Пресвитерианцы. Четвертый берег

Глава 31

Если отойти подальше от костров, ночное небо перестает быть черным. Оно «седеет» от бесконечного обилия звезд. Где-то проявляются целые «пряди» звездной седины.

— О, ты когда-нибудь задумывался, сколько наших осталось?

— Наших? — Гванук даже приподнял голову, удивившись вопросу полковника Ко. Наших Головорезов? Наших Пресвитерианцев?

— Ну, наших. Из Чосона. Тех, кто всё это начал.

— Честно говоря, никогда не задумывался.

— А мне любопытно стало. Я по весне даже списки полков поднял, посчитал. Нас осталось чуть более шестисот. Шесть сотен, О. В Ударной Эскадре, может быть, еще сотни две наберутся, а в Армии — всё.

Гванук ответил молчанием. Число огорошило его.

— И половина — уже совсем старики, — продолжал давить Ко Гиён. — Ты — самый молодой из нас… Шесть сотен из 19-ти тысяч!

— Верно, Ко, — наконец, ответил Гванук. — Шесть сотен из 19-ти тысяч. Но мы оба помним, что это были за 19 тысяч. Перепуганные крестьяне! Или вообще служки, вроде меня. А сейчас это шесть сотен величайших бойцов! В каждом собраны сила и мужество двадцати человек! Всех, кто не дошел до Франции. И кто покинул нас.

— Так и есть, бригадир, — в темноте было совершенно непонятно, соглашается ли с ним полковник или иронизирует. — И все-таки… Шесть сотен. Нас в Армии меньше, чем мелайю или минцев! Примерно наравне с цейлонцами. Но все-таки нас немного побольше формозцев, мерина или гуанчей с чернокожими… А знаешь, кого больше всех?

— Уже догадался, — улыбнулся Гванук. — Ты ниппонцев не назвал.

— Верно, — полковник Ко не расстроился. — Живучи эти чертовы ниппонцы! Их в Армии почти тысяча. Но не их больше всех…

— Французы, — понимающе кивнул Гванук.

Нормандцы, шампанцы, пикардийцы, лотарингцы, люксембуржцы, фландрийцы — если всех скопом собрать, то их уже почти половина от общего числа. За неполных полтора года. Среди них уже и первые ротавачаны появились. Почти настоящие Пресвитерианцы.

— Что? — удивился полковник.

«Кажется, я опять начал думать вслух» — вздохнул Гванук.

— Спать давай! Утром выступаем с рассветом.

Они всё еще бежали от англичан с бретонцами. Жанна их спасла, но для того, чтобы совсем спасти, сил у нее не хватала. Дева бросилась вслед за корпусом О, как только поняла, что этот «сумасшедший О» кинулся в какую-то авантюру. И кажется, из-за нее. Взять с собой она могла только свои силы, что были под рукой — около трех тысяч человек. Хотя, большинство ее воинов были всадниками, из-за обоза отряд шел медленно. Уже в Бретани Дева перепугалась, что вообще не сможет догнать Головорезов, и она припустила по следам Пресвитерианцев с одной кавалерией. Только поэтому ей повезло найти их в разгар сражения.

Почти две тысячи рыцарей, жандармов, экюйе опрокинули английскую пехоту и дали возможность Пресвитерианцам перегруппироваться, собрать раненых. Но потом пришлось снова отходить, ибо у англичан подходили всё новые и новые силы. Похоже, малолетний король (а вернее, герцог Бедфорд) решил сделать новую решительную попытку нагнуть Францию. Тем более, теперь это можно провернуть под знаком крестового похода.

По счастью, враги так напугались внезапного появления конницы Девы, что сразу побоялись кинуться за убегающими Пресвитерианцами. Только накопив силы, получив разведданные, англичане и бретонцы начали преследование. Их конница вырвалась вперед и… получила по полной.

Дело в том, что к вечеру беглецы воссоединились с отставшей частью войска Жанны д’Арк. Часть небольшая: примерно тысяча пехоты. Но они сопровождали 12 пушек! Да, у Орлеанской Девы появилась уже своя артиллерия. Местные орудия сильно уступали литейным шедеврам мастеров Армии, но порох использовали хороший, и передвигалась артиллерия так же быстро, как у Псов.

Гванук решил, что это отличный повод заставить врага быть осторожным. Пехота и артиллерия устроили засаду, а войско беглецов демонстративно продолжило отступление. Кавалерия Бретани и Англии неслась следом и была расстреляна в упор. После чего оказалось, что не очень-то беглецы и отступали. Рыцари Девы и Самураи ударили с флангов (здесь местность уже позволяла заниматься сложными маневрами) — и можно сказать, что у врагов кавалерия на этом закончилась. Ушли жалкие сотни всадников.

Зато пехоты оставалось еще очень много. Так что пришлось спешно сворачиваться и уходить прямо в ночь, двигаться дальше на восток. Столько, сколько кони и люди могли выдержать. После — короткий отдых и снова в дорогу.

Англичане держались на почтительном расстоянии (ну, либо, лишенные большей части кавалерии, они уже не могли двигаться в быстром темпе и отстали), так что к третьему дню Пресвитерианцы и воины Жанны слегка расслабились. Стали чаще делать остановки, занялись лечением раненых. Их у Гванука было непростительно много. Тысячу он потерял в бою (убитыми и пленными), а на полторы тысячи относительно здоровых бойцов у него приходилось ровно столько же раненых. Корпус стал практически небоеспособным, вся надежда была только на рыцарей Девы.

Личный позор терзал душу бригадира О, однако… стыдно было признаваться, но он почти не страдал. Увидев на поле боя Жанну, он внезапно почувствовал себя счастливым. И это дурацкое счастье не отпускало его. Она, кстати, не говорила ему слов любви. Вообще никаких. Но Гвануку этого и не требовалось. Дева пришла к нему. Не только, чтобы спасти. Она разрешила ему любить себя, она приняла то, что стала ЕГО — и это было дороже любых слов.

А еще это перекрывало любой стыд, грусть. Любые иные мечты и планы. Если честно, Гванук с огромным удовольствием вот прямо сейчас, ночью, прокрался бы в шатер Жанны, умыкнул ее незаметно и уехал с ней куда глаза глядят! Например, вслед за Золотым Флотом в неведомые западные земли за океаном. Больше ему ничего не хотелось.

Конечно, он так не сделает. Он еще нужен своим людям. Он должен им. Хотя бы, вывести их из той беды, в которую сам затащил. Вот получит неизбежное наказание — и тогда…

Гванук не знал, что будет тогда. Потому что неизбежная встреча с генералом Ли ничего хорошего ему не сулила. Да и умыкать Жанну… Она ведь Орлеанская Дева! Ее судьба — это судьба Франции! Она живет ради этого. И Гванук точно не собирается заставлять ее выбирать между собой и долгом.

Смутное будущее вырисовывалось у бригадира-мятежника. Бригадира-неудачника. Но Гвануку было легко на сердце! Потому что счастье не может быть в будущем или в прошлом. Оно может быть только здесь и сейчас. А здесь и сейчас он был с Жанной. Которая его спасла.

«Нда… Получилось не совсем как в рыцарской балладе… Зато Она со мной!».

…Двинулись, действительно с рассветом. Теперь-то Пресвитерианцы собирались очень быстро, и рыцари Жанны от них почти не отставали. Вроде бы, враг далеко, но хотелось, чтобы был еще дальше. Да и Фужер рядом: беглецы рассчитывали к обеду до него добраться. Укрыться за стенами — тогда можно на англичан лениво с башен поплевывать.

Те самые башни они заметили издалека — Пресвитерианцы оживились и прибавили ход. Но уже вблизи стало ясно, что в Фужере находится слишком много людей. Перед воротами установлен большой шатер, а на дороге стоит внушительная группа всадников… которых в замке вообще не должно быть.

Отправленные на разведку Самураи, быстро вернулись и — смущенные — доложили:

— Там генерал. Он зовет всех высших офицеров.

Армия не остановилась. Гванук отъехал чуть в сторону, собирая полковников, а усталые израненные солдаты шли дальше. Им плевать было на все нюансы и сложности, которыми терзается начальство — солдаты хотели под защиту стен, под надежную крышу над головой и — может быть — удобную постель.

Бригадир О, Арита, еще четыре полковника и Жанна с полудюжиной своих рыцарей двинулись к городу. Заметив покаянное высшее руководство беглецов, Ли Чжонму не стал их дожидаться на дороге, а свернул к огромному генеральскому шатру: обширный навес без стенок и примыкающие к нему плотно закрытые полотном личные покои сиятельного.

Гванук молча повернул лошадь следом.

Генерал Ли встретил их у большого стола. Сам не сел и прибывшим сесть не предложил, хотя, ротанговые кресла вокруг расставлены в избытке. Повсюду стояла личная стража командующего. Настороженная.

Беглецы спешились и подошли к Ли Чжонму, остановившись на «вежливом» расстоянии. Генерал стоял молча, заложив руки за поясницу, и в его легком подергивании, чувствовалась кипящая энергия. Генералу очень хотелось броситься к «гостям», грохнуть кулаком по столу или хотя бы пройтись туда-сюда, но он, с трудом сдерживаясь, подавлял порывы своего тела. Гванук же напротив был совершенно расслаблен. Смущен — да; полон чувства вины — тоже. Но никакого напряжения — он был готов ко всему.

Забегая вперед: выяснилось, что нет…

«Беглецы» стояли у края навеса нестройной толпой. Даже высшие офицеры Армии забыли о строе. Генерал обводил их всех хмурым взглядом, но молчал. Гванук непроизвольно вышел немного вперед, а потом сместился к Жанне. Как бы прикрывая ее от взгляда генерала.

Почувствовал прикосновение, обернулся. Дева слегка, самым краешком рта улыбалась и качала головой, а ее пальцы почти неощутимо давили ему на плечо.

«Я тебе очень благодарна, мой О, но ты, наверное, меня перепутал с какой-то другой женщиной» — как бы говорили ее глаза и жест.

«И верно, чего это я?» — покаянно улыбнулся в ответ Гванук. Шагнул в сторону и, игнорируя недовольное сопение рыцарей, просто встал рядом. Не взял Жанну за руку, никак иначе не обозначил своё… право на нее. Просто прямо смотрел Ли Чжонму в глаза, как бы говоря: «Я не отдам ее никому. Даже тебе, мой генерал».

И тот понял. Будь Ли Чжонму тигром, он бы, наверное, уже исхлестал себя хвостом — настолько сильным было в нем напряжение.

Не отводя взгляда от Гванука и Жанны, он медленно и властно выкрикнул:

— Ко Гиён!

— Я, мой генерал! — чересчур громко и даже как-то страстно ответил ветеран Армии.

— Есть ли у тебя в полку офицер, способный подменить тебя?

— Есть, мой генерал!

— Тогда приказываю принять командование бригадой Звезды у О Гванука, который с этого момента отстранён!

Тишина повисла в воздухе. Истовое «есть, мой генерал!» застряло в горле полковника Ко. Забыв все уставные правила и неоднозначность момента, Ко Гиён беспомощно посмотрел на своего бригадира. Гванук (хотя, здоровенный ком подкатил в этот миг к его горлу) ободряюще кивнул ему.

— Есть, мой генерал!

— Временный бригадир Ко, доклад!

И Ко Гиён, будто, готовился всё утро, без запинки рассказал о событиях недавних дней. О попытке разгромить герцога Бретани, о внезапном появлении английской армии и попытке окружения корпуса. О помощи войска Орлеанской Девы и дальнейшем отступлении к замку Фужер. Ко докладывал так, словно, все они исполняли приказ сиятельного.

— Временный бригадир Ко, как вы оцениваете силы врага, и как скоро они будут здесь?

— Трудно сказать, мой генерал. Считаю, что бретонцев осталось не более трех тысяч, а все силы англичан нам неизвестны. Полагаю, их не менее десяти тысяч. Мы хорошо оторвались от них, основные их силы не подойдут раньше чем через два-три часа. К вечеру. Мне кажется, они остановятся на ночь в поле и только с утра двинутся к Фужеру.

— Понятно… — казалось, генерал пропустил все слова. Слушая новоиспеченного бригадира, он не отводил пристального взгляда от старого. И Гванук не мог понять, что же видит в этом взгляде.

— Призовите своих вестовых, — отдал сухой приказ Ли Чжонму офицерам. — Пусть сообщат всем полкам — готовиться к битве. За замком стоит вся Армия. Мы дадим врагу бой.

Офицеры оживились, но странный приказ «призовите вестовых» — мешал им радоваться в полной мере. Получается, генерал никого не отпускает.

— Я арестован, мой генерал? — прямо спросил Гванук, чуть шагнув вперед. И на миг сомлел, когда почувствовал пальцы Жанны на своем предплечье.

— Нет… Почему же? — голос генерала Ли слегка потеплел. Как будто, в жесте Гванука он почувствовал слабость, и ему от этого стало приятно. — Ты ведь продолжаешь подчиняться моим приказам, О?

Юноша не успел ответить. Ли Чжонму вдруг потерял интерес к своему бывшему бригадиру. Что-то отвлекло его, он разомкнул руки, слегка развел их в стороны и неловко качнулся вперед.

— Вы… Всем оставаться здесь. Я… Скоро подойду. Хван! — окликнул он бригадира Хван Сана. — Прими новые полки и покажи им их позиции!

Очень поспешно приказал и очень поспешно скрылся в личном шатре.

Хван Сан, не глядя в глаза бывшим соратникам, побежал к штабу — принимать новые полки, а «беглецы» продолжали растеряно стоять под бдительным взором стражи. Наконец, Гванук мысленно плюнул, подошел к одному из кресел и плюхнулся в него.

Стража молчала.

Разжалованный бригадир посмотрел на Жанну, на остальных соратников и провел рукой: садитесь, мол. Кто-то со вздохом опустился на поскрипывающий ротанг, кто-то в тревоге остался стоять. Жанна подтянула кресло к Гвануку и села рядом:

— Ты же не собираешься его вызвать? Или вообще…

— Вызвать? — разжалованный бригадир сначала искренне не понял, а потом беспечно рассмеялся. — А! На поединок! У нас так дела не решаются, любимая! Вот удар кинжалом…

Он вспомнил недавнего убийцу-шиноби и резко помрачнел.

— Такое иногда бывает. Но я, конечно, не буду его убивать. В конце концов, сиятельный — не злобный князь из старой сказки. Он всё видел, всё понял. Я с трудом представляю его насильно тянущим тебя к алтарю… В конце концов, ты для него слишком важна…

— А ты? — Дева резко перебила его ненужные утешающие речи.

— А я, — О вздохнул. — Я слишком сильно его подвел, любовь моя.

— И?

— И подождем, — неискренне улыбнулся Гванук. — Он скоро сам всё скажет.

Увы, скоро не вышло. Ждали почти до сумерек. К шатру успели прибежать гонцы, чтобы сообщить, что за холмами уже встало вражеское войско. Однако, стража не пускала внутрь никого, и бедные вестники помчались в штаб к Хван Сану.

«Да что он там делает? — нахмурился Гванук. — Лично варит яд для непутевого воспитанника?».

Шутить выходило плохо. Гванук нервно теребил кисти на рукояти своего хвандо, заставляя стражу нервничать еще больше. Охранники тоже не понимали причин столь долгой паузы; кажется, еще немного — и они сами кинутся внутрь шатра с его пугающей тишиной…

Так что, когда полог распахнулся — вздрогнули все. Сиятельный Ли Чжонму, «генерал Луи» вышел не спеша, при полном параде. Умудрился как-то сам надеть на себя полный доспех (старый, еще сингапурский; вычурный, но сильно уступающий по эффективности местным, европейским), только шлем нес в руке. Яркий красный плащ висел за спиной (висел правда, косо — некому было заметить и поправить). Ли Чжонму вышел к столу не спеша, каждый шаг давался ему не просто. Не от физической немощи (этого у сиятельного уже давно не замечалось), а… от нежелания, что ли?

Все, кто сидел, сразу вскочили при виде главнокомандующего. Гванук тоже невольно поднялся, чувствуя значимость момента.

— Всем, кроме Гванука, покинуть это место. Идите к своим отрядам и готовьтесь к битве.

Пресвитерианцев, как ветром сдуло. Рыцари тоже дернулись, но все-таки посмотрели на Жанну. Та кивнула — и французы кинулись прочь.

— Я же сказал «всем», — Ли Чжонму испытующе посмотрел на Орлеанскую Деву.

Та не шелохнулась. Дева стояла возле Гванука. Не за ним, не перед ним. Рядом, локоть к локтю. И, чувствуя легкое прикосновение, бывший бригадир умирал от счастья с каждым вдохом.

— Что ж, этого следовало ожидать, — сиятельный тяжко вздохнул… и не удержался от колкости. — Вижу, дамуазель, бремя заботы о вашем воинстве заботит вас не так сильно, как судьба этого молодого человека.

Жанна, не смутясь, кивнула.

— Что ж, прошу к столу.