Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 9

Больше всего казалось, что Пьеру Кошону хочется перекрестить странный агрегат. Или даже окропить мудрёную конструкцию святой водой.

— Оно будет делать книги?

— Верно.

— И каким же образом?.. Ваша Светлость! — опомнился монашек-писарь.

— Вот эти рамки имитируют страницу. А вот в этих ящичках лежат литеры: специальные отлитые бронзовые буквы. А также точки, запятые и прочие знаки… даже пробелы. Специальный человек, следуя тексту, выкладывает буквы в рамку. Смотри, как получается: ряды ровные, интервалы все одинаковые — загляденье! А потом с такой рамки делают оттиск на бумаге — так и получается страница.

— А зачем это всё? — нахмурился писарь.

— Как зачем? Для скорости!

— А скорость зачем?

— Можно сделать много книг. Или посланий. Вдруг это что-то важное — но информацию узнают лишь немногие. А благодаря вот такому печатному станку — узнают все грамотные люди!

Пьер Кошон вежливо промолчал, и молчание его говорило, что достойного ответа он так и не услышал, но не станет спорить с сильным мира сего.

— Сдается мне, работа эта больно сложна. И хороший писарь сделает быстрее и лучше. С душой.

— А вот этого я ждал! — улыбнулся Наполеон. — Чтобы тебя окончательно убедить, мы устроим состязание. Ты же привел своего лучшего писаря?

Кошон кивнул.

— Вот. Заодно увидишь, как работает станок. Да, перекрести уже, чтобы никакой Сатана тебе там не мерещился!

Монашек покраснел, но сдержался. В отличие от второго писаря, который троекратно обмахнул жуткий агрегат с тяжелой станиной, массивным винтом и кучей других непонятных ему штук.

— Я дам моим литейщикам и твоему мастеру одинаковый текст. Как раз на страницу. Посмотрим, кто за сегодня сделает больше.

— «Пресвитер Иоанн спасет Францию» — не без запинок прочитал Пьер, застревая на непривычной орфографии и пунктуации языка Пресвитерианцев.

Этот текст Наполеон продумывал почти месяц, но набросал за один вечер, плотно сдобренный неприятным вином XV века. В тексте сначала описывались красота и изысканность «Царства Иоанна», списанные почти целиком с империи Мин. С добавлением обязательных христианских атрибутов. Затем — яркая сцена явления Иоанну ангелов, живописание бед французов под властью англичан, надругательство суда изменников над Орлеанской Девой. Наконец, «славный рыцарь генерал Луи» воздел меч — и все народы Востока устремились в Руан, чтобы восстановить попранную справедливость. Красочно и с преувеличениями показаны уже свершенные победы Армии Пресвитерианцев, чудесное спасение Жанны, трусливое бегство жалкого английского королька со свитой в Париж. Так что. Брошюра имела и новостную ценность.

Текст старательно изобиловал словами «Франция», «француз», «французский» — и только в положительном ключе. Всё французское Бог, конечно же, любит. И переживает за Францию. Прямых лозунгов «В единстве — сила!», «Сплотим нацию!» и тому подобного, конечно, не было, но эти идеи подразумевались. Король же фигурировал где-то на дальней периферии.

Текст вышел небольшой: Наполеон запланировал издать его в формате «карманной» 16-тистраничной тетради. Причем, половина листов — это будут гравюры (резчики уже почти завершили семь сюжетных картин на бронзовых пластинах). Зрелищная и несложная книжица, которую приятно смотреть, легко читать и нетрудно передавать по рукам. Тираж в пару тысяч экземпляров казался генералу вполне подъемным даже для одного станка и ограниченного набора литер. Зато на «Пресвитере Иоанне» начинающие печатники набьют руку; появится новое оборудование — и можно будет начать печать больших текстов. Хоть Библии!

— Готовы посоревноваться? — улыбнулся Наполеон. — Только помните: это не скоропись, а книга. Каллиграфия прежде всего!

— Я 14 лет переписываю книги, господин, — заявил монах-«конкурсант», совершенно позабыв о должном смирении. — У меня вы не найдете ни одной помарки, а каждая строчка будет идти идеально ровно.

— Пусть твоя работа тебя хвалит, чернец, — осадил Наполеон писаря, понимая, что вот этот точно примет книгопечатание в штыки. Но такие ему и не нужны.

Схватка началась. Монах уселся за конторку, положил образец — и, действительно, на диво скоро и гладко принялся выводить слово за словом. Наборщики сразу начали отставать. Их было двое — и были это те самые мастера Вана, что собрали станок по смутным описаниям «сиятельного». Вернее, те, кто еще и грамотой хорошо владел. Неспешно, они собирали строчку за строчкой, сверяясь с образцом. Несколько раз перекладывали (видимо, допускали ошибки). Монах уверенно завершал страницу, а литеры заполнили рамку только наполовину.

— У нас первая! — радостно помахал исписанным листом Кошон. Он, конечно, болел за своего. Хвастливый монах, расслабился и уже неспешно положил перед собой следующий.

Наполеон только усмехнулся.

— Смотри, Пьер! — поманил он главу писарской бригады к станку.

Набор как раз закончился. Старший наборщик взял валик, макнул его в непривычно густые чернила, выровнял слой краски парой круговых движений, а потом жестко провел валиком по литерам: рраз! два! три! Второй мастер накрыл текст листом бумаги и опустил сверху плоскую доску. Станину на катках пододвинули под пресс, повернули ручку. Буквально, четверть круга — и винт опустил пресс на станину (ручка соединялась с винтом зубчатой передачей, которая увеличивала вращательный момент). Рабочие для верности приложили усилие (чтобы сильнее прижало), а потом вернули всё в исходное состояние. Второй рабочий достал лист с оттиском….

Это был печатный текст! В нескольких местах краска, конечно, поползла. Надо еще поработать над составом чернил и чистотой нанесения. Но это первая страница книги!

Пока Наполеон изучал образец, рабочие о нем уже и думать забыли, взяли свежий лист — и повторили операцию. Потом еще… Когда у монаха была готова вторая страница, печатники сделали уже четыре оттиска. Когда он завершил третью — оттисков было уже больше двадцати. Парни только набирали скорость, тогда как писец работал всё медленнее. Хотя, последний старался изо всех сил.

— Думаю, достаточно, — объявил Наполеон, показывая на гирлянды бумажек, висевших на натянутой бечёвке. — Пьер, я хочу, чтобы ты занялся управлением нашей первой типографии. Отбери из своего секретарского цеха дюжину писарей пограмотнее. И без особых амбиций. Эти мастера обучат их работать со станком. Думаю, благодаря своим знаниям, они с набором литер справятся получше. Пока это самый трудоемкий этап работы… Ну, а с тобой буду заниматься я. Надо научить тебя макетированию книги. Это, дружище, самый ответственный этап… Но только давай завтра!

Завтра он время найдет. А сегодня у него заседание Совета Нормандии. Причем, очень важное. Разумеется, это был не тот Совет, который существовал при герцоге Бедфорде. Тот вообще на треть состоял из англичан, а остальные, хоть, и местные, были верными союзниками британцев. Но Нормандия привыкла к этому органу, так что Наполеон решил не менять название. Однако не состав и функции. За пару недель удалось набрать пяток местных церковных иерархов, несколько нормандских баронов, принявших смену власти — чтобы хоть кем-то наполнить Совет. Однако, если раньше в него входило полтора десятка представителей местной элиты, то теперь генерал увеличил состав почти до сорока! Просто добавив в него влиятельных горожан. Для XV века это нонсенс, но сейчас Нормандия не готова к роптанию. Третье сословие скромно присело подле нобилей, однако уже через пару дней бурно включилась в работу Совета.

Пока новый орган занимался базовыми юридическими вопросами (кому и по каким законам служить), Наполеон пытался разобраться в административном устройстве герцогства. Нормандия делилась на бальяжи — судебные округа, подчиненные разным бальи; на виконтства — что-то вроде административно-полицейских округов. Они нередко могли не совпадать в границах и даже расходились по общему числу. Но это не всё! Внутри герцогства находилось несколько графств и куча мелких баронств, которые существовали на особых правах. Причем, какие-то феодалы были вассалами герцога, какие-то — напрямую короля… А поскольку, существовала еще и путаница с королями, это давало нобилям широкий простор для «выбора». Всё это только усугубляло ситуацию. Не стоит забывать, что за 12 лет владычества Англии сюда активно проникло еще и островное законодательство…

Дичь выходила знатная. Наполеон невольно с восхищением вспомнил реформу департаментов, которую ввело революционное правительство в его родном времени. Как это было бы удобно сейчас! Разделить Нормандию на 15–20 департаментов. В каждом сидит свой виконт, подчиненный Совету; бальи, работающий на суд Шахматной Доски; какой-нибудь фискал, представляющий Счётную палату. И всё это замыкается на условном «герцоге».

Но нет. Это просто невозможно сделать. Поднимется такой вой, что Армии придется воевать уже с Нормандией.

А воевать не хотелось. Все-таки за эти несколько недель (после разгрома в Шербуре) многие бальи, виконты уже либо написали письма с выражением полного принятия власти французского короля, либо даже сами явились. Все, как один уверяли, что были самыми активными участниками несостоявшегося в 1429 году восстания против англичан. Наполеон «верил» всем, благодаря чему практически вся Правобережная Нормандия (кроме графства Э), Эврё, Лизьё, Кан с Левобережья — были уже под контролем новой власти. И всё-таки Мэй-Полукровка тщательно собирал сведения о каждом чиновнике.

Управление провинцией налаживалось неспешно. Гораздо активнее строилась крепость к западу от Руана, куда вливались все силы и средства. Внезапно здесь новообращенные Пресвитерианцы-христиане вознамерились строить церковь. Дело в том, что их «крестителя» — декана Жиля Дешана — из аббатства Сент-Уэн… «попросили». Вакансий не было, а делиться доходами никто не хотел. Вот для него неистовый Токеток со своей братией начал возводить новый храм — за пределами стен, между Сеной и будущей крпостью. Наполеон видел задел — кажется, это будет самый экзотический христианский храм на Земле.

Мастерские тоже работали. Производился порох, бумага, началось шитье обмундирования. Золотой Флот так славно грабил англичан в Ла-Манше, что запасов шерсти у Армии теперь было в избытке. Мастера Монтвилье и других деревень делали толстое шинельное сукно, а в крепости уже почти достроили большую швейную мастерскую. Работники туда тоже нашлись: нищие подмастерья с радостью бросали своих хозяев и уходили из Руана.

Из Парижа тоже шли спокойные и почти приятные новости.

'Мой генерал, — тщательно и явно неспешно выводя буквы, писал ему Гванук. — Под Парижем мы страдаем от скуки и безделья. Я разрушил несколько участков стены, но, помня твой приказ, в город не вхожу. С удивлением обнаружил обилие бомбард и кулеврин на их башнях. Эти убогие пукалки, конечно, не спасут парижан, но шкуру попортить могут.

Увы, англичане и бургундцы не выходят наружу, чтобы нас покарать; так что эта часть плана полностью провалена. Я до сих пор имею слабые представления об их силах; предполагается, что с парижским ополчением там гораздо более десяти тысяч вооружённых людей.

Блокада у нас выходит отвратительная. По-настоящему мы контролируем только пять ворот на севере и северо-западе: от Сент-Оноре до дю Тампля. Восток изредка патрулируем, а всё, что за рекой — даже не пытаемся. Армия бездействует и потихоньку разлагается. Я — тоже. Дева злится и ругает меня.

Да! Вот кто здесь полон жизни, так это Жанна д’Арк. Я поражен тому, сколько в этом теле собрано силы и энергии. А еще больше — тому, как эти французы легко подчиняются женщине. Даже с радостью. Хотя, не все! Парижане отчего-то не любят Деву и ее войско и не спешат перебегать на нашу сторону. Неоднократно я слышал, как со стен ее обзывают ведьмой. Жанна только улыбается в ответ. Хотя, в ней чувствуется некая боль.

Сдается мне, мой генерал, парижане как-то не особо спешат почувствовать себя французами…

Тем не менее, за минувшие дни Жанна увеличила свои силы почти вдвое — у нее уже полторы тысячи воинов. Больше трети — всадники. Арита проводит с ними всё свое время, изучая местную конную войну.

А мне учиться не у кого'.

Каждое свое письмо бригадир О завершал каким-нибудь подобным нытьем и просьбой разрешить ему сравнять Париж с землёй.

«Ничего, потерпит, — усмехнулся Наполеон. — Зато на юге всё спокойно, и есть время окончательно укрепить север. Мы всё-таки начнем здесь строить Новую Францию… Посадим семечко».

И семечко это он посеет в небольшом графстве Лонгвиль, что к северу от Руана. Наполеону очень требовалась какая-нибудь бесхозная земля для эксперимента. Из-за которой никто не обидится, не разозлится. Или разозлится — да Пресвитерианцам на то будет плевать.

Вот Лонгвиль такой землёй и оказался. Еще прошлый английский король — Генрих V — после завоевания Нормандии, в 1421 году пожаловал графство своему гасконскому вассалу Гастону де Фуа-Грайли. И в том же году, словно, в отместку Карл (тогда еще дофин) пожаловал титул графа де Лонгвиль некоему Арчибальду Дугласу. Шотландцу, который в те годы активно воевал на стороне арманьяков.

Возникла забавная зеркальная ситуация: графом от короля Англии стал француз, а графом от короля Франции — британец. Зеркальность усиливается еще и тем, что шотландцы — это не англичане; но и гасконцы (наравне с бретонцами) — не совсем французы.

Бедняга Арчибальд был графом исключительно на бумажке и свой фьеф даже в глаза не видел. Он уже много лет как вернулся в Шотландию и сейчас боролся за свободу своего короля Якова. Наверное, гордый скотт не будет в обиде, если у него «оттяпают» графство.

А вот второй граф находится совсем недалеко — в Руанской темнице. Гастона пленил лично Гванук в недавней битве за Сеной.И вот Гастон-то, конечно, сильно расстроится. Только… если всё выйдет по задуманному — это станет малой частью его бед.

…Наполеон вошел в полутемный зал Совета Нормандии (окна узкие, света дают мало, а свечи дороги). Все встали.

— Ваша Светлость! — председатель Совета барон Ито распахнул вычурную папку (он подсмотрел их у адъютантов Наполеона и сделал такую же, только роскошную). — Сегодня на повестке дня у Совета…

— Да простит меня Совет, но сегодня у нас на повестке одно дело. Дело об измене Франции! Введите обвиняемого!

Гвардейцы генерала (новые, набранные уже из местных) ввели в зал Гастона де Фуа-Грайли. Узилище пошло на пользу гасконцу — спесь с него слегка спала. Наполеон решил не затягивать.

— Я, генерал Луи, лидер Пресвитерианцев, обвиняю вас в измене Франции, измене королю!

— Какого черта! Я и все мои предки приносили оммаж королям Англии! — зарычал гасконец. — Мы — вернейшие вассалы, никогда не предававшие клятвы. И этот чужак не смеет обвинять меня в подобном!

— В самом деле, ваша светлость, — смутился барон Ито. — Клятва сюзерену этим пленником не была нарушена…

— При чем здесь сюзерен? — Наполеон начал старательно разгонять в себе притворную ярость. — Гасконь — это Франция. Не говоря уже о том, что Нормандия с графством Лонгвиль — тоже Франция. И любой человек — от крестьянина до герцога — может и должен служить только французскому королю! Кто-то не согласен?

Трибуны Совета загудели. Простолюдины довольно кивали, но немногие дворяне пребывали в смущении

— Хорошо. Вот есть у нас графство Э. Кто его граф?

— Разумеется, Шарль д’Артуа! — воскликнул барон, служивший под его началом.

— А вот и нет, господин Ито! — улыбнулся генерал. — Графом Э является некий англичанин Генри Буршье!

Зал пришел уже в окончательное смущение. Разве этот Пресвитерианец не за французского короля?

— Ну, смотрите: графство Э подчинил английский король. И тот, кто ему клянется в вассальной верности — тот и есть истинный граф! Это ведь ваша логика⁈ Главное — не нарушать клятву господину⁈

Он уже орал. А Совет прикинулся сборищем мышей.

— Графство Э — это Франция! И хозяин этой земли может служить только Франции! Именно поэтому Шарль д’Артуа ныне томится а английском плену, а не приносит оммаж новому хозяину — королю Англии! Именно поэтому его братья и прочие члены семьи доблестно служат в войске Его Величества Карла VII! Заметьте, не имея никаких доходов со своих земель. А когда французский дворянин на французской земле приносит клятву верности чужеземному королю, как это называется?

— Предательство, — неуверенно ответил барон Ито.

— Совершенно верно! Прошу Совет проголосовать.

В полном составе Совет Нормандии приговорил гасконца к смерти.

Прецедент создан. Верность стране важнее верности конкретному сюзерену. И вскоре по Нормандии разойдется карманная брошюра об этом суде… Но это только начало.

Все владения предателя конфисковались. Немногие аристократы, услышав о последнем, улыбнулись: бесхозные лены всегда кому-то дарятся, ибо без хозяина земля не дает дохода.

Однако Наполеон вывалил перед собой толстую пачку бумаг.

— Дабы жизнь в провинции не приостанавливалась, в графстве Лонгвиль с сегодняшнего дня и до окончания войны временно вводится особый временный режим управления! Графство становится Департаментом!