Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 27

Руан гудел. Даже несмотря на то, что к середине лета 1432 года в Нормандию наконец-то пришел зной, от которого местные чуть ли не помирали, а Пресвитерианцы-старожилы уже могли свободно ходить без теплых вещей. И с ужасом ждать приближения новой зимы.

Так вот, несмотря на давящий зной, столица Нормандии гудела и ревела. Особенно, район вокруг собора аббатства Сен-Уэна. Гванук лично наблюдал это столпотворение, ибо старался отираться в Руане всё свободное время. Уже довольно долгое (а для бригадира О почти бесконечное) время Жанна избегала встреч с ним. Даже просто поболтать по душам, просто посмотреть в ее полные силы и света глаза — стало непозволительной роскошью. Гванук не мальчик, конечно; он мог скрепить колотящее сердце, если бы имелись важные внешние обстоятельства. Война там. Или неотложные дела в его бригаде. Но таких препятствий не было! А Дева таилась и избегала его.

По крайней мере, именно эта мысль — избегала! — свербела в его голове.

От чего он злился, ярился и кружил вокруг резиденции Орлеанской Девы, придумывая наивные поводы. Пару раз психовал и шел к местным шлюхам, пробуждая былых своих демонов… На третий не пошел. Так гадко было по утрам, что даже вспыхивало желание пойти в храм и покаяться… Об этой местной религиозной практике он знал давно, удивлялся ей, а теперь — поди ж ты! Проникся ее смыслом.

— Это всё из-за Собора, — бормотал он устало, проводя ладонями по лицу. И, наверное, был прав.

Потому что долго организуемый Токетоком Собор Вольных и Чистых Пастырей Христовых открылся неделю назад — и свел жителей города с ума. Седьмой день в Руане только и разговоры велись, что о Боге, о Чистой Вере, о свободе проповедей, о нестяжательстве священников. И так далее.

Понятно, что и Гванук, отираясь на улочках города, захаживая в таверны, даже общаясь с городской стражей — тоже напитывался духом всеобщего религиозного возбуждения.

Руан гудел.

Ибо такого представительного собрания город не видел никогда. Даже, когда через него проезжал малолетний английский король. Токеток от души постарался, налаживая самые необычные связи, рассылая через людей Полукровки прокламации и воззвания, благо сейчас нашлепать сотню-другую их можно было за сутки (хотя, после бретонского погрома типография не восстановилась до конца).

И вот, среди десятков священников Нормандии, Шампани, Лотарингии и иных окрестных земель вдруг объявились загадочные еретики вальденсы из укромных альпийских обителей Савойи. Из рейнских княжеств пришло не меньше дюжины нищенствующих проповедников-аскетов бегардов. Среди них даже женщины были — они назывались бегинки. Очень большая делегация еретиков прибыла из Фландрии и Голландии. Сытые, холеные горожане-лолларды отличались от тех же бегардов, как дестриэ от восточных лошадок — но говорили они о сходных вещах.

Самыми экзотичными гостями собора оказались… англичане. Двое монахов виклифиан не побоялись ни моря, ни войны, ни враждебного к себе отношения — и заявились в самое сердце пресвитерианских территорий. Кстати, встретили их неплохо: богослова Джона Уиклифа знали и уважали многие еретики. Важнейшие постулаты против Церкви он сформулировал задолго до Яна Гуса.

Вот…

Вот кого ждали больше всего — так это гуситов. Чего греха таить, Гванук и сам желал лично увидеть этих невероятных чехов. Которые так обиделись на жестокую казнь их пророка Яна Гуса, что уже семнадцатый год держат в страхе всю Империю. И это не шутка! Сначала они лихо отбились от всех рыцарских крестовых походов, а потом и сами начали вторгаться в соседние земли и учить всех «как правильно жить». До прихода Пресвитерианцев именно у гуситов было самое современное огнестрельное войско в Европе. Водил это войско слепой генерал. На самом деле слепой! Но под его командованием чехи громили неприятелей в хвост и гриву! Когда же слепой генерал умер — нашлись новые, а гуситы по-прежнему оставались непобедимыми. При этом, периодически они пытались устраивать войны между собой!

Гванука поражало такое отеровенное презрение к врагам (или нехватка ума — тут можно спорить); поэтому он, как мальчишка, бросился на улицы Руана, когда узнал, что к городу подъехали гуситы. Точнее сказать, подъезжали те дважды. Первая делегация прибыла из чешской столицы Праги. Целая кавалькада всадников, изысканно, но без помпезности одетых. Красные знамена с золотым кубком реяли над их головами, поясняя, что это прибыли утраквисты. Хотя, чаще их называли иначе: каликстинцы или просто чашники. Еретики, утверждавшие, что духовенство не обладает никакой богоданной харизмой, и все люди перед Господом равны (потому и должны принимать одинаковое причастие плотью и кровью — то есть, с чашей).

Во главе посольства на крепком гнедом восседал некий Ян Рокицана — целый магистр вольных искусств, то есть, богослов с образованием. Чашники шли гордые без меры, многие бряцали оружием… но всё поблекло после того, как в Руан вошли табориты. Жильцы горы Фавор выглядели так, словно, только что вернулись из похода… или шли в него? Суровые, мрачные, некоторые одетые чуть ли не в рубище — и при этом все вооружены. Да не по-парадному, а настоящим боевым оружием.

И это люди на переговоры пришли!

Именно от таборитов страдала вся Империя. Крайне религиозные и воинственные, они всегда шли с крестом и с мечом. Даже сейчас во главе делегации стояли двое. Плечом к плечу в собор Сен-Уэна вошли: справа — гетман Ян Рогач из Дубы; слева — священник Маркольд из Збраславы. Гетман скрежетал стальными латами, а жрец был одет в грубую черную рясу, нарочито подвязанную грубой веревкой. Из-под густых его бровей метались такие взгляды, что кони оседали. Гванук решил, что гуситский жрец таким и должен быть, ибо о таборитах он слышал местами жуткие вещи. Многие из них искренне убеждены, что терпение Господа иссякло. И мир подошел к радикальному перелому. Всё. Нечего больше ждать. Поздно жить ради обычных мирских утех. Наоборот, такое житье ведет заканчивающийся мир к падению в пропасть! Поэтому только жизнь по библейским законам. Никакого владения людей людьми, никакого стяжания (тем более, за счет чужого труда). Табориты кричали о том, что недопустима даже феодальная собственность на землю. И уж крестьяне подавно не должны работать на своих господ. Удивительно, что нашлось немало рыцарей, которые поддерживали эти идеи — хотя бы, тот же Ян Рогач.

В первые дни Собора атмосфера была такая, словно, встретились давно разлученные родственники. Люди смеялись, обнимались, чуть ли не плакали. Обычные священники (а были и такие, были даже представители от Базельского собора!) смотрелись белыми воронами среди еретиков. Одуревшие от вседозволенности, гонимые проповедники ударились в пропаганду своих идей. Чуть ли не на каждом углу Руана кто-то громко говорил о вере, читал Библию, учил, как правильно жить. Кого-то руанцы обходили стороной, а в другом месте, наоборот, собиралась огромная любопытная толпа.

Однако, через пару дней, степень добродушия спала. Причем, резко. Участники собора стали искать принципы, на которых должна строиться новая Чистая Церковь — и почти сразу выяснилось, что принципы у всех свои. Причем, даже похожие, но по-разному сформулированные (и имеющие разные источники, разных авторов) становятся не точкой соприкосновения, а причиной острого спора.

И кто спорил больше всех? Даже не пробравшиеся на Собор ортодоксы, чтущие папу (те сидели тихо и подбрасывали спорные мысли исподтишка). Нет, в полный голос, подбадривая себя забористой славянской и немецкой руганью, орали друг на друга именно гуситы! Они и превратились в два ядра, вокруг которых сплачивались прочие. Правда, табориты злобно рычали даже на льнущих к ним бегардов. Потому что «немцы поганые».

Собор Вольных и Чистых Пастырей Христовых явно сворачивал куда-то не туда… на радость агентам папистов, которых тоже немало набилось в бедный несчастный Руан. Токеток чуть ли не каждый вечер жаловался Гвануку на бешеных гуситов и прочих упертых еретиков.

«Конечно, их даже пытки инквизиции не пугали — до таких хрен достучишься» — злобно стучал кружкой по столу Нешаман, видимо, представляя себе твердые лбы еретиков.

Гвануку он всё это рассказывал потому, что сиятельный Ли Чжонму категорически устранился от дел Собора. Какие-то задачи он перед Токетоком поставил, иногда подбрасывал дельные советы, но на сам Собор — ни ногой. Ну, а бывший декан Жиль Дешан (волею судьбы ставший главой обновленной Церкви Нормандии) вообще не обладал лидерскими качествами.

…

В общем, Токеток кружил вокруг да около, вызывал в товарише-командире острое чувство жалости к себе, а когда уже полностью сплел сеть — слезно попросил Гванука прийти на Собор и поговорить с еретиками.

— Мне⁈ Да я даже не крещеный!

…Зал, где собрались «вольные и чистые пастыри» специально переделали под мероприятие. Ряды сидений сколотили из досок и бревен, они тяжелым полукругом нависали над центральной площадкой. Священники и прочие пастыри уже давно расселись плотными кучками по взглядам и интересам. И между кучками этими только что молнии не били. Наверху, в галерее толпился обычный народ — заседания Собора были открыты для всех желающих. Главное, не мешать.

Гванук стоял на центральном пятачке, словно, голый. Он уже и руку поднимал, и кашлял театрально, пытаясь привлечь к себе внимание — всё без толку. Отчего багровел, как рак, и подумывал уже позвать пару плутонгов Головорезов, чтобы…

— Смирна! — армейские воспоминания толкнули его на абсурдную мысль и…

Громкий уверенный приказ гулко раскатился по залу — и всё стихло. Все замолчали по-разному: вон Рогач так брови свел, что еще немного — и пойдет морду бить. Надо было говорить, и быстро! Что?

Конечно, Гванук думал над речью. Но всё равно в голове бродил один только сумбур.

— Мой народ, — тяжеловесно начал он. — Не имеет одной веры. Многие чтут Небо-Хванина и Тангуна. Кто-то молится местных духам… Вон, как бригадир Чахун, поклоняющийся Псу, защищающему его род. А еще бывают и крылатые кони, и лисы… некоторые просто обожествляют камни. Есть те, кто обрел в себе веру в просветленного Будду, которая пришла к нам из Империи. Из другой империи!

Сам того не замечая, Гванук заложил руки за спину на генеральский манер.

— Много кого чтит, как богов, мой народ. И очень по-разному чтит. Но это не мешает жителям моей далекой родины жить вместе. И вместе трудиться на благо Чосона. Вместе брать в руки оружие и защищать страну от ниппонских пиратов.

Трибуны начали понемногу гудеть. Пока неопределенно.

— Вот что я вам хочу сказать, почтенные! — рявкнул Гванук, нагрузив глотку. — Наверное, многие из моих соплеменников веруют неправильно. Примитивно. Уж на ваш просвещенный взгляд — точно. Только смотрю я на вас, и именно вы мне кажетесь на их фоне сущими детьми. Лаетесь из-за буквы, из-за жеста, смертью грозите… Так вы ничего не найдете! А вот мой народ когда-нибудь найдет истинную веру. Именно потому, что не грызутся друг с другом, а общаются. А уж настоящий бог дорогу к сердцам людей найдет. Или вы не согласны?

Узкие стрелы прищуренных глаза прицельно прошлись по каждой кучке. Молчат.

— Вот и я думаю — найдет. Вам же и искать не надо. У всех у вас — один бог. Все вы искренне верите в него. По-разному? Да. Но разве это главное? Главное — это бог. И он всё, что нужно вам, сообщил. У всех у вас есть одно Слово Божье — так что вам еще нужно?

Гванук ткнул пальцем: почти перед каждым на стойке лежал пухлый томик Библии.

Трибуны загудели снова, многие в каком-то смущении смотрели на свои книги. Гванук не стал завершать свою речь — не дети ведь, на самом деле. Махнул неопределенно рукой Нешаману и ушел. Конечно, он не перевернул ход Собора с ног на голову. Табориты так и не перестали мутить воду. Зато прочие вдруг успокоились и даже с задиристым Маркольдом стали меньше ругаться. После выяснится, что бригадир О невольно придумал девиз для будущей Церкви Чистых. Немного в переиначенном виде она появится во всех прокламациях, во всех договорах, которые заключат между собой «пастыри».

«У нас есть Слово Божье — и больше ничего не надо».

Именно на таком компромиссе Собор и сойдется: принимать любое религиозное сообщество, которое искренне стоит на принципах Библии. И в случае разногласия — РАЗГОВАРИВАТЬ! Не идти войной друг на друга, а сначала пытаться разобраться.

Так уж вышло, что о своем вкладе в дело Чистых Гванук ничего не узнал. Потому что, возвращаясь в своё расположение в замке, обнаружил на лавке у двери книгопечаткника Кошона. Бледного, как смерть.

— Заходи, — только и сказал он бывшему нотариусу, распахивая дверь.

Пьер Кошон прошел первым и принялся зажигать свечи. Нервные, суетливые удары никак не приводили к результату. Гванук решительно выхватил из его рук кресало, уверенным привычным движением высек искры из кремня, запалил трут, от которого зажег фитиль первой свечи. От нее — остальные. Обернулся — а печатник уже стоит перед ним с измятой газетой в руках.

— Что это?

Кошон набрал в грудь воздуха, но так и выпустил, ничего не сказав. Только протянул другу и бригадиру измученную его же пальцами бумагу. Гванук развернул свежайший оттиск «Друга Франции» (кое-где даже краска размазалась).

«Король предал свой народ!» — вопил заголовок.

«Наш неблагодарный король в своей подлости превзошел многих врагов Франции, — повествовала передовица. — Продавшись с потрохами папистам, он ударил по вскормившей его руке. Ту, что пришла к нему в трудную минуту, пришла от Господа и народа Франции; ту, что самолично возвела его на престол, била его врагов; ту, кого Карл-подлец бросил умирать в английском плену — наш венценосный негодяй предал вторично! Недаром родные отец и мать отреклись от столь неблагодарного выродка…».

— Да что случилось-то? — Гванук устал от драматизма и витиеватостей в тексте.

— Король перестал молчать, — глухо ответил Кошон. — Там, за Луарой, на большом собрании знати, он объявил, что был околдован ведьмой. Мол, Орлеанская Дева долго водила его за нос, но все-таки нутро ее… дьявольское прорвалось, когда она набросилась на Святую Церковь. Король объявил, что отправляется на покаяние и очищение. Еще он призвал папу объявить крестовый поход против слуг сатаны… Это против нас. Девы и нас… А еще попросил короля Англии на время приостановить боевые действия или даже помочь расправиться с еретиками и безбожниками.

Гванук медленно осел на лавку, опираясь рукой о столешницу. Вот Церковь и сделала свой ход. Наверняка они долго вели переговоры с Карлом… Возможно, и английским двором тоже. Наверное, поражение Филиппа Бургундского заставило их ускориться. Потерян уже целый ряд самостоятельных епископств. Наверное, папа готов заплатить любые деньги… Стать посредником в переговорах с Англией.

«Крестовый поход — это уже серьезная война» — ощерился в кривой улыбке бригадир О.

И вдруг его перекосило!

— Жанна! — испуганно выкрикнул он.

— Да! — с мукой в голосе закивал Кошон. Этот влюбленный монашек сразу подумал о том, как новость ударит по Жанне.

«А я хорош! — начал было заламывать руки Гванук. — Стоп! Опять о себе думаешь!».

— Она знает об этом?

— Не знаю… — севшим голосом ответил Кошон. — Генерал Луи принес этот текст перед обедом. Велел набирать быстро, как только можем. Это пробный оттиск. Уже утвержденный. Мои парни, наверное, начали печатать тираж, но в городе пока газеты нет. Однако… Это ведь не тайные новости, О. Его Величество… наверняка старается их повсюду распространить.

Они понимающе переглянулись.

— Дай сюда! — Гванук выхватил газету из рук бледного печатника и ринулся из комнаты.