Марица

Глава 34 Обида и откровения

Пыль канцелярии въелась в лёгкие так, что, кажется, уже никогда не отчистишь. Я сидела на своём диване, вглядываясь в трещины на потолке, и пыталась не сойти с ума от бездействия и противных мыслей, что так и лезли в голову.

Чтобы отвлечься, я закрыла глаза и отпустила сознание, пытаясь войти в привычный поток. Дар подчинился, и перед глазами замелькали картинки будущего. И видела, как два израненных, усталых человека сидят в опустевшем кабинете и между ними нет больше ядовитых упрёков и ледяного презрения. И глаза королевы теперь смотрят на сына не с укором, а с осторожной, робкой надеждой. Рана не зажила, не заживёт никогда. Но она перестаёт гноиться.

Самый страшный кошмар Истера — быть ненавистным убийцей в глазах отца — медленно, но верно рассеивается. Он больше не будет стоять на краю крыши с игрушечным зайцем в руке. Его мир, пусть и изуродованный, больше не рушится. А это значит, что Лориан не займет трон, по королевству не пройдет гражданская война. А значит — я победила. Вот только легче от этого не стало.

Я снова и снова перечитывала письмо отца, уже выученное наизусть. Он любил меня. Он спас меня. Он солгал ради меня. И я решила, что навсегда останусь Марицей Лантерис — дочерью деревенского старосты и сонарки.

Дверь скрипнула. Я вздрогнула и судорожно сунула письмо под подушку, как будто это была краденая вещь.

В кабинет вошла леди Варц. Вечная маска холодной собранности дала трещину. Она не была похожа на человека, только что совершившего государственный переворот. Ни капли торжества, лишь глубокая, вымораживающая душу усталость.

Патриния молча подошла к своему столу, сняла плащ и опустилась в кресло. Её пальцы медленно постукивали по дереву, но это был не ритм раздумий, а нервная дробь.

— Ну что, — её голос был хриплым, без обычной стальной поволоки. — Свершилось. Нарвадул Марц более не канцлер. Он — узник в самой сырой и глубокой яме, какую только можно найти в королевских темницах. Его карьера, его влияние… конец.

Я не знала, что сказать. Следует ли меня радоваться? Ненавидеть его? Я чувствовала лишь пустоту. Этот человек был абстрактным злом, тенью из прошлого, которое теперь стало моим.

— Король? — выдавила я вопрос, сама не зная, чего хочу услышать в ответ.

— Король… — она сделала паузу, подбирая слова. — Узнал сегодня, что его сын не убийца, а марионетка. Что его дочь была принесена в жертву не по глупости ребёнка, а по расчёту взрослого, которому он доверял. Он держал Марца за горло. Я думала, он разорвёт его голыми руками. Он плакал. Я не видела слёз Ледарса II ни разу в своей жизни. А сегодня мне позволили их лицезреть.

Моё сердце сжалось. Я представила эту сцену — могущественного короля, сломленного горем пятнадцатилетней давности. Мне было его жаль. Просто по человечески жаль, но не более. Его боль не отзывалась во мне. Не было никакой дочерней привязанности, она давно принадлежала другому человеку.

— Он… — я проглотила ком в горле. — Он знает… всё?

— Всё, что касается дела Марца и смерти принцессы Эланы. Да.

В комнате повисло молчание. Я понимала, к чему она клонит. Леди Варц глубоко вздохнула и поднялась. Она подошла к моему дивану и остановилась передо мной, не садясь. Её фигура вдруг показалась мне не просто официальной, а по-матерински властной.

— Я выполнила свою часть негласного договора, — тихо сказала она. — Я обезвредила человека, который охотился за вами. Доказательства, которые вы нашли, сокрушили самого могущественного человека в королевстве после короля. Но я не согласна с вами, — выдохнула она, и в её глазах вспыхнул тот самый огонь, который, я уверена, сжигал её изнутри, с того самого момента, как я показала ей письмо Адорда. — Истер больше не винит себя, тэба Лантерис. И у них с королем и королевой теперь есть шанс. Крошечный, хрупкий, но шанс.

Она замолчала, будто собираясь с силами для последнего, самого опасного броска.

— И именно поэтому, — её голос упал до шёпота, но каждое слово било точно в цель, — то, что мы делаем… то, что делаете вы… отнимает у меня сон.

Я подняла на неё вопросительный взгляд, уже предчувствуя, к чём она ведёт.

— Королю больно. Его дочь дышит в нескольких кварталах от его дворца. И это его право — знать правду! Вы не видели его сегодня. А я видела! Ваше место — рядом с отцом, который только что пережил ад! Вот он — ваш последний и самый важный подвиг. Не украсть генерала, не похитить короля. А сказать правду человеку, который заслужил её ценою пятнадцати лет ада!

Она остановилась, грудь её высоко вздымалась. Я смотрела на неё, не перебивая и позволяя высказать все, что жгло ее изнутри.

— Я понимаю ваш страх, — её взгляд стал почти что сочувственным. — Поверьте, я понимаю лучше, чем кто-либо. Иллюзион не остановится. Они будут охотиться за вами до конца. Ради вашей же безопасности эта ложь… эта маска… возможно, необходима. И я не прошу рассказывать об этом всему королевству! Всем знать нельзя. Но им сказать можно. Если бы моя дочь… Окажись я на месте короля, я бы молчала. Никто, никогда бы не узнал, ради нее! Но мое сердце… Ему было бы легче.

Я подняла на неё глаза, и ужасная догадка, зреющая во мне с тех пор, как я прочла письмо, вырвалась наружу.

— Вы бы стали молчать. А станет ли он? Ладно, меня убьют. Отдельный вопрос. А если он бросит всё королевство, всю армию на Иллюзион и всех драконов, чтобы защитить меня и устроит такую бойню, по сравнению с которой недавняя война покажется пограничной стычкой? Если бы молчал — я бы сказала. Но вот гарантий у меня нет.

Леди Варц замерла. В её глазах мелькнуло понимание. Она, стратег до мозга костей, мгновенно оценила этот риск. Она видела того обезумевшего от горя отца в королевском кабинете и понимала — я права.

— Что вы предлагаете? — спросила Патриния, и в её голосе не было прежней уверенности, лишь усталая готовность выслушать безумие.

— Я уеду и вернусь домой в деревню, пока вы все заняты разбором последствий ареста Марца. Сам он, как вы сказали, в самой глубокой яме, а его сторонникам на меня глубоко плевать. У меня не так много денег, чтобы остаться в столице. Гранта, стараниями принца, тоже нет. Как и рекомендательных писем. А в деревне я прожить смогу.

— Вы понимаете, на что обрекаете себя? — наконец произнесла Патриния. — Бегство. Одиночество. Вечную жизнь в тени, с постоянной оглядкой на Иллюзион.

— Я уже живу в тени, — горько усмехнулась я. — Просто сменится декорация. А одиночество… Я уже привыкла. Да и не так и одиноко в деревне. Главное, что у них… у них всё наладится.

Патриния Варц молча кивнула. В её глазах читалось не одобрение, но… принятие. Понимание той цены, которую я была готова заплатить.

— Когда? — спросила она просто.

— Пожалуй, прямо сейчас.

Она отвела взгляд, и я поняла — она не станет меня останавливать. Возможно, впервые за всю свою жизнь начальник Тайной канцелярии закрыла глаза на побег. Не как должностное лицо, а как мать, которая поняла выбор другой дочери.

— Вам что-нибудь нужно? — её вопрос прозвучал почти шёпотом.

— Спасибо, но у меня все есть.

Она снова кивнула и, не говоря больше ни слова, повернулась к выходу. Но у выхода обернулась.

— Ваше Высочество. — я вздрогнула от того, как Патриния назвала меня. — Я хотела бы попросить у вас прощение. С момента встречи в штабе мои люди следили за вами по приказу кронпринца. Он подозревал вас в заговоре, только подробности мне были неизвестны. Прошу меня простить!

Патриния вышла, а я осталась одна, чтобы собрать свои жалкие пожитки — всю жизнь Марицы Лантерис, которая должна была поместиться в один дорожный мешок.

Я вернулась в «Золотой Баран» в тот же вечер. Воздух на улице показался невероятно сладким и свежим после затхлого каменного мешка канцелярии. А сам трактир встретил меня привычным гулом и запахом подгоревшего рагу.

— Живая! — Борк лишь хмыкнул. — Хорошо. Комната свободна. Тебя надеюсь больше убивать не собираются?

Я отрицательно покачала головой. И уже поднялась на пол лестницы, ведущей в мою комнату, когда чей-то голос окликнул меня:

— Марица?

Голос был до боли знакомым, простуженным и грубоватым. Я замерла, не веря своим ушам, и медленно обернулась. За дальним столиком, у окна, сидели двое. Крепкий, высокий мужчина с посохом, прислоненным к стулу, и совсем юная девушка, почти девочка, с добрым, смущенным лицом, закутанная в потертый платок.

— Мас? Дафне? — вырвалось у меня, и ноги сами понесли меня к ним через зал. — Вы здесь? Как? Почему?

Наш деревенский староста Мас прищурился, разглядывая меня, а потом хрипло рассмеялся, ударив костяшками по столу.

— Вот так встреча! А я все думал, свидимся ли вновь!

Дафне улыбнулась, и на ее щеках выступил румянец, превращая их в румяные яблочки.

— Мы в столицу за лекарством для маленькой Лори, — пояснила она, указывая на узелок у своих ног. — Лекаря вызывали, он рецепт выписал, а компоненты только здесь и достать. Решили не тянуть.

— А тут нам и говорят, — подхватил Мас, — что наша Марица героем стала, генералов спасала, войну чуть ли не в одиночку остановила! — Он покачал головой, но в его глазах светилась неподдельная гордость. — Мы уж думали, ты тут при дворе останешься, в герцогини запишешься.

Я опустилась на свободный стул, чувствуя, как комок подкатывает к горлу. Их простые, родные лица, их привычные голоса были настоящей отдушиной в свете всего произошедшего.

— Нет уж, — выдохнула я. — Хватит с меня приключений. Еду домой.

Лицо Дафне просияло.

— Вот и отлично! Мы как раз завтра с утра собирались в обратный путь. Телега наша во дворе. Места много. Поедем вместе! Веселее будет, да и безопаснее. По дорогам-то теперь неспокойно, одному не след соваться.

Мас согласно хмыкнул, доставая свою неизменную трубку.

— Верно глаголет. Ты у нас теперь персона важная, ценная. Как бы эти твои враги… по пути не подкараулили. С нами-то они не свяжутся.

Я не стала упоминать, что мои враги с легкостью могут одолеть Маса. Что им его размер, вес и сила, если они способны заколдовать короля?

— Хорошо, — сказала я, и голос мой наконец перестал дрожать. — Послезавтра на рассвете. Вместе.

Мас довольно хлопнул ладонью по столу.

— Вот и славно! Ну, рассказывай теперь, как ты там этого дракона своего спасала? А то ходят слухи, один невероятнее другого!

Следующие два дня пролетели в сумасшедшей, но упорядоченной спешке. Первым делом я отправилась на конюшню поместья Янгов. Фергус встретил меня радостным ржанием, тыкаясь мягкой мордой в плечо. Он был ухожен, сыт и явно скучал. Я провела рукой по его шее, шепча слова утешения. Забрать его было проще простого — стража, наученная, видимо, Демитром, лишь кивнула, увидев меня. Телега стояла в том же сарае, целая и невредимая, пахнущая деревней, дорожной пылью и воспоминаниями. Я забрала её без лишних слов, просто представившись. Никто не препятствовал.

Потом был визит к Дафне. Я вернула ей Эфа — того самого осла, что когда-то помог мне начать всё это безумие. Он бодро заулыбался, узнав старую хозяйку. Дафне рассмеялась, обняв его шею.

— Думала, ты его в генеральские табуны запишешь! — пошутила она.

— Нет уж, — улыбнулась я. — Его место здесь, с тобой. Спасибо за него. Без него я бы не справилась.

Вечер того дня я посвятила письмам. Сидя за шатким столиком в своей комнате, при свете сальной свечи, я выводила чернилами короткие, простые слова. Виру, Шалосу, Сервине, братьям Мандорам, майору Серану. В каждом — благодарность за всё и просьба не поминать лихом. Я не объясняла причин своего бегства, лишь писала, что возвращаюсь домой, к той жизни, которую всегда знала. Это была не вся правда, но самая безопасная её часть. Написав, я запечатала конверты и отдала их Борку, щедро заплатив за то, чтобы он разослал их с первым же королевским гонцом.

Наступил последний день. Я отправилась в лазарет. Хестал Оделло, как всегда, был погружен в осмотр раненого. Увидев меня, он лишь хмыкнул.

— Что, сонарка, надоело с нами, стариками, возиться? — буркнул он, но в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.

— Еду домой, — просто сказала я. — Хочу поблагодарить вас. За науку. За… стойкость.

Он махнул рукой, делая вид, что моя благодарность ему не нужна, но я заметила, как уголки его губ дрогнули.

— Смотри там, не простудись. В деревнях-то нынче ветра злые.

Гондера молчала. Она стояла у полок с зельями и смотрела на меня своим тяжёлым, изучающим взглядом. Когда я подошла попрощаться, она неожиданно обняла меня — быстро, неловко, по-мужски.

— Береги себя, дурная, — прошептала она мне на ухо. — И если что… мы тут. Помним.

Это «мы» значило для меня больше, чем любые ордена.

Возвращаясь в трактир, я купила у уличного торговца связку сушеных яблок и большой круг сыра. На дорогу. На жизнь. Вечером я тщательно упаковала свои небогатые пожитки в телегу, уложила под сиденье нехитрый перекус, чтобы не отвлекаться. Фергус терпеливо ждал у коновязи, переминаясь с ноги на ногу.

Я зашла в свою комнату в последний раз. Это была последняя ночь в столице, утром мы выезжали. Окинула взглядом голые стены, узкую кровать, потрескавшийся потолок. Присев на кровать, я достала из-под подушки потрёпанный листок — письмо отца. Я перечитала его ещё раз, в последний раз позволив слезам навернуться на глаза. А затем просто уснула.

Меня разбудил стук в дверь. Он был настойчивым, но негромким, будто тот, кто стучал, не хотел привлекать внимания всего трактира, но и не собирался уходить. Я мгновенно проснулась, сердце заколотилось где-то в горле. Рука сама потянулась под подушку, к рукояти спрятанного там короткого кинжала.

— Кто там? — выдохнула я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Ответа не последовало. Лишь новый стук, более настойчивый. Я медленно поднялась с кровати, накинула на плечи платок и, крепче сжимая рукоять кинжала, подошла к двери.

— Борк, это вы? — спросила я уже громче, прикладывая ухо к грубой деревянной поверхности. — Что случилось? — но в ответ была тишина. — Мас? Дафне?

А потом раздался голос — низкий, сдавленный голос, который я узнала бы из тысячи, даже если бы он прошептал одно-единственное слово.

— Открой. Пожалуйста.

Это был не Борк. Не Мас. Это был он.

Я рванула щеколду и распахнула дверь, готовая выкрикнуть обвинение, ударить, сделать что угодно, лишь бы он исчез. Но слова застряли в горле.

В тусклом свете факела, горевшего в конце коридора, на пороге моей убогой комнаты стоял кронпринц Истер. Один. Без свиты, без охраны, без своих бархатных мантий и королевских регалий. На нём был простой, тёмный дорожный плащ, наброшенный на столь же простую одежду. Его лицо было бледным, осунувшимся, а в глазах, обычно таких холодных и надменных, плескалось что-то неузнаваемое — отчаяние, растерянность, надежда и ужас, смешанные воедино.

Он не смотрел на меня свысока. Он просто смотрел на меня, словно видел впервые. Его взгляд скользнул по моим спутанным волосам, по старому ночному платью, по босым ногам, и в нём не было ни капли презрения.

— Вы… — я попыталась вдохнуть, но воздух не шёл в лёгкие. — Вы не должны были приходить.

— Можно я войду, тэба Лантерис? Есть разговор.

Я отступила, пропуская его. Он переступил порог, и комната вдруг стала казаться ещё меньше, ещё убожее. Его взгляд скользнул по моим жалким пожиткам, по неубранной постели, по письму отца, лежавшему на табурете, и я инстинктивно прикрыла его краем платка.

Он стоял посреди комнаты, неловкий и чужой, и молчал. Тишина давила.

— Что вы здесь делаете? Не то, чтобы мне было интересно, но что-то мне подсказывает, что кронпринцы по ночам по тавернам не гуляют. И вы явно зашли не попить чаю.

Он провёл рукой по лицу, и я увидела, как дрожат его пальцы.

— Они сказали мне, что ты уезжаешь.

— И что? Разве не этого вы хотели? В чем дело, Ваше Высочество?

Я понимала, что была груба. Не было реверанса, а мой тон был далек от почтительности. Я все еще была зла! По его милости я возвращалась в деревню, потому что с тридцатью золотыми в кармане мне не выжить. По его протекции Демитр женится. Принц разбил мне сердце, лишил всего, унизил и оскорбил. А теперь просто явился ко мне в комнату посреди ночи!

Он не ответил сразу. Его взгляд блуждал по комнате, цепляясь за узелок с вещами, за плащ, висевший на гвозде, за пустой дорожный мешок у порога. Он выглядел потерянным, словно мальчик, заблудившийся в лесу, а не наследник престола.

— Я не знаю, с чего начать, — наконец проговорил он, и голос его был тихим, надтреснутым. — Я… Что ты собираешься делать? — спросил он наконец. — Куда ты уезжаешь?

— Домой, — прошептала я. — В деревню.

— Ясно. — его длинные пальцы нервно взлохматили волосы. — Я… Наверное, я должен Вас поблагодарить, тэба Лантерис. За то, что привезли сюда… этот сундук. — голос его сорвался, стал тише, но твёрже. — Благодаря вам мой отец… Он посмотрел на меня сегодня. Не сквозь меня. Не поверх. А увидел. И сказал… сказал, что я не виноват.

Он замолчал, сглотнув ком, подступивший к горлу. В его глазах стояли слёзы, которые он отчаянно пытался сдержать.

— Он плакал. А потом… потом мы сидели в его кабинете. Молча. Пили вино. Такого не было ни разу за пятнадцать лет. И это чувство вины… Оно съедало меня изнутри. Каждый день. Каждую ночь. А теперь… Теперь его просто нет. Как будто кто-то вырезал из меня раковую опухоль. И дышать стало легче. Смотреть в зеркало — не страшно. И всё это… — он снова посмотрел на меня, и в его взгляде читалась такая искренняя, неприкрытая благодарность, что у меня перехватило дыхание, — всё это — благодаря вам. Вашей храбрости. Вашему упрямству. Вашей… старой телеге.

Он попытался улыбнуться, но получилось криво, по-мальчишески несмело.

— А я вас обидел.

— Да, и я до сих пор зла!

— А еще я вам солгал. — произнес он едва слышно, что на секунду я подумала, что мне показалось. — Когда мы с вами разговаривали. Я сказал, что экспертиза показала, что вы не Элана. Экспертиза… она тогда еще не была готова.

Сердце упало куда-то в пятки. Воздух перестал поступать в легкие. Так вот оно что. Он знал. Он пришел не как принц, не как обидчик, не как благодарный человек. Он пришел как брат.

Он сделал шаг вперед, потом замер, словно боясь спугнуть.

— Марица… — он произнес мое имя так, будто пробовал его на вкус. — Прости. Прости за всё. За те угрозы, за ту клятву… Я не знал. Я не верил… не мог поверить… Ты не можешь просто уехать. Ты не можешь снова исчезнуть. Я только что… мы только что нашли тебя.

Он опустил голову, и в его позе была такая безысходность, что мне вдруг стало его жаль. Жаль этого человека, скрывавшего свою боль за надменностью. Человека, который всю жизнь прожил с клеймом убийцы и вот теперь узнал, что был всего лишь пешкой.

— Я не знаю, что делать, — признался он тихо. — Я не знаю, как это исправить. Но я не могу позволить тебе просто уйти. Не сейчас. Не после всего. Останься. Дай мне время. Дай нам время. Я найду способ все исправить. Я обещаю.

Я стояла, вцепившись пальцами в рукоять кинжала под платком, и слушала его. Слушала, как он говорит о прощении, о благодарности, о том, как ему стало легче. А внутри всё закипало.

— Вам стало легче? — вырвалось у меня, и голос прозвучал хрипло, зло. — Прекрасно. Я за вас искренне рада. А знаете, что стало со мной?

Я сделала шаг вперёд, и он инстинктивно отступил, наткнувшись на косяк двери.

— Вы явились сюда, чтобы сказать, что вам полегчало? После всего, что вы сделали? Вы разрушили всё! Всё, что я с таким трудом, с такой кровью пыталась построить здесь!

— Марица… — он попытался перебить, но я уже не могла остановиться. Горечь и яд, копившиеся неделями, хлынули наружу.

— Вы унизили меня! Вы заставили меня клясться в том, чего я ничего не делала! Вы назвали меня самозванкой, пригрозили казнить! И да, — я выдохнула, видя, как он бледнеет, — со стороны это, наверное, и правда выглядело как наглое втирание в доверие. Деревенская простушка, возжелавшая трона. Я понимаю. Но вы даже не попытались разобраться! Не дождались результатов экспертизы! Вы просто вынесли приговор и вышвырнули меня вон!

Слёзы жгли глаза, но я смахнула их тыльной стороной ладони с таким яростным усилием, что кожа на скуле загорелась.

— Вы знаете, что вы отняли у меня? Демитра! Вы разрушили нашу помолвку, о которой я, глупая, уже начала думать как о чём-то возможном! Вы отняли моё будущее! Мою возможность учиться, работать, жить в этом городе, который я, оказывается, ненавижу, но где у меня были друзья и… и надежда! Вы лишили меня всего одним махом! Заставили дать клятву, что я никогда не явлюсь во дворец, под страхом смерти! А теперь являетесь ко мне и говорите, что вам «полегчало»⁈

Мой голос сорвался на крик. Я задыхалась, грудь вздымалась, а он стоял, прижавшись к двери, с лицом, на котором читался ужас и постепенное, мучительное осознание всей глубины содеянного.

— Вы сломали меня, Ваше Высочество. Вы взяли девушку, которая только что пережила войну, убийство, потерю дара и его возвращение, которая спасла вашего короля и ваше королевство от гражданской войны, и растоптали её в грязь. Растоптали так, что единственное, что ей осталось — это бежать обратно в свою деревню, зализывать раны и пытаться забыть всё это как страшный сон.

Он стоял, прислонившись к притолоке, и смотрел на меня. Не принц — сломленный, растерянный мужчина. В его глазах бушевала буря — стыд, отчаяние, осознание собственной слепоты и того непоправимого ущерба, что он нанёс.

— Ты права, — его голос был глухим шёпотом. — Всё так. И я не могу… я не могу даже предложить тебе занять твоё законное место. Потому что если я объявлю, что ты — Элана, они тебя убьют. Иллюзион не остановится. Это будет твой смертный приговор. — Он сжал кулаки, и суставы побелели. — Но я могу дать тебе титул. Состояние. Я могу сделать тебя герцогиней. Независимой, могущественной… Это меньшее, что я могу сделать.

Герцогиней. Я представила это на секунду — высокие залы, придворные реверансы, шёпот за спиной. И меня передёрнуло от омерзения.

— Нет, — выдохнула я, и в голосе моём не дрогнуло ни единой нотки. — Спасибо за щедрое предложение, Ваше Высочество, но я не продаюсь. Даже за герцогскую корону. Я — Марица Лантерис. Дочь Адорда Лантериса. И мне есть чем гордиться и без ваших титулов.

— Тогда… скажи мне. Ты меня ненавидишь?

Я задумалась на мгновение, перебирая в памяти все его слова, все взгляды, всю ту холодную жестокость в его кабинете.

— Нет, — ответила я честно. — Ненависть — это слишком сильное чувство для вас. Оно требует слишком много энергии. Но я зла на вас. Очень. Невероятно сильно. И, думаю, буду зла ещё очень долго.

Он проглотил комок в горле и опустил голову.

— Справедливо, — прошептал он. — Тогда… чего ты хочешь? — спросил он тихо, почти шёпотом. В его голосе не осталось ни капли принца, только сломленный, виноватый человек. — Скажи мне. Я сделаю всё. Любую твою просьбу, только чтобы ты осталась.

— Я хотела только одного, — сказала я, и мой голос наконец обрёл твёрдость. — Я хотела учиться. Получить образование. Иметь профессию. Сама зарабатывать себе на жизнь. Быть независимой. Не чьей-то дочерью, не чьей-то сестрой, не чьей-то женой. А собой. Марицей. Со своей собственной жизнью. Вот чего я хотела. А вы отняли и это, заставив меня променять свою просьбу королю на вашу тайную авантюру.

Он замер, уставившись на меня. Казалось, он впервые действительно меня услышал. Услышал не принцессу, не угрозу, не дарование, а просто девушку с её простой, несбыточной мечтой.

Мгновение он молчал, переваривая мои слова. А потом его плечи опустились, и он медленно, очень медленно кивнул.

— Хорошо, — прошептал он. — Ладно. Не герцогиня. Не дворец.

Он сделал глубокий вдох, выпрямляясь. Потом поднял на меня взгляд, в котором мелькнула тень его прежней, расчётливой самоуверенности.

— Наша сделка. Ты сдержала своё слово. Ты использовала свою просьбу королю для исполнения… моего желания. Хотя я ожидал, что оно исполнится несколько иначе. И все же, я обязан исполнить своё. Грант на обучение. Работа в столице. Всё, что я обещал.

Он помолчал, обдумывая что-то.

— Старый ден Эшар, мой личный маг… он уже стар. Очень стар. И ищет себе преемника. Помощника. Того, кто со временем займёт его место. — Он посмотрел на меня оценивающе. — Это сложная работа. Ответственная. Придётся быть всегда на виду. Но она позволит тебе окончить обучение и получить профессию. Ты станешь тем, кем хочешь. И никто — слышишь? — никто не будет указывать тебе, как жить. Ни отец, ни я… Никто.Что скажешь?

Я смотрела на него, искала в его глазах подвох, ложь, скрытый умысел. Но видел только усталое, искреннее раскаяние и твёрдое желание хоть как-то, хоть чем-то загладить вину. Не титулом. Не деньгами. А именно тем, чего мне хотелось.

— И… Иллюзион? — выдохнула я, называя главное препятствие.

— Я дам распоряжение Леди Варц. Что-то подсказывает мне, что она итак в курсе нашей маленькой тайны. Твоё существование будет охраняемой государственной тайной. Для всех ты останешься Марицей Лантерис, героиней войны, поступившей на королевскую службу. Мы обеспечим тебе защиту. Невидимую, но железную.

Он умолк, давая мне время. В комнате снова воцарилась тишина, пока я обдумывала его слова. Он предлагал мне построить будущее. То, о котором мы когда-то мечтали с отцом. То, которое я выбрала сама. И я поняла, что он наконец-то уговорил меня. Вот только признаваться в этом даже самой себе не хотелось, просто из банального упрямства.

Нет, мне нужно было что-то еще. Чего мне еще бы очень хотелось? Я стояла, глядя на него, и чувствовала, как внутри закипает странная, горькая и сладкая одновременно смесь. С одной стороны — всё, о чём я могла мечтать. Учёба, профессия, независимость. Защита от самых страшных угроз. С другой стороны — его лицо. Измождённое, искреннее в своём раскаянии. И моя собственная, невыносимая, детская обида, которая требовала не справедливости, а мести. Просто так. Чтобы ему было так же больно, как было мне. И плевать мне на то, что уже пятнадцать лет до этого он жил в аду! Я собираюсь мстить ему не за это, а лишь за то, что он сделал с Марицей Лантерис.

И тогда в голове родился план. Дьявольский, мелочный и прекрасный.

«Хорошо, — сказал мой внутренний голос, холодный и чёткий. — Ты хочешь загладить вину? Получишь. Но с этого момента, братец, твоя жизнь превратится в самый изощрённый ад, какой я только смогу придумать».

Мысленно я уже представляла картины, как я буду входить в его кабинет с кипами бумаг ровно в тот момент, когда он захочет сделать передышку. Буду задавать бесконечные уточняющие вопросы о магических теориях ровно тогда, когда его голова будет уже готова взорваться от государственных дел.

Я буду вежливой. До зубного скрежета. Ни единого фамильярного жеста, ни одного намёка на родство. Только ледяное «Ваше Высочество» и взгляд, полный молчаливого укора, который будет буравить его совесть лучше любой истерики.

Я буду блистать. Стану лучшей ученицей дена Эшара. Буду говорить с иностранными послами на их языках. Буду давать такие советы по магической безопасности дворца, что леди Варц будет хлопать меня по плечу. И с каждым моим успехом он будет помнить, что это он хотел отправить это «сокровище» обратно в деревню, пригрозив предварительно казнить.

Он будет мучиться. День за днём. Год за годом. Он будет видеть, как расцветает та самая девочка, которую он чуть не сломал, и будет знать, что никогда, ни при каких обстоятельствах не сможет назвать её сестрой. Его искупление будет заключаться в том, чтобы наблюдать за моей жизнью с почтительного, мучительного расстояния. Это будет его личный, специально для него придуманный ад. И я, с моим упрямством и склонностью держать обиды, была как никто другой способна его устроить.

Мысль об этом наполнила меня почти детским, сладким злорадством. Да, это была мелочь. Это было недостойно героини. Но я и не хотела быть героиней. Я хотела быть собой. А собой в данный момент я была очень, очень злой девушкой.

Я подняла на него взгляд. Внешне — смирение и принятие. Внутри — предвкушение долгой и методичной мести.

— Хорошо, — сказала я вслух, и мой голос прозвучал ровно и спокойно. — Я согласна. Я остаюсь и принимаю должность.