Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 26

Прекрасные минские вазы нашлись прямо под полкой. Тщательно растоптанные черепки лежали на полу ровным слоем. Бесценные минские вазы, каких больше не купишь в Европе ни за какие деньги!.. Их просто снимали с полок, смотрели, нет ли внутри серебра или чего еще — и швыряли на пол. Под ноги другим мародерам.

Наполеон с тоской смотрел на свою полностью разграбленную резиденцию. Всё ценное (на взгляд грабителей) те унесли, неценное и непрочное — разломали, прочное — испоганили. А ведь он начал тут обживаться по-настоящему! Китайский евнух-адмирал верно подметил: «Ли Чжонму» захотел тут остаться надолго. Если не навсегда.

— Уроды, — прошипел Наполеон. Помолчал мрачно и добавил. — Уничтожу.

На Нормандию напали бретонцы. Самые тихие и, казалось бы, самые ненадежные союзники англичан. Нынешний герцог Жан де Монфор за три с лишком десятка лет правления (а к власти он пришел десятилетним мальчиком) несколько раз прыгал от одной стороны к другой, убеждая каждую в своей лояльности. Но, по сути, он всегда был только на своей стороне.

Накануне вторжения старого Генриха он был верноподданным французской короны и даже войско послал к Азенкуру… да то очень удачно опоздало. Потом сам ездил в Англию для подписания договора о нейтралитете. И под договором в Труа стоит его подпись. Тем, самым договором, который признавал юного Генриха Английского королем Франции. Ровно через год — в мае 1421 года — бретонский герцог снова сменил сторону: присоединился к дофину Карлу, у которого появилась надежная опора в лице Анжуйской семьи. А уже в 1423-м подписал оборонительный союз с Англией и Бургундией! Удивительный человек: встав на сторону бургиньонов, он умудрился пропихнуть родного брата на пост коннетабля Франции. Не говоря уже о том, что его женой была родная сестра Карла.

— Чертов Жан… — проскрипел Наполеон. — Жан. Жан. Жан-Жан-Жан…

Главное имя в семейке бретонских герцогов. У нынешнего де Монфора была жена Жанна и сестра Жанна. Родителей его звали Жан и… Жанна. И у его отца-герцога родители тоже были Жан и Жанна.

«Тяжело же им внутри семьи общаться» — хмыкнул генерал.

Бретань уже много лет никак активно не проявляла себя на полях сражений. Сидела себе тихо в своем углу и… и это оказалась выгодная стратегия! Насколько Наполеон помнил, Жан де Монфор благополучно доживет почти до конца войны, фактически превратив Бретань в независимое государство.

Но сейчас он сам вторгся в Нормандию. Герцог де Монфор явно следил за ситуацией и нанес удар в самый наилучший момент: когда «генерал Луи» взял всю Армию и завяз с нею далеко на севере Пикардии. Жан-Жан-Жан, похоже, очень рассчитывал на своего союзника герцога Филиппа Бургундского. Возможно, они даже как-то согласовали свои действия. Вернее, Филипп-то явно ждал от бретонца действий более решительных. Но тот предпочел просто взять то, что плохо лежит — Нормандию.

Его небольшое, но сильное войско, презрев выгоды грабежей, стремительно шло, чтобы ударить в самое сердце — в Руан. И город пал непременно…

Если бы не Токеток.

«Прости, сиятельный, — разводил руками Нешаман, когда предстал перед вернувшимся с севера генералом. — Я сразу понял, что это — беда. В Руане — 400 стражников, в Иле — две роты Шао. Всё не сохранить. Если так и останемся, то бретонцы возьмут и Руан, и наш Остров. Наверное, я бы смог перевести стражу в Иль, но не факт, что это помогло нам отбиться. А руанцы после такого нас точно возненавидят. Прости, мой генерал, я бросил Иль».

Это было не совсем так. Токеток спас немалую часть Иля. Едва получив точные сведения о вторжении, он пришел на Совет Нормандии и пообещал, что спасет Руан. Но за это потребовал у города помощь. Пять дней сотни руанцев на сотнях телег перевозили в замок всё самое ценное. Архивы и казну Армии, запасы в арсенале, зимнее обмундирование, даже складские запасы железа, бронзы, бумаги и прочего. Не забыл и про типографию: станки, конечно, не вывез, а вот литеры — смог.

Много спас, но еще больше оставил — тут ничего не поделать. В Руане Токеток вооружил ильских мастеров, не меньше тысячи горожан — и вот с этой толпой, полной отчаянной решимости, встретил бретонцев.

Герцог Жан не смог сходу взять столицу Нормандии. Второй штурм тоже оказался неудачен. И ночная вылазка обернулась страшной рубкой на валах, которые прикрывали снесенные еще пресвитерианскими пушками стены… но резервы подошли, и враг отступил. Бретонское войско расположилось под городом, однако долгую осаду де Монфор себе позволить не мог. И тогда он обратил свое внимание на Иль.

Пресвитерианский Остров грабили и ломали два дня. Защитники Руана ничего не могли поделать; только бессильно смотрели, как враги бесчинствуют в мастерских и казармах Иля. Особой добычи те не заполучили (нечего было), но вот мастерские разрушили основательно. В паре мест даже водяные колеса разнесли в щепу. Земляные укрепления тоже пытались разрушить.

Выйдя из здания штаба, Наполеон заметил носящегося по улицам Иля Кардака — с кипой бумаг, в которых тот на бегу делал пометки. Подозвал его к себе.

— Большие разрушения?

— Могло быть хуже, — уклончиво ответил казначей. — Нет, правда, нам очень повезло. А добыча из Пикардии с лихвой покроет затраты на восстановление. Время жалко! Я как раз планировал плотно заняться рисоводством… и вообще, надо торговлю поднимать! А тут… Даже стены придется заново насыпать. В районе руанских ворот — на две трети ли.

— Не надо стены, — мягко остановил Кардака Наполеон. — Начни с производства. В первую очередь: пороховые мельницы, оружейные мастерские, литейные.

— А стены?

— Пока Армия побудет нашими стенами. Еще я думаю, не надо нам насыпи повторять. Каменоломни ведь уже освоили? Вот! Начнем на этом участке сразу каменный бастион ставить. Как будто, так и хотели. К тому же прирежем немного территории — Остров нужно расширять.

Сведения о том, что подлый герцог Бретани не будет наказан прямо сейчас, Армия Пресвитерианцев встретила… мягко говоря, негативно. На заседании штаба Гванук с Аритой практически орали, требуя немедленно похода на запад, и даже спокойные Монгол с Псом-Чахуном согласно кивали. Более того, гудели и казармы. Солдаты Армии, вынужденные чинить разрушенное, вместо того, чтобы заслуженно отдохнуть после похода, проклинали бретонцев и жаждали проткнуть их ядовитые печени. И снова выделился Шаперонов полк. Бриганды за очередное проявление стойкости в бою получили кроваво-красные знамена и возгордились сверх меры. Полковник Чо Татва сам подзуживал своих подчиненных, горячил их кровь, звал к подвигам и свершениям.

«Чо, конечно, нашел подход к этим головорезам, — покачал головой генерал. — Но, кажется, он уже заигрывается в свои игры».

Наполеон даже собрал расширенное офицерское совещание, где надавал по шапкам самым ретивым… но и объяснил ситуацию.

«Армия обескровлена! Тысячи солдат лежат в госпиталях. Сколько погибло… Нам в ближайшее время необходимо завербовать до трех тысяч рекрутов. Если до конца лета их худо-бедно натаскаем, то к осени будем почти в той же силе, какую имели в мае. Пороховые запасы истощены на 70%, а мельницы пока не работают. Пикардия и Фландрия еще надежно не присоединены. Всегда есть шанс мятежа или нападения каких-нибудь недобитых бургиньонов. Это я не говорю о Церкви, которая сделает свой ход, вот поверьте! Надо еще объяснять, почему нам пока нельзя идти на запад?».

Офицеры молчали. Наполеон тоже молчал. Потому что самую главную причину старательно держал при себе: Жанна д’Арк возвращалась. На этот раз она написала пространное и достаточно теплое письмо. Поздравила «генерала Луи» и всё его святое воинство с великой победой; рассказала о том, как они с Рене Добрым пытались направить высшее духовенство трех епископств на путь истинный. И какие те (в большинстве своем) оказались подлые, жадные и мелочные. Но один — епископ Верденский Луи де Арокур (о нем Дева написала подробно) — после трех дней заточения вдруг проникся новыми идеалами. Он раскаялся в своих грехах, даже выдал тайные схроны, где хранил свои богатства, не найденные при обысках его владений. Де Арокур вызвался принять активное участие в новых преобразованиях, согласился передать герцогу все свои земли, умоляя лишь, чтобы его семья не лишилась своих фьефов, а служила ими лотарингскому сюзерену.

«Гнилой человечек, — вздохнул Наполеон. — Но от гнилых тоже можно получить пользу».

Впрочем, эти детали его волновали мало. Наполеон снова и снова перечитывал письмо, пытаясь понять: что теперь движет Девой? Чего она хочет, к чему стремится? Ее импульсивный шаг, явно говорил о каких-то значимых переменах в ее мировоззрении. Каких? Конечно, Жанна никогда не была послушной исполнительницей его воли. Она жила, слушая голоса в своей голове — это было для нее главным. Но Дева всегда ценила помощь Армии, была честна и открыта. Предупреждала о своих планах, делилась мыслями, всегда легко спрашивала совет.

Теперь же…

«Опасно потерять ее, — вышагивал Наполеон по кабинету, привычно заложив руки. — Особенно, сейчас. Как же жаль, что я упустил момент, когда она была так уязвима! Буквально бросил всё на Гванука с Токетоком. Надо было самому. Надо было стать ее самой доверенной отдушиной».

Он замер и вздохнул.

«Ты слишком привык к тому, что теперь тебе достаточно просто отдать приказ… генерал Луи! Забыл, как приходилось ловчить в Японии, в Сингапуре. Пора вспоминать, дорогой генерал».

Жанну д’Арк ждали почти неделю. И въехала Дева в Руан с помпой! Войско ее ничуть не уменьшилось, а наоборот выросло. Более трех тысяч, причем, половина — рыцари, экюйе и жандармы. Наполеон и все Пресвитерианцы смотрели и поражались, каким — по-цыгански пестрым — стало это воинство. Рыцари, словно соревнуясь, щеголяли в ярких гербовых коттдармах; своих коней тоже украсили многоцветными попонами. Кажется, минувший поход многим принес новые владения и титулы. Как-никак три епископства распотрошили. Герцог Рене оказался слишком щедр к воинам Орлеанской Девы.

Привязывает их к себе?

«Или ты просто ревнуешь и завидуешь?» — снова спросил себя Наполеон.

Нет, надо определенно с ней поговорить. И решительно! Пора расставить все точки над i.

— Петух — очень подходящий тотемный дух для французов! — от души смеялся стоявший поблизости Гото Арита, глядя на пестрое воинство. Ему хорошо, его мало волнуют тонкие материи.

…С Жанной он увиделся в тот же день, но это была официальная, людная встреча — о сокровенном и не поговорить. Дева — казалось, ставшая еще выше и крепче, одетая в своё привычное невычурное мужское одеяние — поклонилась «генералу Луи», а потом даже подошла и дружески его приобняла. Она выглядела спокойной и даже… немного счастливой?

— Вы были правы… сиятельный? Так же говорят у вас в Армии? Вы и бригадир О, — улыбнулась она. — Моя слабость была просто постыдной. Слава Господу, что я нашла в себе силы не жалеть себя, а помочь другу. Мы несколько дней беседовали с Рене, пока он не осознал правоту… Нашу правоту.

Жанна передала Наполеону большое, роскошное послание от герцога Бара и Лотарингии (а теперь много чего еще!). В нем Рене Добрый поминал с благодарностью свое былое освобождение, обещался совместно вести войну с врагами Франции. Папская булла в тексте, будто бы, и не существовала.

Но на словах Дева добавила.

— Рене уже провозгласил свободу проповедей на всей территории Великой Лотарингии!.. Он так теперь называет свои объединенные владения, — пояснила она. — Еще Рене отправил в Базель на Вселенский Собор нескольких магистров права и вольных искусств, дабы там обсудить легитимность и соответствие церковного землевладения Божественному Писанию.

«Осторожен Рене все-таки, — улыбнулся генерал. — Не решился нагло лишить епископов самого ценного — земли. Но то, что он игнорирует папу и общается напрямую с почти мятежным Собором — это хорошо. А если вдруг случится чудо, участники Собора поддержат притязания его магистров — то это уже не три епископства… Это можно всю Церковь лишить земли!».

Умён Рене. Полководец хреновый, а вот тут молодец. Деве такое точно в голову не пришло бы… И снова Наполеон испугался: какой из этих двоих может сильный союз получиться.

Он несколько дней набивался на разговор с Жанной, но та вечно не могла (или находила отговорки?). Конечно, обустройство войска после долгого похода — это большой труд. Но…

«Или я становлюсь мнительным?».

… — Рада видеть вас, генерал! — широко и чисто улыбнулась Дева. — Вот, наконец, и я. Уж простите, дорогой друг, что заставила вас ждать.

Наполеон ждал ее у карты.

— Что вы, Жанна! Ждать вас стоило. Вы только посмотрите, какие перемены, — он провел рукой по территории, получившей название Великой Лотарингии. — Вы сделали так много, что я и не смел от вас ожидать.

— Право, не вам расточать такие комплименты, генерал Луи! — усмехнулась Дева. — После того, что сделали с Бургундией.

— Это сделала Армия… — Наполеону стало так тепло на сердце, что он даже прикрыл глаза. — Она способна практически на всё.

— Ваша Армия, — уточнила Жанна. — Я ведь знаю многое: вы сами создали практически из ничего…

— Это верно… Счастливейший случай направил меня на этот путь… Послал испытания, но позволил сотворить это… Величайшее дело моей жизни. Опус Магнум…

Наполеон так сильно ушел в собственные грезы, что сжал пальцы левой руки до боли и мысленно отхлестал себя по щекам. У него сейчас другая цель! Сначала надо напомнить Орлеанской Деве, как многим она ему обязана.

— Я так счастлив, Жанна, что Господь направил нас и позволил тебя спасти. В самый последний момент. Не случись этого — во-первых, я бы просто себе не простил. А во-вторых, ничего этого, — он широко обвел рукой пространство. — Не случилось. Без тебя, Жанна, даже моя великолепная Армия не смогла бы одержать те победы; не смогла пробиться к сердцам французов.

Он плавно двигался вокруг стола, приближаясь к Орлеанской Деве.

— Промысел Господень виден невооруженным глазом. Вместе с тобой мы смогли сотворить намного большее, чем любой из нас порознь. Словно бы, действуя вместе, мы удесятеряем силы друг друга. Каюсь, Жанна, до недавнего времени я немного недооценивал тебя, излишне опекал, не давая раскрыться в полной мере. Надеюсь, ты простишь меня за это. Поймешь мои опасения. Но теперь мне стало намного понятнее, кто мы с тобой такие. Какая сила заключена в нашем союзе! Ты чувствуешь ее?

— Конечно, генерал, — слегка беспечно откликнулась Дева. — Результаты наших дел говорят сами за себя.

— Верно, — кивнул Наполеон. — Силы Небесные поддерживают нас и помогают. Самое страшное, что видится мне в ночных кошмарах — это как наш союз распадается. Потому я так и переживал за тебя, Жанна.

Он подошел уже достаточно близко. И в пространстве кабинета, и в своей речи. Осталось сделать самый решительный шаг.

— Мы вместе придем к успеху. Спасем и объединим Францию. Очистим веру. Жанна! Дабы укрепить наш союз, сделать его незыблемой скалой, я предлагаю тебе руку и сердце. Прошу заключить со мной священный брак…

Наполеон сам испугался и даже слегка подался назад. Только что перед ним стояла живая, излучающая легкий свет женщина… Но после его последних слов, она моментально закаменела. Все чувства спали с лица, даже руки застыли в слегка нелепой позе. Генерал сам растерялся и не понимал, что ему теперь делать. Но камень брошен…

— Мне… — сухой, почти мертвый звук наконец выскребся из ее уст. — Невозм… Я предала себя Господу… Всю…

Жанна судорожно искала, но не могла подобрать нужных слов.

— Я должна быть чистой… Я Дева. Я Дева! — кажется, она нашла нужное. Повторила уверенно и даже выкрикнула. — Я Дева!

Наполеон моментально вспомнил, что на судилище Жанну пытались обвинить в ведьмовстве и только девичья непорочность спасли ее от этого обвинения.

— Жанна, простите! — он снова невольно перешел на вы. — Я безмерно ценю и уважаю ваш выбор, вашу священную миссию. Я не посмел и думать, чтобы отнять у вас это! Поймите, демуазель, предлагая брак, я имел в виду лишь священный обряд и общую судьбу! Священный брак без консумации! Вы также будете преданы Богу и останетесь верны ему! Просто я буду рядом, буду верным и надежным локтем, на который вы всегда сможете опереться! Нет, это не брак ради продолжения рода, я хочу вернуть самый его исконный смысл: чистый безгрешный брак между Адамом и Евой, которые ходят пред Богом, слушают его, исполняют его волю…

Он сыпал и сыпал словами, поминая треклятого Бога чуть ли не в каждой фразе. Главное, не дать опомниться этой побледневшей, утратившей уверенность женщине. Наконец, Орлеанская Дева просто осела на стул, а бледные ее пальцы впились в волосы:

— Молю вас, дайте мне время подумать…