Стражи восемнадцати районов. Том 1

10. Байронический тип. Арка Полуночного замка

– Со мной всё хорошо. Правда. Меня уже выписывают.

Я прижал телефон плечом к уху, пододвинул к себе больничный бланк и подписал его там, где показал доктор. «Покидает стационар по собственному желанию».

В свою очередь, моя старшая сестра на том конце воображаемого провода продолжала волноваться и говорить, что маме пришлось пить успокоительные после новостей о том, что я загремел в больницу.

– Слушай, вы вообще не должны были об этом узнать! – не выдержал я. – Что за система такая?! Меня увозит скорая помощь в Петербурге, а звонят проверить, как у меня дела, почему-то в квартиру в Москве!

Еще пара минут ушла у меня на то, чтобы вместе с Линой придумать план действий по успокоению матери и по тому, как отговорить ту приезжать за мной в Петербург и волоком тащить на родину. Когда мы наконец урегулировали это небольшое семейное недопонимание, я переоделся, собрал вещи и, махнув на прощанье соседям по палате – двум бодрым старичкам, игравшим в нарды – отправился на свободу.

Моё заключение в больничных стенах последовало за неудачной попыткой поймать лешего, поселившегося в одной из новостроек на окраине города. Когда-то там находилась его родная, слегка болотистая чаща. Леший уезжал из России на несколько лет, а вернувшись, обнаружил это семиэтажное блеклое безобразие, в котором день деньской надрывались перфораторы – жильцам сдавали квартиры без ремонта, и они делали его сами.

Чудик[1] разгневался. Он стал пакостить в этом доме: сначала по мелочи, крадя у рабочих материалы, потом серьезнее – пшикая водой на проводку или перегрызая тросы у лифта.

Мы с Феликсом отправились на охоту с благой целью: вправить лешему мозги на тему необходимости переживать горе самостоятельно, а не мстя ни в чем ни повинным людям. «Если уж мстить, то фирме-застройщику, понимаешь?» – собирался сказать Феликс, хотя мне казалось, что это не слишком хорошая идея.

Я ехал уже в роли настоящего стажёра, а не просто заблудшей сбоку припёки. На следующий день после битвы с шоблом Михаил снова принял нас в своем дворце в Небесных Чертогах. Он просмотрел мой отчет и, поздравив с успешно сданным экзаменом, вручил значок стража. Золотой герб, на котором – меч и распахнутые крылья, а вокруг – несколько многоконечных звезд.

Вообще, район окраинных новостроек, где бесновался леший, не относился к нашей с Феликсом юрисдикции, но там жила какая-то подруга Рыбкина, и он просто решил помочь ей.

Это было наше первое совместное дело – и меня сразу же ранили.

Причем очень обидным образом. Я стоял на лестничной площадке, раскачивая маятник, который должен был показать направление поисков лешего. И вдруг тот просто накинулся на меня со спины – бросился откуда-то из-за угла, пытаясь придушить. Сила его прыжка была такова, что я полетел впёред – и вниз по ступеням пролёта.

Я прокатился по лестнице, словно герой комедийного кино, и, врезавшись в стену, наконец остановился. А перекувыркнувшийся через меня леший… вывалился в окно. Предварительно разбив его, из-за чего меня засыпало осколками.

Итогами дела стали:

– я, госпитализированный с сотрясением мозга, ушибами и порезами;

– леший, сломавший ногу и отправленный Феликсом к магическому психологу, чтобы проработать с ним свое горе потери, агрессию и всё такое.

И вот, пролежав больше недели в больнице, я наконец снова получил возможность выйти на свет божий.

Рыбкин ждал меня на первом этаже, в холле. Все эти дни он чувствовал себя ужасно виноватым за случившееся: оставил дитя без присмотра!.. Ему никак не удавалось навестить меня, потому что в эти дни он в паре со стражницей Петроградского района охотился на колдуна-контрабандиста, и освобождался тогда, когда приемные часы тут уже заканчивались.

Но каждый вечер Феликс передавал мне с медсестрой то конфеты, то бургеры, то – ужас – цветы. Соседи-старички начали посмеиваться надо мной, расспрашивая, кто же моя очаровательная избранница. Боясь, что любые ответы на это породят еще больше вопросов, а добродушные улыбки превратятся в гримасы ужаса и подозрение в содомии, я предпочитал и вовсе не отвечать.

– Сразу видно, наш сосед – загадочная душа, – смеялся тот старичок, что лежал тут со сломанной голенью, потому что, играя с внуком, по ошибке ударил по гире, а не по черному мячу.

– Байронический типаж, – отвечал другой, преподаватель литературы в школе. – Разбиватель сердец. Возможно, это всё ему шлют разные леди.

Я только молчал, вздыхал и смотрел на то, как осыпаются бордовые лепестки роз у меня на тумбочке. Возможно, со стороны это действительно выглядело по чайлд-гарольдовски[2].

Феликс ждал меня на первом этаже больницы. Высокий и длинноногий, он кое-как втиснулся на свободное место между двумя мрачными женщинами и сидел на неудобной металлической скамье, сосредоточенно уткнувшись в телефон. Но стоило мне подойти к стеклянным дверям, ведущим в зал ожидания, как Рыбкин, словно унюхав меня, поднял голову. Его взгляд наполнился радостью, и он вырвался из тесноты между телами, как пробка из бутылки.

– Ты действительно в порядке! – с таким облегчением воскликнул он, будто думал, что всю неделю ему подло лгали, с ним переписывался кто-то другой от моего лица, а сам я все-таки упокоился прямо там, на месте, под лестницей. – И выглядишь гораздо лучше, чем можно было предположить!

Он быстро обежал меня по кругу, внимательно оглядывая. Подол его песочного плаща раздувался от скорости.

– У тебя было столько крови на лице, когда ты упал, что я думал, останутся шрамы.

– Это была кровь с головы, – сказал я.

– Волосы все тоже на месте, никаких швов, – Феликс засиял. – Отлично! Значит, на завтрашнем рауте ты предстанешь перед коллегами во всей красе.

– Каком рауте?

Рыбкин вместо ответа протянул мне приглашение. На черной карточке золотыми вензелями значилось:

ЛЕТНИЙ БАЛВ МИХАЙЛОВСКОМ ЗАМКЕ

Ниже – время сбора гостей, адрес и дресс-код. Последний оставил меня в глубочайшем недоумении, ибо гласил: «Моё сердце под зелеными холмами».

Феликс поманил меня на улицу, чтобы нас не подслушали любопытные посетители больницы. Там уже в полную силу вступил май. Воздушно-белый, словно одуванчики, пух слетал с тополей, густо растущих на аллее, и двое пятиклашек с огромными рюкзаками поджигали его, когда он падал на асфальт. Мы с Рыбкином мирно прошли мимо, а вот гуляющая рядом молодая мама с коляской подняла страшный крик. Её можно было понять – пожары и всё такое – но я всё же больше симпатизировал школьникам.

Он действительно очень красиво горит, этот пух.

– В Небесные Чертоги приехал важный гость, – между тем начал объяснять Феликс. – Один из херувимов.

– У нас и такие есть?.. – расширил глаза я.

– Ну, не совсем у нас, – он пожал плечами, от этого движения звякнула брошь в виде золотой лилии с колокольчиками-тычинками, скреплявшая ворот вычурной белой блузы, надетой на Феликсе. – Они живут и действуют в высших сферах. Думаю, я не удивлю тебя, если скажу, что Земля – это совсем мелочь по сравнению со всей вселенной. Ты когда-нибудь слышал о Гвидо Д`ареццо?

– Ты издеваешься? – только и спросил в ответ я, и Феликс хлопнул себя по лбу.

– Ну да, ты же музыкант! Прости. Вижу, я оскорбил тебя предположением о твоем незнании.

– Скорее, меня задевает то, что ответы из тебя приходится тянуть раскаленными щипцами, – пробормотал я, заправляя за уши волосы, которые отросли за последние пару месяцев и теперь всё время падали на лицо.

Гвидо д`Ареццо, он же Гвидо Арентинский создал нотную запись, используемую по сей день. Привычные нам обозначения до-ре-ми-фа-соль-ля-си с закрепленными за ними строками – его изобретение. Точнее, у него это были ut-re-mi-fa-sol-la-si – просто ut в дальнейшем заменили на do как более удобнопроизносимое (а то закрытый слог невозможно тянуть, как того требует душа поющего).

– Как ты наверняка помнишь, эти слоги являются первыми буквами в молитве Святому Иоанну, – сказал Феликс. – Ut queant laxis, Resonare fibris, Mira gestorum… Так?

UT queant laxis – Утробою отверстой чтобы REsonare fibris – Ревнители твои сумели MIra gestorum – Миру возгласить деяний чудеса, FAmuli tuorum – Фальш совлеки с их губ, SOLve pulluti – Солгать дабы не смели, LAbii reatum – Лаская слух напевом SAncte Joannes – Святого Иоанна.

– Так, – подтвердил я, не понимая, в чем, собственно, подвох.

Феликс ловко поймал одну пролетавшую мимо нас пушинку и скатал ее в комочек.

– А вот многие мистики полагают, что названия нот шифруют в себе не строки молитвы, а… строение вселенной.

Загибая пальцы, он посчитал-продекламировал:– Do – Dominus – Господь; Re – Rerum – материя; Mi – Miraculum – чудо; Fa – Familias Planetarium – семья планет, то есть Солнечная система; Sol – Solis – Солнце; La – Lactea via – Млечный путь; Si – Siderae – небеса.

– Да, об этом я тоже знаю, – я покосился на Феликса, как на умалишенного – настолько далеко мы ушли от изначальной темы разговора.

Возможно, у него тоже было сотрясение мозга, но он просто не дал себя проверить – и на его фоне у Рыбкина начали экстренно развиваться бредовые мысли или что-то вроде того. Поймав мой подозрительный взгляд, Феликс усмехнулся. Несмотря на то, что разница в росте у нас составляла всего сантиметров пять, он всегда умудрялся смотреть на меня так, словно был выше на голову – не «свысока» со всеми причитающимися этому слову коннотациями, а просто… сверху. Я надулся, как рыба-ёж.

– В общем, Женя, мистики не так уж не правы, – подмигнул Феликс. – Конечно, Гвидо из Ареццо в своем XII веке понятия не имел, что такое Солнечная система, но, как и многие гении, предвосхитил будущее. Вселенная и впрямь неплохо раскладывается на семь сфер – считай, семь нот. Так вот, мы все обитаем на третьей ноте – Miraculum, Чудо. А вот наш дорогой гость херувим прибыл к нам с шестой ноты. Царство Lactea Via устроено совершенно иначе, не так, как наш мир. Но его обитатели могут «спускаться» к нам – и делают это периодически для решения тех и других важных задач.

Мне ужасно хотелось спросить, а что происходит на нижних сферах – и можем ли мы спускаться туда, подобно течению в водопаде – но я боялся, что Феликс слишком далеко и надолго уйдет в эзотерический экскурс.

Поэтому я только уточнил:

– И какая задача стоит у прибывшего херувима?

– Церемониально-надзорная, скажем так. Он прибыл, чтобы проверить, как у нас дела, и наградить достойных за их благие деяния на службе у Небесных Чертогов. Собственно, летний бал и посвящен этому. Ты хочешь есть? Нет? Отлично. Значит, мы можем сразу отправиться к швее.

Слово «швея» заставило меня удивленно вскинуть брови.

– Но ведь у нас всего один день до бала, – протянул я. – Разве нам успеют сшить костюмы на заказ? И, да… Что вообще значит этот дресс-код – «Моё сердце под зелеными холмами»?

– Увидишь, – пообещал Феликс.

***

Мы отправились в универмаг Au Pont Rouge, расположенный на пересечении набережной Мойки и улицы Гороховой. Непосредственно у Красного моста, как и обещало название. Мне всегда нравилась его башня с куполом и шпилем, выполненными в стиле модерн. Я считал это здание едва ли не самым красивым в городе, наравне с Зингером.

Стоило нам с Феликсом зайти внутрь, как мы оказались окружены стайкой консультантов, наперебой предлагавших понюхать – ах, простите, послушать – парфюмы. Звонкие и тонкие, как колокольчики, девушки, одетые в цветах рекламируемых брендов, приятно пахли и источали ауру легкости и благополучия.

Меня словно загипнотизировали. Одну руку мне уже брызгали чем-то с провокационным названием Lost Cherry[3], в другую втирали крем с маслом ши, кто-то советовал присмотреться к новой коллекции солнцезащитных очков, которые так подойдут к моим «прекрасным выразительным» глазам… Наверное, я бы задержался там – ошеломленный и дезориентированный – но тут Феликс цокнул языком, разогнал всех какими-то ужасно холодными словами и утащил меня на второй этаж в отдел мужской одежды.

– Они ведьмы? – спросил я, приходя в себя.

– Они женщины. А ты дурак, – прыснул он.

Мы подошли к обшитому дубом стеллажу с платками и запонками. Тут нас тоже поймал консультант – уже юноша. Феликс молча показал ему значок стража, и тот, серьезно кивнув, поманил нас за собой. В дальнем углу он отпер запертую на ключ, совершенно неприметную дверь, и ушел без дальнейших комментариев.

– За дверью – Изнанка? – догадался я.

– Бинго, – поаплодировал мне Феликс.

О том, что такое Изнанка, он рассказал мне на следующее утро после ловли шобла. А лежа в больнице, я смог как следует почитать о ней в присланных Феликсом книгах.

Оказалось, что магический мир – это не только философское и социальное понятие, но зачастую и географическое. Наша планета существует в связке с так называемой Изнанкой – то есть другим измерением, словно продолжающим землю.

В отличие от нашей планеты, Изнанка не едина. Ты не можешь совершить по ней кругосветному путешествие, потому что она составлена из отдельных лоскутов, между которыми лишь пустота. Словно изорванная шелковая подкладка на старой мантии. В каком-то месте Изнанка может быть совсем крохотной: например, представлять собой лишь сырую и пустую пещеру размером в несколько шагов. В другом – быть береговой линией длиной в несколько километров: море, вереск, круглые хижины с островерхими крышами... А в третьем – вмещать целый город.

Небесные Чертоги тоже находятся на Изнанке. Именно поэтому мы попадаем в них сквозь порталы, а не на Боингах-777. Рейс «Москва – Дворец архангела Михаила. В полете вам будут предложены прохладительные напитки и исповедь».

Узнав об этом, я сразу спросил Феликса: а что будет, если упасть с края какого-нибудь из летающих островов? Куда я попаду?

Оказалось, я упаду в магический лес. Потому что «лоскут» Изнанки с городом небожителей настолько велик, чтобы включает и земли под ним: заколдованные рощи, таинственные деревушки и опасные подземелья. Но падать туда придется с высоты в десять километров, так что в финале меня ждёт не приятная прогулка по зачарованным рощам, а плачевная участь лепёшки.

– Держись от края островов подальше, – подытожил Феликс. – Ну а если уж упал, то кричи как можно громче – возможно, кто-то из небожителей услышит и успеет поймать тебя.

Так вот, как я уже сказал, помимо огромных территорий, на Изнанке находится неизмеримое множество более мелких местечек. И, конечно, колдуны и представители магических рас по возможности используют их для своего удобства. Например, заводят на Изнанке уютные домики и сады с целебными травами, или устраивают там тайные собрания. Или – возвращаясь к настоящему моменту – создают волшебные отделы в обыкновенных с виду универмагах.

Феликс открыл обитую дубовой обшивкой дверь и жестом пригласил меня зайти.

Мгновение спустя мы с ним оказались в швейном ателье. Его интерьер выглядел так же респектабельно, как в других помещениях Au Pont Rouge, но кое-что все же разительно изменилось: по залу, расторопно повинуясь приказам пожилой дамы с осанкой балерины, бегали… феи. Большие феи. Не Тинкер Белл!

Стройные и как будто полупрозрачные, со сложенными за спиной крыльями, напоминающими стрекозиные, с длинными волосами и… копытцами вместо ступней. Я открыл рот от удивления, но толчок Феликса под ребро заставил меня быстро его захлопнуть.

– Кого я вижу, молодой господин Рыбкин! – прищурившись сквозь монокль, хмыкнула пожилая дама. – Давно тебя не было в ателье «В руках умелой вилы», однако же. Где гулял?

– Нигде, – слегка поклонился Феликс. Колокольчики на его броши снова мелодично зазвенели. – Потому и не приходил, госпожа Вилерена: ваши наряды достойны только самых изысканных торжеств, а моя жизнь в этот год была полна лишь кровавых битв и неказистой повседневности.

Госпожа Вилерена засмеялась и пожурила его за слишком высокопарный слог. Я вдруг понял, что у нее из-под длинного подола платья тоже нет-нет да покажутся копытца. И седые волосы, собранные в узел на затылке, если распустить их, наверняка окажутся до пола… Только крыльев не хватало для того, чтобы она стала выглядеть точь-в-точь как ее помощницы. Вилы. Точно. Я вспомнил, что в славянском фольклоре этих фей называют именно так.

– Позвольте представить вам Евгения Фортунова, нового стража в наших рядах, – Феликс указал на меня, и я тоже слегка поклонился. – Завтра мы идем на Летний бал. Сможете ли вы помочь нам с нарядами?

– Дресс-код? – уточнила Вилерена, уже деловито обмеряющая меня сантиментром.

– «Моё сердце под зелёными холмами».

– Ах! – она с досадой щелкнула пальцами. – Нет чтобы назвать его в духе наших традиций. Это вечное западничество, скучные аллюзии на Бёрнса[4]… Но в общем и целом тематика бала замечательная. Я с удовольствием возьмусь за работу.

[1] Вслед за Феликсом я стал называть «чудиками» всех мелких, по умолчанию нейтрально настроенных волшебных существ.

[2] «Паломничество Чайльд-Гарольда» – поэма Джорджа Гордона Байрона. Молодой английский аристкрат Гарольд устал от жизни, рефлексирует, меланхолит и влезает в случайные любовные связи.

[3] «Потерянная невинность» (англ.)

[4] Роберт Бёрнс – шотландский поэт и фольклорист.