогда не покинет меня.

Только когда я умру.

Все это время я чувствовал, что ее очарование ослабевает, по крупицам.

Это давало мне возможность дышать.

Я расслабился и позволил себе вынырнуть чуть дальше из «каменного сердца».

Бесстрастное спокойствие может быть полезно для спокойствия духа, но не делало исполнение убедительным.

Я играл в течении нескольких часов, а к концу этого я почувствовал себя самим собой снова.

Под чем я подразумеваю, что я мог смотреть на Фелуриан с не большей реакцией, чем вы себя чувствовали, глядя на самую прекрасную женщину в мире.

Я до сих пор помню, как она сидела голая среди подушек, сумеречного цвета бабочки танцевали в воздухе между нами.

Я бы не выжил, если бы не был возбужден.

Но моему разуму казалось, что я стал самим собой снова и я был благодарен за это.

Она разочарованно зашумела в протесте, когда я установил лютню обратно в футляр.

- Ты устал? - Спросила она с намеком на улыбку.

- Я бы не утомила тебя, сладкий поэт, если б я знала.

Я выдал свою лучшую виноватую улыбку.

- Мне очень жаль, но мне кажется, что уже поздно. - На самом деле небо еще только показало фиолетовый оттенок сумерек, так как я проснулся первым, но я спешил.

- Мне нужно быстрее двигаться, если я хочу встретиться с...

Мой разум онемел так быстро, как как будто меня оглушили ударом сзади по голове.

Я почувствовал страсть, жестокую и ненасытную.

Я почувствовал, что нужно взять ее, подавить ее тело моим, чтобы почувствовать вкус диких сладостей ее рта.

Только из-за моей подготовки арканиста я смог удержаться на какой-то концепции своего собственного я.

Несмотря на это, я только удерживал это чувство на кончиках пальцев.

Фелуриан сидела, скрестив ноги, на подушках напротив меня, ее лицо было злым и страшным, глаза холодными и жестокими как далекие звезды.

Со взвешенным спокойствием она смахнула медленно порхавшую бабочку с плеча.

И был такой вес ярости в ее простом жесте, что мой живот сжался и я понял этот факт:

Никто никогда не покидал Фелуриан.

Никогда.

Она держала мужчин до тех пор, пока их тела и умы не ломались от напряжения любить ее.

Она держала их, пока не уставала от них и когда она отсылала их прочь, это сводило мужчин с ума.

Я был бессилен.

Я был в новинку.

Я был игрушкой, любимой, потому что она была новой.

Это могло быть долго, прежде чем она устанет от меня, но придет время.

И когда она, наконец, освободит меня, мой ум может разорвать себя в ожидании ее.