Основной закон-2

Глава 2

Прежде, чем выходить к людям имело смысл привести себя в порядок. Конечно, измятость одежды и запах дыма убрать невозможно, но было необходимо хотя бы умыться. С этим помог небольшой ручеек, бегущий по дну заросшей прогалины. В крошечном бочажке размером в две ладони получилось даже поглядеться на себя.

Из воды на Валеру смотрел совершенно незнакомый человек. У него было жесткое худое лицо с резко выступающими скулами, прямые, плотно сжатые губы, седые виски. И мертвенно-холодный, ничего не выражающий взгляд. Наверное, этого человека не смогут найти посланные за ним люди просто потому, что никогда его не видели. Этот, что отражался сейчас в воде и тот, кого Валерик привык по утрам видеть в зеркале, имели отдаленное сходство, но не более того. Внимания полиции можно не бояться. Только глаза бы прикрыть, а то найдутся бдительные граждане и донесут куда не надо. Но с этим вполне могут помочь темные очки.

Валера разделся, вымылся, переменил бельё и носки, натянул чистую футболку и пропахшие дымом джинсы. Накинул куртку, надел рюкзак и двинулся дальше.

Лес подступал к самым домам. Вот кончились деревья, и через десяток метров уже улица. Люди ходят, машины разъезжают. Пусть числом немного, но все же. Проходящий мимо мужчина из местных пристально глянул на чужака, и Валеру охватил иррациональный страх: слишком долго он убегал, слишком старался спрятаться. И внезапно ему померещилось, что все вокруг только на него и смотрят, только его и ждут. По спине прокатилась струйка холодного пота. Инстинкт беглеца, ведший его сквозь лес последние дни, едва не заставил бегом броситься обратно. Но прошла секунда, другая, а никто не спешил показывать на него пальцем и звать полицию. Мужчина лишь глянул с интересом и прошагал мимо. Валера выдохнул и двинулся вперед, с каждым шагом возвращая уверенность в себе и отстраненность от мира.

***

В поселке, даже в большом, каждого чужака видят издалека. А пришедшего из леса – тем более. Вот и молодой парень с седыми висками был мгновенно замечен скучающими кумушками, собравшимися посплетничать около промтоварного магазина. Пристать к парню с расспросами они не успели, уж очень быстро он проскочил мимо них, но приметили каждую деталь: во что одет, во что обут, что на спине тащит. А приметивши, подробно меж собой обсудили, каждую косточку добела перемыли. Парень же, проведя в магазине с полчаса, вышел на улицу, нацепил темные очки, огляделся по сторонам и подошел как раз к тем самым скучающим теткам.

- Здравствуйте.

Голос его звучал холодно, словно говорил не живой человек, а японский робот, которого недавно показывали по телевизору.

- Здорово живешь, - ответила одна из них. – Что глаза-то спрятал?

- Чтобы людей не пугать, - так же бесцветно ответил парень.

И прежде, чем тетка успела подобающим образом ответить на такое вопиющее хамство, спросил сразу у всех:

- Скажите пожалуйста, где здесь можно снять комнату на одну ночь?

- А вон через два дома за углом гостиница, - подсказала другая тётка, старательно пряча ехидство, так и норовящее прорезаться в голосе.

Третья окинула взглядом парня и прозорливо добавила:

– Лишнюю бумажку прибавишь, с тебя и паспорта не спросят.

- Спасибо, - поблагодарил парень и отправился в указанном направлении.

Когда он отошел достаточно далеко, первая тетка возмущенно заявила:

- Надо же какая молодежь нынче пошла! Ни тебе здрасьте, ни тебе до свидания.

- Ничего, Алька с него три шкуры сдерет, - утешила её другая.

А третья промолчала. Что-то увиделось ей в этом парне. Такое, что мешало вот так вот огульно хаять его за глаза.

***

Парень, который появился в гостинице, Алевтине сразу не понравился. Слишком молодой, слишком наглый, и почему-то в темных очках. Попросил номер с ванной, а через десять минут пришел жаловаться: мол, горячей воды нет. Но просил-то он не горячую воду, а ванну! Ванна есть, и нечего тут предъявлять. Клиент полез в бутылку: мол, возвращай деньги, я съезжаю.

В принципе, если подойти по-человечески, понять парня было можно. Видно ведь – из леса вышел, хочет помыться, постираться, в порядок себя привести. Но сегодня утром поцапалась Алевтина с матерью. Из-за пустяка поругались, а обида до сих пор терзает. Ну взяла она пару тыщ из похоронного конвертика. Так ей же надо было! А эта принялась разоряться, будто её подчистую ограбили. Алевтина в сердцах дверью хлопнула, да ушла на работу. И теперь зудело в её душе раздражение, искало выхода. И вот он, выход, как раз и пожаловал.

- Ишь чего захотел! – заголосила она. – Деньги ему верни! Белье, поди, измял, полотенца изгваздал, да еще поглядеть надо, все ли вещи на месте.

Выпалив первую пристрелочную фразу, Алевтина приостановилась, чтобы набрать в грудь воздуху, и вдруг обнаружила, что парень стоит у стойки и внимательно смотрит на нее через свои темные очки. И как-то внезапно поубавилось у неё запалу. Но смолчать она была не в силах:

- Чего уставился? Не на базаре! Ишь, зенки вылупил!

И тут парень снял очки.

Алевтина поперхнулась на полуслове, увидев холодный, мертвый взгляд. Ей стало страшно мало не до мокрых трусов. Вот когда кричать бы! Кричать и бежать, куда глаза глядят. Но крик замерз в горле, а ноги словно приросли к полу.

А парень вздохнул и сказал:

- Дурная ты женщина, Алевтина. Дурная и склочная. А потому не видать тебе счастья. Ни простого женского, ни трудного человеческого.

В его словах не было укора, сожаления или какой другой эмоции. Просто сухая констатация факта. А потом он надел очки, подхватил свой рюкзачок, повернулся и вышел. Алевтина еще минут пять сидела, открывая и закрывая рот, не в силах сказать ни слова. А когда отмерла, парня и след простыл. А с ним исчезла и пятитысячная бумажка, двойная цена за самый дорогой номер с ванной. И словно схлынуло наваждение. Бежать и кричать было уже поздно, и Алевтина схватила телефон и принялась набирать «02».

- Алло, полиция? Меня ограбили!

***

Комнату Валере сдала пожилая женщина, торговавшая у продуктового магазина овощами с грядок: морковка, лук, огурцы-помидоры. Всё красивое, сочное, яркое. И сама яркая, светлая. Не снаружи – изнутри. Сейчас, на фоне собственной пустоты, это чувствовалось особенно четко. И в душе проклюнулось зернышко тепла в ответ. Даже получилось чуточку улыбнуться, и голос перестал быть таким безжизненным.

- Добрый день, уважаемая…

- Дарья Федосеевна, - подсказала женщина. – Издалека к нам?

- Издалека и ненадолго.

- Жаль, - погрустнела Дарья Федосеевна.

- Как знать, - прищурился Валера, - как знать. А не знаете ли вы хозяйки, которая может сдать на ночь комнату?

- Как не знать, знаю, - прищурилась в ответ женщина. – Я и могу.

- Может, у вас и банька имеется?

- А как же? Непременно имеется.

- А что если я вам клиента подгоню?

- Подгоняй, коли человек хороший. Вот сейчас продам остатки и пойду баньку готовить.

- Давайте лучше так: много ли вы тут наторгуете? Что-то не видно перед вами толпы покупателей. Лучше сворачивайте свою торговлю, да ступайте баню топить. Я у вас переночую, заплачу честно и за ночлег, и за баню. А ужин мы с вами пополам организуем. С меня – магазинское, с вас – огородное. Договорились?

- А что ж не договориться? Договорились.

Дом у Дарьи Федосеевны был откровенно бедноват, на грани нищеты. Зато банька – замечательная: жаркая, с легким паром, да со свежими вениками. Валера от души напарился, отмылся до скрипа, простирнул свои вещички. Развесил их тут же, в предбаннике – до утра просохнут. Едва закончил, постучалась хозяйка:

- Ты всё, Валера? Тогда иди в дом. На столе квас, пей сколь захочешь. А мы с внучкой ополоснемся скоренько, и тоже придем. Все вместе и повечеряем.

И тут же позвала:

- Валюша, идем скорее!

На зов пришла девочка лет десяти. Не прибежала, а именно пришла. Осторожно, расчетливо прошагала в предбанник, тихо поздоровалась, проходя мимо, и скрылась за дощатой дверью. Не требовалась магия, чтобы увидеть, что девчонка больна, и притом серьезно. Потому, видать, и в доме небогато, потому и хозяйка продает урожай вместо того, чтобы самой кушать. Лечение денег стоит, да немалых.

Валера ушел в дом, налил себе из глиняного кувшина кружку квасу, и задумался. Хорошим людям хотелось помочь. Вылечить внучку он мог в два счета. Но не спалится ли он? Не наведет ли на свой след тех самых людей, которые его ищут? Опять же, баба Клава советовала начать жизнь заново. С другой стороны, завтра он уйдет, а через пару дней окажется в тысяче километров от этого поселка. Другой человек, с другими документами – пойди, свяжи одного с другим. А здесь его всё равно видели. Начнут опрашивать население – расскажут. Те же три тётки и расскажут. И эта жадная дура Алевтина расскажет, да еще в краже обвинит. И так выйдет даже лучше – он оставит след, направление, а сам уйдет в другую сторону.

Девочка вошла в дом минут через десять. С опаской глянула на гостя, и быстро ушла к себе, но Валера успел увидеть: сердце. Если что-то врожденное, если генетически обусловленная аберрация, он не сможет ничего сделать. Если же дело не в генах, то вполне получится. Еще бы получилось передать энергию на расстоянии…

Тут вернулась и Дарья федосеевна, отдувающаяся, раскрасневшаяся после бани.

- С легким паром, - поприветствовал её Валера.

- Ой, спасибо, - улыбнулась та. И эта искренняя улыбка сработала не хуже магии, согревая душу живым человеческим теплом.

- Проголодался, поди? – спросила хозяйка.

И сразу же, не дожидаясь ответа, добавила:

- Сейчас на стол соберу, да и повечеряем.

Ужин прошел замечательно. Настолько, что Валера забыл обо всем, что с ним случилось прежде. Девочка, чуть обвыкшись, перестала дичиться и тоже принялась улыбаться. Делала она это не хуже, чем её бабушка, и душа парня, как он не противился внутренне, как не цеплялся за пережитое горе, наполнялась теплом и покоем. И оказалось, что это настолько важно и настолько нужно, что вопрос «лечить или не лечить» отпал сам собой.

Тем не менее, откровенно демонстрировать свои возможности по-прежнему не хотелось, и Валерик попробовал действовать дистанционно. Он же воздействует на расстоянии тепловой или, скажем, электрической энергией. Может, и тут получится.

Валера сосредоточился, стараясь не показать этого, наметил точку в области сердца девочке и попытался передать в нее немного энергии. К его удивлению, все получилось с первой попытки и без особого напряжения. Он попытался еще раз, еще, и за десяток попыток справился. Девочка же заерзала, и, в конце концов, слезла со стула.

- Бабушка, я совсем спать хочу.

- Иди, Валюша, иди. Я тут сама уберу, - тут же отозвалась хозяйка.

- Я, пожалуй, тоже лягу, - сказал Валера. – Завтра рано вставать, дальше надо ехать.

- Ну надо, так надо, - покладисто кивнула Дарья Федосеевна. - Сейчас постелю.

Постоялец ушел рано, едва начало светать. Куда – не сказал, а Дарья Федосеевна не расспрашивала. Расплатился честно, из продуктов кое-что оставил. Им с Валей на пару дней точно хватит, лишнюю сотню удастся сэкономить. Парень давно скрылся из виду, а она всё глядела ему вслед. Не то, чтобы провожала – так, задумалась о своем. Чувствовалось – хоть и молодой, а успела жизнь его покрутить. А так-то человек хороший. Остался бы – она б даже обрадовалась.

- Бабушка!

Хозяйка обернулась. В дверях дома стояла внучка. Подбежала, обняла.

- Ты что, Валюша, бегом-то? Что если сердечко снова прихватит? – всполошилась Дарья Федосеевна.

- У меня ничего не болит, мне теперь можно. А тот дяденька, он уже ушел?

- Ушел, внучка. А чего ты о нем спрашиваешь?

- Ну как же? Он вчера меня вылечил, я точно знаю.

-Вылечил? – изумилась Дарья Федосеевна.

- Ага. Он когда смотрел на меня, то вот здесь, - девочка тыкнула пальцем себе в левую сторону груди, - становилось тепло и хорошо. А потом спать захотелось. А теперь все прошло и ничего не болит. И ехать никуда не надо.

- Ишь ты! – с недоверием покачала головой бабушка. – Мы с тобой завтра в поликлинику сходим. Пусть Аркадий Семенович тебя еще разочек посмотрит, а там решим. Беги лучше, на стол накрывай. Я сейчас приду, завтракать будем.

Почему-то Дарья Федосеевна нисколько не сомневалась в словах внучки. А к доктору сходить нужно было для порядку. Пусть медицина подтвердит, да освобождение от физкультуры отменит.

- Федосевна! – раздался голос от калитки. – Можно войти? Не прогонишь утреннего гостя?

У невысокой, по пояс, изгороди стоял Федор Иванович Копытин, местный участковый. Немолодой уже мужик, в форме, с кобурой на ремне и папочкой под мышкой. Все, как полагается. Участкового в поселке уважали. И в первую очередь за то, что без дела людей не дергал, но если дело действительно случалось, то вцеплялся мертвой хваткой. Среди лиц, не склонных соблюдать закон, Копытин получил прозвище Бульдог.

- Заходи уж, коли пришел. Все равно просто так от тебя не отвязаться. В дом проходи, сейчас завтракать станем.

- Да нет, в другой раз. С утра нынче дел много накопилось.

Участковый прошел в калитку, остановился рядом с хозяйкой.

- Люди говорят, что у тебя, Федосевна, нынче постоялец был.

- Был да сплыл. Ушел он, вот уж полчаса как.

Со станции донесся гудок электрички.

- А теперь и уехал. Так что тебе некуда теперь спешить. Расскажи лучше обстоятельно: что тебе от парня надобно?

- Да от Алевтины заявление поступило – мол, ограбил он её. Пять тыщ из кассы унес.

- Ты сам, поди, знаешь, что Алевтине веры нет. Вчера мать её жаловалась – вытащила у неё из похоронных денег две тыщи, паскуда. Её саму бы куда подалее отправить, там ей самое место.

- Ты ж знаешь, Федосевна, без заявления я ничего сделать не могу. Мать на дочь заявление в жисть не напишет. А от Алевтины заявление есть, значит, отработать его я должен. И оформить соответствующим образом. Ладно, уехал, так уехал. А что он собой представляет, постоялец твой?

- Да ничего особенного не представляет. Молодой парень, жизнью крепко битый. Но стержень в нем есть, и совесть присутствует. Вина не пьет, табака не курит, матом не ругается, лишнего не говорит. А ты чего им так интересуешься? Всяко ведь не из-за Алевтины. Говори, не увиливай!

Участковый помялся, но всё же решил ответить.

- Ориентировка пришла из самой Москвы. На-ка вот фото, погляди: он? Не он?

Дарья Федосеевна взяла фотографию. Сходство было. Правда, весьма отдаленное, но было.

- Чуток похож, но не он, - уверенно сказала она, возвращая карточку. – А гостя моего ты не тронь. Ты знаешь ведь, что внучка у меня больна? Что врачи от неё отказались?

- Знаю, как не знать, - пожал плечами участковый.

- И что я Валюшку собралась к целителю везти знаешь? Что деньги вот уж сколько собирала?

- И это знаю. Работа у меня такая, всё знать.

- Так это он и был, целитель тот, точно тебе говорю. Вальку за вечер вылечил. Просто посмотрел на неё – и готово, здоровой девка стала. А теперь подумай башкой своей: отчего такой человек может из большого города сорваться и по дальним поселкам прятаться? Отчего его начальство твое ищет? Видать, генерал какой захотел под себя его поставить, чтобы лечил только по его слову. Так что не скажу я ничего. А спросят – ничего не видала, никого не привечала. И внучку научу. А коли решишь начальству своему доложить, ко мне можешь больше даже близко не подходить. Все, иди, дел у тебя много. А у меня ребенок голодный, его кормить надо.

***

- Что вы можете сказать в свое оправдание?

Следователь нависал необъятным пузом над подполковником. От него несло луком и дешевым одеколоном, и Усольцев невольно поморщился. Его и без того мутило: что вы хотите, неслабое сотрясение мозга, а тут еще этот вонючка. Но ответил он твердо:

- Мне не в чем оправдываться. Я ни в чем не виноват.

- У меня другие сведения, - не унимался следак. – Вы сорвали вербовку объекта, позволили ему скрыться, возможно, были с ним в сговоре.

- Чушь. Я выполнял распоряжения вышестоящего начальства.

- Ваши утверждения ничем не подтверждаются.

Подполковника крутили уже несколько дней, несмотря на категорические запреты врачей. Впрочем, кто будет слушать врачей, когда у начальства зад подгорает! Он не знал, что происходит, но догадывался, что история с Меркушиным дошла до самого верха, там оценили эпичность провала и, озлясь от понимания размеров упущенной выгоды, принялись казнить и миловать, невзирая на реальное отношение к делу. Главным образом, казнить. Наверняка все козлы отпущения уже назначены и он, Усольцев, среди них самый первый и самый крупный.

- А мне насрать, - выдал он резюме своим мыслям. – Тебе вообще что от меня надо? Признаваться я ни в чем не буду. Нужные тебе выводы ты и сам напишешь, а помогать тебе дело стряпать я не стану. Не маленький, сам справишься.

- Вот, значит, как! Вы, значит, отказываетесь помочь следствию!

- Ты еще спой песенку про разоружение перед партией. Я что не вижу? Ты ведь не виновных ищешь, а крайних. Вот и ищи самостоятельно. А мне каяться не в чем, у меня совесть чиста и перед страной, и перед конторой, и перед самим собой.

Усольцев действительно не чувствовал вины перед службой. Присягу он не нарушил, приказ исполнил. Не его вина, что не до конца. Вот перед кем он считал себя виноватым, так это перед тем парнем. Но помочь ему, не нарушая присяги он, опять же, не мог. Хотя, нет, мог, но не стал. Посчитал, что на крайние меры начальство не пойдет, и ошибся. Да, генералы нынче облажались по полной. Спрашивается, на кой было принято решение забрать девчонку? А почему охрану к матери не приставили? Зачем решили давить силой? Он пытался возражать, но его слушать не стали. В итоге контора вместо лояльного к ней человека, который был готов к сотрудничеству, получила озлобленного и готового мстить волчонка. К тому же, у него сейчас полностью развязаны руки, его ничто не сдерживает. И, судя по тому, что нашли в заброшенном пионерлагере, еще десяток-другой трупов парня не напрягут. Если подумать, то в итоге лучше всего к нему отнеслись воры. Вежливо попросили об услуге, честно расплатились. А они…

Следователь начал терять терпение. Или хорошо играл потерю терпения.

- Вот, значит, как? – нагнулся он к подполковнику. - Чистеньким себя считаешь? А не боишься, что ОН придет за тобой? Он-то помнит, кто в него стрелял. И выжить ты можешь только в одном случае: если мы придем к нему первыми. Хочешь жить? Тогда помогай, черт тебя дери!

Волна мерзкого запаха вызвала спазм в желудке, но Усольцев смог удержаться. Так вот что им нужно! Видимо, дела у конторы совсем плохи, раз они цепляются за такой сомнительный шанс получить крошку дополнительной информации. Самое смешное, что он ведь и в самом деле ничего не знает. Правда, это легко проверить: накачать химией и задать эти же вопросы. Но в его состоянии это все равно, что убить. Значит, он для чего-то еще нужен. Значит, когда пацана найдут, то первым пошлют на переговоры именно его.

- Слушай сюда, придурок. Я стрелял в него в упор, и очнулся через полдня с пробитой башкой и сотрясением мозга. Я очень желаю, чтобы именно ты нашел парня первым. Тогда в мире будет на одного мудака меньше.

Подполковнику было плохо, ему хотелось лечь, закрыть глаза и уйти в блаженную темноту беспамятства, но толстый следак не давал этого сделать.

- Ах ты мразь! – прошипел он, нагнувшись вплотную.

Хотел добавить что-то еще, но тут Усольцев окончательно потерял контроль над желудком: его стошнило прямо на мундир следователя, и через секунду он потерял сознание.