Основной закон-2

Глава 34

Солнце в конце апреля светило вовсю, вдвойне отрабатывая за все зимние прогулы. На деревьях проклюнулись первые листочки, вездесущие одуванчики рассыпались по двору яркими желтыми пятнышками. В сарае Валерик отыскал старый стол, укрепил его, перекрасил, укрыл клеенкой и выставил во двор на солнечное место. Вкопать скамейки вокруг было скорее разминкой, нежели работой. И теперь чаепитие при каждой возможности проходило на свежем воздухе. Там же, в сарае, отыскался и старый самовар. Правда, электрический, но вполне исправный. И теперь посиделки приобрели кондовость, сочность и национальный колорит.

В тот день все трое, с удобством разместившись на лавочках, пили чай с яблочным пирогом. Пирог нынче пек лично глава прайда, Валерий свет Григорьевич. В принципе, девочки тоже умели, но у Валеры выпечка неизменно выходила вкуснее. Яблочный же пирог и вовсе можно было без преувеличения считать шедевром.

Меж гурманами тянулась вялая беседа. Не то, чтобы не о чем было поговорить, а просто избыток хороших ощущений не оставлял шансов на общение: небо, солнце, облака, весенние сочные ароматы, крепкий духмяный чай, и восхитительный, тающий во рту пирог. Где уж тут разговоры разговаривать, при этакой-то благодати!

Расхлябанное громыхание подъехавшей машины было встречен всеобщим досадливым «у-у-у». Еще бы: такое блаженство прервалось! Иринка, быстро переглянувшись с подругой, пошла открывать. Ходила она пока ещё не очень, но ходунки давно забросила и старалась по возможности обходиться даже без легкой трости.

Калитка распахнулась в тот момент, когда очередной визитёр собрался стучать. Девушка посторонилась, впуская во двор невзрачного плохо выбритого мужичка в мешковатом костюме.

- Добрый день, фроляйн, - поклонился мужичок Ирине и, оставив её запирать калитку, направился прямо к столику.

- Добрый день, прекрасная фроляйн, - кивнул он Веронике. – Добрый день, господин Меркушин.

Это «Меркушин» прозвучало с явным, возможно даже намеренным, акцентом. А «фроляйн» уж точно было употреблено специально, дабы исключить вопросы о родине гостя.

- Добрый день, - поднялся навстречу Валерик, - господин…

- Отто Грюневальд, - представился мужичок, – один из помощников посла Швейцарии в вашей стране.

- Очень приятно, - ответил хозяин стандартной вежливой фразой.

- Мне, откровенно говоря, тоже приятно познакомиться с вами, господин Меркушин, - отзеркалил гость, пожимая протянутую ему руку.

«Не врет», - удивился про себя Валерик. И добавил вслух:

- Присаживайтесь, господин Грюневальд. Не желаете ли чаю с пирогом? Пирог ещё не успел остыть.

- С удовольствием, - не стал чиниться швейцарец и проворно уселся на лавку напротив целителя.

Вероника сообразила: сейчас пойдёт серьёзный разговор. Поднялась с места:

- Одну минуту, герр Грюневальд. Я принесу вам прибор.

И уже за спиной швейцарца со строгим лицом отсемафорила Иринке: топай, мол, в дом. Вернулась через минуту, как и обещала, вытерла крошки со столешницы, расставила посуду и удалилась, оставив мужчин наедине.

- У вас прелестные помощницы, господин Меркушин, - одобрительно сказал гость. – Трудно сказать, какая из них лучше.

Тут он добрался до пирога и, прикрыв от удовольствия глаза, восхищённо замычал.

- Это бесподобно! – восхитился господин Грюневальд. – Никогда не пробовал ничего подобного.

Валерик, изобразив на лице радушие, тщательно ловил все оттенки эмоций гостя. Похвалы что девушкам, что пирогу, были совершенно искренними.

- Скажите, господин Меркушин, кто испёк этот пирог? Та симпатичная рыженькая или эта прекрасная блондинка? Я хотел бы лично выразить своё восхищение мастерством хозяйки.

- Ни та не другая, - улыбнулся Валерик. – Пирог испёк я.

- Серьёзно? Вы меня не разыгрываете? – неподдельно изумился мужичок. – В таком случае могу сказать вам, что вы являетесь обладателем сразу многих талантов. Если бы этот шедевр отведали в лучшем ресторане Бёрна, то немедленно предложили бы автору место шеф-повара.

Он поднялся, вынуждая встать и Валерика, и почтительно, с поклоном, пожал тому руку. Усаживаясь на место, добавил:

- Меня трудно чем-нибудь удивить, но вам, господин Меркушин, это, безусловно, удалось. Впрочем, я приехал к вам не ради вашего пирога, хотя он и стоит того, чтобы отправиться за ним даже из Швейцарии. Может, вы и не замечаете этого, но вас весьма неплохо охраняют. Сотруднику посольства, независимо от государства, которое он представляет, добраться к вам очень нелегко. Насколько мне известно, попыток было совершено немало, но все они закончились безрезультатно. Мне удалось попасть сюда с большим трудом. Вот это всё, - он поморщился и встряхнул руками, демонстрируя короткие, словно подстреленные, рукава пиджака и отношение к ним, - маскировка, которая потребовалась, чтобы миновать посты службы безопасности. Видели бы вы ту развалюху, за рулем которой мне пришлось ехать! Впрочем, жаловаться на трудности не к лицу мужчине. Я рассказал об этом лишь для того, чтобы вы осознали, насколько плотный зонтик держит над вами кей-джи-би.

Господин Грюневальд поёрзал на жесткой скамье, устраиваясь поудобнее, покосился на недоеденный кусок пирога и с явным внутренним усилием отодвинул тарелку подальше.

- Откровенно говоря, - продолжил он, - я ожидал увидеть на этом месте что-то более солидное: шикарный особняк хотя бы в пару этажей, английский парк, прислугу. Нормальную дорогу, наконец. Здесь прекрасное место, но совершенно дикое, необустроенное. Вы живете, уж простите, словно… словно какой-нибудь фермер. Неужели ваше государство вас так низко ценит?

- Господин Грюневальд, - улыбнулся в ответ целитель улыбкой Конфуция. – Не думаете ли вы, что ситуация, когда цену тебе назначает кто-то другой, выглядит оскорбительно? От этого недалеко и до натурального рабства, ведь если тебе определена цена, то ты автоматически становишься товаром.

- Но всё-таки, я поражен, - не успокаивался гость, - по нашим меркам доктор, который способен делать уникальные вещи, лечить неизлечимые болезни, должен иметь возможность жить пусть не как король, но как герцог – уж точно. А вы существуете почти что в нищете.

Ах, господин Грюневальд, - покачал головой Валерик. – я заключил с государством договор. Четкий, прозрачный, без двусмысленностей и мелкого текста в сносках. И сам назначил цену. А государство эту цену, без малейшей попытки обмануть заплатило. К примеру, специально для меня к этому дому была проведена линия электропередачи. И за то время, что я здесь живу, не случилось ни одного перебоя с электричеством. Уверен: если бы я попросил особняк или даже дворец, я бы это получил. Но зачем дворец для одного человека? Он и для троих-то велик. А гулять я предпочитаю не по комнатам и коридорам, а по живому лесу. В общем, я выполняю свою часть договорённостей, государство – свою. И эта ситуация устраивает обе стороны.

- В этом случае, - в свою очередь покачал головой гость, - мне остаётся лишь развести руками. Вы скромны сверх всякой меры. Но что вы оставите детям, когда они у вас, несомненно, появятся?

- Когда появятся, тогда и буду думать, - махнул рукой целитель. – Денег у меня достаточно для того, чтобы их не считать. Яхты и частные самолёты мне пока не нужны, гедонизмом я не страдаю, а для удовлетворения базовых физиологических потребностей нужно, по сути, не так уж и много.

Швейцарец хитро прищурился:

- А как вы удовлетворяете своё профессиональное самолюбие? Как унимаете исследовательский зуд? В конце концов, раз уж вы такой альтруист, наверняка у вас возникает желание спасти, вылечить как можно больше людей.

- Вот в этом вы правы, - серьёзно ответил Валерик, - мои силы ограничены. Я делаю то, что могу и вынужден довольствоваться этим.

Господин Грюневальд победно улыбнулся:

- И здесь моя страна вполне может вам помочь. Мы дадим вам возможность лечить втрое, вдесятеро больше людей. И пусть вы не сможете осчастливить всех до единого на планете, но ваше чувство социальной справедливости будет, я думаю, удовлетворено.

Валерик задумался.

- И для этого, надо полагать, мне придется переехать на жительство в Швейцарию? – уточнил он.

Гость посерьезнел: начинался тот самый торг, ради которого он и приехал в эту глушь.

- Разумеется, подтвердил он. - Ваших помощниц можете взять с собой, им будут обеспечены все условия для комфортной жизни.

- А как это будет выглядеть с точки зрения морали? - Не унимался целитель. – Мне ведь придётся нарушить договор. По сути, совершить предательство. Можно назвать это любыми словами, но суть не поменяется.

Швейцарец задавил всплеснувшую было радость: клюёт! А как отвечать он знал: не зря две недели шла проработка возможных вариантов развития разговора:

- Вашему чувству ответственности можно лишь позавидовать. Но сейчас у вас возникает дилемма: долг перед государством и долг перед человечеством. Я, признаться, не столь щепетилен, в моём представлении выбор однозначен. Вам же предстоит сделать его самостоятельно.

Целитель потёр ладонью наморщенный лоб:

- Допустим, я соглашусь. Но вы ведь понимаете, что тот самый кей-джи-би, который вас так пугает, вместе с другими государственными службами, не позволят мне выехать за пределы страны. Конечно, государство соблюдает наш договор. Но при этом оно ещё и следит, чтобы я так же соблюдал его в полном объёме.

- Пусть это вас не волнует, - успокаивающе произнес господин Грюневальд, мысленно потирая руки. – Все сложности, связанные с пересечением границы, мы возьмём на себя.

- И вы сможете избежать стрельбы и прочих эксцессов? Пуля, как известно, дура. Я смогу залечить себе дырку в ноге, но если разрывная попадёт в голову, мне останется лишь раскинуть мозгами.

Гость не стал смеяться.

- Чёрный юмор, - отметил он. – Понимаю. Могу лишь заверить в том, что ваши опасения напрасны.

Валерик пару минут молчал, думал. Удивительно, но швейцарский эмиссар ни разу не соврал. Либо там, на западе, действительно придумали что-то необычное, либо вербовщик искренне верит в то, что говорит. В любом случае, прежде, чем давать ответ, каким бы он ни был, стоит как следует подумать. Может, он и сам сообразит, какое такое предложение приготовили ему швейцарцы. А если сообразит, то сможет реализовать всё это здесь, без лишней суеты. Кстати сказать, запросто может быть, что нынешнее предложение - это коллективный европейский проект, а Швейцария – лишь место размещения выкраденного ценного актива.

- Как вы правильно заметили, - сказал он, наконец, - ваше предложение требует серьёзных размышлений. Мне нужно как следует подумать. Действие, которое вы предлагаете, нельзя будет отменить. Не получится передумать и сдать назад. Если я соглашусь на ваше предложение, моя жизнь переменится раз и навсегда. Кстати, большая часть моих средств находится на счетах в банках. При переезде я эти деньги потеряю. Это довод «против».

Господин Отто Грюневальд успокоился: раз клиент заговорил о деньгах, то дело, практически, сделано. Он согласится. Вопрос теперь стоит не «если», а «когда». А взбрыкнёт – всегда можно будет предъявить русским запись этого разговора.

- О деньгах вы также можете не беспокоиться. Мы компенсируем вам все финансовые потери, включая стоимость этого дома.

- Это несколько утешает, - задумчиво произнес потенциальный остенарбайтер.

- Сколько времени вам потребуется на раздумья, господин Меркушин? - осведомился швейцарец.

Валерик с ответом не задержался:

- Две недели.

- Хорошо, герр Меркушин, - позволил себе пошутить напоследок герр Грюневальд.

Гость церемонно распрощался и ушел. И едва стихли звуки отъехавшей машины, как дома тут же выскочили обе девушки.

- Валера, что он хотел? – взволнованно спросила Вероника.

Иринке тоже было любопытно, но парня она всё ещё стеснялась и, откровенно говоря, побаивалась, а потому предоставила выспрашивать подробности подруге.

- Вербовал, - пожал плечами Валерик. - Предлагал дворец в Швейцарии, кучу денег и вагон счастья. Вас обеих тоже соглашался взять.

- А ты что?

- А я сказал, что буду думать. Ведь по сути, в Швейцарии, в Австралии, в Бразилии, да где угодно – условия моей жизни нисколько не изменятся. Может, даже ещё ужесточатся под предлогом обеспечения безопасности. Либо я прячусь ото всех, либо живу в клетке. Клетка может быть золотой, но это необязательно.

***

Отто Грюневальд вернулся в Москву. Заехал на частную квартиру, сбросил ненавистную уродливую одежду, принял душ, тщательно побрился, переоделся, и вновь стал собой - солидным обеспеченным мужчиной. Можно было возвращаться в посольство, но ему захотелось прослушать запись разговора. Что-то в словах Меркушина показалось ему странноватым. Нет, попытки обмануть он не почувствовал, но в какой-то момент в словах лекаря прозвучала некая неуместная эмоция. Отто достал диктофон, нажал кнопку включения и – ничего. Изящная штучка была абсолютно мертва. А ведь в посольстве от него ждут результатов, и словам не поверят.

Отто Грюневальд схватился за телефон – та же картина. Дьявол, тысяча евро на ветер! Впрочем, у него была еще и подстраховка, древний кассетный диктофон. Такие никто уже не использовал, а вот он выбрасывать старичка не торопился. Вербовщик перемотал кассету, тыкнул воспроизведение – тишина. Не то, чтобы это была катастрофа, но ему теперь нечем подтвердить свои слова. Придется идти как есть и надеяться, что ему поверят хотя бы отчасти. Чёртов русский колдун!

***

- Скажи, Ника, Иринка так ничего и не вспомнила?

Валерик с помощницей сидели на кухне. Ирина у себя в комнате смотрела телевизор. Она уже вполне окрепла. Забросила трость и теперь большую часть времени гуляла вокруг озера, упражняя ноги. Когда вконец уставала, садилась к телевизору отдохнуть.

- Ничего, - покачала головой Вероника. – примерно с начала позапрошлого лета все воспоминания словно обрезало. А до того – большая часть на месте. Меня помнит, все наши совместные приключения помнит, детство, бабушку свою. А потом – словно пустота, ни одного просвета. Ни тебя не помнит, ни ваших отношений. И эту… лабораторию… тоже. Вот как ты её пробудил, так с того момента память словно включилась обратно. И здешние события она помнит прекрасно.

Валерик поморщился. Горло перехватило, где-то в груди защемило, душу резануло болью. Он посидел с минуту, продышался, потом спросил сипловато:

- А ты… ты ей рассказывала?

- Разумеется, - вздохнула Вероника и тоже поморщилась. – Это был тот ещё душевный стриптиз. Но мне было нужно это сделать. Для самой себя в первую очередь.

- И как она эту информацию восприняла? Насколько поверила?

- Трудно сказать наверняка, но, думаю, поверила. Только, знаешь, отнеслась к моему рассказу как-то отстранённо. Вроде как это всё было, но не с ней, или не совсем с ней. А с той девочкой, которая была «тогда». У нынешней Иринки ничего такого не было. Она не влюблялась, не работала в институте, не… Ничего «не». И ты уж прости, но тебя она откровенно побаивается. Может даже, не тебя самого, а твоих возможностей, но тем не менее. И она… она хочет уйти. Она ведь уже вполне восстановилась, в состоянии полностью себя обслужить. Там, в городе, у неё есть квартира, есть какие-то деньги, причём не такие уж маленькие. Она с моих слов знает, что всё обеспечил ей именно ты, и благодарна за это. Но теперь, по её словам, ей нужно время. Нужно решить, что делать с теми полутора годами, которые выпали из её жизни. И, наверное, во многом начать жизнь сначала.

Слышать это было тяжело. Валерик думал, что всё уже отболело, что душа успокоилась, загрубела, покрылась непробиваемой бронёй цинизма и стала нечувствительна к сентиментальным и романтическим моментам. Он ошибался. Вдруг оказалось, что надежда на то, что всё ещё можно вернуть тихонько живёт где-то в дальнем уголке сердца. Вернее, жила… до последней минуты.

Словно сами собой сжались кулаки. Стиснулись зубы, чтобы удержать глухой стон. Крепко сомкнулись веки, чтобы не пробились наружу горячие злые слёзы. На какое-то время мир вокруг перестал существовать. Все силы уходили на то, чтобы унять жгучую боль от потери еще одного кусочка души. Вот только для этого всех сил и умений целителя оказалось недостаточно. Никакой золотистый туман, сколько не гони его в грудь, не мог справиться с мучительным ощущением утраты, на этот раз – действительно безвозвратной.

Прохладная ладонь легла на лоб, остужая голову, притиснула затылок к чему-то мягкому. Нежный голос прошептал:

- Это пройдёт. Хочешь, я поделюсь с тобой силой?

Валерик был не в состоянии размышлять, все его желания свелись к одному: унять боль. И он сейчас не мог ответить иначе:

- Хочу.

Ладонь медленно прошлась по щеке, потом еще раз. Макушку обдало легким тёплым дыханием, которое тут же сменилось нежным прикосновением губ. И боль стала мало-помалу отступать, пока не уменьшилась настолько, что её вполне можно было терпеть.

Парень разжал кулаки, открыл глаза. Напротив опускалась на стул Вероника.

- Спасибо.

Валерик раскрыл было рот, чтобы это сказать, но тут распахнулась дверь, и на кухню влетела Иринка с вытаращенными глазами.

- Пойдемте скорее! Там такое показывают!