Основной закон-2

Глава 22

Вечером, вернувшись домой, Валерик самым внимательным образом осмотрел Иринку. Конечно, до нормы было еще далеко, но она уже не выглядела едва живой, как месяц назад. Риск был, сил в теле Иринки могло не хватить, но и время поджимало: начался август. Еще месяц-полтора, и лес уснет. Подпитываться энергией и лечить девушку станет намного труднее. А далеко ли можно продвинуться на одних пельменях? И он решился.

На следующий день, полечив с утра очередного толстяка, Валерик с помощию Вероники осторожно перенес Иринку на специально для этого приготовленную каталку и отправился в лес. Расстелил на заранее присмотренной полянке плед, уложил на него девушку и принялся за дело.

Как долго можно воздействовать на организм, настолько ослабленный бесчеловечными экспериментами и длительной голодовкой? Слишком мало – не будет эффекта. Слишком много – можно навредить пациентке. На первый раз Валерик решил ограничиться двумя минутами. Присел рядом, внутренне подготовился, приложил к вискам девушки ладони, начал осторожно вливать энергию. Вероника рядом контролировала время.

- Хватит! – скомандовала она.

Валерик прервался, глянул на результат: несколько искорок кружилось, как и в первый раз, где-то в затылочной области. Продолжалось это недолго, лишь несколько секунд, а потом все они одна за другой погасли.

- Ну что, довольно для первого раза, - произнес врачеватель, поднимаясь на ноги. – Айда до дому.

- Думаешь, этого хватит? – усомнилась Вероника.

- Более, чем. Помнишь, чем кончилась первая попытка? Не хотелось бы повторять.

Уже вечером, за чаем, Вероника поинтересовалась:

- И долго так вот, по капельке, придется продвигаться?

- Долго, - ответил Валерик. – Может, даже не один год. Но другого способа я пока не знаю. Через неделю попробую добавить минутку воздействия, потом еще одну и постепенно доведу минут до десяти. И, видимо, надо начинать делать ей масаж и принудительную гимнастику: двигать руки-ноги, сгибать их в локтях-коленях.

- Чтобы мышцы двигались?

- И для этого тоже. Но главное – я не знаю, насколько в мозгу сохранились нейронные связи. Ладно еще внутренние органы работают. Но мозг запросто может забыть, как, скажем, двигать руками. И тогда как ни крутись, а шевелиться Иринка не сможет, не говоря уже о том, чтобы ходить, говорить и вести полноценную жизнь.

- Это её всему придется заново учить? – ахнула Вероника.

- Все может быть. Возможно, Иринка разумом станет соответствовать новорожденному младенцу. А возможно, и вовсе не очнется, навсегда оставшись таким вот бессознательным телом.

- Ужас какой! – искренне сказала девушка и зябко поёжилась.

- Да, - согласился Валерик. – Это было бы самым страшным. Я не уверен, что смогу в этом случае прервать её жизнь.

Веронику снова передернуло:

- Давай не будем о таких жутиках говорить. Случится – тогда и станем решать, что делать.

***

Работа с Иринкой подействовала на целителя позитивно. Можно даже сказать, целительно. И пусть процедуры длились лишь пару минут в день, хандра стала потихоньку отступать. Валерик вернулся к своим обычным тренировкам: по утрам стал бегать вокруг озера, делать зарядку, непременно завершая упражнения купанием. Вечером, в сумерках, уходил в лес: тренировал свой дар. К своим богатым клиентам стал относиться равнодушно: есть они – хорошо, нет – еще лучше. Перестал обращать внимание на недовольное ворчание толстяков, а попытки соблазнения со стороны дам, порою весьма изощренные, просто не замечал.

Глядя на него, и Вероника принялась восстанавливать форму: пробежка, растяжка, силовые упражнения, отработка ударов, бой с тенью. Валерик заказал и подвесил во дворе несколько разнокалиберных боксёрских мешков, и, пытаясь копировать движения девушки, тоже принялся избивать «груши». А та, глядя на его неумелые действия, неожиданно для себя принялась учить – настолько, насколько сама умела. И мало-помалу отношения меж ними, поначалу настороженные, устаканились. Ну а куда деваться? Общее хозяйство, совместные трапезы, разговоры и, конечно, уход за Иринкой – всё это неизбежно сблизило обитателей дома. После периода осторожных прощупываний, изучения друг друга, притирки вышло этакое честное добрососедство. Примерно, как в коммуналке: хочешь жить спокойно – не плюй в суп соседу.

С соседями, то есть с жителями ближнего поселка, отношения поначалу были чисто формальные: Валерик периодически выбирался туда в магазины за продуктами да хозяйственными мелочами. Со всеми здоровался, как это полагается в деревне, но разговоров не заводил. Повода для расспросов тоже не давал, да и глянуть умел так, что у любопытных разом пропадали все вопросы до единого. Другое дело – Вероника. У неё свои потребности: не все женские дела полагается знать мужчинам. По крайней мере, не полагается видеть. Взять хотя бы гигиенические средства, те, что с крылышками. Как молодой девушке заказывать такие штуки молодому парню, который не только не муж, но даже не любовник? Это ж по меньшей мере, неловко!

Вот и взяли в оборот Веронику поселковые кумушки. Не сходу, где-то на второй-третий раз, как она в одиночку стала появляться в поселке. Еще бы: красивая девка, да ещё без мужика – это ж все бабьи расклады меняет! Конечно же, тётки стихийно соорганизовались. Отследили на подходе, грамотно перехватили у дверей аптеки, отрезали пути к отступлению и жадно принялись допрашивать. Сперва о погоде разговор завели, потом о кулинарных рецептах, а после начали допытываться: кто такая, откуда приехала, чего ей тут надо, замужем или нет, чем на жизнь зарабатывает и еще миллион вопросов и вопросиков.

Сперва Вероника пыталась улыбаться и быть вежливой, потом её улыбка угасла, а голос посуровел. Но разве такая мелочь остановит потерявших берега тёток, дорвавшихся до свежатинки! Не торопясь и со вкусом препарировали они человека, не стесняясь интересоваться тем, чем даже с близкими не всегда делятся.

- Так ты говорила, что мужик твой дохтор. Так?

Толстая тётка в зелёной кофте домашней вязки поверх домашнего халата и калошах поверх шерстяных носков почесала бок.

- А печёнку он лечит? У меня вот здесь щемит, - она принялась тыкать пальцами куда-то себе в область кофты. – А то в поликлинике на каждый потрошок свой дохтор, в очереди-то не пересидишь.

Вероника попыталась сообразить, как бы ей извернуться, чтобы не отвечать впрямую, но тут прилетело с другой стороны: крепкая еще бабулька в коричневом глухом платье, практичной рабочей куртке с надписью на спине «Горсвет» и в калошах поверх шерстяных носков, с ехидцей спросила:

- А вы с дохтуром как, женатые, аль так, полюбовники?

На этом терпение у Вероники закончилось. Хорошо, что всё необходимое она уже успела купить. Выпрямилась, глазами сверкнула:

- Не твоё дело, старуха, с кем и как я живу. За своим домом следи, а в чужой не лезь!

Та будто этого только и ждала. В свою очередь распрямилась, хоть и стояла прежде в три погибели скрючившись, вдохнула поглубже и заверещала на весь посёлок:

- Ах ты курва городская! Ах ты мразь, гадина подколодная! Да поглядите ж люди добрые, экая тварюга к нам заявиласи! Да как такую стервь ноги по земле носят! Да чтоб у тебя патлы все повылазили, сучка паршивая!

Прочие тетки стояли, с удовольствием и явным одобрением слушая концерт. А та, в зеленой кофте, довольно улыбалась, кивая каждому оскорблению. Вероника стояла, сжимая кулаки, страстно желая вбить старой калоше её слова ей же в глотку, да чтобы вместе с зубами. Но видела: стоит ей пусть даже не ударить, а в боевую стойку встать, тут её бабы и разорвут. Они только того и ждут. И старуху переорать не сможет, не умеет она горлом брать. Клокотала в душе ненависть к этой бабке и ко всем остальным, что наслаждались сейчас её унижением. Точила досада на себя: расслабилась, размякла, не разглядела ловушки.

Бабка тем временем выдохлась. Замолчала на секунду, набирая воздуху в грудь перед следующим залпом. Тут Вероника шагнула вперед, поймала взгляд склочной старухи. И, не давая ей времени опомниться, изо всех сил постаралась передать всё, что она сейчас чувствовала: всю черноту, что клубилась в душе, всю свою злость, искреннее желание свернуть цыплячью, обвисшую морщинистыми складками, шею. И готовность сделать это, невзирая на все последствия.

Бабка дрогнула, испугалась, поперхнулась собственным ядом и надрывно закашлялась. Вероника же обвела взглядом собравшихся вокруг тёток. С глубоким внутренним удовлетворением отметила, как сползают с лиц довольные ухмылки. Молча сделала шаг вперед, и злоязыкая, алчная до чужих тайн бабская стая расступилась, освобождая проход.

Такая же прямая, с поднятой головой, Вероника размеренным шагом пошла по улице. До угла, до поворота на ведущую к дому дорогу надо было прийти каких-то полсотни метров. Минута, две – не больше. Не дали. Едва стих позади кашель, как в спину прилетело истошное:

- Ведьма!

И сразу вдогон впечаталось меж лопаток почти физически ощущаемое клеймо:

- Потаскуха! Шалава!

Может, и стоило бы ответить, да не машут кулаками после драки. И лишний раз мараться в дерьме тоже не хотелось. И поворот был совсем рядом. Вероника лишь напряглась, чтобы не дрогнуть, не сбиться с шага, не смазать финал стычки. И только углубившись в лес, где с гарантией не было никого постороннего, отпустила себя. И будто ожидая этого момента, из глаз потекли слёзы.

Вероника жаловаться не собиралась. Пять километров – это час быстрым шагом, а если не спешить, то и все полтора. Она успела успокоиться, умыться в ручье, даже вновь начала улыбаться, но Валерик всё равно заметил. Не сказал ни слова, не стал жалеть и утешать, за что девушка была ему благодарна. И так бы этот эпизод остался лишь мимолётным эпизодом, жизненным уроком на будущее, если бы через день не раздался поутру стук в калитку. Громкий, настойчивый, нахальный.

Валерик занимался очередным стариком, приехавшим от Трофимова, и Вероника пошла открывать. Перед калиткой стояла давешняя тётка, та, что была в зеленой кофте. Только нынче она приоделась: старомодное платье, почти новый жакет, слегка потёртые туфли для разнообразия надеты на капроновые гольфы. Даже прическа мало-мальская сделана, даже губы помадой накрашены. В руках древняя дерматиновая сумка с облезлыми, замотанными изолентой, ручками.

Едва калитка приоткрылась, как тётка сразу же шагнула вперед, не позволяя вновь её захлопнуть. Вероника вполне могла бы в два удара её выставить, но начался бы шум, вопли. А у них пациент. Тётка же, отпихнув пузом преграждавшую ей путь девушку, уверенно направилась к дому. Шла вразвалочку как по собственному двору, деловито оглядываясь по сторонам.

После секундного раздумья, Вероника решила, что бить хамку не будет. Но и в дом не пустит. А потому, защелкнув калитку, метнулась вперед и встала на крыльце, преградив незваной гостье дорогу. Та и впрямь задержалась, но ненадолго.

- А ну отойди! – приказала тётка.

Громко, как привыкла. Слово «шалава» вслух сказано не было, но явно читалась в глазах. Вероника в ответ говорить ничего не стала, лишь продемонстрировала всем понятный жест: левую руку, отмеренную до локтя ребром правой ладони.

- Ах ты сучка! – прошипела тётка и в голос добавила:

- Быстро пропустила!

- У себя в огороде командуй, - вполголоса парировала Вероника, не сдвинувшись ни на миллиметр.

- Не к тебе пришла! – не сдавалась визитёрша.

И внезапно заголосила:

- Ой-ой-ой! Моченьки моей нет! Ой спасите, помираю!

И лицо сразу сделала такое, чтобы никто не усомнился: вот еще минутка – и точно помрёт.

На вопли выскочил Валерик. Тётка, едва его увидев, сразу прекратила верещать. Растянула губы в слащавой улыбке и залебезила:

- Дохтор, у меня третьего дня тут вот закололо. Да так, что ни вздохнуть ни охнуть. Вы бы посмотрели, да таблетку какую прописали. А то ведь моченьки нет, так в боку колет.

И потихоньку, мелкими шажками принялась подбираться к дверям, рассчитывая заскочить внутрь, пока сопляк-доктор думает. Но уже на втором шажке у неё над ухом прогремело:

- Вон отсюда, симулянтка!

И указательный палец доктора обозначил конкретное направление.

Тётку эта фраза притормозила лишь на пару секунд.

- А вот не уйду!

Она вбила каблук туфли в утоптанную щебенку перед крыльцом.

- Я свои права знаю! Я пациентка, к дохтору пришла. Ты меня осмотреть должен и лечение назначить. Пускай меня в кабинет, а то быстро в минздрав жалобу настрочу!

Валерик понимающе кивнул. Повернул голову к помощнице. Только и спросил:

- Она?

Та, отчего-то смутившись, кивнула.

- Тогда открывай ворота. Быстро.

Вероника почуяла: не время задавать вопросы, время действовать и бегом сорвалась выполнять порученное. Валерик же начал делать странное: заглянул тетке с одного боку, с другого. Пробормотал себе под нос:

- Ишь ты, пациентка!

Двинулся, вроде бы обойти незваную гостью кругом, но, едва оказавшись у неё за спиной, ухватил двумя руками за ворот, приподнял и быстро понёс к воротам.

- А-а-а! – заверещала тётка. – Я жалобу! В минздрав! Я…

Валерик поставил скандальную бабу на землю за воротами. Та быстро повернулась лицом к обидчику.

- Я… - начала было старую песню.

Валерик ухватил её за подбородок вздернул голову и уставился ей в глаза.

- Хоть президенту пиши, - холодно произнес он. - Ещё раз на глаза попадёшься – прокляну. Здесь появишься – домой не вернешься. Всё ясно?

Губы у тётки затряслись, она часто закивала, не в силах вымолвить ни слова.

- А теперь пошла прочь, и чтобы даже дорогу сюда забыла!

Что померещилась местной скандалистке, так никто и не узнал. Но сразу по возвращении она отправилась в поселковую церковь, наставила свечек каждому святому без разбора и долго молилась непонятно кому непонятно о чём, мучительно вспоминая давно и прочно забытые слова.

***

Весь остаток дня Вероника молчала. И лишь вечером, обняв ладонями кружку с чаем, сказала:

- Спасибо.

Сделала паузу, зябко передернула плечами, отпила из кружки.

- Я первый раз в жизни столкнулась с беспомощностью. То есть, теоретически я могла бы тётке этой по морде настучать и на пинках её вынести, а практически - нет. Потому что в этом случае конкретно так подставлялась, как говорится, под молотки.

- В поселке так же было?

Вероника поморщилась:

- Еще хуже.

- Но ведь там ты нашла выход и справилась. И сегодня тоже справилась. Ты ведь эту симулянтку в дом всё-таки не пустила.

- Ну да, - поразмыслив, согласилась Вероника.

- А я, в свою очередь, выставил её за ворота и чуток пуганул. Думаю, больше не придёт. И кодле своей накрепко заповедает.

- Хорошо бы. А зачем она вообще приходила?

- Во-первых, разнюхать: что за дом, что имеется внутри, чем поживиться можно. Что за хозяева, можно ли их продавить, заставить поделиться хоть чем-нибудь. А во-вторых, за халявой. На халяву полечиться, угоститься, спереть что-нибудь. А потом еще и рассказывать всем подряд, опытом делиться.

- Вот же гадина! – искренне сказала Вероника.

- На самом деле, таких не много. Тебе просто не повезло нарваться на особо мерзкий экземпляр. Но если я что-то в людях понимаю, для нас она теперь не опасна. Зато другим примется гадить с удвоенной энергией, будет мстить всему миру за свой сегодняшний позор. Так что в другой раз можешь смело идти в посёлок. А то смотри, сходим вместе. Там разойдемся каждый по своей надобности, а после пересечемся, да обратно двинем.

- Хорошо, я буду иметь в виду, - кивнула Вероника. – Но я сперва сама попробую. Хорошо?

***

Она попробовала уже на следующей неделе. И была буквально поражена: и в магазине, и в аптеке, и во всех прочих местах простые люди её узнавали, улыбались навстречу, приветливо здоровались. А той стаи злобных тёток было не видать. Вероника улыбалась, ответно здоровалась, а сама удивлялась: как такое могло быть? Словно бы она пришла в совершенно другое место. Или за неполную неделю в поселке полностью сменили всех жителей.

Валерик, когда она рассказала ему об этом, лишь пожал плечами.

- Это совершенно естественно. Есть люди светлые, они вокруг себя распространяют позитив. Видишь такого человека, и сразу настроение поднимается, хочется улыбнуться. А та тётка, она как раз наоборот, разбрасывала вокруг себя душевную грязь. Смердело от неё как от помойки. Она исчезла ли, переменилась ли, дома ли засела, но в посёлке без неё душевного света стало не в пример больше. Это ты и заметила. Да и все теперь заметят. Может, если эффект закрепится, в другой раз и тётку эту поселковые сами окоротят.

- Ты так просто об этом говоришь, словно это что-то естественное, - удивилась Вероника.

- Конечно, естественное. Обычные законы социума. Только я терминологию использую свою. И в итоге картинка получается несколько иная. И вообще, хватит философствовать. Пока ты ходила, я оладьев нажарил. Айда чай пить, пока они не остыли.