Стражи восемнадцати районов. Том 1

5. Добро пожаловать в Небесные Чертоги! Арка проклятого зеркала

– Не переживай, собеседование – чистая формальность. Считай, значок стража-стажера уже у тебя в кармане.

– «Страж-стажер»… – пробормотал я, вслед за Феликсом уныло тащась по усаженной платанами аллее. – Кто придумал эту формулировку? Фанатичный любитель скороговорок?

– Бубнишь, как старый дед, – покачал головой Рыбкин.

Затем он резко остановился у витрины антикварного магазина, и я чуть не врезался в него. Оказалось, Феликс просто залюбовался переливающимися в свете солнца перламутровыми запонками. Посетовав на тему того, что он слишком редко носит формальную одежду для того, чтобы купить еще одни запонки – хотя какие же они красивые! – Рыбкин вздохнул и пошел дальше.

Глянув на меня, он покачал головой.

– Женя, я знаю, что ты нервничаешь, но сделай лицо попроще: со стороны ты сейчас выглядишь так, будто намереваешься кого-то пристрелить. Еще раз: все будет хорошо. Не переживай. В конце концов, я иду с тобой. Разберемся.

Увы, я не мог разделить его уверенность. Наоборот, с каждой минутой меня всё сильнее потряхивало, и даже две чашки османтусового чая, выпитые перед выходом из дома, не помогли справиться с волнением.

Дело в том, что меня ждало интервью с архангелом Михаилом – «шефом шефов», как назвал его Рыбкин. Только он мог утверждать кандидатуры новых стражей – и делал это после интервью, проходящего в таком, по-видимому, жутком месте, что Феликс наотрез отказался рассказывать мне, что оно из себя представляет.

– Гавриил уже одобрил твою кандидатуру. А он, хоть и занимает должность замглавы Ордена Небесных Чертогов, на самом деле имеет ого-го какое влияние на Михаила и его решения.

– Он – серый кардинал? – предположил я.

Феликс замахал руками.

– Нет, ты что. Ты его видел? Он душка.

– Серый кардинал не обязан быть плохим. Только умным.

Рыбкин прыснул, и, склонившись ко мне, шепнул на ухо, будто нас могли подслушать:

– Не в обиду Гавриилу, но он всё равно не тянет на эту роль. У него большое влияние потому, что он много и напрямую общается с колдунами, живущими на земле. А Михаил по большей части занят делами небожителей и высших сфер. По сути, стражей всегда подбирал именно Гавриил. Короче, Женя, выше нос! Это будет быстро и не больно. Как комарик укусит.

– Он сделает мне укол? – опешил я, вспомнив, что эту фразу обычно говорили в поликлиниках перед плановой сдачей крови.

Феликс вздохнул так тяжело, будто я доставал его своими страхами уже по меньшей мере двое суток. Но на самом деле – всего-то последний час.

До этого я даже не знал, что сегодня меня ждёт собеседование. Новость об этом пришла внезапно. Ее принесла в письме белая голубка. Эта птичка с красивым хвостом, похожая на тех несчастных, с которыми предлагают фотографироваться туристам прохиндеи на Дворцовой площади, влетела в открытое окно моей спальни, когда я, в одной пижаме, стоял перед зеркалом, задумчиво глядя на свой подбородок и прикидывая, не отрастить ли мне бороду.

Я задумывался о ней почти каждый раз, когда нужно было бриться, потому что бриться – та еще морока. Бессмысленное издевательство, мука, на которую не пойми за что осуждена мужская половина человечества.

Мои фантазии о бороде были бесплодны: я знал, что мне она категорически не пойдёт. Ведь моя внешность словно списана с какого-нибудь шаблонного романтического злодея. Вероятно, вампира, который ходит с высокомерным видом, использует вместо папье-маше черепа убитых им родственников, провоцирует у несчастных слуг сердечные приступы и в конце концов погибает от рук прекрасного принца.

– Женя, ты знаешь, что такое bitch face? – однажды спросила меня моя сестра Лина.

– Да, – вяло откликнулся я, также зная, что 50% ее реплик оборачивается критикой, хотя она думает – жизненными советами.

– Вот у тебя – оно! – прочувствованно сказала Лина.

– И зачем мне эта информация?..

– Чтобы ты не расстраивался, что свежеиспеченные однокурсники не хотят с тобой дружить. Я-то знаю, что ты у меня нежный зайчишка с добрейшей душой. Но люди часто судят по обложке.

В ответ на её банальность я закатил глаза так лихо, что чуть не потерял сознание. А потом у себя в комнате на всякий случай репетировал дружелюбную улыбку.

Вообще, когда я находился среди тех, кому доверял, я выглядел вполне под стать своему настоящему характеру: постоянно слегка пришибленным и наивным. Но с чужаками и в стрессовые моменты я, и впрямь, мог производить не самое приятное впечатление.

Почти каждый новый знакомый мгновенно приклеивал на меня ярлык «надменный ублюдок», а какое-то время спустя менял его на «пугающе положительный парень, почти сын маминой подруги», что тоже было подобно грузу из кучи камней-обязательств. До отрывания и выбрасывания ярлыков доходили немногие.

Удивительно даже, что Феликс в наших с ним отношениях сразу перешёл к этой третьей фазе: я вдруг вспомнил, что он с первой минуты относился ко мне без какого-либо лукизма. А если и подкалывал на тему мрачного вида, то так заговорщицки, словно мой хромающий на обе ноги имидж давно был нашим с ним общим секретом. Тогда как я сам, помнится, успел не раз и не два сделать скорые выводы о нем на основе его внешности... М-да.

Так вот, я стоял и пялился на себя в зеркало, как вдруг в комнату влетела голубка.

Хлопая крыльями, она бескомпромиссно нагло ворвалась в спальню. В первый момент я решил, что на меня снова напало что-то потустороннее – она выглядела жутковато, эта белая птица, прорвавшаяся сквозь белый тюль, озаренная красноватыми лучами солнца, болезненно выглядывающего из-за только что проплакавших дождём туч.

Поняв, что это просто голубь, я испугался уже по другой причине.

Суеверие.

«Если птица влетела в комнату, кто-то умрёт» – говаривала мне когда-то бабушка, и тот единственный раз, когда к нам в квартиру ворвался воробей, подтвердил истинность этого старого поверья. Тем же вечером умер мой дядя. Поэтому даже в предыдущие месяцы и годы, пока еще не началась вся эта чертовщина с потусторонними тварями, я остерегался влетающих в помещение пернатых.

Суеверие можно было нейтрализовать. Для этого требовалось заставить птицу вылететь обратно так, чтобы она не успела ничего задеть крыльями – ни стены, ни оконную раму. Поэтому, тогда как голубка рванула ко мне, я бросился ей наперерез с истошным: «Кыш! Прочь отсюда!»

Судя по всему, почтовая птица, принадлежавшая ангелам (как выяснилось чуть позднее), не привыкла к такому обращению. Она бы, наверное, действительно сразу свалила, но у нее на лапке было письмо, которое требовалось передать мне. Птицу разрывали два чувства: возмущение моим поведением и страстное желание выполнить долг. Я же в упор не замечал записки.

Мы носились по спальне: я пытался выгнать ее и жутко ругался, если она оказывалась в опасной близости от стен («Не смей касаться их крыльями! Я не допущу ничьих смертей!»), а птица негодовала и клекотала, пытаясь привлечь мое внимание к письму.

Так нас и застал Феликс.

Он ворвался в комнату, сжимая в одной руке клинок из лунного камня, который должен был развеивать проклятых духов с одного удара. Он даже сделал пару прыжков в сторону голубя, но, поняв, чтó за птица перед ним, лишь взвыл:

– Женька, дурак! – и в итоге не потенциальный враг получил ножом в сердце, а я – Феликсовым коленом под задницу.

– Отстань от Незабудки! Ты ее пугаешь! – продолжил ругаться Рыбкин, подхватывая меня сзади под локти, словно борец на ринге, и оттаскивая к стене. – Нези! Не бойся, милая, лети ко мне, – заворковал он уже с птицей.

Уже чего-чего, а страха в черных глазах Незабудки не было. Только ярость – насколько я мог прочитать эмоции голубя. Издав какой-то непотребный и явно ругательный звук, «Нези» опустилась на подставленную руку Феликса.

– Это одна из любимых голубок Гавриила, – пояснил он мне, растерянно и стыдливо мнущемуся в углу комнаты. – Носит нам письма. Ты бы с ней не ругался, что ли.

– Прости, Незабудка… – выдавил я, чувствуя себя идиотом в квадрате: и от совершенной ошибки, и оттого, что сейчас на полном серьезе извинялся перед птицей.

Незабудка, которую Феликс уже освободил от письма, молча вылетела из комнаты.

– Купи птичьего корма и в следующий раз преподнеси ей его, – посоветовал Рыбкин. – Лучше всего – в серебряной чаше, которую раньше использовали для ритуалов. Она оценит и сразу тебя простит.

– А где я возьму такую? – растерялся я.

– Вроде в кладовке одна валялась, потом найдем, – отмахнулся Феликс и развернул послание.

Собственно, в нём и оказалось приглашение на собеседование. Причем скоростное. Явиться к главному архангелу нужно было уже сегодня.

И вот мы шли туда.

Погода была не жаркой. Феликс надел умопомрачительно-красивый бежевый плащ, чей подол и распущенный пояс кинематографично развевались у него за спиной. Возможно, именно ради этого эффекта Рыбкин ходил со скоростью, неадекватно большой даже по моим московским меркам. Я попробовал провернуть такой же трюк со своим темным плащом, но он развеваться не желал, увы.

Плетясь за Рыбкиным, я нервничал и боролся с желанием покусать костяшки пальцев (что мне, как пианисту, категорически запрещалось: мы стараемся держать руки в таком же порядке, как, скажем, хирурги).

– А где все-таки проходит собеседование? – снова предпринял попытку узнать я. – Может, в Исаакиевском соборе? Ты говорил, что скульптуры ангелов на нем как раз отображают всех членов совета Ордена Небесных Чертогов… Неужели Исаакий – ваш офис?

– Исаакий – храм! – возмутился Феликс. – Люди так старались, на протяжении сорока лет строя эту красоту. Какой еще на фиг офис?!

– Да ладно тебе, – я смутился. – Я просто не понимаю, где еще в городе может найтись место, достойное самих архангелов. А судя по тому, что собеседование уже через десять минут, оно должно проходить где-то рядом.

– То есть тебе не приходит мысль о том, что мы просто слишком поздно вышли и опаздываем? – невинно поинтересовался Рыбкин.

Я аж за сердце схватился.

– Ауч, я забыл, какой ты впечатлительный. Все хорошо, Женя. Мы будем вовремя, – пообещал Феликс и так хлопнул меня по спине, что я чуть коньки не отбросил – теперь по физическим, а не эмоциональным, причинам.

М-да. Мне явно придется укреплять тело и дух, если я хочу выжить в компании такой ходячей катастрофы, как Рыбкин. А то я сейчас рядом с ним как хомячок, ей-небо. Могу откинуться в любой момент: от звука, стука или вообще без причины.

***

Вскоре мы зашли в один из дворов-колодцев, которыми так знаменит Петербург.

Он был сырым и тёмным, из-за чего казалось, что небо над нами – лишь оторванный лоскут, а здания вокруг – настоящие небоскребы. Хотя, посчитав, я понял, что в них всего лишь по восемь этажей.

– Только не говори, что ангелы работают здесь, – пораженно выдохнул я, когда Феликс удовлетворенно потер ладони, пробормотав что-то вроде «Ну, вот мы и пришли».

– Услышь они твои слова, закудахтали бы от возмущения, – рассмеялся он. – Просто здесь находится ближайший к нашему дому портал.

– Портал? – изумился я. – А это безопасно? Просто ведь при телепортации человек, по сути, разбирается на частицы, а потом собирается заново. Спрашивается, а куда в процессе девается душа? И вообще – в новом месте «собирается» тот же человек – или просто его клон? Вы изучили этот вопрос, прежде чем пользоваться порталами?

Феликс, опустившийся на корточки на покрытом трещинами асфальте в центре двора, обернулся на меня.

– Просто поразительно. С одной стороны, ты ничего не знаешь о реальном магическом мире, с другой – беспрестанно генерируешь кучу жутких фантастических теорий, от которых пробирает дрожь. Я теперь, блин, сам боюсь в этот портал лезть!

– То есть вопрос вы не изучали.

– Спроси Михаила.

Я тотчас дал попятный:

– Да ты что, не стоит тратить драгоценное время главы Ордена на такие вещи.

– Ну уж нет, давай потратим! – беззлобно хмыкнул Феликс. – Ему, бессмертному, иногда полезно побеседовать с людьми вроде тебя, чтобы размять мозги и вспомнить основы. А то для него, наверное, строение порталов, как для нас с тобой – тригонометрия. В школе с ней всё было очевидно, но сейчас лично мне проще пятьдесят проклятых тварей убить, чем найти чей-нибудь косинус. Если его вообще ищут, – на мгновение задумался Феликс.

– Ищут. Кажется, нередко с помощью синуса, – смутно припомнил я. – Они вроде как напарники.

Феликс начал рисовать на асфальте буквы вытащенным из кармана белым мелком. Они шли по кругу. Завершив его, Рыбкин изобразил внутри окружности дверь, мигом напомнившую мне о старых сказках, и украсил ее схематичным изображением крыла.

– Пс, двигай сюда, – поманил он меня пальцем.

Я же вдруг заметил, как из одного окна смотрит старушка. Она высунулась из него, чтобы полить герань, закрепленную в кашпо на карнизе, и так и замерла с лейкой, разглядывая нас и хмуря брови.

– Феликс, у нас свидетель, – предупредил я, старательно указывая глазами в сторону пожилой дамы.

– Не переживай, – даже не оглянулся он. – Это Петербург. Тут никого не удивишь чертовщиной. Поторопись, а то опоздаешь!

Таинственные буквы уже вспыхивали, одна за другой, сияющим белым цветом. Я еще раз покосился на старушку, но Феликс оказался прав: она перестала смотреть на нас, флегматично вернувшись к поливу цветов.

– Женя, не тупи. – Потребовал Рыбкин, и я, зажмурившись, перемахнул через разгоревшуюся ярким жемчугом границу рисунка-портала.

Вообще, закрывать глаза во время прыжка оказалось плохим решением, потому что я, не рассчитав силу, врезался в Феликса. Да так сильно, что чуть не выбил его из круга. Он только охнул, а в следующее мгновение весь мир вокруг нас пропал.

Мне показалось, что я вижу звезды – такими, какими они предстают перед космонавтами в книгах Роджера Желязны во время фотонного ускорения: то есть не яркими точками, а линиями, текущими по часовой стрелке и против нее. Не успел я как следует насладиться эффектом, как перемещение закончилось, и я упал куда-то – падение было таким резким и болезненным, что я не удержался от крепкого словца. Удивительно, но в иные моменты жизни хорошее ругательство действительно может облегчить боль.

Как выяснилось мгновение спустя, я рухнул частично на пол, а частично – на Феликса.

– Убери локоть с моей селезенки! – прошипел он так, словно был гадюкой, а не золотой рыбкой.

Я поспешил сделать это, а потом сел и осмотрелся.

Мы находились в невообразимо просторном светлом зале. По углам били декоративные фонтаны: каждый охраняли финиковые пальмы в кадках, которые источали сладкий, слегка карамельный запах. Вдоль стен были расставлены низкие мягкие диваны насыщенных цветочных тонов. Но сильнее всего привлекали взгляд стрельчатые окна без стекол, за которыми виднелось ярко-синее небо – и… парящие острова с белоснежными дворцами и роскошными садами. Крохотные пушистые облачка неспешно проплывали мимо них.

У меня отвисла челюсть.

Стоп. Так Небесные Чертоги – это небесные чертоги в прямом смысле этого слова?! Вот прямо дворцы в небе?! Почему я прежде об этом не подумал, несмотря на все намёки Феликса, а-а-а!

Я мог бы с размахом удариться в самокритику, но сейчас моего внимания требовало нечто более важное.

А именно – мы с Феликсом были не одни. Перед нами, в центре пушистого восточного ковра, на мягком пуфе цвета граната сидел ангел.

В отличие от Гавриила – обладателя мягкой улыбки и алебастровой кожи, этот ангел был смуглым и чернобровым, широкоплечим и очень воинственным на вид. Темные волосы были того же оттенка, что и глаза цвета горького шоколада. Белые тога и крылья резко контрастировали с глубокой, какой-то ночной внешностью. Я подозревал, что передо мной – прекрасный боец, и лучше бы не злить его, потому что он извлекать из чужих ртов зубы, даже не будучи стоматологом.

Между тем ангел поднялся.

– Вы прибыли вовремя, однако ваше появление идет несколько вразрез с правилами, принятыми в Ордене Небесных Чертогов, – сказал он.

Его голос напоминал раскаты далекого грома.

– Прошу прощения, Михаил, – вздохнул Феликс, поднимаясь. – Евгений еще не привык к межпространственным перемещениям. Такого больше не повторится.