Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 2

Как же отвратительна Франция! По словам местных, уже почти лето, но Гванук невольно жался к огромному камину, где полыхали толстенные сучья. Ему не нравилось здесь всё: мрачный темный замок с прокопченными стенами, мерзкая вонь дерьма и грязи на улицах Руана. Не нравились люди, бледные от нехватки солнца и с какими-то гротескными чертами лица. Не нравилось, как они коверкали тайный язык. Не нравилась их страсть заматываться в десять слоев одежды. Что у мужчин, что у женщин. Нет, конечно, в родном Чосоне тоже одевались с избытком… Но Гванук вдруг понял, что почти полжизни провел в совсем иных землях. И, если честно, ему больше нравилась манера одеваться в Сингапуре или на Цейлоне.

Здесь же не нравилось всё. Особенно, женщины. Вообще, последние интересные женщины бригадиру О попадались только на Цейлоне. Искусные выдумщицы. На Мадагаскаре ни одна из местных девок так и не научилась смотреть на Гванука без мистического страха. Черные женщины Африки сочны, но ленивы. Ну, а здесь… Французы и англичане оказались на диво странными и некрасивыми. Их женщины прятали свое естество под многими слоями одежды. Глазу упасть совершенно не на что. Нечему зажечь сердце.

Стоило ли пересекать полмира (про полмира говорил сиятельный, а он, кажется, в этом понимает больше других), так вот, стоило ли пересекать полмира, чтобы попасть СЮДА? Даже после Цейлона Гванук видел четыре моря и четыре разных берега: первый — Мадагаскар, второй — страна черных людей Африка, третий — острова светлых дикарей… И вот четвертый — Франция, Нормандия.

Четвертый берег.

Самый худший из всех берегов. Хотя, плыть вдоль Африки ему тоже не нравилось. Долгое, бесконечно долгое плавание. Месяц за месяцем. Люди изнывали от тоски, начинали ненавидеть и соседей и весь свой корабль. Даже от Сингапура до Цейлона доплыть было непросто, а тут… А еще грязь, зараза, болезни. Генерал Ли требовал следить за чистотой, сам регулярно инспектировал корабли, но помогало мало. Портилась вода, портилась еда, люди болели, выблевывали внутренности, умирали.

— Нет ничего паскуднее, чем умирать вот так, — пробурчал Гванук и поднял вверх руку с тяжелым серебряным кубком грубой работы — за тех, кому не повезло погибнуть в честном и славном сражении.

Скривился. Это пойло местные называют вином… Как же здесь всё плохо!

Хотя, не всё. Несмотря на общую дикость, европейцы (Гванук уже знал, что всех местных — французов, англичан, кастильцев и ряд других — можно называть европейцами) знают толк в военном деле. Они, кажется, помешаны на войне. Крепости и замки понатыканы всюду и сделаны они с умом. Видно, что такие решения породил опыт многих войн. Увы, эти укрепления были не рассчитаны на массовую артиллерию… Да, у них тоже есть артиллерия! Франция с Англией находятся бесконечно далеко от империи Мин, но Гванук нигде не видел столь развитого пушкарского дела. Хотя, рядом с орудиями Пса Чахуна местные поделки смотрелись убого и уродливо.

Гванук за остаток дня успел рассмотреть парочку. Единственное их достоинство — они здоровенные. Но во-первых, железные. Кажется, здешние литейщики еще не способны лить большие объемы бронзы (про чугун и говорить нечего). Пушки (бомбарды, по-местному) собраны из полос железа, сваренных и стянутых обручами. Каналы стволов… Нет, если Чахун в них заглянет, то либо обоссытся от смеха, либо умрет от остановки сердца. Ни о какой точности стенок каналов и речи нет! Прилегание ядра крайне плохое, сила пороха выходит в щели. А еще у них и порох не гранулированный! Они стреляют мякотью. Потому их ядра летают недалеко и неточно. Пушки лежат на колодах — никаких колесных рам, никаких приспособлений для наводки. Кажется, их просто невозможно использовать в полевом сражении. В лучшем случае, для осады. Положить колоду в сторону крепости — и долбить в одну точку. Хотя, с такими стволами в одну точку не получится.

Зато холодное оружие… Тут Гванук невольно развел руками. Здесь европейцы — одни из лучших. Доспехи… они бывают разные. Но способны защитить практически всё тело! Вплоть до пальцев ноги — бригадир О сам такое видел. Конечно, в Сингапуре или на Цейлоне в таком за 40 вдохов сваришься… Но здесь-то холодно, как в царстве смерти! Вот он плюс холода!

Оружие тоже хорошее: мечи, топоры, сложные наконечники на древках — длинных и не очень; булавы самых изощренных форм, шипастые шары на цепях… всего не перечислить! С фантазией тут люди к оружию относятся, ничего не скажешь. Да и пользоваться умеют. Вчера вечером полковник Торо Минэ был крайне неудовлетворен итогами боя и тем, что меч его остался чист. Пошел к пленникам и взял троих, которые являются местными благородными воителями — рыцарями. Так вот ни с кем у него не вышло легкой победы. Третий — кажется, его зовут Бернетт — даже заставил побегать Коротышку. Пока все-таки не получил рану. Но Торо так впечатлился, что оставил его в живых.

— То, что они хорошо воюют — это единственный их плюс, — улыбнулся Гванук. — И как раз этот плюс — лишний повод ехать куда угодно, но только не сюда.

Конечно, он не боялся. Европейцы всё равно выглядели бесконечно слабее Армии Старого Владыки. Но зачем они сюда ехали? Только для того, чтобы доказать, что они сильнее всех в этом мире?

Во время изнуряющего пути вдоль Африки Гванук спрашивал уже не себя, а самого сиятельного. Ли Чжонму долгое время отмалчивался, уходил от разговора, но в один прекрасный день усадил настырного бригадира перед собой и рассказал такое:

«Ты много раз спрашивал меня, О, про волшебную страну. Ты, конечно, сам ее выдумал, но невероятным образом угадал самую суть… Есть в неведомых местах сокрытое место. Называется оно Царство пресвитера Иоанна. И этот Иоанн — святой человек. Он стоит к Богу близко настолько, насколько вообще может быть Рожденный, а не Созданный. К тому самому Богу, о котором вам так много говорит Токеток…И вот именно Иоанн явился ко мне и повелел создать самую сильную армию на Земле».

Вот откуда это всё! У Гванука аж глаза загорелись. Теперь ясно, откуда взялось удивительное оружие, понятным стало еще более дивное омоложение генерала Ли. Святой старец научил и омолодил. Хотя… дело-то не только в этом. Гванук призадумался. Ли Чжонму побеждал не только оружием. Допустим, управлять войсками он умел и до этого. Но уметь управлять новым войском? По-новому вооруженным, по-новому организованным! Гванук уже очень хорошо понимал радикальную разницу между Армией Старого Владыки и… любым другим войском этого мира!

«Этому тоже старец тебя научил, мой генерал?» — не тушуясь, спросил юноша.

Ли Чжонму недовольно скривился. Помолчал и добавил: «Наверное».

«Так и появилась наша Армия Старого Владыки, — продолжил он. — Ты никогда не задумывался об этом названии? Его ведь не я придумал, оно само собой появилось. Это ли не знак? Я же гадал не один год: а для чего нужна такая великая сила? И, наконец, мне стало ясно».

Генерал Ли замолчал.

«Далеко. Мы все живем… жили на восточном краю великого континента. А вот на западной его оконечности — на другой стороне земли — есть королевство Франция. Хорошее королевство… Не идеальное, как и все мы. Но хорошее. И уже давно напал на это королевство его сосед — Англия. Нападает, грабит, жжет села, убивает людей…».

«Я правильно понимаю, что во Франции верят в того же Бога, что и Токеток, и… пресвитер Иоанн?» — с прищуром спросил Гванук.

«Я тебя, наверное, удивлю, — улыбнулся тогда сиятельный. — Но в обоих королевствах ревностно служат одному Богу».

«Почему же тогда хорошая — это Франция?».

Генерал Ли нахмурился.

«Ну, хотя бы, потому что напали на нее. Все долгие десятилетия она защищается. И бог на ее стороне!»

От последней фразы бровь у Гванука дернулась. Это было так непохоже на генерала.

«А это точно, сиятельный?».

«К этому я и веду. Появилась во Франции дева по имени Жанна, которая говорила, что слышит божественные откровения. О том, что Франция должна быть единой и свободной от англичан. Что править в ней должен свой французский король. Она пришла к принцу и узнала его, хотя, тот не выдавал себя. Нашла древний священный меч».

Гванук ухмыльнулся. Сколько красивых легенд о богоизбранных он слышал! Да раньше Ли Чжонму сам над подобным посмеивался.

«Это больше похоже на слова о чудесах, чем на сами чудеса» — по возможности тактично заметил он.

«Верно, мой мальчик, — на этот раз генерал проявил выдержку. — Словам верить нельзя. Но эта дева возглавила войско и сразу сняла осаду большого города. Потом разбила англичан в поле, заняла их замки. Провела принца в священный город, давно захваченный врагами — и помогла его короновать».

«Наверное, она великая воительница?» — Гванук слышал, что такие бывают.

«Она надевала доспехи. И опоясывалась мечом. Но ни разу не доставала его в бою. Она вела своих воинов к победе только словом и сердцем».

Только словом и сердцем. Гванук по привычке криво усмехнулся… но неожиданно сам устыдился своей реакции.

«Ее предали. Враги взяли ее в плен. И сейчас священники пытаются доказать, что дева Жанна — не божья посланница, а ведьма, колдунья, еретичка. У них ничего не выходит, О. Когда в сердце истина — такое сердце не запутать и не запугать. Но они не отпустят ее. Так или иначе англичане ее уничтожат».

Ли Чжонму выглядел спокойным, но Гванук чувствовал незнакомое волнение в голосе генерала.

«Мы должны спасти ее, О. Ее и Францию».

«А она точно еще жива?» — Гвануку не хотелось бы совершать столь долгий и тяжелый переход впустую.

«Жива. Я ее чувствую».

И они двинулись спасать неведомую божественную деву. Генерал Ли рассказал эту историю всему высшему офицерству. День за днем он рассказывал всё, что знал о Франции, Англии и всей далекой стране Европе (а знал он немало). Описывал, как воюют тамошние воины — и штаб продумывал планы военной кампании. Выходило, что победить европейцев будет не так уж и сложно.

Потом были маленькие острова, где Флот и Армия встали на отдых. Ну, хорошо. Месяц-полтора — это понятно. Однако, генерал зачем-то ввязался в местные африканские склоки между пустынными кочевниками и черными жителями речной страны.

«Мой генерал, а твоя дева точно еще жива?».

«Жива. Я чувствую».

«Успеем ли мы ей помочь?».

«Конечно! Нам осталось всего-то пять тысяч ли».

Всего-то.

А потом они неслись по морю, как угорелые. Потом была совершенно неосторожная высадка в устье местной речки Сены. Генерал напрочь изменил себе, своей грамотности и осторожности. Бросил войско вперед, в неизвестность; гнал его; рассеивал между бесконечными замками Нормандии. Виду, опять же, не подавал. Но Гванук понимал — сиятельному не по себе.

«Она точно еще жива?».

«Да не каркай ты под руку!» — только рявкнул в ответ генерал Ли.

Он даже хотел повести войско на штурм в ночь. На незнакомый город! Не зная сил защитников! По счастью, бригадиры и полковники не допустили этого, остановили главнокомандующего, заверив, что уже на рассвете стены будут заняты. В итоге, Руан взяли грамотно, почти без потерь. Хотя, местные воины многих успели впечатлить.

А потом — мрачная башня, темная винтовая лестница, грязная камера.

И она.

Гванук так много думал о божественной деве, что разочарованно фыркнул. Рослая грязная баба с грубыми европейскими чертами лица. Одета в дурацкую мужскую одежду: отдельные штанины подвязаны к поясу, короткая куртка даже толком не прикрывает зад. Удивительно, но мужская одежда у французов лучше показывает фигуру, нежели женская. Из последних сил измученная дева встала — и Гванук остро почувствовал, что она встала, чтобы умереть.

«Дай бог каждому встретить свою смерть так» — подумал он.

Она не просто не боялась. Она вставала, чтобы вступить со смертью в бой. Бессмысленный, обреченный — но Жанна и не думала из-за этого отступать. Бригадир О поймал ее взгляд — и в тот же миг осознал слова сиятельного «она вела к победе только словом и сердцем». Раньше для Гванука это были лишь громкие слова, но теперь…

В это время генерал рассказал деве, что они пришли ее спасти — и та вдруг обессиленно поползла вниз по стене. Жанна была готова к последнему бою, но не к спасению. Гванук, не раздумывая кинулся к ней. Эта женщина не должна быть слабой! Он хотел поддержать ее, дать ей своей силы — только бы божественная дева стала прежней.

…Гванук, находясь под впечатлением от свежих воспоминаний, жадно глотнул из кубка. Резко вспомнил, какой гадостью его здесь поят — выплюнул, не сдержавшись… И ненароком попал в местного священника в рясе.

— Черт… Извини, парень… А я ж тебя знаю!

Щуплый молоденький жрец с выбритой макушкой, окруженной пушком на диво светлых волос — это был тот самый Пьер Кошон. Не злыдня епископ, судивший Жанну, а его полный тезка (бывают же совпадения), служивший писарем. Этот Пьер был одним из немногих, кто пал на колени, когда во двор замка вывели обессиленную деву Жанну. Генерал Ли приказал освободить этих людей и принять на службу Орлеанской Деве. Сразу еще десятка три бухнулись на колени… но их всё равно отвели в темницу.

— Что вы, Ваша Светлость! — испуганно улыбнулся Пьер. — Какие могут быть извинения…

— Светлость? — усмехнулся Гванук. — Посмотри на нас. Это ты — светлость.

Понимали они друг друга с трудом. Удивительное дело: тайный язык Армии оказался тем самым языком, на котором говорят французы — лангедойлем. Только каждое слово они говорят немного неправильно. Но Гванук точно расслышал что-то про «светлое». Сравнил свои волосы и кожу с пьеровыми — будто, выстиранными сто лишних раз. И пошутил. А тот перепугался!

— О нет! — замахал руками жречёнок. — Я простой слуга Господа. А вы — по меньшей мере, герцог. Я видел — вы ближайший соратник Генерала Луи.

Про герцогов и прочие местные чины Гванук знал. Сиятельный в дороге подробно объяснял. Бригадир О улыбнулся себе — маленькому мальчишке в обносках, нанятому палубным служкой.

— Я родился слугой, Пьер Кошон. Нищим слугой. Сыном слуг, внуком слуг.

И юноша пристально присмотрелся к французику. Он помнил, как менялось выражение лиц цейлонских раджей. Помнил, как трудно было перенести это разочарование и брезгливость в их глазах. Но тощенький жрец его удивил. Его физиономия совершенно искренне выдала зависть и восхищение. Жреца не сильно волновало прошлое бригадира О. Он оценил, чего смог добиться вчерашний слуга.

«Что ж, эта Европа не совсем ужасна».

— Ваша Светлость! — Пьер всё равно решил считать Гванука герцогом. — Не могли бы вы рассказать мне о стране Пресвитерианцев? Насколько она близка к Царству Иоанна?

— Страна? — «герцог» зашелся в смехе. В Армии Старого Владыки были представители десятков народов. Чосонцы, ниппонцы и жители империи Мин; пуюма, пайвань, сирайя и другие племена Тайваня; акинавцы, лусонцы (но этих совсем мало); оранг лауты, мелайю и разнообразные оранг асли — с сингапурских времен; тамилы Цейлона, марена Мадагаскара. Даже из недавнего набега на Мали к Армии прибились две сотни черных, как просмоленное днище корабля, жителей Нигера. Последние еще совсем дикие, тайный язык толком не выучили, дисциплиной прониклись еле-еле.

Зато остальные… Это единая машина из тысяч идеально обработанных деталей, которые собирались более десяти лет, ради…

«Ради того, чтобы спасти деву Жанну» — Гванук изумленно вскинул брови, подивившись итогу собственных мыслей. Неужели всё!.. Вся его настоящая жизнь (и тысячи других!) — для этого?

— Лучше расскажи мне, Пьер, про Орлеанскую Деву.

— Она, — священник вскинулся живо, но осекся, задумавшись. И прошептал, по привычке оглядываясь. — Она — святая. Чудом было ее явление. Всё погрузилось в хаос. Англичане были непобедимы. Как не служить таким? Да нас и не спрашивали. А потом вдруг пошли слухи, истории. Англичан бьют! Снова, снова! Потом дофина короновали. И всё она. До нее — глухая ночь, а с ней — рассвет…

— Недолгий вышел рассвет, — перебил Кошона Гванук.

— Да, — голосок писаря потух. — Вы можете не поверить мне, Ваша Светлость, но мне так жалко было Жанну д’Арк! Уж столько она натерпелась! Пытать ее не пытали, но… Я, знаете ли, вожу дружбу с братом Гильомом Маншоном, а тот протоколы заседаний вел. Так он право слезы лил, мне всё пересказывая. Как мучили ее, морили голодом и жаждой. Как унижали, обманывали, как хотели подлостью подвести ее под обвинение. Она одна против всех… Да не против всех! Многие, даже среди заседателей, ей сопереживали. Я пару раз там был: слепому видно, как чиста эта дева, как благодатны ее слова и мысли. Но епископ Кошон с Эстиве уж больно хотели ее казнить. Эстиве ее прямо на заседании шлюхой обзывал! Даже граф Уорик не вынес такого и выговорил прокурору. Маншон мне говорил, что еще чуть-чуть — и врезал бы тому…. Господи прости! А рука у графа…

— Не надо про графа.

— Да, конечно. Мучали Жанну, изводили несколько месяцев. А она… Она, словно Божьей любовью питается… Никогда не сдавалась. На любые выпады отвечала. До последнего. Прямо им сказала, что плена терпеть не станет и имеет право добиваться свободы любым путем. Не поверите, Ваша Светлость — выпрыгнула из башни Боревуар, где ее держали. Упала во двор, только Господним проведением не разбилась. Эстиве-подлец кричал, что от страха, что это грех самоубийства. А я уверен, что это была ее битва. Жанна д’Арк просто не могла не сражаться. И терпеть узилища не могла.

Пьера Кошона уже слегка лихорадило от собственного рассказа. Глаза горят, уже давно забыл, что лучше о таком говорить тихо…

— Любишь ее? — резко спросил Гванук священника.

Тот сбился на полуслове, глаза опустил — сразу понял, о какой любви его «герцог» спрашивает. Смотрит в сторону, а щеки горят.

— Что вы, Ваша Светлость!.. Какая любовь…

И быстро-быстро засуетился — мол, дела у него — засыпал бригадира извинениями и исчез. Гванук долго задумчиво глядел в камин на яростно переплетающиеся языки пламени. Машинально глотнул вина, снова скривился от омерзения — и в ярости швырнул кубок в камин.