Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 18

«Мы отлучаем от церкви и предаем анафеме во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, апостолов Петра и Павла и наше собственное, всё иноземное воинство, именующее себя Пресвитерианцами, и главу их Луи. Те чужеземцы, выдавая себя за святое воинство, принялись насаждать ересь, оскверняя храмы и само Слово Божие…».

Внушительный пергамент исписан убористым почерком. Практически донизу. Пресвитерианцы искажают обряды и молитвы. Оскверняют храмы Нормандии, Шампани и даже Лотарингии. Перевели с латыни на лангедойль Священное Писание, свершив тем самым виклифианское святотатство. Отнимают законные владения и имущество клириков и капитула. Отдельным пунктом стояло: низвержение богоданной королевской власти и защита приговоренных судом ведьм и еретиков. Последнее — явный намек малолетнего английского короля Генриха («низвергнутого» в Нормандии и окрест) и Жанну д’Арк. Никаких имен не названо, но при желании между строк легко можно прочитать, что Орлеанская Дева — ведьма и еретичка, а король Карл — узурпатор.

После длинного ряда обвинений шло: «Все означенные еретики объявляются вне закона, лишаются права на причастие, а равно лишаются всех прав на имущество. Всех же, связанных с ними клятвой верности, Мы объявляем освобожденными от клятвы и строжайшим образом запрещаем хранить им верность».

И ёмкая подпись в конце — Eugenius PP. IV.

Папа римский.

Наполеон с тяжким вздохом отбросил пергамент на стол и откинулся на спинку кресла. Он, конечно, понимал, что нечто подобное должно было случиться (и у него имелся некоторый план действий на этот случай), но генерал очень надеялся, что это (как и вероятный конфликт с королем Карлом) случится попозже.

Какие были планы на весну 1432 года! Фламандцы надавали Полукровке взяток серебром, которых хватило прокормиться зиму и даже отложить на военную кампанию. Осталось дождаться, когда станет потеплее, и рвануть отдохнувшей Армией на север, со всей своей силой! В Пикардию! Занять земли бургиньонов — Амьенуа, Артуа. В это же время Золотой флот блокирует главный порт англичан в Кале. Тут же (по плану) полыхнёт Фландрия! Пресвитерианцы займут ее города без штурмов. Если удастся навязать герцогу Филиппу генеральное сражение, то можно перенести войны в Бургундские Нидерланды: Голландию, Брабант, Люксембург.

Это уже имперские земли, но Полукровка уверял, что рискнуть можно. Германский король «недоимператор» Сигизмунд еще осенью ушел воевать в Италию, и до тепла точно не сможет провести войска через перевалы. Да и чего бояться Сигизмунда, которому уже более десяти лет не подчиняется собственное королевство. Мэй собрал много информации про Чехию, где религиозные фанатики гуситы год за годом бьют любое войско, которое пытается их усмирить. Сигизмунд с папой (этим самым Евгением) летом 31-го собрали целый крестовый поход против гуситов. В Чехию пришло войско под сто тысяч человек со всех германских земель (конечно, число нагло преувеличено, откуда столько у мелких князей!). Ужас в том, что оно просто разбежалось, узнав о приближении войска гуситов и услышав их боевые песни.

В общем, Империя оставалась почти без хозяина, и можно смело бить бургундцев даже на ее территории. Кампания могла стать решающей во всей войне… Но на исходе февраля 1432 года папа римский предал всех Пресвитерианцев анафеме.

«Планы придется менять…» — Наполеон со злобой смотрел на скрутившийся пергамент. Такие манифесты появились по всей Нормандии — Наполеону документ явно попал не в первую очередь. Священники уже вовсю объявляют волю понтифика, церкви закрываются, отказывая в окормлении паствы. Это непрозрачный намек Церкви — отвернитесь от еретиков.

Народ начинает потихоньку приходить в панику.

Но Его Святейшество все-таки сильно погорячился. Венецианец Евгений стал папой недавно — в 1431 году. Говорят, он первым делом разогнал родичей и сторонников прошлого папы, через что заполучил острую нелюбовь местных элит в Риме. А еще прошлым летом собрался собор в Базеле, который первым делом начал реанимировать старые решения. Например, о верховенстве воли вселенских соборов над решениями папы… Евгений тут же решил собор закрыть… но тот не закрылся. Многих епископов возмутил папский произвол, случившийся буквально в минувшем декабре… И с этими епископами надо бы связаться и… найти общие темы.

Если еще вспомнить, что крестовый поход, собранный Евгением против чешских еретиков гуситов, с позором провалился — то репутация и положение у папы сейчас весьма нетвердое. А он еще новых еретиков «создал». Даже не подозревая, каких проблем они смогут ему принести.

Но самое главное — всего лет 15 прошло со времени окончания Великой схизмы. Когда в разных городах Европы сидело аж три (а моментами четыре) папы. И все утверждали, что они настоящие. И каждый волен был слушаться того папу, который был более ему по нраву. И посылать прочих куда подальше.

А когда можно посылать одного-двух пап без последствий — тут недалеко и до посылания трех и четырех! То есть, всех.

«С этого и начнем».

Пьер Кошон прибыл по приказу генерала Луи сразу же. Под его началом находился уже настоящий типографский цех из шестнадцати станков. Объем производства был такой, что начались перебои с краской и бумагой. Наполеон протянул ему небольшую рукописную брошюру. На обложке жуликоватый тип крутил-вертел три перевернутых стакана, и на каждом было написано «папа римский».

Бывший епископский нотариус заметно побледнел. Открыл текст.

— Согласно «Диктату», никто не может изменить решения папы, — прочитал он вслух наугад. — Но может ли один папа отменить решение другого? И если да, то любой ли у любого? И если любой — то чего тогда стоят решения папы?

— Читай до конца, Пьер, — велел генерал. Этот текст он написал давно и берег как раз для такого случая.

Обличающая прокламация очень просто и доходчиво вытаскивала на свет божий все неприглядные факты папства. Нажива на индульгенциях, внутренняя вражда с интригами и прочее неприглядное белье. Особый упор делался на великую схизму — «троепапие». Которую все прекрасно помнили.

В тексте только задавались вопросы. Простые, даже немного наивные. Но они подводили читающего к простому выводу: власть папы не от Бога. Они просто присвоили себе эту власть.

Перепуганный Кошон прочёл всю брошюру.

— Если тебе тяжело это принять, Пьер, давай поручим это дело другому…

— Нет! — слегка испуганно вскрикнул печатник, полюбивший новую работу больше жизни. — Это… немного пугает. Но… кажется, я согласен с написанным.

— Мой друг, — проникновенно обратился к Кошону Наполеон. — Негодяй в папской тиаре обвиняет нас в грехах, которые мы не совершали. Он почти прямо называет Деву ведьмой и еретичкой. Мы должны бороться и доказать нашу правду.

Пьер взволнованно кивнул.

— На все станки! Сделай мне сотни и сотни этих прокламаций. А я найду людей, которые разнесут этот текст по всей Франции.

В тот же день он призвал к себе Токетока и настоятеля храма Пресвитера Иоанна Жиля Дешана.

— Святой отец, — обратился генерал к священнику, который после заточения пользовался большим уважением среди нормандцев, а также — среди крещеных Пресвитериан. — Вы наверняка читали эти мерзкие обвинения понтифика. Они провоняли ложью…

— Ну… Не все, Ваша Светлость, — замялся Дешан. — Все-таки переводить Библию с латыни на простые языки… Церковь это всегда строго осуждала.

— Отец Жиль, но почему же⁈ — ворвался в разговор Нешаман, потряхивая своим переводом Нового Завета. — Это же Слово Божие. Главный источник истинной веры! Цель любого — донести эту истину до людей. До всех людей, чтобы все души были спасены! Значит, Слобо Божие должно быть доступно! Переводы — это путь к спасению душ мирян. Так почему же Церковь стоит на пути нашей работы? По вине узкомыслия? Или они желают таким образом удержать власть над простыми людьми?

Дешан страшно смутился. Токетока он очень любил… а уж спорить с Нешаманом было гиблым делом для любого.

— Да, сын мой. Ты… ты, по-своему, конечно, прав.

— Я рад, святой отец, что вы тоже на стороне истины! — Наполеон решил не дать Дешану опомниться. — У нас очень много дел. Вы, наверное, знаете, что этой зимой Базельский собор вступил в острый спор с понтификом. Тот пытается его распустить, на что также не имеет права! Возможно, вы знакомы с кем-то из епископов, кто выступает за первенство собора над папой?

— Ну, не то, чтобы близко… — снова замялся Дешан.

— Отлично! Поможете мне завтра составить им письма. Но сейчас у нас более безотлагательное дело: храм аббатства Сент-Уэна в Руане со вчерашнего дня не работает. Жители города лишены возможности причащаться и исповедоваться. Не говоря уже о крещении и прочих таинствах. Считаю, что это недопустимо по отношению к добрым христианам. Мы должны вернуть веру людям!

Уже утром в Руан вошли Пресвитерианцы. Токеток отобрал особый отряд — только из крещеных воинов бригады Звезды. Захватили еще роту Третьего «Шаперонова» полка. Бывшие бриганды были людьми циничными, их закрытие церквей мало волновало. Но зато это были свои, французы и христиане. Им руанцы по умолчанию доверяли больше.

Два отряда подошли прямо к руанскому собору, вокруг которого толпились взволнованные горожане. Аббатство не подавало признаков жизни. Токеток поднялся на возвышение.

— Никто не вправе отлучить человека от Бога! — зычно крикнул, приглушая шум толпы. — Каждая душа от природы своей имеет право на спасение! Никто не сделает это за нее, никто не лишит ее этого права! Церкви будут работать! Все важные обряды будут проводиться!

После этого Бандиты выбили ворота и вошли внутрь. Весь капитул обнаружился внутри. Некоторые съежившиеся от страха служки и иноки тут же предложили свои услуги. Их отпустили, а «руководство» тихо увели из храма задними ходами. Пока Жиль Дешан торжественно объявлял утреннюю службу в церкви, пока счастливый народ валом валил в просторный зал — священников доставили в замок к генералу.

— Вы нарушили вашу главную и святую обязанность, — спокойно объявил Наполеон мрачному аббату и десятку его помощников. — Окормлять паству. Заботиться о душах своих прихожан. Видимо, вы с вашим венецианским понтификом решили, что вы не слуги Господа, а его хозяева… — От этой фразы все в комнате съёжились. — Завтра же я вас всех отпущу. Но уже сегодня аббатство лишается всех дарованных ему земель и прочих владений. Можете бежать и жаловаться своему папе, ради которого вы предали своих прихожан. Пусть теперь он вас кормит.

Нормандия — это, конечно, не Германия; владений у монастырей, аббатств, епископов здесь не очень много. Но если собрать всё это воедино… Мечта создать новые департаменты, начисто лишенные феодальной верхушки вновь замаячила на горизонте…

«Нельзя! — осёк он сам себя. — Если я вступаю в войну с одной головой — духовенством — то мне в этой борьбе надо опереться на другую — на нищающих графов, баронов и простых рыцарей. Если я начну раздавать отобранную землю им — светские феодалы наверняка поддержат нашу сторону».

В течение дня были организованы несколько «священных отрядов», которые начали «запускать» храмы в ближайшей округе. Потом крупные соединения двинулись в Арфлёр, Дьепп, Лонгвиль. Два отряда отправились за Руан, в ближайшие центры виконств — Эврё и Лизьё. Там было сложнее, в отдаленных районах Нормандии даже местная администрация, испуганная решением папы, поспешно отрекалась от данных клятв (что и разрешил папа-паскудник). Изменников Наполеон велел вешать на ближайших столбах, а духовенство физически не трогать: но все их земельные владения изымались; попам даже не предлагали покаяться и «вернуться к работе». Люди Кардака составляли опись освободившегося земельного фонда. Самые «мокрые» участки формозец оставлял себе под засев рисом, а остальное решили передать безземельным рыцарям из воинства Девы.

«Безработных» же священников пинками гнали на большую дорогу, и те быстрее любых официальных гонцов разносили страшную весть: Пресвитерианцы посягнули на самое святое — на богатства Церкви.

Еще со времен английской оккупации Нормандии почти все епископские кафедры провинции были переданы итальянцам. Последние здесь даже не появлялись, осуществляя власть через викариев, полностью от них зависимых. Возможно, поэтому Евгений и объявил анафему: англичане, раздавшие итальянцам такие жирные куски, потребовали помощи… И папский престол не смог отказать.

«Что ж, вам же хуже!» — усмехнулся Наполеон. Но просчитался. Он недооценил жажду богатства у духовенства. Из Кана, Алансона, Э, Байе, Мортена, Шербура, Кутанса стали поступать сообщения об открывающихся храмах, о возобновлении служб. «Священные отряды» дойти не успели, отнимать землю было уже не у кого. Викарии, аббаты легко предавали своих итальянских господ, лишь бы сберечь богатства.

Наполеон все-таки подпортил им жизнь. Поскольку не менее трехсот клириков провинции лишились своих приходов, аббатств и диоцезов, нужно было поставить кого-то на их места. Начались перестановки, священникам приказывали переходить с прикормленных мест в те, которые остались практически без доходов. И едва кто-то отказывался — у него сразу изымались земли. Священники поняли, что попали в мягкие, но неотвратимые жернова. Те, кто имел связи — спешно покидали Нормандию, надеясь пристроиться в других диоцезах. А вот некоторые молодые, лишенные связей, даже увидели в этом карьерные возможности. В конце концов, обдирать прихожан за проведение обрядов им никто не запрещал. И церковная десятина никуда не делась.

Кадровые вопросы требовали активного погружения, которое Наполеон позволить себе не мог. Поэтому он все-таки принудил Жиля Дешана занять должность архиепископа Руана. Разумеется, ни о каком согласии папы тут не могло идти и речи, но генерал пообещал, что привезет согласи короля (а такая практика во Франции уже имелась). Конечно, Дешан был слишком мягким для этой должности, но за его правым плечом серой тенью стоял Токеток, который мог любого заставить присесть в трепете. Одними словами.

Церковный кризис в Нормандии только-только начал утрясаться, когда из типографии Иля в мир полетели сотни антипапских прокламаций. И это был взрыв. Восьмистраничные книжки с провокационной обложкой читали в каждой таверне, в каждой церкви, в каждом богатом доме. Специальные гонцы-распространители повезли тяжелые сумки с кипами тетрадок на восток — в Шампань, на юг — в Анжу и Бретань, на север — в Пикардию. Куда уж там они дальше пойдут — это уже жизнь решит сама.

Печатник Кошон продолжал допечатывать тираж, но уже только на шести станках. А на других десяти набирали новые тексты. Наполеон лично попросил Нешамана изложить свои знаменитые проповеди на бумаге. О значимости Библии на родном языке, о равном значении любой души для Бога, о нестяжательстве духовенства и так далее. Но кратко, в виде тезисов. С отсылками к Священному Писанию. Это уже будут одностраничные листовки, которые можно приколотить на любую дверь (прежде всего, дверь церкви — да, генерал кое-что помнил из истории Реформации).

Новые листовки ударят уже не по верхушке, а по всей церковной организации. Наполеон намерен был подвести всех к мысли, что папская церковь нагло присвоила себе роль посредника с Богом. Причем, монопольного посредника. И предложить всем желающим эту монополию разрушить.

В этой тяжелой борьбе важно было как можно скорее «раскрыть объятья» рыцарству и объединиться с ним. В списке Кардака накопилось уже внушительное количество небольших фьефов, которые могли осчастливить несколько сотен рыцарей (или несколько десятков оставшихся без наследства баронетов). Да, не слишком много. Но тут важен пример. Важно, что тысячи обезземеливающихся феодалов увидят перспективу в войне с папством. Папством, которое так ужасно очернили в недавней прокламации. А герцоги и графы задумаются: тогда у крупных церковных владений можно отнять уже более доходные куски?

Правда, это уже не в Нормандии.

Так что, с Кардаковым списком фьефов Наполеон и направился к Жанне, которую не видел все эти кризисные недели.

Раз, и два, и три он просился к Деве на прием, но ему неизменно отвечали, что та принять не может. Наконец, взбесившись, генерал прорвался к ней силой, причем, рыцари (на диво) не оказывали генералу настоящего сопротивления. Они сами пребывали в какой-то растерянности. И вскоре Наполеон понял, почему.

Жанна д’Арк лежала на смятой постели в женской (!) и такой же измятой одежде. Женщина, почти не мигая, смотрела в потолок. Руки ее безвольно лежали на груди.

Не хватало только свечки.

— Уйдите, — глухо сказала она, не поворачивая головы. — Я прошу вас.