Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 11

Головорез в остервенении отбросил от себя недошитую куртку. Еще и плюнул вслед. И только потом обнаружил, на него смотрит начальство. Здесь, под Парижем — наивысшее начальство. Парень побагровел, но не потянулся за стеганкой, а даже как-то набычился слегка.

— Что, солдат? — криво усмехнулся Гванук. — Отлыниваешь от службы? Ты не несешь караул, не занимаешься на плацу. Неужели стегать куртку — это такая тяжелая работа?

— Сиятельный! — гренадер вскочил на ноги и отдал честь. — Братва не даст соврать, я не отлыниваю от службы. Я не трусил в бою. Но это…

Он брезгливо махнул рукой на стеганку.

— Зачем нам это?

— Запомни, парень: у врага надо перенимать всё самое ценное. Так его и победишь. И французы, и англичане такое повсеместно носят. А я уже убедился, что в этой стране воевать любят и умеют…

— Это — полезное? — фыркнул солдат, но, одумавшись, вытянулся в струну. — Виноват, господин бригадир! Но я видел эти стеганки у англичан. Грязные, вонючие, стесняют движение. Зачем они нам?

— И я видел, солдат. И сначала спросил, прежде, чем умничать и делать выводы. Потом померил сам. Да, неудобно двигаться. Но доспех лежит на теле заметно лучше, чем просто с рубахой. А видел ты, что у некоторых англичан, кроме курток вообще нет доспеха? Так вот, они сами по себе защищают неплохо. Латы, как у тутошних рыцарей, без таких стёганок вообще носить невозможно.

Головорез оставался неубежденным. Но у Гванука имелся в запасе еще один аргумент. Именно он для бригадира стал решающим для того, чтобы отдать всей бригаде приказ: в свободное время шить поддоспешники (или перешивать трофейные под себя).

— В этих куртках тепло.

— Тепло не то слово, господин бригадир! — поддакнул солдат. — Жара в них смертная! Вечерком в карауле — еще ладно. А полчаса мечом помашешь — и весь пылаешь!

— Поверь мне, скоро ты будешь жалеть, что у тебя всего одна стеганка, — улыбнулся Гванук. — Ты когда-нибудь слышал про снег? Или лед?

Тот удивленно помахал головой. Ну да. Судя по крупному носу и кудряхам на голове, Головорез был с Цейлона. Откуда ему? А вот О в детстве снег даже в руках держал. Лёд — тот был только в горах. Но всё равно представление о нем имелось.

— Зимой здесь будет так холодно, что дожди превратятся в твердую белую крупу. Через полгода здесь всё станет белым. Снег засыплет поля, леса, города и не будет таять до весны. Реки станут твердыми, и по ним сможет пройти хоть целое войско. Это лёд.

Солдат слушал бригадира с выпученными глазами. Недоверчиво, словно, бабкины сказки.

— Будет очень холодно, парень. Так что шей, да потолще.

«Ай да, молодец! — иронично похвалил себя Гванук. — Столько пользы принес Армии. Убедил целого солдата делать поддоспешник. Что угодно, лишь бы не идти в Разброд».

Разбродом офицеры Пресвитерианцев называли лагерь Орлеанской Девы. И идти туда, действительно, не хотелось. Французов было втрое меньше, чем Пресвитерианцев, но территорию они занимали чуть ли не большую. Всё больше знатных рыцарей присоединялось к Жанне д’Арк, и у них было очень странное представление о том, как надо жить во время боевого похода. Вернее, каждый понимал это ровно в меру своих возможностей. Некоторые нобили окружали свои шатры целым минилагерем из слуг, придворных, шлюх, мастеров. Всё это варево жило бурно: пьянки, дуэли, охоты и тому подобное. Простолюдины стремились не отставать, разве, что на меньшие деньги.

Французы задирали и Пресвитерианцев. Не по злобе, а из своей странной гордости и лихости. Самое печальное: Пресвитерианцы видели, как живут союзники, и это не могло не вызывать у них зависти. Зависти к нехорошему.

Гванук уже не раз намекал союзникам, что Армия не должна так жить. По крайней мере, на войне. Но толку от намеков не было. Это злило. Как злила вся эта непутевая осада Парижа, которая ни к чему не вела. Огромное войско (около пяти тысяч Пресвитерианцев и более полутора тысяч французов) прожирало ежедневно кучу денег и не приносило никакой пользы.

Сегодня утром Гванук проснулся настолько злым, что решил поговорить с Жанной четко и предметно. На заседании штаба этого делать не хотелось — французы слишком щепетильны и из-за оскорбленной гордости могут отреагировать совершенно неадекватно.

Но не Жанна. Эта женщина на удивление разумна и спокойна. Она могла быть яростной и полной боевого огня (бригадир О уже успел столкнуться с этим), но совершенно спокойной, если кто-то пытался ее уязвить. Он даже как-то спросил у Девы, откуда у нее столько терпения. Та грустно улыбнулась:

«Вам надо просто перенести инквизиторский трибунал, мой друг…».

И Гванук отстал.

Увы, терпение было только у Девы. Окружающие ее дворяне пыжились, как павлины, меряясь размерами своих хвостов. Они кичились чистотой крови, а не совершенными победами. Единственным исключением был Орлеанский Бастард. За плечами Жана побед имелось немало… но почему-то Гванук злился на него больше, чем на остальных.

…Стражники возле командирского шатра (пожалуй, одни из немногих знакомые с понятием дисциплины в его верном значении) прекрасно знали командующего Армии. Один быстро юркнул внутрь — предупредить; а остальные с поклоном пропустили офицера со странным для них званием «бригадир». Гванук шагнул под полог, прикрыв глаза, чтобы те быстрее привыкли к полумраку шатра. Разогнулся. Всмотрелся. Вокруг легкого переносного стола стояли сама Жанна, неизменный Жан-Бастард и еще несколько рыцарей, которых вошедший только в лицо помнил.

«А, нет, — пригляделся он. — Вот этого воина я не знаю».

Незнакомый воин привлекал взгляд сразу. В отличие от прочих дворян — ярких и блестящих — был он вообще без плаща и коттдарма. Доспехи — грязные и мятые, левый наплечник вообще косо висит (явно, ремни порвались или были разрезаны). Непохоже, что воитель только что вышел из боя, но битву он точно прошел. Не так давно. И не одну из тех мелких стычек, что происходят порой под стенами Парижа.

Глаза уже совсем привыкли к сумраку, и Гванук рассмотрел яркие следы тревоги на всех лицах. У Жанны… У Жанны вообще глаза блестели от слез.

— Что-то случилось? — спросил он, позабыв о приветствии.

— У вас, бригадир, прямо чутье, — выдохнул главнокомандующий Девы. Выдохнул с непонятной интонацией: то ли издевается, то ли признает неприятный факт.

— Гванук, — голос явно подводил Жанну д’Арк. — Они захватили Рене…

— Кого? — искренне не понял чосонец, но Дева только махнула рукой и осела на лавку.

— Герцог де Бар, — пришел на выручку своей даме Бастард. — Средний сын Людовика Анжуйского.

Гванук напряг свои знания местной географии. Герцогство Бар — это где-то на востоке Франции. Анжу же, скорее, на западе, возле самой Бретани.

«Хотя… У них тут у всех так странно расположены владения».

— Герцог Рене хотел вступить во владение Лотарингией, но одни изменники спелись с другими изменниками и нанесли ему поражение. И кажется, взяли в плен.

Гванук машинально кивал, усваивая малопонятные слова, но вдруг дернулся:

— Разве Лотарингия — это не земля Империи?

Было в Европе странное государство, именовавшееся Империей, где, по словам генерала, шла вечная внутренняя грызня между князьями (хотя, где она не велась?). И она — Империя — в сваре между Францией и Англией не участвовала. Неужели этот герцог втравит в войну еще одно государство?

— Чего вы испугались, О? — хмыкнул Жан-Бастард. — Рене получил новое герцогство по праву наследования через жену. Он в своем праве. Многие владеют ленами в разных монархиях. У бургундского герцога большая часть владений находится именно в Империи. У старшего брата Рене есть владения Неаполитанского королевства.

— Может, тогда объясните мне сицтуацию с самого начала?

И они объяснили. Жан де Мортен пояснил, что Анжуйский дом — это еще одна ветвь королевской семьи Валуа. Как бургундская, орлеанская или алансонская.

«И все они получили немалые владения от отцов-королей, — вздохнул Гванук. — Если призадуматься, то до войны с англичанами французские короли владели большей частью своей страны. А потом пораздавали — и каждый сынок-внучок начал под себя грести. При прошлом короле эти двоюродные-троюродные братья настоящую бойню между собой устроили. Англичан в страну снова впустили. Нда…».

Выяснилось, что несчастный Рене не только дальний родич короля, но и его шурин: Карл VII женат на сестре герцога Марии. Брак этот устроила мать — герцогиня Иоланда.

— Великая женщина. Она очень сильно помогла Карлу, от которого отреклись собственные родители, — Жанна уже немного успокоилась и присоединилась к рассказу. — Дом Анжу стал его вернейшей опорой. Старший сын Луи правит в Анжу и Мэне, а также контролирует неаполитанский Прованс…

— Неаполитанский? Разве Прованс — это не Франция? — неуверенно возразил Гванук.

— Надеюсь, что так и будет, — улыбнулся Бастард. — Но формально это графство принадлежит Неаполитанской короне.

— Так вот, у Рене своего лена не было, — вклинилась Жанна д’Арк. — Он ведь совсем юный… Господи, он ведь был так добр ко мне при дворе дофина! Поверил, поддержал… Конечно, полководческого опыта Рене не имел, но он так старался нам помочь во время кампании на Луаре. Помнишь, Жан?

Бастард хмуро кивнул.

— Так как он герцогом стал? — Гванук тоже нахмурился.

— Это ему матушка помогла! — с легкой грустью улыбнулся Жан. — Одной женитьбой сделала наследником двух герцогств. Иоланда нашла невесту еще совсем маленькому Рене — дочку Лотарингского герцога. В прошлом году… Жанна уже в плен попала… Так вот, в прошлом году помер герцог де Бар — кардинал Людовик. Понятное дело, бездетный. Кардинал со своей семьей на ножах был, так что завещал весь Бар Рене с его женой. А этой зимой и герцог Лотарингии Карл преставился. Вот и стал наш малыш дважды герцогом. За два года силы Карла заметно укрепились!

Во время этой речи Гванук нашел на столе карты, развернул ее и стал яснее представлять то, что ему рассказали.

«Ладно, король! — присвистнул он. — А как укрепился Анжуйский дом! Два брата владеют огромными территориями. И старые герцоги подозрительно дружно умирают… Ничему местных королей жизнь не учит: нет, чтобы собирать земли в кулак; они их снова и снова разбазаривают. Между верными, конечно. Но что с этой верностью станет через поколение?».

И всё-таки Бастард прав: новые земли усиливали позиции Карла VII. Он не только закрепился за Луарой и отбил часть Шампани. Теперь владения герцога Рене практически рассекали на две части лены Бургундского дома. Удобная позиция.

«Но что-то пошло не так»…

— Так Рене не стал герцогом Лотарингии? — уточнил Гванук.

Жанна вместо ответа протянула руку к потрепанному рыцарю с кривым наплечником.

— Бригадир О, это — сеньор Робер де Бодрикур, капитан Бара, принесший нам грустные вести…

— А еще я — счастливчик, одним из первых услышавший пророческие речи будущей Орлеанской Девы, — с печальной улыбкой добавил рыцарь. — Помню, как выделил этой девушке воинов для сопровождения, которые доставили ее к дофину Карлу…

Ах, как этот Робер смотрел на Жанну!.. Да, впрочем, как и все мужики вокруг! Правда, сейчас у Гванука голова шла кругом от другого. Дева объявилась впервые в герцогстве Бар. Местный капитан помог ей добраться до короля. Еще дофина. Который в то время жил в окружении Анжуйцев. Деву приняла и признала чистой герцогиня Иоланда. Ее сын Рене стал близким другом, защитником и помощником Девы. А через год он становится герцогом этого самого Бара! А тот самый капитан — вот он, с помятым доспехом стоит…

«Проклятье… Нити переплетаются в прочнейший клубок! Но потянуть не за что! Ничего не понятно».

— Я вам поведаю, господин О, о судьбе моего сюзерена, — печально стал вещать Робер. — У старого герцога Лотарингии Карла имеется племянник Антуан. Владения его невелики, но он хозяин очень крепкого замка Водемон. Мерзкий Антуан вознамерился забрать Лотарингию себе. Но его притязания отвергли, как в самой Лотарингии, так и в Империи. Мой господин Рене неоднократно увещевал Антуана, призывал его дать вассальные клятвы, но Водемонский граф уперся, как баран… Прошу прощения!

Робер откашлялся.

— Весной герцог Рене решил укрепить свои права. Он созвал целую коалицию, дабы поставить графа на место. И откликнулись многие суверенные нобили. К его знаменам присоединились маркграф Баденский, пфальцграфы Гейдельбергский и Рейнский, графы де Сальм, де Сааверден, де Линьянж, даже епископ Меца. А сколько рыцарей и мелких баронов! Это было славное воинство, господа! Кроме верных лотарингцев, германцев имелось и крепкий отряд Бара. Я лично привел 300 копий из Вокулёра — жандармов, экюйе, валетов. И даже Его Величество прислал ему помощь — 400 рыцарей и стрелков…

— Не такая уж и большая помощь… — буркнул Гванук.

— Вы мало что понимаете, О, — с видом превосходства улыбнулся Орлеанский Бастард. — Важно не число воинов, а кто их вел! К Рене послали самого Барбазана!

Гванук не стал притворяться, будто, ему знакомо это имя. Зато все вокруг в восхищении закатили глаза.

— Мой друг! — улыбнулась Жанна бригадиру. — Это легендарный рыцарь. Ему перевалило за 70 лет, он сражался больше лет, чем любой из нас живет!

«Хм… Сказать ей, что генералу… Луи тоже перевалило за 70? Только кто в нем это сейчас заподозрит?».

О решил промолчать. Тем более, что вокруг не переставали вслух восхищаться неким Барбазаном.

— Он удерживал замок Мелен от всей армии английского короля, а потом десять лет провел в заточении!

— Ла Гир лично освободил его, помнишь, Жанна?

— Он в свои 70 может ехать в полном доспехе и сражаться!..

— Так что же Рене? — вопрос Гванука заглушил общий гомон и погас в полной тишине. Все снова погрузились в уныние.

— В мае герцог собрал более семи тысяч воинов, — грустно продолжил Робер. — Причем, подавляющее большинство — всадники. Конечно, истинные рыцари — далеко не все, но всё же!.. Его Светлость Рене в самом начале лета подошел к Водемону и осадил его. Только вот самого графа там не было. Как позже стало ясно, нашелся тот, кто поддержал Антуана де Водемона. Один-единственный человек, но его хватило с избытком. Герцог Бургундии Филипп Добрый. Он велел своему маршалу Туланжону помочь де Водемону. Выделил деньги для найма солдат в Пикардии, Шампани, Бургундии. Но сил у них всё равно было мало — вряд ли больше четырех тысяч, и они вместо честного боя принялись грабить земли Бара. Узнав об этом, герцог Рене оставил осаду Водемона и поспешил в своё герцогство. Возле Бульневиля мы и обнаружили изменников.

Трусы опять не решились на честный бой! Заняли высоты. Маршал Туланжон, взяв за пример англичан, велел коннице спешиться и смешаться с пехотой, чтобы укрепить ее… Они позволили нам первым нанести удар…

— Так же было при Креси! — ахнул Жан-Бастард. — Тогда рыцари короля Карла атаковали и…

— Всё верно, — вздохнул капитан Робер. — Получилось маленькое Креси…

— Ничего себе маленькое! — вскрикнул Гванук. — Семь тысяч! Получается, враг встал в укрепленную позицию, вы атаковали в лоб и были разбиты? А когда враг повторил то же самое — вы атаковали снова?

— Пресвитерианец, ты не понимаешь! — вспылил Бастард. — Они сами уступили право первой атаки! А конная атака копьями по стоящему врагу — это всегда верный успех! На любом турнире тот, кто раньше идет в атаку — тот, скорее всего, и выбьет врага…

— Какой турнир? Какой успех? Вас несколько раз бьют одним и тем же способом! — Гванук уперся кулаками в стол. — Ну, ладно, в первый раз! Не всегда легко распознать ловушку. Но что мешало подумать во второй?

Рыцари недовольно загудели. Но сам вестник Робер де Бодрикур неожиданно согласился с Гвануком.

— Вы правы, господин О. Увидев позиции, Гийом де Барбазан посоветовал не атаковать врага. Да еще и вверх по склону. Но…

Робер не удержался и сел на лавку.

— Его Светлость так юн… И окружил себе такой же горячей молодежью. Эти рыцари кричали, что враг боится и побежит от первого удара. Робер Саарбрюкен вообще заявил, что бургундцев меньше, чем пажей в войске Рене и надо атаковать. К великому сожалению и маршал Лотарингии Жан д’Оссонвиль тоже поддержал это мнение.

Капитан без спросу взял чей-то кубок со стола и сделал несколько глотков.

— И мы атаковали. Собрались в три баталии: Барбазан повел авангард, сам Рене — центр, д’Оссонвиль с молодежью — арьергард. Из-за склона многим нашим рыцарям тоже пришлось спешиться. Войска только развертывались для атаки, как на нас полились стрелы пикардийцев и немногих англичан. А потом ударили пушки.

— Пушки⁈ — Гванук резко сделал стойку. — Бургундцы умеют использовать пушки в полевом сражении?

Он точно знал, что Европа еще не дозрела до орудий на колесной станине. Да и вообще, местные пушки для поля малопригодны: те, которые можно передвигать по полю, имеют слишком маленький калибр; а орудия с большим калибром никакие колеса не выдержат.

«Неужели они уже успели перенять наш опыт?».

Оказывается, он сказал это вслух.

— Что вы, бригадир! — Робер улыбнулся. — В землях Империи про Пресвитерианцев еще мало кто слышал. Зато там уже много лет чешские еретики возят пушки на повозках и так уничтожают крестоносное рыцарство. Одно за другим.

Он снова погрустнел.

— Это был полнейший разгром. Меньше чем за полчаса войско перестало существовать. А когда бургундцы и рыцари де Водемона сели на коней и ударили сверху — все, кто уцелел, обратились в бегство. Я шел в центральной баталии, но превратности боя вынесли меня налево — к арьергарду лотарингцев и имперцев. Эти бежали первыми. Я слышал крики о том, что убит Барбазан, лично видел гибель графа де Сальма. Уже потом слышал, что предатели захватили в плен более ста благородных пленников. Говорили о епископе Меца, графе де Ла Туре…и о Его Светлости Рене.

Капитан замолчал. Никто не решился нарушить тишину.

— Я поспешил к королю Карлу, чтобы сообщить ему о беде, — глядя куда-то в пол, глухо продолжил Робер. — А в Вертю внезапно узнал о событиях в Нормандии. О том, что Жанна свободна, а ваше войско под Парижем…

— А как ты узнал? — насторожился Гванук.

Робер вместо ответа расстегнул поясную сумку и вынул оттуда… Гванук принял измочаленные листы знакомой бумаги (здесь, в Европе такую делать не умели) и прочитал крупные готические буквы:

«Пресвитер Иоанн спасет Францию».

Печатная книжица генерала разлетелась уже так далеко?

— В кабаке, в который я попал, она ходила по рукам, — пояснил Робер. — Ее даже читали вслух тем, кто не знает грамоты… Мне не хотели ее отдавать, но… я настоял.

— Мы идем за Рене, — Жанна последние фразы уже не слушала, погруженная в себя. Сейчас она подняла голову, и бригадир О вздрогнул, погрузившись в глаза Девы, полные боли и… непреодолимой силы.

Дева собралась идти до конца — до победы или до смерти.

Бастард и прочие только сдержанно кивнули. Но Гванук все-таки сбросил наваждение.

— Жанна, послушай…

— Нет, О! Прости, но я не желаю слушать, — неожиданно быстро заговорила Орлеанская Дева. — Верю, ты скажешь мне кучу умных и правильных слов. Но мне они не нужны. Рене — мой друг, он поддерживал меня всегда, поддерживал всей душой! Мы пойдем!

— Жанна…

— Нет! Стой здесь и дальше, в надежде заполучить этого венценосного мальчишку. Вы — Пресвитерианцы, видимо, таков ваш путь. А я пойду за Ре…

— Да умолкни же ты, хоть на минуту! — рявкнул Гванук. — Мы пойдем вместе.

И Дева растерянно умолкла.

Командующий Армией всегда должен быть прав и безупречен. Он отвечает за солдат. Отвечает перед генералом Ли. И Гванук старался изо всех сил. Поэтому, откуда ей было знать, что бригадиру О осточертела эта бессмысленная осада. Каждый день он ненавидел это стояние под Парижем, которое ни к чему не вело. А тут…

— Ты пойдешь со мной? — даже с какой-то робостью уточнила Жанна д’Арк.

— Да.

Почему-то от сказанного стало на редкость тепло и приятно. Приятно было видеть, как изменились глаза Девы. Как в них поселилось тепло весны.

И добавил:

— Не могу же я допустить, чтобы твои рыцари бессмысленно полегли. Нам победить необходимо.

Жанна улыбнулась. И тогда он добавил еще:

— Но…