Стражи восемнадцати районов. Том 1

30. Блистательный Алан

Следующий день был таким ослепительно солнечным, словно бог случайно пролил на Кирьявалахти стакан апельсинового сока.

Веналайнен в благодарность за помощь приготовил на всех вкуснейшую пшенную кашу с ягодами смородины и медом, чей умопомрачительный аромат разносился по дому. Клугге поблагодарил его, но после этого молча прошел к плите и пожарил себе яичницу с беконом.

– Невоспитанный ученик!!! – орал шаман, возмущенно скачал за ним и размахивая посохом. – Надо есть, что дают!– Старый мастер научился этой мудрости у свиней? – невозмутимо поинтересовался Клугге.

Краешек рубашки, в которой он был вчера на корабле, виднелся из мусорного бака. Сегодня Клугге был облачен в футболку поло с какой-то маленькой вышитой эмблемой на груди.

Я подумал, что, возможно, мне надо пересмотреть свой гардероб. Я всегда презирал поло. Но, может, зря?

– Мы посовещались с Женей и решили оставить сокровища волхвов вам, – сказал Клугге.

– С чего это?! – старик так опешил, что перестал скакать, что было почти что чудом. – Где подвох? А? Где подвох, спрашиваю?!

Подвоха не было. Тогда Веналайнен сказал, что обязан подарить нам что-то в ответ. Он бескомпромиссно сунул мне в руки уныло-флегматичного кота Кафку.

– Забирай.

– Э-э-э, не могу, Феликс не любит кошек…

– А ты бери это, – игнорируя мои возражения, Веналайнен повернулся к Айземанну и сунул ему в руки посох. Вернее, попробовал.

Потому что обычно невозмутимый страж вытаращил глаза и отскочил назад так шустро, что его ударили током.

– НЕТ, МАСТЕР! – раздув ноздри, воспротивился он. – Вы не всучите мне эту дрянь. Ни за что. Никогда!

– Еще как всучу!

– НЕТ!

– Да!

– Вы сейчас добьетесь того, что я еще восемь лет не приеду!

– Ах ты поганец!!!

До меня не сразу дошла подоплека этой перебранки. А когда дошла, я тихо рассмеялся.

Точно. Мастер Веналайнен же говорил, что этот посох передается по наследству от одного хранителя Кирьявалахти к следующему. Вручить его Клугге – это обречь того на работу шаманом в глухой деревне, а самому бодренько отправиться на пенсию и беззаботно обжираться эклерами.

– Ой, да иди ты в баню! – Наконец разочарованно сдался Веналайнен. – Придётся мне себе еще личных учеников брать. С тобой, я так погляжу, не договоришься, а о деревне кому-то в будущем всё же нужно будет заботиться.

– Здравая мысль, мастер. Идея про баню, между тем, тоже не так плоха, – неожиданно сказал Клугге, и судя по тому, как загорелись глаза у старого шамана, он мгновенно простил «горе-ученичку» его нежелание жить в деревне.

Я в баню не пошёл. Вместо этого я нашел Юми и попрощался с ним.

– Спасибо, что помогли дяде Сигварду, – глаза русала все еще были красными после вчерашнего.

– Может, ты все-таки расскажешь мне о Танасии Смертине? – опять попробовал подступиться я.

Юми покачал головой. Время было, так что мы болтали о том о сём. Начиная с книг – оказывается, русал обожал заставлять разных людей читать ему их вслух, удивительно даже, что меня минула чаша сия, – и заканчивая путешествиями.

А потом русал улыбнулся:

– Что-то мы засиделись, мне пора. Ну, бывай, Женя! Скоро увидимся!

Я высказал сомнение в этом, ведь завтра я вернусь в Петербург, но Юми только рассмеялся.

– Магический мир далеко не такой большой, как ты думаешь! Мы точно еще пересечемся. Кстати, как бы ты ни упирался, теперь я еще сильнее верю в сплетню о том, что ты – родственник Мавета! Ну не сын, конечно, но хотя бы брат, пусть внешне вы и не похожи.

Я изумленно округлил глаза.

– Почему ты так решил?!

– Он тоже, когда смеется, касается волос и отводит взгляд. Точь-в-точь как ты!

– Что?.. Откуда ты знаешь? Ты с ним знаком, что ли?

Вместо ответа Юми только подмигнул и, в прыжке перевернувшись через себя, скрылся под водой. Только хвост мелькнул на прощанье. Я стер с лица брызги и растерянно заморгал.

***

Пьяный Клугге Айземанн – это что-то с чем-то.

Он нашёл меня на лесной поляне, где я, наколдовав фортепиано, играл Пахельбеля[1]. Нормальная музыка, написанная нормальным композитором – никакого вызова проклятых, просто моя тяга к искусству.

Я бы и не заметил Клугге, увлекшись фугой, если бы не его равномерные аплодисменты по завершении.

При взгляде на стража я поперхнулся.

– Клугге, с тобой все хорошо? – испуганно поинтересовался я, потому что Айземанн изволил припереться в длинном шелковом халате морковного цвета, с распущенными волосами и глиняной бутылкой в руке.

Зрелище скорее пугающее, чем чарующее, ибо – какого черта?

– Да, – сказал он очень внятно. – После сливовых настоек мастера Веналайнена у всех всё хорошо. Это один из законов Кирьявалахти.

– Ох… Может, вернёмся домой?

– Не оскорбляй меня предположениями о том, что могу вести себя или выглядеть неподобающе, Женя.

– Хорошо, – смирился я.

Нет, в принципе, вёл себя Клугге ничуть не хуже, чем обычно, только нос задирал чуть выше. А выглядел… Э… Кхм… Наверное, находись мы среди людей, мне пришлось бы отдирать от него визжащих фанаток, а так – неба ради, шелковый халат так шелковый халат. Пусть развлекается.

– Тебе сыграть что-нибудь? – предложил я, но Клугге покачал головой.

Он сидел на бревне, лучи медленно опускающегося за лес солнца били ему в спину, заставляя ткани халата выглядеть еще огненнее, а черные волосы делая чуть ли не синими.

– Я хочу рассказать тебе свою историю, – сказал он. – Мне кажется странным, что подробности моей биографии знает каждый второй из тех, что слышит мою фамилию, но не ты. При том, что мы с тобой явно еще не раз будем работать вместе, а еще ты живёшь с безмозглой рыбиной, которой я подарил свою любимую серьгу, и планируешь ухаживать за моей сестрой. Считай, мы почти родственники.

Фига себе у него критерии. Мы что, минуя стадию дружбы, в семью превращаемся?!

А Клугге могуч.

Айземанн протянул мне глиняную бутылку, и я, помедлив глотнул. Господи помилуй!!! У меня глаза чуть не выпали из орбит от крепости и сладости настойки.

Клугге хлопнул меня по спине, и я, откашлявшись, сел рядом с ним на бревно. От стража пахло березовыми вениками и можжевеловым маслом из хорошо протопленной бани.

– Всё, что я скажу – не секрет, – повторил Айземанн. – Если бы сегодня ты чуть внимательнее читал газеты в библиотеке, то в статье о самых известных детоубийцах века прочитал бы заметку не только о Юхане Сигварде, но и об Алане Айземанне. То есть о нашем с Ингой отце.

У меня отвисла челюсть.

– Что? – тупо переспросил я.

Клугге пожал плечами.

А потом, изредка отпивая настойку, поведал мне историю семьи Айземанн.

Алан Айземанн был наследственным колдуном-аристократом с Изнанки, обладателем такой же, как у Клугге, колдовской техники. Он питал слабость к русской культуре, поэтому с удовольствием переехал в Петербург, а затем стал стражем Центрального района.

У Алана было всё: любимое дело, ум и талант, несметные богатства, допуски к порталам, позволявшим ему путешествовать по всему миру, и женщина, которую он без памяти любил. Когда она сказала, что беременна, не было человека счастливее Алана Айземанна. Александра – так её звали – настояла на том, чтобы рождать в человеческом госпитале. Алан с подозрением отнесся к этой идее, но он боготворил супругу, и поэтому согласился.

Возможно, зря.

Потому что при родах Александра умерла. Несовершенные человеческие врачи не смогли спасти ее. И что еще страшнее – они сказали, что оба близнеца родились с больными сердцами. Это нельзя исправить. Даже у современной медицины есть предел возможностей.

Алан Айземанн забрал детей и отправился в Небесные Чертоги. Ангелы тоже не могли помочь. Тогда Алан потребовал, чтобы из высших сфер позвали кого-нибудь, способного вылечить его детей. Ему ответили, что это невозможно.

«Мои дети умирают» – сказал он. «С людьми такое случается» – посочувствовали ему.

Высшие сферы не вмешиваются в дела Земли, кроме как в случаях, когда инициатива исходит оттуда, либо же отправляется официальный запрос, который рассматривается от полугода.

Близнецам врачи дали всего два месяца – в лучше случае.

Тогда Айземанн бросился к своему наставнику – шаману по имени Веналайнен, который всегда казался ему почти всемогущим. Веналайнен был готов вырвать из груди своё старое сердце ради малышей, но, увы, даже это не помогло бы. Алан оставил детей старику и куда-то уехал.

Говорят, он всю жизнь был похож на вихрь, оживший смерч – а в те дни особенно.

– Веналайнен до сих пор корит себя в том, что не понял, что замышляет его любимый ученик, – поделился Клугге, глядя на свои пальцы, белеющиеся в спускающейся темноте. – Ведь очевидно было, что отец не сдастся. Что он не медитировать ушел, а искать другие выходы. Но Веналайнен тогда пребывал в таком шоке – этот старик, Женя, куда добрее, чем кажется, – что только нянчился с нами и сам лихорадочно пытался придумать, как быть. Странное дело – такая могущественная магия, такие огромные деньги, всего два крохотных тельца с двумя дырками в сердцах там, где их не предполагается – а сделать ничего нельзя.

В общем, неудивительно, что Алан Айземанн, когда ему отказали небожители, отправился к демонам. Хозяин Сумрачного Города сказал, что не может помочь. Зато нашлась одна старая демоница, чья особая техника позволяла ей обменивать жизни одних на жизни других – конечно же, в очень плохой пропорции.

– Тридцать свежих детских сердечек, Айземанн, – сказала она. – И твои малыши останутся в этом мире.

– Насколько детских?

– Не старше пяти лет.

И тогда Алан Айземанн пришел в детский сад, в котором, будучи стражем, регулярно отлавливал проклятые порождения ребяческих ночных кошмаров. Его там обожали, иногда он вел занятия, как приглашенная знаменитость.

Алан поздоровался с нянечкой, сказал, что ему нужно кое-о-чем сообщить детям, прошел в класс. Запер за собой дверь, призвал теневые клинки и убил всех, кто находился внутри.

Получилось даже больше тридцати детских сердец.

Плюс трое взрослых.

Когда Алан Айземанн с пропитанным кровью мешком, за которым тянулся дух свежей смерти, снова явился на порог Веналайнена и велел отдать ему близнецов, старый шаман уже понял, что его любимый ученик сделал нечто ужасное.

Нечто непростительное.

Что душа Айземанна отныне искажена; что за синими глазами нет больше ничего, кроме пустоты.

– Я не могу пустить тебя, Алан, – сказал Веналайнен. – Что ты натворил?

Когда тот в ответ молча всадил ему клинок в грудь и старый шаман сразу осел на пол, он почувствовал огромное облегчение. Ведь он боялся, что придется сражаться, и что – самое страшное – он может победить. А ведь это был его любимый ученик, черт возьми.

Любимый и талантливый настолько, что смог попасть мечом в ту самую точку, которая обездвижила Веналайнена и создала у астиномов впечатление, будто Алан хотел убить шамана, но промахнулся.

Но вот в чем загвоздка: если бы Алан хотел, он бы убил.

– Прощайте, наставник, – поклонился Айземанн-старший и вместе с плачущими в люльке близнецами и мешком, полным чужих сердец, ушёл во тьму.

Его арестовали через пару месяцев.

А близнецов нашли только через пять лет – Алан пристроил их к одной ведьме в Сумрачном Городе.

Они были живы и здоровы. Вот только ведьма не удержалась от любопытства и насильно пробудила магические дары детей, когда им было всего по пять лет – чтобы понимать, чего от них ожидать в будущем. И, возможно, в дальнейшем найти им более полезное применение, чем «счастливая спокойная жизнь», за которую заплатил их отец.

Жадность губит. Все знают это. Но некоторые все равно почему-то попадаются на крючок.

Это опрометчивое решение – насильственная инициация – и сгубило ведьму. Испуганные, близнецы сбежали. Их вскоре нашли; ведьму – тоже, и, будучи сообщницей Убийцы Детей, она тоже оказалась в тюрьме. Только не в Беззвёздной для особо опасных преступников, а в обычно-магической.

Перед Небесными Чертогами встал вопрос: что делать с близнецами?

За жизни Клугге и Инги было заплачено чужими жизнями. Блистательный страж Алан Айземанн, пример для других колдунов, поклявшийся посвятить свою жизнь защите людей от чудовищ, устроил кровавую бойню. Чтобы спасти двоих, без сомнений убил три дюжины.

Что это значит теперь? Ведь время вспять не повернешь. Как быть с близнецами? Просто – как? В какой мере дети должны расплачиваться за грехи отцов?

В конце концов, Инга и Клугге не понесли никакого наказания за деяние Алана. Никто не ограничивал их права, не ставил условий, не выдвигал требований.

Они были свободны.

Но Инга Айземанн всю жизнь совалась в передряги, из которых было больше шансов выйти мертвой, чем живой, и, будучи наследницей огромного состояния, упрямо работала на нескольких работах, всё время чувствуя, что она в страшном долгу, от которого ей никак не избавиться.

А Клугге Айземанн, как две капли воды похожий на своего отца, никогда не смеялся на людях, чтобы никто, глядя на него, не увидел в нём и тени балагура, красавца и весельчака Алана. Чтобы никто не подумал, что он, в своем-то положении, имеет наглость улыбаться.

Нет, Айземаннов простили не для того, чтобы они радовались жизни. А чтобы были полезными.

Им никто об этом не говорил. Но, к сожалению, так чувствовали сами близнецы.

***

Я сидел, оглушенный.

История Айземаннов была страшнее любой сказки о проклятых. Я вдруг по-новому взглянул на Клугге. Его ледяное спокойствие и отстраненность оказались не фигуральными темными очками суперзвезды, а щитом, выкованным из одиночества.

– Если бы не Феликс, в Академии мы бы поехали кукухой, – сказал Клугге, заливая в рот последние капли настойки.

Слова «кукуха» в его исполнении звучало почти по-французски.

– Потому что до поступления мы, по сути, учились индивидуально. А там впервые оказались среди огромного количества сверстников. Ты уже знаешь, что Рыбкин к своим семнадцати годам успел прославиться в определенной сфере.

Я кивнул. Самый молодой наемный охотник на проклятых и, в некотором смысле, плохой парень колдовского мира. Мой сосед буквально вышел из young adult романа.

– У нас с Ингой наоборот, – Клугге создал из тени дротики и начал от нечего делать бросать их в ствол ближайшей сосны. Выпитая настойка не сказалась на его меткости. – Мы до Академии жили настолько тихо, что я даже не представлял, что бывает иначе.

Новый дротик вонзился прямо в предыдущий, расколов его пополам. Какая-то белка на верхних ветках сосны с негодованием наблюдала за действиями Айземанна и судорожно сжимала орех. А потом и вовсе сунула его за щеку. Стресс. Надо заесть.

– Многие полагают, что я замкнут и молчалив потому, что пытаюсь создать интересный образ, – Клугге прикрыл глаза. – Но на самом деле я, по собственным меркам, я тот еще болтун. Мне чаще приходится уговаривать себя сказать что-либо, нежели промолчать. Будь моя воля, вообще бы не разговаривал – за редкими исключениями.

– Большое спасибо, что общаешься со мной так долго, – серьезно поблагодарил я.

Клугге только кивнул, явно слегка изможденный общением.

И мне бы оставить его в покое, но я не мог. Еще один вопрос вертелся на языке:

– Клугге… А среди колдунов вообще есть хоть кто-то не сломанный?

Айземанн приоткрыл один глаз и посмотрел на меня лениво, как разбуженный взбалмошным хозяином пёс.

– Пока что на такого человека сильнее всего похож ты, Женя. И я надеюсь, что ты и останешься таким впредь.

Затем он неожиданно поднялся с бревна.

– Пойдем. Я научу тебя драться на мечах.

– Э-э-э, прямо сейчас? – опешил я.

– А зачем откладывать?

***

В итоге к тренировке присоединился и мастер Веналайнен, после чего она резко перестала быть безопасной: по итогу мне пришлось отправиться к травнице, которая имела честь впервые за все эти дни лечить меня, пока я в сознании.

Также старый шаман дал мне еще около миллиарда советов на тему того, как управлять проклятыми; и следующие два дня мы упражнялись в Бездне. Нам не удалось изменить ситуацию с тем, как много времени требовалось мне на само первичное зачарование проклятых. С этим объективно мало что можно было поделать: пока достану рояль, пока сяду, пока сыграю хотя бы несколько аккордов… В остальном Веналайнен очень хвалил мой прогресс даже к нынешнему моменту.

– Ты добрая душа, Фортунов, но знай: рано или поздно тебе придется научиться применять все приказы, которые мы изучили. Понял? – Веналайнен уставился на меня исподлобья.

– Понял, – сказал я.

И снова порадовался тому, что мне не пришлось сделать это на проклятом корабле. Клугге тогда сказал, что мои жалость и доброта к проклятым – это ошибочная надежда на то, что чудовищ можно исправить.

Я доверял Айземанну. Но еще я думал, что на пустом месте надежда не возникает, верно? Так что я пока держался за нее.

А на следующий день мы вернулись в Петербург. Клугге подбросил меня до дома, но отказался заходить, сказав, что общение с Рыбкиным после недели в компании Веналайненом – это комбо, которое его точно убьёт.

Не успел я повернуть ключ в замке квартиры, как с той стороны раздался вопль:

– Закрой глаза, прежде чем заходить!

Я подумал, что Феликс устроил мне сюрприз-вечеринку в честь моего возвращения.

Ага, щаззз.

Когда я зашел, в меня вдруг начали чем-то яростно прыскать. Завоняло спиртом.

– Это еще что?! – завыл я, вслепую мечась по прихожей.

– Дезинфекция! Я же говорил, что не потерплю тут кошачьего духа! А теперь давай, раздевайся. Да, прямо там. Отдавай вещи! Всё в стирку! Немедленно!

– Феликс! Ты долбанулся?! – заорал я, потому что это голубоглазое чудовище реально попробовало меня раздеть.

Сосредоточенное сопение Феликса переросло в хохот.

Да. Он точно чокнулся. По ходу, нельзя его так надолго оставлять одного.

– Ладно, шутки в сторону, – отмахнулся Рыбкин, отцепляясь и внимательно оглядывая меня с ног до головы. – Что ж, поздравляю с первой самостоятельной миссией! Выглядишь потрепанным, но целым. Даже как-то крепче, что ли? Вернуться от Веналайнена и Черного пса без нервного тика способен только настоящий герой. Я горжусь тобой.

– Нервный тик у меня может случиться только из-за тебя… – вздохнул я, вслед за Феликсом проходя в гостиную и падая на диван. – Я так устал. Меня вчера весь день гоняли то с мечом, то с магией. Не говоря уж о том, что было прежде. Мне кажется, я не скоро приду в себя.

Рыбкин и не вздумал меня пожалеть. Только хитро прищурился.

– Хочешь, я верну тебе бодрость всего двумя фразами?

– Э-э-э, смотря какими.

– Хорошими, – пообещал он.

И, присев передо мной на корточки, доверительно сообщил:

– Сегодня вечером к нам в гости придёт Инга. Я обещал показать ей один новый сериал и, так и быть, случайно выбрал для этого дату твоего возвращения.

Я ахнул, резко садясь обратно и начиная экстренно приглаживать волосы.

– Феликс, ты лучший!

– Кто бы сомневался, – фыркнул он.

[1] Иоганн Пахельбель – выдающийся немецкий композитор и органист эпохи барокко.