Стражи восемнадцати районов. Том 1

22. Вставай!

Я с открытым ртом смотрел на гигантского двуглавого змея.

О, черт.

А эту штуку вообще можно одолеть?..

Вопрос повис в раскалённом воздухе, смешиваясь с дымом и восторженным рёвом толпы.

Две змеиные головы Ашхаар раскачивались на длинных, гибких шеях, изучая свою жертву. Раздвоенные языки то и дело высовывались из зубастых пастей, словно пробуя воздух на вкус. А когти скребли по металлическому полу со звуком, от которого у меня волосы на затылке встали дыбом.

Феликс на фоне Ашхаар выглядел просто крохотным, словно Давид, вышедший на бой против великана Голиафа. Только у Давида, помнится, была праща. А у Феликса – перочинный ножик против ходячей мясорубки размером с автобус.

Вдруг одна из голов змеи с оглушительным шипением ринулась вперёд. Рыбкин метнулся в сторону с такой скоростью, что превратился в размытое пятно. Челюсти монстра щёлкнули в сантиметре от того места, где он только что стоял.

Начался самый жуткий балет, который я когда-либо видел. Феликс носился по арене, уворачиваясь от выпадов двух голов и ударов хвоста, который со свистом рассекал воздух и бился о сетку, искрящуюся защитными заклинаниями. Напряжение было почти физически ощутимым; было жарко; пахло кровью, дымом и смесью одеколонов и пота переживающих зрителей.

Я вцепился в собственные колени так, что побелели костяшки пальцев: казалось, этим я пытаюсь удержать Феликса от проигрыша– так аэрофобы, держась за подлокотники, стараются силой воли спасти самолет от падения.

Весь зал в кои-то веки молчал, захваченный боем. Феликс пытался подобраться ближе к чудовищу, выискивая слабое место, но Ашхаар была слишком быстрой и слишком большой. В тревожном красном свете одна из её когтистых лап взметнулась, вспарывая воздух, и Рыбкину пришлось откатиться в сторону.

И вот – Ашхаар все-таки достала его. Её чудовищный хвост полоснул не успевшего отскочить Феликса по ногам. Отлетев, Рыбкин со всей силы врезался в сетку. Я вскрикнул.

С исказившимся от боли лицом Феликс сполз на пол. Ашхаар не дала ему передышки. Одна из голов изогнулась, схватила его за плечо зубами и, как тряпичную куклу, швырнула через всю арену. Он опять ударился о сетку, опять рухнул на пол – но на этот не вставал.

Меня чуть не стошнило от страха.

Я вдруг понял, что во всё предыдущее время был почему-то абсолютно уверен в том, что Рыбкин победит. Эта уверенность была сродни предчувствию неуязвимости главного героя в прикольной новелле. Как бы персонажа ни трепала жизнь, он выберется, ведь читателю полагается хэппи-энд и доза эндорфинов. Поэтому я всей душой верил, что рано или поздно мы выйдем из «Муладхары» с Феликсом-победителем, после чего он объяснит мне, что это вообще было.

Но мы-то не в книге.

Рыбкин не вставал. Ашхаар, трепеща языками, медленно, триумфально подползала к нему, и её когти скребли по полу, издавая звук, от которого сводило зубы.

Несмотря на липкую жару и духоту, мне окатывало волнами холода.

Что делать? Что, чёрт возьми, мне делать?!

Эта тварь – не проклятая. Мой дар бесполезен. Даже если я достану свой рояль и жахну тут самую гениальную импровизацию в мире, я не смогу ничем помочь!

Я вскочил на ноги.

– Эй, обзор закрываешь!!! – зарычал на меня мужик сзади и, стукнув по спине, попробовал усадить обратно.

– ФЕЛИКС, ВСТАВАЙ! – заорал я изо всех сил. – ВСТАВАЙ, ИДИОТИНА!!!

Две головы змея склонились над неподвижным телом.

Сидящие рядом со мной девушки переглянулись и вдруг тоже начали кричать:

– ВСТАВАЙ! ПОДНИМАЙСЯ!

– ВСТА-ВАЙ! ВСТА-ВАЙ! ВСТА-ВАЙ! – поддержали и другие зрители.

Затихла музыка – и только скандировал хор голосов.

Мое глубочайшее разочарование в человечестве дало трещину.

И тут Феликс шевельнулся.

Когда одна из змеиных голов уже опустилась, чтобы нанести смертельный укус, он перекатился в сторону. Челюсти сомкнулись на пустоте. А Рыбкин под рёв всего клуба – и змея заодно – вскочил на ноги. Он выглядел ужасно, из правой половины тела хлестала кровь. Но в его глазах горел бешеный огонь решимости и сосредоточенности.

И в тот момент, когда вторая голова развернулась к нему, он сделал то, чего никто не ожидал. Вместо того, чтобы отступить – как требовали инстинкты – он бросился ей навстречу и запрыгнул сверху. Феликс побежал прямо по вытянутой шее монстра, как по мосту, уворачиваясь от зубов первой головы.

Добравшись до массивного туловища, он вонзил свой короткий нож в сочленение, откуда росла когтистая лапа. Ашхаар взвыла – обеими головами сразу. Оглушительный, полный гнева и боли рёв змея ударил по ушам.

Чудовище забилось в ярости. Феликс, едва не сорвавшись, извернулся и вонзил нож снова, глубже, проворачивая его. Монстр взмахнул хвостом, пытаясь сбросить Рыбкина, но Феликс уклонился и кое-как удержался на месте, вцепившись, как клещ, в крупную чешую.

В слепой ярости одна голова Ашхаар попыталась укусить наглеца на своей спине, но промахнулась и вцепилась мёртвой хваткой в шею второй головы. Вторая взревела и в ответ укусила первую. Началось безумие. Две головы одного чудовища дрались друг с другом, забыв про маленького человека на своей спине.

А Феликс, воспользовавшись моментом, из последних сил добрался до места, где шеи соединялись с туловищем, и начал бить уже туда. Снова, и снова, и снова; в одну и ту же точку.

Я вдруг вспомнил, как читал в одной из энциклопедий: там, где сходятся шеи, у многоголовых чудовищ расположено энергетическое ядро. Раздави его – и убьешь монстра.

И вот, с хриплым, булькающим стоном, змей замер и тяжел рухнул, поднимая тучи пыли.

Тишина над ареной длилась ровно пять секунд. А потом зрительские ряды буквально взорвались от рёва.

Мне казалось, у меня лопнут барабанные перепонки. Кто-то, свистя и распевая, обливал наш рядом пенящимся пивом. Девушка по соседству бросилась мне в объятия, и, вопя от радости, с какой-то радости целовала меня то в щеку, то куда-то в шею. Если бы я был чуть больше в себе, я бы попросил её отстраниться. Но так я просто стоял, ошарашенный, и смотрел, как Феликс, шатаясь, спрыгивает с поверженного монстра.

Он встал посреди арены, весь залитый своей и чужой кровью, и попробовал поднять руку – левую, потому что правая висела плетью. Толпа взвыла еще громче, теперь к ней присоединился орущий в микрофон ведущий и полный беспредел от ликующего клипмейкера на экране, уже сделавшего нарезку боя.

А Феликс поднял голову, нашёл меня взглядом в толпе и чуть заметно кивнул. Только тогда, кажется, я заново смог дышать.

***

Я нашел Феликса уже в кабинете Сигила.

Он был избит так сильно, что у пересохло в горле. Рыбкин сидел на диване, полуприкрыв глаза, а вокруг него суетились целители, вооруженные дикой смесью земных и магических медицинских приспособлений.

Сигил был рад.

– Ты заработал нам кучу денег! – удовлетворенно кивнул он, не отрываясь от планшета. – Поистине, триумфальное возвращение.

Один из целителей прижал к разбитой губе Рыбкина тампон с какой-то шипящей мазью. Феликс поморщился.

– Мне нужен ключ от подвала, – с трудом выговорил он.

– Держи, – Сигил достал ключ из верхнего ящика стола и, видя, что руки Феликса заняты, кинул его мне.

– Я вызову колдунов из Ордена после полуночи, – предупредил Феликс, когда целитель отошёл. – Дэн может попрощаться с братом. Он бился за него, как зверь: и заслужил хотя бы разговор.

– Какой ты благородный, – хмыкнул Сигил, наконец подняв взгляд. – Прямо слеза прошибает. Не хочешь вернуться навсегда, кстати? С тобой тут повеселее.

Феликс покачал головой.

– Ты же знаешь: я поклялся служить Небесам.

Сигил скривился так, будто ему лимоном в лицо брызнули.

– А как насчет твоей цели? Ты все еще мечтаешь достичь ее?

Рыбкин какое-то время молчал.

– Да, – произнес он наконец.

– Значит, не такой уж ты и праведный, – рассмеялся глава «Муладхары», и Феликс, не возражая, закрыл глаза.

***

Только час спустя, когда целители – уже не в кабинете Сигила, а в больничном отсеке при клубе – на удивление качественно привели Феликса в порядок, мы покинули логово красной банды.

Однако вышли мы не в Петербург, а на Изнанку.

Здесь уже стоял поздний вечер. В фиолетовых сумерках рассекали прохладный воздух стрекозы. Откуда-то доносились запахи карамели и жареных каштанов. На узких мощеных улицах волшебного города иногда встречались прохожие, но в целом тут было довольно пустынно.

Лицо Феликса было щедро украшено пластырями, рука висела на перевязи, а сам он утопал в позаимствованной у кого-то из Муладхары огромной футболке. Я шёл рядом, плохо представляя, куда мы, собственно, направляемся. За всё время, что прошло после боя, мы не сказали друг другу и двух слов.

– Я в итоге всё испортил, да? – вдруг мрачно сказал Феликс.

– Ты о чём? – не понял я, замедляя шаг.

Он остановился под уличным фонарём, свет которого делал его лицо ещё бледнее.

– Ты теперь будешь меня остерегаться, – взгляд Рыбкина блестел, как лезвие. – Одно дело – думать, что твой сосед – классный, пусть и придурковатый, колдун, и совсем другое – узнать, что он – бывший преступник.

– Действительно преступник?.. – помедлив, уточнил я. – Настоящий?

Рыбкин кивнул.

И, пока мы брели по каменной улице, дома на которой были увиты зелеными плющами и светло-сиреневыми вьюнами, он рассказал мне, как в тринадцать лет сбежал из детского приюта.

– Помню, я решил, что тринадцать – уже достаточный возраст для вступления в самостоятельную жизнь, – говорил Феликс. – Сирот на Изнанке хватает, мест, где можно спрятаться – тоже, особенно если наловчиться проходить с кем-нибудь за компанию сквозь порталы. Но была и серьезная проблема –деньги. Я почему-то думал, что меня, такого распрекрасного, обязательно наймут в помощники хозяева каких-нибудь магазинчиков или гостиниц, на крайний случай – пастухи в Весенних горах. Что я смогу обменивать на деньги зверей, на которых буду охотиться в лесу. Но ни черта подобного. Люди почему-то не нуждались в дешевой рабочей силе. Плюс, мне каждые двенадцать часов нужно было превращаться в золотую рыбку – а значит, искать место работы рядом с каким-то водоемом, в котором при этом нет риска быть выловленным в сети, пока я сплю. В итоге я пошёл по кривой дорожке – начал воровать.

Сначала у Феликса всё складывалось хорошо – насколько это возможно для карманника – но как-то раз он попробовал стащить кошелек не у того человека. Тот сам оказался преступником – и поставил мальчишку перед выбором: лишиться большого пальца или придумать, как возместить ущерб сторицей.

– Я могу поохотиться для вас, – сказал Рыбкин. – Принести вам свежего мяса.

– Это мне не интересно, – отмахнулся преступник. – А вот если передашь моему другу одну небольшую посылку от меня – так и быть, прощу. Но не вздумай заглядывать внутрь: тогда не то что палец, руку тебе отрежу.

И Феликс стал курьером у того человека. Будучи хорошеньким златовласым мальчишкой с лучезарной улыбкой, которую он умело складывал даже в самые паршивые дни, Рыбкин не вызывал подозрений у стражников. Но постепенно хозяин поручал ему все более сложные доставки, и, бывало, он выбирал пройти через густой лес, болота или горы вместо того, чтобы сокращать путь по городу – так казалось безопаснее.

В подобных краях водились нежить и чудовища. Заработанные деньги Феликс всё чаще тратил на оружие и амулеты, которые позволяли ему справляться с этими неожиданными врагами.

В какой-то момент он понял две вещи.

Первая вещь: сражаться с монстрами ему нравится гораздо больше, чем участвовать в омерзительном преступном бизнесе. Более того, в битвах он становится сильнее – а именно это было очень важной для него целью.

Вторая вещь: части многих монстров – чешуя, кости, когти и так далее – можно хорошо продать на черном рынке, на котором он теперь чувствовал себя как дома.

Как-то раз хозяин Феликса прознал, что его мальчишка втихую делает деньги.

– С сегодняшнего дня отдаешь 80% прибыли мне, – сказал он.

– Нет, – ответил Рыбкин.

И тогда хозяин попробовал избить его, но… Тот неожиданно вступил с ним в бой. Более того – победил. Если бы это случилось на людях, бандит бы застрелил Феликса – за нанесенное оскорбление. Но они были наедине, и хозяин решил, что такой талант надо использовать. Несмотря на все грехи, у этого преступника было и одно достоинство – умение ставить логику выше гордости.

– Будешь убивать тех чудовищ, которых я велю. Станем устраивать аукционы. Даже при моей комиссии заработаешь гораздо больше, чем сейчас.

Их отношения изменились на более партнерские. Постепенно у Феликса начала появляться репутация. Бывало, ему поручали и другие вещи, не связанные с убийством монстров – на какие-то они с хозяином соглашались, на другие – нет.

А через год его хозяина убили и дом сожгли. Феликс понимал, что скоро за ним придут – он, что называется, ценный актив. У него было два пути. Либо сбежать как можно дальше и начать всё заново; либо показать тем, кто позарится на него, что с ним лучше не связываться. Подумав, он выбрал второй вариант.

И когда к нему пришли представители организации, желавшей приобрести себе талантливого наемника, Феликс встретил их во всеоружии – целую группу взрослых людей.

После чего через все доступные ему каналы провёл мысль: «Отныне я сам по себе. Я работаю там, где хочу. Если хотите сделать заказ – обращайтесь ко мне напрямую. Каждый, кто попробует присвоить меня, пожалеет об этом».

Еще какое-то время представители преступного мира Изнанки и Сумрачного города пытались сделать Феликса своим подчиненным, но он действительно всегда давал отпор – и все в конце концов смирились с тем, что он действует самостоятельно. Его прозвище, некогда намеренно придуманное хозяином – «Истребитель Чудовищ» – в итоге звучало тут и там, увеличивая его популярность.

Пока Феликс рассказывал все это, мы успешно миновали город и вышли в холмы. Дорога сменилась протоптанной среди изумрудной травы тропинкой, и мы то поднимались на гребни, то спускались с них.

Заметив, что я непонимающе кручу головой, Феликс пояснил:

– Мы идем навестить моего напарника.

Я моргнул.

– Я думал, ты всегда работал один?

– Все так думают, – улыбнулся Феликс. – Но это справедливо только в отношении Небесных Чертогов.

Холмы убегали вдаль, бесконечно прекрасные. Иногда они были просто зелёными, а иногда на них росли цветы: тёплый розовый клевер, белые ромашки, сиреневые колокольчики. Был и холм, высаженный пшеницей, чьи колосья были настолько высокими, что дотягивались мне до ребер, щекоча и покалывая даже сквозь одежду. В них шуршали и пофыркивали какие-то мелкие животные; где-то ухала сова. Стало прохладно.

Феликс еще до выхода из города купил два бумажных фонарика на деревянных палках и охапку розмарина – ветви и нежно-сиреневые цветы. Но и без фонарей было бы достаточно светло. Луна светила как сумасшедшая – крупная, молочно-белая, она позволяла разглядеть все вокруг, а усыпанное звездами небо, казалось, внимательно наблюдает за нами.

Мы шли сквозь пшеницу, Феликс рассказывал о своём прошлом, похожем на страшную сказку, и мне казалось, что мы – путники из какой-нибудь стародавней легенды.

И вот, за очередным склоном, по которому мы поднимались, я неожиданно увидел море – гладь залива блестела насыщенно-синим цветом со всполохами фиолетового. Над водой, перекликаясь, кружили чайки.

– Мы почти пришли, – сказал Феликс.

Тропинка вывела нас к дереву. Это был одинокий, старый дуб с раскидистыми ветвями, с которых при нашем приближении вспорхнула стая птиц. Дубовые листья шуршали на ветру, влажном и соленом, и будто бы рассказывали что-то тому, кто лежал под ними.

Ведь под дубом, в тени, находился могильный камень.

Когда мы приблизились, и я увидел, что изображено на надгробии, я потерял дар речи.

Потому что на темном камне был выбит… мой портрет.

Темные волосы, падающие на лицо. Большие глаза. Даже выражение лица – эта смесь печали и высокомерия, которую я так часто видел в зеркале.

Мой мозг лихорадочно заработал. Это шутка? Намек? Новое пророчество: на сей раз о том, что я тут скоро прилягу? Или Феликс настолько в меня не верит, что заранее заказал мне памятник?

– Почему здесь моё лицо? – выдавил я, отшатнувшись. Голос прозвучал глухо и чуждо.

Феликс дотронулся до моей руки, в которой замигал и затрясся вместе со мной бумажный фонарик.

– Это не ты, – сказал он, садясь на очень низкую деревянную скамеечку, похожую на молитвенную, которая располагалась в траве перед камнем. – Это мой бывший напарник, Лев.

– Но мы же выглядим одинаково! – я изумленно опустился рядом с ним.

– Вот-вот, – Феликс хмыкнул. – Когда ты переехал в Петербург и я увидел тебя на лестничной площадке, то решил, что схожу с ума – настолько вы похожи. Потом, конечно, я начал понимать, что это только общее впечатление, а если присмотреться, то вы совсем разные. Но, да, тот первый момент... – он покачал головой. – Это было невообразимо.

– Ты поэтому попросил меня сегодня надеть очки и сделал что-то жуткое с моими волосами, когда мы пошли к «Тигриной Голове»?

– Да. Думаю, иначе всю банду хватил бы удар. Наверняка они решили бы, что это вернулся Лев, а я бы не хотел ни пугать их восставшим из мёртвых другом, ни, тем более, обманывать ложной надеждой – особенно Элизабет.

Я припомнил, как злилась и кричала эта девушка, спускаясь с лестницы.

– Лев был её братом, – сказал Феликс, укладывая возле могилы купленные ветви и цветы розмарина. – Она так и не простила меня за его гибель.

Рыбкин ненадолго замолчал, а потом, вздохнув, продолжил свой рассказ с того места, на котором прервался, когда мы подходили к холму.