Стражи восемнадцати районов. Том 1

1. Очень странный сосед. Арка туманной ночи

Следовало сразу сообразить, что от него будут сплошные неприятности – от этого слишком смазливого петербуржца с блестящим именем Феликс, моего нового соседа по квартире.

Моего первого соседа, если быть точным.

– Ты с ума сошел? – вытаращилась на меня сестра, когда я объявил, что переезжаю в северную столицу. – Делить кухню и ванную с каким-то незнакомцем… С твоей брезгливостью это просто ужасная идея.

– Зато я буду жить на набережной канала Грибоедова, – уперся я. – Прямо возле Львиного моста. Пять минут пешком до Невского проспекта… Красота. К тому же, я арендую не просто комнату, а половину этажа: мне достанется целых шестьдесят метров!

– Да хоть сто пятьдесят. Женя, клянусь, ты взвоешь уже через неделю.

Она была не права: я взвыл через пять минут.

Внешность открывшего мне дверь парня буквально ослепила меня. Волнистые волосы пшеничного цвета. Насыщенно-синие глаза, золотая сережка в левом ухе, странное украшение на шее – что-то вроде ошейника, – белая толстовка оверсайз и голубые джинсы. Он весь был чересчур светленький, свеженький, как с иголочки, а вот пах совершенно противоположно – тяжелым духом ладана, свечным воском и старыми книгами.

Он широко улыбался, но, увидев меня, на долю секунды замер, и улыбка дрогнула, будто он увидел не меня, а призрак из прошлого. Впрочем, наваждение тут же схлынуло, и его лицо снова стало ослепительно-дружелюбным.

– Привет, – просиял он. – Ты Женя, да? Я Феликс Рыбкин, приятно познакомиться. Погуляй еще минут десять, пожалуйста, я потом тебя пущу. Спасибо.

И, не успел я хоть что-то ответить, как он с грохотом захлопнул дверь прямо перед моим носом. Я ошарашенно моргнул. Потом обиделся. И это нас, москвичей, считают самоуверенными и невоспитанными?

– Эй! Открой!

Чувствуя несправедливость и потому начиная закипать от гнева, я несколько раз подряд нажал на кнопку звонка. Когда отзвучала последняя птичья трель, я нахмурился: с той стороны вдруг раздался звериный рёв, будто внутри бесновался крупный хищник, потом – что-то вроде взрыва, отдаленный звон…

И вот дверь опять открылась.

– Всё, можешь заходить. Добро пожаловать!

– Что это были за звуки?

– Рабочий созвон, – он развел руками. – С включенными камерами: представляешь, какой кошмар? Естественно, все недовольны. Прости за такое начало. На самом деле, я тебе очень рад.

И он, пригласив меня внутрь, устроил мне экскурсию.

Квартира была замечательная. Со вкусом обставленная и просторная, она состояла из пяти комнат. Гостиная, объединенная с прихожей, казалась такой огромной, что в ней можно было бы играть в футбол, не дели ее пополам диван, поставленный напротив киноэкрана. Сейчас на него проецировалось умиротворяющее видео безлюдного пляжа с набегающими бирюзовыми волнами. Мои вещи в коробках уже доставили, и теперь они стояли в центре моей спальни, где внимание привлекал полукруглый эркер. Кухня, выполненная в белых и песочных цветах, словно согревала обещанием вечного лета; книжный стеллаж во всю стену заставил кончики моих пальцев зачесаться в предвкушении интересного чтения, а дождевой душ в ванной был готов в любой момент расслабить мои напряженные плечи.

Я только диву давался.

С ума сойти. Как тут круто!

Конечно, я знал, что Нонна Никифоровна – хозяйка квартиры и близкая подруга моей матери – весьма состоятельная женщина и не сдаст мне что-то ужасное, но чтобы такую роскошь?

Феликс тараторил без умолку.

Раз в неделю приходит помощница по дому, но, если мне не нравится мысль о чужом человеке в своей комнате, она может там не убираться. Пароль от вай-фая надо набрать греческими буквами, придется скачать для этого виртуальную клавиатуру. На карнизе гостиной у нас часто бегают белки; кормить их ни в коем случае не надо, а то они будут требовать ещё и ещё в конце концов сживут нас со свету.

И так далее, и тому подобное.

– Я слишком много болтаю, да? – вдруг, оборвав сам себя, спросил Феликс. – Ты, наверное, устал с дороги.

Он внимательно посмотрел на темные синяки у меня под глазами. Я не стал объяснять, что они у меня не проходят уже два месяца как – с тех пор, как я попал в больницу после того злосчастного концерта, – и только покорно кивнул.

– Устал, да.

– Давай тогда попьем чаю. Я очень люблю необычную еду и всевозможные десерты, поэтому у нас дома всегда найдется бодрящий запас сладкого. Что хочешь: канеле[1], канаиф[2] или чизкейк?

Если бы я только знал, что такое канеле и канаиф... Я выбрал чизкейк, и Феликс попросил меня достать его из холодильника.

Там я сразу же наткнулся на банку, полную густой красной жидкости. Когда я с сомнением взял ее, из багровой глубины на меня выплыло два глазных яблока и язык.

Зрачки задвигались. Язык зашевелился.

Я заорал.

Мой сосед, который отошел к чайнику, успел развернуться и нырком впрыгнуть между мной и холодильником, поймав выпавшую банку в паре сантиметров от пола.

– Это что вообще?! – внезапно охрипшим голосом спросил я.

– А ты как думаешь?

Лежа на паркете и прижимая банку к груди, Феликс пристально посмотрел на меня снизу вверх. Мне показалось, что его в голубых глазах появилась какая-то странная эмоция – она промелькнула быстро, словно тень от проплывшей рыбки на песчаном озерном дне. Я вздрогнул. Тени. Странные тени в последнее время пугают меня почти так же сильно, как шепоты, которые я иногда слышу из пустых, казалось бы, переулков.

Наверное, я слишком долго молчал.

– Это биоарт. Инсталляция для одного моего рабочего проекта, – не дождавшись ответа, пояснил Феликс. Тон у него был успокаивающий, но мне почудилось в нем напряжение. Ну еще бы: если новый сосед начинает орать быстрее, чем шутить, немудрено напрячься.

Итак, биоарт. Вот оно что. Конечно.

Глядя на продолжающие шевелиться зрачки и дразняще извивающийся язык, я подумал, что наука – великая вещь. Но порой бывает страшной до тошноты.

Феликс убрал банку обратно в холодильник, однако теперь затолкал ее в самый дальний угол.

– Ты художник или что-то вроде этого? – я приподнял бровь.

Самостоятельно достав чизкейк, Рыбкин с обворожительной улыбкой обернулся:

– А ты пианист, верно?

Он осмотрел меня с головы до ног. На светлой кухне в компании такого же светлого Феликса я наверняка казался инородным объектом: черные брюки, черная рубашка, темные волосы, которые я не очень-то люблю стричь и карие глаза, которые девушки часто называют «лисьими». Я предпочитал одеваться в строгую одежду и знал, что мне удается добиться того, чтобы некоторые считали мой стиль «сексуальным». Но большинство все-таки называло его просто «мрачным».

– Пианист-композитор, – подтвердил я. – Тебе Нонна Никифоровна рассказала?

– Конечно. Не мог же я не расспросить ее о том, кто ко мне переезжает. – Рыбкин жестом пригласил меня садиться за стол. – Хотя она была весьма немногословной, поэтому серьезного досье на тебя у меня нет. Придется нам знакомиться своими силами.

Я понимающе кивнул. Я тоже пытался расспрашивать Нонну Никифоровну насчет Феликса. Она, доцент кафедры истории России в СПбГУ и женщина, вне всякого сомнения заслуживающая доверия, отзывалась о своем квартиранте крайне положительно – но, к сожалению, без деталей.

«Евгеша, – сказала она. – Для тебя Феликс – это, пожалуй, лучший сосед по квартире из всех возможных. Живя с ним, ты действительно сможешь спать спокойно. К тому же, вы очень похожи в некоторых аспектах».

Из-за такой характеристики я представлял Феликса немного иначе. Несколько более серьезным, скажем так. Уж точно без легкомысленной золотой серьги в виде руки с поднятым большим пальцем. И, Господи помилуй, без ошейника.

Феликс, между чем, с любопытством наклонил голову.

– Кстати, а на чем ты собираешься играть? В квартире нет фортепиано, а синтезатора у тебя я не вижу.

Тут я смутился.

– Я временно не играю.

– Почему?

– Мне… не повезло на последнем концерте, – обтекаемо сказал я. – Пока что не хочется садиться обратно за инструмент. Я решил взять несколько месяцев паузы: отдохнуть и перезагрузиться. Пожить в другом городе, отоспаться на год вперед, нагуляться вволю и почитать хорошие книги.

– Какую литературу любишь? – поинтересовался Феликс.

– Самую разную. Но больше всего – фэнтези. Хотя от него я сейчас тоже отдыхаю. – Я прикусил губы и посмотрел на свои руки. – Стараюсь крепче встать на твёрдую почву и все такое.

Не говорить же ему, что у меня недавно был нервный срыв и серьезные галлюцинации, которые иногда возвращаются.

Феликс задумчиво кивнул и потеребил серьгу в ухе, прежде чем обворожительно улыбнуться.

– Я тоже люблю фэнтези, – сказал он. – Очень сильно. Кстати, поэтому у нас в книжном шкафу ты найдешь огромное количество энциклопедий по всевозможным магическим существам, мифам разных стран и прочему. А еще по истории религий и древним языкам. Можешь смело брать всё это, если «твердая почва» тебе надоест.

Я тотчас почувствовал, как проникаюсь к Феликсу признательностью. А когда он подложил мне еще кусок божественно вкусного чизкейка, эта признательность умножилась вдвое. Меня, по сути, очень легко подкупить.

Так и началась наша совместная жизнь.

***

Следующие четыре дня я старательно следовал расписанию: сладко спал до полудня, а потом до ночи шатался по Петербургу, как очумелый турист, который задыхается от жадности перед лицом восхитительных драгоценностей-впечатлений.

Была середина апреля. Сестра отговаривала меня от переезда в этот месяц, по местным меркам считающимся чуть ли не зимним: советовала дождаться, когда ветер с залива переменится – станет карамельно-соленым, пахнущим морем и липами, а масонское око Казанского собора заблестит на ярком летнем солнце. Но удача мне улыбнулась: в этом году тепло и краски рано вернулись на широкие проспекты и изогнутые набережные Санкт-Петербург. Всё вокруг уже пропиталось ароматами цветущих вишен и крепкого кофе, художники смело выходили на пленэры, а ярко-зеленая трава приятно щекотала стопы йогам, практикующимся в парках по утрам.

Опьяненный свободой, я поздно приходил домой. Если Феликс еще не спал, то неизменно угощал меня сладостями. За несколько дней я попробовал больше необычных десертов, чем за всю жизнь до этого. Жуя то лунные пирожные, то гулаб джамун, я рассказывал Рыбкину об увиденном. Как любому человеку, ему было приятно слышать комплименты в адрес своего родного города.

– Вообще-то Петербург – не мой родной город, – поправил он меня, когда я высказал эту мысль вслух.

– Серьезно? А откуда ты?

Феликс хитро прищурился.

– С неба упал. Как не разбился, сам не понимаю.

– Это что, подкат наоборот?

– В смысле?

– Ну, знаешь, раньше пикаперы подходили к девушкам и спрашивали, мол, не больно им было, когда они падали?.. И когда девушки уточняли, откуда, добавили: с неба, вы же явно ангел.

Рыбкин расхохотался, закинув назад голову. Пряжка на «ошейнике», как я продолжал про себя называть его странное украшение, блеснула в свете солнца.

– Пф, Женя. Какая глупость.

– Тем не менее, иногда работало, – оскорбился я. – Ну, лет двенадцать назад. Когда я был в шестом классе, то часто знакомился с девушками на улице.

– В шестом-то классе?! С девочками, ты хотел сказать.

– Нет, с девушками! Мне всегда нравились люди постарше.

– Тогда, подозреваю, твой эпический «подкат» работал потому, что они просто умилялись такому смелому малышу, – осклабился Феликс.

Я моргнул.

Черт. Возможно, он прав.

Я задумался об этом. О своем прошлом, о девушках и о том, как приятно и беззаботно живу в последние дни. Наконец-то. Никакие кошмары меня не посещают. Никакие глаза не смотрят из подворотен, а тени не тянут ко мне длинные руки. Кажется, план с переездом отлично работает.

Хотя психолог, которого я исправно посещал в последние два месяца, двояко отнесся к моему решению пожить в Петербурге.

– С одной стороны, новые впечатления действительно помогут вам отвлечься и забыть о произошедшем, – сказала она на нашем прощальном сеансе. – С другой стороны, я переживаю, что вы можете только усугубить свое одиночество в городе, в котором у вас нет друзей.

– У меня и тут их нет, – я нахмурился.

– Но у вас есть сестра, мама... Коллеги, – терапевт пролистнула журнал, в который иногда записывала что-то во время наших сессий.

Я покачал головой.

Она не понимала. Мое одиночество не мог усугубить какой-то там переезд. Наоборот. Начиная с января меня от семьи отделяла невидимая стена беспокойства. Уехав, я хотя бы о них волноваться перестану. Ну, о том, как их огорчает моё сумасшествие.

Мозгом-то я осознавал, что мне из-за стресса банально привиделось всё, случившееся на последнем концерте. Но вот чувства оставались в раздрае, а тревога зашкаливала так, что я с трудом заставлял себя выходить из дома: всё боялся увидеть чудовищ, выползающих из теней.

Переезд – как обновление. Кнопка restart. Думаю, это очень логично: найти себе новую крышу, раз старая всё равно уехала. Прийти в себя на чужбине, а потом вернуться с триумфом.

Пока что способ, кажется, работает.

Я задумчиво посмотрел в окно, за которым поблескивали под светом фонарей темные воды канала. Шумела листва, распевались соловьи. Феликс уже ушёл к себе, и я один сидел, помешивая ложкой гречишный чай.

Наверное, раз я так хорошо справляюсь, уже можно сделать следующий шаг в самолечении – и взглянуть своим мистическим страхам в глаза.

Я решительно потянулся к телефону и – впервые в Петербурге – запустил приложение, которым иногда пользовался в Москве…

***

Мой будильник завибрировал без десяти семь. Кляня себя за ночные идеи, я все же кое-как соскребся с кровати и поплелся в ванную.

Каково же было мое удивление, когда, приоткрыв дверь в гостиную, я увидел там Феликса. Рыбкин стоял у окна и разговаривал по телефону, рассеянно наматывая на палец шнур от блэк-аут штор. На журнальном столике лежала открытая книга на арабском языке.

За эти дни я успел выяснить, что мой сосед еще и полиглот, что вызвало у меня яростный приступ неуверенности в себе. Причем знает Рыбкин преимущественно достаточно нестандартные наречия. Так, позавчера вечером я слышал, как он говорит с кем-то на финском, а за завтраком он слушал подкаст на японском. «Конничива, семпай», – блеснул скудным лексиконом я, заходя в помещение. И умолк, потому что на этом мои знания, подчерпнутые из аниме, практически заканчивались. Феликс разулыбался и одобрительно щебетнул что-то ужасно длинное в ответ. Я изобразил, что всё понял, хотя не понял ни черта.

Но сейчас Рыбкин говорил на русском языке.

– Да, я согласен с её мнением – он точно из наших. Я не хочу торопиться и давить: мне кажется, это может его шокировать. Нет, я ничего не делаю прямо сейчас не потому, что «злюсь на лишнюю работу», – было слышно, как Феликс нахмурился. – Если честно, всё как раз наоборот. Знаю, это звучит не в моём стиле, но я буду рад стать для него…

Я намеренно громко лязгнул дверной ручкой (ненавижу подслушивать, даже случайно) и Рыбкин, обернувшись, удивленно вскинул брови.

– Я перезвоню, – сказал он в трубку и дал отбой. – Женя, доброе утро! Неужели я разбудил тебя?

– Нет-нет, просто у меня ранняя встреча, – я пошел на кухню и на мгновение непонимающе остановился на пороге.

На столе на длинном серебряном блюде, застеленным мхом, покоился стеклянный черный меч, от лезвия которого поднимался такой же черный пар.

– Это тоже биоарт?.. – ошарашенно моргнул я.

– Да тут вроде нет биологических элементов, – Феликс подошел и задумчиво встал рядом со мной, качнулся с пяток на мыски. – Просто артефакт для очередного проекта.

Я был совершенно очарован.

– У него есть название?

– У меча-то? В целом такие штуки называются проклятое оружие. Конкретно этому клинку я не давал имени. Но если хочешь, его можешь дать ему ты, – Рыбкин улыбнулся. – Я не против.

Вообще-то я имел в виду название из разряда «клеймор» и «фламберг» (я не разбираюсь в оружии), но не стал поправлять его. Просто еще раз посмотрел на меч, потом на Феликса, который даже в домашней полосатой пижаме выглядел, как поп-звезда, снова на меч – и наконец вынужден был признать:

– У тебя классная работа.

– Ты даже не представляешь, насколько, – подмигнул Рыбкин. – Хотя иногда мне кажется, что с ней я не доживу не то что до пенсии – до следующего отпуска.

Экран его телефона засветился, и он вздохнул, увидев имя «Гавриил».

– Прости, надо ответить, – извинившись, Рыбкин ушел в свою комнату.

Я протянул руку к мечу и... Отпрыгнул от стола на добрый метр, когда пар неожиданно потянулся ко мне влажными щупальцами. Ух. Мой сосед – гений своего дела.

Я попил воды и вернулся в спальню, чтобы собраться. Уже когда я в прихожей натягивал кеды, Феликс вышел из своей комнаты. Взглянув на меня, он присвистнул.

– Да ты приоделся!

– Просто вспомнил, что у меня есть пиджак.

– Больше не забывай об этом, – одобрительно кивнул Феликс. – Тебе идет.

Не то что бы я нуждалась в его оценке, но все же было приятно. Я метнул быстрый взгляд в зеркало и поправил отросшие темные волосы, все норовящие попасть в глаза.

– Надеюсь, там, куда я иду, тоже оценят.

Моё бормотание достигло ушей Рыбкина, и он тотчас с любопытством сощурился:

– А куда ты?

– На свидание.

Пауза. Феликс открыл рот, затем непонимающе закрыл его и уставился на часы.

– И чем же вы будете заниматься в, кхм, восемь утра? – спросил он с глубочайшим сомнением.

– Гулять.

Феликс посмотрел на меня, как на идиота.

– Ты ведь понимаешь, что девушка – не собака? Слово «гулять» не будет вызывать у нее экстаз по умолчанию.

– Это была ее идея! – вспыхнул я и выскользнул на лестничную площадку.

Уже когда я был на первом этаже, Феликс перевесился через перила и окликнул меня:

– Эй! Какое имя ты дашь клинку?

– Пусть будет Людвиг.

– Э-э-э, Бетховен?.. Почему?..

– Он должен быть глух к мольбам врагов, – торжественно сообщил я, и Феликс закашлялся, от неожиданности поперхнувшись кофе.

– Какой ты кровожадный, оказывается... А девушку все же покорми! – крикнул он, и дверь парадной поддержала его слова, громко хлопнув мне вслед.

***

Я и вправду шел на свидание. И девушка по имени Анна, с которой я ночью познакомился в приложении, действительно сама предложила весьма нестандартную программу.

Хотя первым шагом в эту сторону было моё сообщение, в котором я признался, что был бы не прочь узнать побольше о мистической стороне Петербурга. Тут же полно мрачных городских легенд, оккультных местечек и страшилок, верно?

«Верно, – ответила Анна. – Если хочешь, я покажу тебе несколько атмосферных локаций: я очень люблю такие вещи».

Я незамедлительно согласился.

«На первую из них лучше пойти утром, пока там никого нет: сможем сделать кое-что интересное. Ты готов проснуться пораньше?»

Вот и получилось, что пока добрая половина горожан отправлялась в офисы или на учебу, а Феликс пил кофе и завтракал, я своём в модном пиджаке целенаправленно ехал на кладбище.

«Я почти исцелился, – с удовлетворением думал я. – Сегодня мы с Анной обойдем кучу жутких мест, я уверюсь, что мои нервы в порядке, а магии, конечно же, не существует».

****

Я вернулся домой с чувством глубокого удовлетворения и приятно кружащейся головой.

Всё прошло, как нужно. Мы с Анной посетили кучу жутких мест: и Боровой мост, где в начале XX века люди массово заканчивали жизни самоубийствами, и аптеку Пеля, возле которой жил грифон, и заброшенный двор, в котором вороны заклевали ребенка, и теперь его призрак ночами плачет там и стучится в окна одиноких жильцов. И еще пару мест: день получился длинным.

У меня не случилось ни галлюцинаций, ни приступов паники. Кажется, я здоров. Ура! Да здравствует новый Женя. Настроение было таким приподнятым, что я даже стал напевать себе под нос.

Не успел я помыть руки, как на пороге ванной комнаты возник Феликс. Я вздрогнул, увидев его в зеркале.

– Женя, ты что, был на Смоленском кладбище? – сказал он, серьезно глядя мне в глаза.

Так серьезно, как не смотрел еще ни разу за все эти дни. Я вообще не знал, что его лучезарная физиономия способна на такие сосредоточенные выражения.

– Да, утром, – кивнул я, вытирая руки.

– Зачем ты туда ходил?

Я начал беспокоиться из-за того, как напряженно звучит голос Рыбкина.

– Если помнишь, я был на свидании. Мы решили найти братскую могилу священнослужителей, о которой так часто пишут в путеводителях. Возможно, ты слышал, что в начале двадцатого века…

– …Да-да, я знаю, – перебил Феликс и вдруг, схватив меня за рукав, потащил на кухню. Там он с грохотом подтащил стул к стенке и, запрыгнув на него, распахнул один из верхних ящиков (потолки в квартире были чрезвычайно высокие), в котором я с удивлением увидел плотные ряды симпатичных и каких-то фэнтезийных флаконов. Жидкости в них были всевозможных цветов: леденцово-рубиновые, клеверно-зеленые, оттенка поздней морошки и ноябрьского заката… Пока я изумленно пялился на это неожиданно богатство, Феликс продолжал говорить.

– После революции на кладбище привезли сорок священников и поставили их перед выбором: либо они отрекаются от веры, либо их хоронят заживо, а дальше пусть им помогает их бог.

Он кинул мне сине-ежевичный пузырек.

– Выпей это. Быстро.

– Феликс, не пугай меня, – протянул я, глядя на его побледневшее лицо.

– Это ты меня не пугай, – пробормотал он. – Черт, как я так недосмотрел-то… Женя, пей! – неожиданно рявкнул он, заставив меня отшатнуться. – Вы на кладбище землю рыли, что ли?!

– Как… как ты понял?

– Выпьешь – отвечу.

Пока я лихорадочно глотал подозрительную жидкость, на вкус отдающую ореховым сиропом, Феликс обошел меня по кругу, хмурясь и щелкая пальцами то у головы, то у груди.

– Я вижу на тебе призрачные метки, – объявил он и, прежде чем я как-то среагировал на это, спросил: – Что именно вы делали с этой девушкой? И откуда ты ее знаешь?

Я почувствовал, что пунцовею.

– В приложении познакомился. Мы решили устроить прогулку по мистическим местам Петербурга, начали с кладбища. У нее был с собой полароид. Мы сфоткались и решили закопать карточку там, на месте предполагаемой могилы.

Феликс застонал, схватившись за голову, а потом непререкаемо сунул мне свой телефон.

– Контакты этой девушки. Быстро.

– Я не собираюсь давать тебе… – возмущенно начал было я, но в этот момент у меня в голове вдруг словно зашуршали осенние листья. А вслед за этим послышалось жутковатое, вызывающее мурашки детское пение:

Раз, и первый иерей выходит из-под земли, Разматывает клубок, открывает другим пути.

Я охнул: ощущение было такое, будто кто-то воткнул иголку мне в самое сердце, а потом резко вытянул ее обратно – но нить, вдетая в эту иглу, так и осталась со мной.

– Началось, да? – спросил Феликс, подхватывая меня, потому что я начал оседать на пол.

– Ч-ч-что это? – схватившись за грудь, просипел я.

– Действие заклятья. Тебе скоро станет плохо, – отчеканил Феликс, пока я, больше не протестуя, лихорадочно вбивал в его телефон контакты Анны. – Вывернет наизнанку – и отлично. После этого возьми горсть леденцов и ловец сна из третьего ящика комода в гардеробной. Леденцы съешь. Ловца повесь у окна и ложись спать, только предварительно запри дверь в свою комнату и проведи вдоль нее черту из соли. На подоконнике тоже рассыпь соль. Не выходи до зари и никому не открывай. Даже мне.

Выхватив у меня свой телефон, Феликс опрометью кинулся в прихожую. Там он натянул белые кроссовки, и, не завязывая шнурки, в спешке буквально вывалился из квартиры в пахнущую свежей краской парадную. Но ключ при этом провернул в замке четыре раза. Мне показалось, что дверь на мгновение полыхнула светом, но, возможно, это была галлюцинация.

Потому что мне действительно стало плохо, и я побежал в ванную.

[1] Канеле — французский десерт из мягкого и нежного теста, покрытого твёрдой карамелизированной корочкой.

[2] Кнафе — десерт арабской кухни, готовится из кадаифской вермишели и козьего сыра.