Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 19

Разумеется, Наполеон Орлеанскую Деву не послушался. Наоборот, он даже воодушевился: никогда еще ему не довелось видеть Жанна д’Арк в таком… «разобранном» состоянии. Обычно, вокруг Девы сиял незримый непробиваемый щит. Даже тогда, когда он увидел ее впервые в темнице. Сейчас же душевная броня явно дала трещину. Значит, легче будет пробиться внутрь.

— Я вижу, вас сильно задели слова этого венецианского подлеца, — с нарочитой небрежностью бросил он.

— Прекратите! — не выкрикнула, а скорее простонала Жанна. Она убрала руки с груди и закрыла ими уши. — Пожалуйста, не мучьте меня своими речами!

— Вы меня пугаете, демуазель, — скатился генерал на официальный тон. — Неужто вы поверили в слова этого гаденыша о том, что моими устами говорит сам Сатана, и все мы тут сеем ересь…

— Не надо, умоляю!

— Жанна, — Наполеон сжалился над несчастной женщиной, у которой выбили почву из под ног. Он взял за спинку тяжелый дубовый стул и поволок его к постели. Жуткий скрежет пробьется в сколь угодно плотно зажатые уши. — Я не узнаю вас. Несколько месяцев вам в лицо бросали, что вы ведьма, что вы служите Сатане. И это тоже были официальные представители Церкви. Почему тогда вы не валялись с заплаканными глазами?

— Но это же папа… Наместник Петра. Глава Вселенской церкви…

— Вот! Ну, какая она вселенская? Просто напялили титул. Есть патриарх в Константинополе, есть христиане в далекой Абиссинии, знать не знающие вашего папу… Господи, да о чем я! Есть великий пресвитер Иоанн! Ваш папа (что нынешний, что все прошлые) просто избран конклавом таких же самозванцев в красных рясах. Вы были уже большой девочкой и наверняка слышали, что много лет правили сразу три понтифика. Всех равно избрали, все равно заявляли о своей истинной власти, все говорили от имени Вселенной… Ну, разве не смешно?

Жанне всё еще было не смешно. Но она, хотя бы, повернула лицо к Наполеону.

— Дорогая, вам в лицо бросили снова, что вы ведьма. Что говорит на это ваше сердце? Что говорит ваш разум?

— Он просто уничтожен, — прошептала Жанна. — Всё, во что я верила…

— Именно! Верили! Что важнее: ваш крестик на груди или ваша вера?

Жанна испуганно положила правую руку на грудь. Промолчала.

— Что важнее: церковь или вера? Папская булла или вера?

Дева смотрела на Наполеона тревожно. Глаза ее метались со страхом и надеждой.

— Да что вы всё молчите? — не выдержал генерал. — Всегда важнее вера. И только она. Она была и до папской буллы и до самого первого понтифика; до любых церквей и крестов! Был Бог, были первые люди — и была вера. Неужели в этом может быть сомнение?

— Нет, — тихо согласилась Дева.

— Вас привела на этот путь вера. Вы услышали зов своей душой, своим сердцем. Точно также и я ответил на зов человека, своей чистотой многократно превосходящего любого из ваших пап. Так разве может ЭТО отменить какая-то бумажка, накаляканная людьми, всего лишь захватившими право говорить от имени Бога⁈

Теперь он кричал в нее, старательно и убедительно изображая гнев. Вывести из равновесия, расшевелить раздавленный разум. Пробудить в ней веру в себя.

— То, что вы говорите о Церкви — страшно…

— Я понимаю, Жанна. И поверьте, я бы и дальше молчал, если бы чёртов Евгений не решился уничтожить наше дело. Мы — Пресвитерианцы — чужие в вашей земле. И я по опыту знаю, что ломать чужой местный уклад — дело неблагодарное. Вы привыкли так жить, вам кажется это нормой. А моим людям это странно видеть. Странно, что люди, наставляющие всех в доброте и бескорыстии — захватили себе самые большие богатства. Люди, говорящие «не убий», сами надевают доспехи и идут в бой, словно, они не пастыри душ, а обычные рыцари. А уж про ваших пап мы наслушались такого… Я верю, что среди вашего духовенства имеются по-настоящему святые люди. Взять, к примеру, хоть, нашего Жиля Дешана. Но я (и не я один) считаем, что свою святость, свое право учить вере каждый поп должен доказать! Лично! А у вас же кто-то заплатил папе — и стал кардиналом. Кто-то заплатил кардиналу и стал архиепископом. Архиепископу платят за епископский диоцез, тот уже стрижет аббатов — и так до мелких приходов. В итоге выстроилась целая система, где толпа грешников принуждает называть их святыми отцами. И заявляет, что только они могут учить вере. Они потому так и строги к любому свободомыслию, что боятся потерять место у сытного корыта!

Жанна уже сидела.

— Эти люди заявляют, что не они, а вы и я — грешники и еретики. Мы идем по пути чистой веры, но клеймят нас!

— Я… — Дева смешалась. — А как бы вы желали это… исправить?

— На самом деле, всё просто. Надо забрать у Церкви всё! Не ради наживы и обогащения. Забрать у нее то, что жаждут алчные и грешные — и тогда останутся лишь истинно верующие священники. Как раз те, кто имеет права говорить: не убий, не возжелай и возлюби ближнего своего.

Жанна покачала головой. Она сидела на краю постели, как птица: уперлась руками в край, задрала плечи до ушей, а ноги ее безвольно висели, не доставая до каменного пола. Великая воительница совершенно утратила магию своего образа и смотрела в пустоту. Будто, и не слыша слов главнокомандующего Пресвитерианцев.

— А что говорит Его Величество? — не поворачивая головы, спросила она.

Это был плохой вопрос. Потому что чертов король Карл не говорил ничего. Выжидал. Что было, в общем-то, очень даже в стиле этого французского монарха со сложной судьбой. Он привык выжидать. Только вот у Жанны, кажется, это последняя надежда; в короле она души не чаяла.

— Молчит Его Чёртово Величество, — неожиданно для себя самого зло бросил Наполеон. — Он снова бросил тебя, Жанна. Как и в 30-м году в Компьене. Не надейся на него.

Дева резко повернулась к нему — глаза полны слёз.

— Я не буду вам утирать сопли, демуазель, — генерал склонил голову в еле заметном поклоне. — Вы слишком сильны для этого, а я вас очень уважаю. Побудьте наедине с собой, подумайте. Ваше дело; дело, ниспосланное вам свыше, пытаются уничтожить. Негодяи бьют ножом в спину, а подлецы норовят отсидеться в тени. Как говорится, маски сброшены. Чем хороши подобные времена — они показывают людей. Кто чего стоит. Подумайте об этом. И не забывайте слова, что говорил вам мой бригадир: вы — для Франции. Сегодня вы нужны ей, как никогда.

Откланявшись, злой, как голодный пёс, Наполеон покинул покои Орлеанской Девы. Поскольку дело оставалось несделанным, он принялся искать помощников Жанны. Почему-то обговаривать меркантильные дела наделения рыцарей землей с Бастардом ему обсуждать не хотелось. По счастью, стража замка первым делом предложила проводить его к Бодрикуру. Капитан Робер де Бодрикур (отпросившись у своего сюзерена Рене Доброго) плотно обосновался в свите Орлеанской Девы. Собственных войск у него было мало: около сотни копий из Бара и Шампани, да несколько сот наёмной пехоты. Но советником Жанны д’Арк Робер был далеко не последним.

Наполеон разложил перед капитаном списки конфискованных земель, развернул карту с пометками — и идея Бодрикуру сразу понравилась. Он обещал обсудить ее с остальными командирами и попытаться достучаться до Жанны.

Наполеон решил не ждать, чем там закончится дело. Нужно было бить врага, пока он не опомнился. Весна уже начала потихоньку воевать с зимой — так что можно было устроить и небольшой поход. Тем более, цель имелась и совсем недалеко.

Епископство Бове располагалось на стыке Нормандии, Пикардии и Иль-де-Франса. Это было уже внушительное владение, вполне себе размером с неплохое графство (епископов Бове даже приравняли к графскому титулу), а главное — совершенно самостоятельное. Более того, бовэсские епископы входили в круг высшей аристократии, которые получили право официально участвовать в коронации правителей Франции.

Последним епископом Бове был Пьер Кошон, руководивший судом над Жанной д’Арк — так что повод продемонстрировать недовольство имелся. Поскольку этот негодяй по-прежнему томился в темнице Руана, то, кажется, он и продолжал занимать этот пост.

Поскольку земли Бове не считались владением Пресвитерианцев (хотя, по договоренности с королем Наполеон считал их своей зоной контроля), то в нём церкви не закрывали, а людей «благодати» не лишали. Так что теперь не пройдет вариант «возвращение храмов прихожанам». Нет, это будет прямой и жёсткий удар по одному из доходнейших владений Католической Церкви. Во Франции — так уж точно.

В поход собрали более четырех тысяч человек. Кроме неизменной кавалерии и гренадеров, размять косточки отправились Дуболомы — требовалось обкатать в бою новые мушкетерские роты. Также захватили новые пушки. Здесь, во Франции, Наполеон понял, что одних четырехфунтовых орудий уже маловато. И осенью его мастера разработали проект двенадцатифунтовки — самой крупной полевой пушки по системе Грибоваля.

Когда-то давно, еще на Цусиме, генерал сам научил китайских и корейских литейщиков делать настоящую артиллерию. Тогда он только-только попал в новый мир и мог легко по памяти изобразить точнейший чертеж. Тогда он, наверное, мог бы это сделать с закрытыми глазами — годы учебы дали свои плоды. Проблема имелась только одна — отсутствие точных измерительных приборов. Теперь же, 13 лет спустя, забылось многое. Зато мастера его приобрели уже такой опыт, что сами — по поставленной задаче и примерному описанию — разработали чертеж двенадцатифунтового орудия. Которое так, конечно, не называлось.

Большая полевая пушка имела почти пять локтей в длину и 25 даней отличной артиллерийской бронзы (длина ствола 2,3 м, вес — 986 кг, калибр — 151 мм — прим. автора). Такую тушу тащила уже четверка лошадей, еще пара — зарядный ящик к ней. Всего за зиму Ван Чжоли успел отлить и пристрелять восемь больших пушек. Жутко медленно волочились они по еще (слава богу!) не размокшей французской земле. Но, по счастью, идти недалеко.

Епископские гарнизоны, конечно же, не решились противостоять такому воинству. Даже несмотря на то, что Церковь явно готовилась к противостоянию, и, как могла, укрепила епископство, стоявшее на границе с Нормандией. Новые двенадцатифунтовки лупили по стенам с мощью, сравнимой с самыми крупными бомбардами, да еще с такого расстояния, что даже самые мощные луки не могли ответить.

После первых двух замков, взятых практически сходу, из остальных укреплений все гарнизоны сразу начали отводить в Бове. Где, видимо, сторонники епископа в отчаянии решили держать последний рубеж обороны. Наполеон тоже поспешил к столице, даже конницу Ариты выслал вперед (чтобы враг не успел сбежать куда подальше). А еще во всех замках и поместьях оставлял свои небольшие гарнизоны с обязательными активистами Токетока во главе. Аналогичные отряды рассылались по сторонам — всюду, где имелась хоть небольшая церковь.

Сам Токеток остался дома. Даже не в Иле, а в Руане. Нешаману генерал поручил приглядывать за Жанной д’Арк и потихоньку вливать ей в уши свои взгляды на христианство. Примерно с этой же целью там же был оставлен и Гванук. Неожиданно О весьма неплохо вправил Деве мозги, показав разницу между честолюбием и чувством долга. Парень, оказывается, неплохо понял натуру великой воительницы.

«Вот пусть оба и выводят Деву из ее личной драмы».

Бове, несмотря на солидный пояс укреплений, взяли за три дня. Почти тысяча защитников, которых удалось наскрести со всего епископства, не оказала сколько-нибудь серьезного сопротивления. Наемники начали повально сдаваться, едва Пресвитерианцы расковыряли стены и поникли внутрь. И вот тут Наполеон начал спектакль, который задумывал еще в Иле.

Все-таки, как ни крути, а захват Бове — это именно захват. Настоящее завоевание, да еще и церковных земель. Надо как-то показать себя… хорошо! И Пресвитериацны постарались на славу. За пару дней, все владения епископата были перерыты сверху донизу. Ранее разосланные по епархии отряды также везли с мест все найденные богатства. И всё это — всё до последнего су, да еще вдовесок с обилием предметов роскоши — Наполеон вывалил прямо на городской площади. На всеобщее обозрение.

А надо сказать, богатств этих нашлось в изобилии. Бовэсские епископы «чахли» над десятками сундуков с серебром и даже златом. И это — не говоря об утопающей в драгметаллах и драгкамнях церковной атрибутике. Последнее Наполеон, конечно, не стал вываливать на площади, но и без золотых крестов богатства местного клира поражали. В Нормандии с подобным еще не приходилось сталкиваться.

А рядом стояли захваченные в плен местные иерархи — викарий, коадъютор, прелаты, аббаты и прочие — в максимально роскошных далматиках, орнатах; увешанные драгоценными крестами, цепями, перстнями и прочим. Они стояли на помосте большую часть дня, и практически всё это время их отчитывал рослый монах Одоранн. Брат Одоранн обвинял их во всех семи грехах, читал наставления о бессребреничестве, кроткости, любви к простым людям. Три раза в день клириков кормили — простой водой и черствым хлебом — и на это зрелище народ сбегался смотреть не меньше, чем на сундуки с серебром.

Одоранн был из особой категории духовенства. Когда сытую верхушку почти по всей Нормандии изгнали прочь, наверх полезли не только молодые амбиционные карьеристы без связей, но и искренне верующие. Такие в Церкви тоже были всегда. Но всегда эти наивные моралисты оставались в самом низу иерархии. Теперь же на землях Пресвитерианцев стали открыто вещать то, во что они верили. И такие люди стали активно приходить к Токетоку. Брат Одоранн был как раз из искренних. Почти 10 лет он провел в бенедиктинском монастыре. Орден, конечно, не нищенствующий, но аскетизм там вполне приветствовался. К тому же, бенедиктинцы не имеют строгой иерархии и издавна избирали свое руководство. С папами тоже сильно не дружили, те больше делали ставку на францисканцев и доминиканцев.

Именно Одоранну предстоит заняться выстраиванием новой церковной организации в епархии. Конечно, при поддержке трёх рот Конного полка Ариты. Выстраивать на тех самых бенедиктинских принципах децентрализации; главное, чтобы священники служили не ради обогащения, а ради людей.

…После двухдневного первого акта спектакля, начался второй. Наполеон собрал горожан вместе со всем руководством из ратуши. Брат Одоранн в красках описал, сколько и чего было найдено в кладовых епископства, и как, при этом живет народ в Бове (истории о нуждающихся, которым Церковь не оказала помощь, также два дня старательно собирались). И тут вперед выступил сам генерал и на глазах у пленных клириков принялся раздавать деньги!

Тут, конечно, было бы красиво кидать серебро в толпу — и дешевле, и эффектнее. Но Наполеон по-прежнему оставался скаредным и терпеть не мог пустых трат. Поэтому деньги выделялись адресно и целенаправленно. Ратуша получила, наверное, тысячу ливров на различные благотворительные и строительные нужды. Еще большую помощь оказывали простым горожанам, а также был составлен подробный список с поселениями епархии, куда также отправляли небольшие суммы.

Создавалось полное ощущение, что Пресвитерианцы (а точнее, «генерал Луи» своей рукой) раздал народу епархии всё, что захапали себе епископы Бове. Это, конечно, не совсем правда. Немало ценностей (в товарах, в ювелирных изделиях) отправятся в Иль — война должна приносить доход! Но знать об этом всем не следует.

В завершении представления все пленные священники были переодеты в простые и грубые рясы, опоясаны толстыми веревками. Каждому дали по котомке с черствым хлебом и по ослику. Усадили верхом и вежливо, но настойчиво выпроводили из Бове. Отправили прямиком к нечестивому папе, чтобы в пути очистились и приобщились к истинному аскетичному христианству.

Один из помощников Кошона-печатника всё увиденное подробно записал — и Наполеон в тот же день отправил его с надежным эскортом в Иль. Нужно, чтобы как можно скорее в типографии вышел новый выпуск «Друга Франции», полностью посвященный Бове. Рассказ о героическом штурме — только ради изюминки. Потом долгое и сочное описание богатств епископов, которые те копили в подвалах, вместо того, чтобы заботиться о народе. В колонке — несколько ярких историй страданий простых людей. В конце — красочный рассказ о раздаче богатств Пресвитерианцами и смешное описание «исправления» папских прихвостней. Пусть все видят, как много «вкусного» можно отнять у епископов.

В городке пришлось задержаться еще на несколько дней: нужно было «перевести» местное городское руководство на «Городской Кодекс». Саму епархию Наполеон решил переименовать в графство и подарить Орлеанскому Бастарду. Сделать приятное ближайшему помощнику Девы (и ей самой). А то титулов у него хватало, а реальных земель не имелось. Жирный кусок — после такого уже все поймут, что предлагают Пресвитерианцы миру.

Менее чем через неделю Армия стремительно загрузилась добычей и поспешила домой.