Марица

Глава 32 Кровь ради мира

Солнце уже давно перешагнуло зенит, окрашивая кабинет в теплые, пыльные тона, когда стук в дверь вырвал меня из размышлений над картой предстоящего смотра войск. Карта эта была чистой формальностью — еще одна обязанность, которую я исполнял с механической точностью, пока настоящая битва за будущее трона шла в тишине кабинетов и шепоте придворных.

— Войдите, — бросил я, не отрывая взгляда от изгибов условной реки, за которую мы якобы должны были держаться.

Дверь открылась, и в проеме возник знакомый силуэт капитана королевской стражи, Рендала. Его лицо, обычно непроницаемое, сейчас было напряжено, а пальцы нервно постукивали по эфесу шпаги.

— Ваше Высочество, — его голос прозвучал неестественно громко в тишине кабинета. — Его Величество требует вашего немедленного присутствия в своих покоях.

Требует. Не просит. Не приглашает. Требует. Ледяная игла кольнула под сердце. Отец уже несколько недель не удостаивал меня ничем, кроме уничижительных взглядов на советах и ледяного молчания за семейными ужинами. Вызов в личные покои, а не в тронный зал, был знаком куда более тревожным — это означало дело, не терпящее посторонних глаз и ушей. Дело, которое не для протокола.

— Причина? — спросил я, откладывая перо в сторону и стараясь, чтобы голос звучал ровно, почти скучающе. — У Его Величества назначен час отдыха. Его лекарь настаивает на режиме.

Рендал сделал едва заметную паузу, его взгляд скользнул по моему лицу, оценивая, стоит ли говорить больше положенного.

— Его Величество не уточнял детали, — наконец произнес он, тщательно подбирая слова. — Но непосредственно перед тем, как послать за вами, он отдал приказ о немедленном аресте канцлера Марца. Распоряжение передано начальнику королевской стражи лично. Из кабинета канцлера доносился… шум.

Воздух словно выбили у меня из легких. Арест Марца? Здесь, прямо сейчас, в стенах дворца? Это было… немыслимо. Нарвадул был тенью отца, его правой рукой, человеком, который держал в страхе половину Совета и имел компромат на вторую. Его арест в его же собственной цитадели означал не просто падение — это был государственный переворот. Тихий, бескровный, но переворот.

Что изменилось? Что могло заставить отца решиться на такой шаг здесь и сейчас, без совета, без огласки? Сердце заколотилось с бешеной скоростью, в висках застучало. Это была либо гениальная ловушка, в которую я должен был угодить с радостной идиотской улыбкой, либо… Либо ветер наконец-то повернулся в мою сторону с такой силой, что сносил все на своем пути.

— Ясно, — я поднялся с кресла, отряхивая несуществующую пыль с рукавов камзола. Внутри все трепетало и кричало, но годы тренировок сделали свое дело — мои движения были плавными и уверенными. — Проводите.

Рендал кивнул и отступил, пропуская меня вперед.

Я вышел в коридор, и холодный мраморный воздух дворца ударил в лицо. Путь в личные покои короля пролегал через самые охраняемые галереи. Обычно здесь царила почти кладбищенская тишина, но сейчас она была нарушена приглушенными, но быстрыми шагами патрулей, скрипом доспехов и шепотком, затихавшим при нашем приближении. Дворец, как зверь, почуял кровь и насторожился.

Арест Марца. Кто стоял за этим? Леди Варц? Но у нее не было неопровержимых доказательств, лишь подозрения. Или… нет?

Мы приблизились к тяжелым дубовым дверям, ведущим в личные апартаменты короля. Две стражи — личная гвардия отца и люди Тайной канцелярии — стояли по обе стороны, их взгляды были устремлены вперед, но напряжение витало в воздухе густым дымом.

Если Марц пал здесь, в сердце своей власти, это означало, что его сообщники — кузен Лориан и его клика — остались без своего самого могущественного покровителя и, что важнее, без его информации. Дорога к трону внезапно расчистилась. Но почему отец пошел на это? Что заставило его увидеть наконец ту пропасть, в которую катилось королевство под управлением его фаворита, и действовать так стремительно и жестоко?

Рендал постучал. Тихий, почтительный стук, который, однако, прозвучал как удар молота о наковальню.

— Войдите, — прозвучал из-за двери голос отца. Он был низким, усталым, но в нем слышалась сталь, которую я не слышал много лет.

Дверь отворилась, впуская меня в знакомое, душное пространство отцовского кабинета. Я вошел, не зная, чего ожидать, поскольку масштаб происходящего был мне совершенно неясен. Но права на ошибку я не имел.

Отец сидел за своим массивным дубовым столом, откинувшись в кресле. Он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен куда-то в пространство за моим плечом. Лицо его было пепельно-серым, пальцы с силой впивались в подлокотники, и я заметил, как мелко дрожит его правая рука — та самая, что когда-то держала меч так же уверенно, как теперь — перо для письма.

У окна, слившись с тенями тяжелых бархатных портьер, стояла леди Варц. Ее присутствие здесь, в этой святая святых, где отец редко допускал даже слуг, говорило само за себя. Это была ее победа. Ее час.

Я склонил голову в почтительном поклоне отцу. Глубина этого поклона была выверена годами тренировок — достаточно почтительно, чтобы не дать повода для упрека, но без тени подобострастия.

— Вы требовали меня, ваше величество?

Отец медленно перевел на меня взгляд. В его глазах не было ни гнева, ни тепла — лишь глубокая, всепоглощающая усталость.

— Требовал, — его голос прозвучал хрипло, будто его горло перетянуто песчаной верёвкой. — Да, требовал, Истер. Присядь.

Эти слова повисли в воздухе, неестественные и чужие. Не приказ, не укор, а… приглашение. Почти человеческое. Я замер на мгновение, прежде чем механически опуститься в кресло напротив. Мягкая кожа приняла мой вес с тихим шелестом. Отец не предлагал мне сесть годами. Обычно я стоял, как солдат на плацу, пока он решал, удостоить ли меня взгляда или слова.

Он изучал меня — не как недостойного наследника, а будто впервые видел черты моего лица, искал в них что-то знакомое или, наоборот, чужое. Его пальцы разжали подлокотник, и дрожь стала заметнее.

— Что… случилось? — спросил я осторожно, нарушая тягостное молчание. Каждое слово приходилось вытаскивать из себя, как из трясины. — Капитан Рендал упомянул… об аресте канцлера.

Отец медленно кивнул, его взгляд наконец оторвался от меня и устремился на груду разбросанных по столу пергаментов. Среди них я узнал знакомый потёртый кожаный переплёт дневника Освена. В детстве я нередко наблюдал за тем, как гувернер зписывал в него все свои мысли и чувства. Что он здесь делал?

— Случилось. — его голос снова сломался, и он откинулся на спинку кресла, внезапно постаревший и бесконечно уставший. — Ты уверена в каждом слове, Патриния? Каждом?

— Каждое слово подтверждено документами, Ваше Величество, — ее голос был ровным, металлическим. — Письмами пострадавших. Финансовыми отчетами, изъятыми из его же канцелярии. И… личным дневником гувернера Шардевана. Нарвадул… Марц… годами выстраивал свою сеть прямо у нас под носом.

Король медленно повернулся. Его лицо, изборожденное морщинами и годами ненависти ко мне, сейчас выглядело просто старым. Изможденным. Он смотрел не на леди Варц, а на меня. В его взгляде не было ни любви, ни тепла — лишь сложная, невыносимая смесь из какой-то новой, мучительной мысли и все той же, привычной невозможности до меня дотронуться.

— Психодемоническое воздействие, — произнес он тихо, словно пробуя на вкус это слово, и я почувствовал, как земля уходит из-под ног. — На девятилетнего ребенка. Ты… ты не мог сопротивляться, Истер.

— Я… не понимаю, — выдавил я, и голос мой прозвучал хрипло и чужим.

— Начни читать с дневника бывшего гувернера. Думаю, ты должен знать.

Я протянул руку, пальцы сами нашли шершавую, потёртую кожу переплёта. Та самая книга, в которую Освен так старательно выводил свои каракули, сидя в саду под старым дубом. Он всегда отстранялся, когда я подходил слишком близко, прикрывал страницы ладонью. «Личные мысли, Ваше Высочество. Не для чужих глаз».

Я открыл его наугад. Страницы пахли пылью, чернилами и чем-то ещё — сладковатым и горьким одновременно, словно испорченное вино. Почерк, обычно такой чёткий и учительский, местами сбивался в неровные, торопливые строки, будто писалось в спешке или в состоянии, далёком от трезвости.

«…вновь говорил с Нарвадулом. Он провел проверку принцессы, и все подтвердилось. Светоч. Она может стать ключом к Истоку, к самому сердцу хаоса. Но контроль… контроль нужен абсолютный. Мы окончательно решили использовать моё влияние на Истера. Психодемоническая энергия. Ребёнок ревнует, чувствует себя забытым. Им легко манипулировать… Он выведет ее в сад, и ее заберут. Нарвадул говорит, что у меня есть около года на работу на психодемоническом уровне.»

Я перелистнул страницу. Даты сливались.

«…не спал всю ночь. Нарвадул настаивает. Говорит, промедление смерти подобно. Что если дар проснётся раньше? Что если она не сможет его контролировать? Целый мир… целый мир может рухнуть из-за одного ребёнка. Я должен верить ему. Я должен. Ради блага всех. Но почему мне вдруг стало так страшно?..»

«…всё готово. Истер зачарован. Сегодня вечером, во время смены караула у восточной стены… Он выведет её в сад. А там… Там ее заберут. О, лишь бы это было по-настоящему ради блага…»

Следующая запись была сделана другим почерком — срывающимся, неистовым, чернила местами прорывали бумагу.

«КРОВЬ. ВСЮДУ КРОВЬ. Они сказали, просто усыпят. Увезут. Я нашёл только окровавленный лоскут от её платья… и… о, БОГИ… Её личико… Её маленькое… Я не могу… Это я… Это я… Нарвадул говорит, надо молчать. Иначе погибну я, погибнет всё королевство. Но как мне жить с этим?..»

Мир сузился до точки. В ушах стоял оглушительный звон, заглушающий всё. Комната поплыла, и я судорожно упёрся руками в колени, пытаясь не рухнуть на пол. Я был не убийцей. Я был марионеткой. Все эти годы я пытался заслужить прощение отца, пытался если не простить себя, то научиться жить с постоянным, разъедающим чувством вины! Они… Марц и Освен… Они разрушили наш мир, убили нашу любовь! Ради чего?

Впервые за пятнадцать лет ненависть внутри была направлена не на себя. Она вырвалась наружу, жгучая, всепоглощающая, и нашла себе настоящую цель.

Нарвадул. Марц.

Дверь отворилась не сразу. Сначала послышался приглушенный, но яростный спор за ее створками, лязг доспехов, сдавленное вскрикивание, мгновенно оборвавшееся, будто кому-то резко заткнули рот. Рендал, стоявший рядом со мной, непроизвольно положил руку на эфес шпаги, его поза стала еще более собранной, готовой в любой миг броситься вперед.

Наконец, створки дрогнули и медленно поползли внутрь.

Первым вошел высокий, сухопарый агент в сером, безличном плаще Тайной канцелярии. Его лицо было каменной маской, но в уголке глаза подрагивал крошечный нерв. Он шагнул в сторону, расчищая проход.

Канцлер Марц шел, почти не касаясь ногами пола — его поддерживали под мышки два крепких стража в мундирах личной гвардии короля. Его обычно безупречный камзол был расстегнут, на одном рукаве зиял длинный разрез, из которого сочилась тонкая струйка крови, окрашивая дорогую ткань в ржавый цвет. Волосы, всегда уложенные с педантичной точностью, сейчас в беспорядке падали на вспотевший лоб.

Глаза были полны не страха, а чистой, животной растерянности. Он метал взгляды по кабинету, словно не узнавая привычных очертаний, не понимая, как он здесь оказался. Его взгляд скользнул по лицу леди Варц, застывшей у окна, — в нем мелькнуло недоумение, почти упрек. Затем он увидел отца, и в его глазах вспыхнула искра надежды, мгновенно погасшая, когда он встретился с ледяным, неумолимым взором короля.

Его губы беззвучно шевельнулись, будто он пытался выстроить в голове логическую цепочку, найти ошибку в расчетах, понять, какая же именно переменная в его безупречном уравнении власти дала сбой.

Стражи грубо усадили его в свободное кресло, стоявшее поодаль от стола. Он не сопротивлялся, стараясь сохранить достоинство, расправляя плечи. Один из стражей механически поправил его камзол, но Марц дернул плечом, скидывая его руку и обвел взглядом всех присутствующих — короля, леди Варц, меня.

— Ваше Величество… — его голос звучал обычно, бархатный и убедительный. — Я… не понимаю. Это какая-то чудовищная ошибка. Прошу Вас объяснить, в чем меня обвиняют.

— Все, кроме леди Варц и кронпринца свободны. — и дождавшись, когда все уйдут, отец провел ладонью по разложенным на столе листам и по тому самому дневнику, что сжигал мне сейчас душу. — Вот объяснения, Нарвадул.

Голос отца звучал тихо, и от того, как он произнес его прежнее, почти забытое имя, Марц вздрогнул, будто его хлестнули плетью. А потом его взгляд остановился на дневнике. Медленно, почти неверяще, он протянул руку. Его пальцы, обычно такие твёрдые и уверенные, сейчас дрожали, едва касаясь потрёпанной кожи переплёта. Он взял дневник, но не стал листать страницы. Он просто знал. Знакомый потёртый уголок, едва заметная вмятина на обложке от когда-то пролитых чернил… Его взгляд застыл на этом клочке кожи, в котором была заключена гибель всего, что он строил десятилетиями.

Он вздохнул. Звук вышел не властным придыханием министра, а сдавленным, усталым стоном старого человека, застигнутого врасплох собственной тенью.

— Ну что ж, — прошептал он, наконец поднимая глаза на короля. В них не было ни страха, ни раскаяния — лишь ледяная, бездонная усталость. — Вы нашли его. Я всегда считал, что Освен был слишком сентиментален, чтобы уничтожить это. Ошибка. Роковая ошибка.

Он откинулся на спинку кресла, положив ладони на колени, и его взгляд стал отстранённым, будто он смотрел не на нас, а на давно минувшие дни.

— Расскажите, — потребовал король. Его голос был низким и тяжёлым, как погребальный колокол. — Всё. С самого начала.

Марц кивнул, медленно, будто каждое движение давалось с огромным трудом.

— С самого начала… — он повторил за ним, и его взгляд ушёл вглубь себя. — В те времена я уделял очень много сил изучению магии, новых заклятий, познанию нашего мира. Столичная библиотека является прекрасным клядезем знаний, но и этого мне было мало. Я давно перечитал в ней все, что меня интересовало. И тогда со мной связались маги Иллюзиона. Они всегда искали агентов, которые докладывали бы им о появлении талантливых магов. Их мало интересует политика или власть, они одержимы знаниями. Как был одержим ими и я. Я не видел ничего плохого в том, что Иллюзион собирал новые заклятия, общался с изобретателями, учеными, обменивался знаниями с ними. Поэтому способствовал формированию связей и знакомст. Именно Иллюзион помог мне устроиться младшим магом во дворец к вашему отцу. И почти сразу я получил должность вашего личного мага.

Ваш отец, покойный король, получил пророчество о Светоче, маге, чья сила сравнима с Истоком самого мироздания. Силе, способной либо вознести королевство к невиданным высотам, либо стереть его в порошок. И загорелся идеей его получить! Какие перспективы! И ведь были все предпосылки, что Светоч может родиться в королевской семье! Мощная родовая магия с почти неограниченным резервом, сновидцы, древний род. Поэтому Ваш отец приказал мне сопровождать вас в Сибург. Не как советника — как стража. Как того, кто должен был следить, наблюдать и… действовать, если дар проявится. Но я решил более подробно изучить пророчество. И тогда понял, что Светоч может просто уничтожить этот мир. И даже, если он родится и научится контролировать свой дар, то равновесие в мире и политике кардинально поменяется, что снова ставит мир в опасность от амбиций одного развратного короля.

Элана… — его голос дрогнул, впервые за всё время пробившись сквозь ледяную скорлупу. — Она была всего лишь ребёнком. Милой, живой, с глазами, полными любопытства. Но её дар… он начал проявляться. Сначала это были просто яркие сны. Скоро стало понятно, что она и есть Светоч. И тогда я связался с Иллюзионом. Мне нужен был совет. Они сообщили, что… занимаются такими детьми. Забирают их, учат контролю, объясняют последствия. И если учеба не дает плодов — блокируют способности. Но мы прекрасно понимали, что вы свою дочь не отдадите.

Его взгляд медленно, мучительно поднялся и упёрся в меня.

— Истер ревновал. Чувствовал себя брошенным. Его психика была… податливой. А Освен… Освен был психодемоном. Идеальным инструментом. Я убедил его, что это — единственный способ спасти и принцессу, и королевство. Что мы не причиним ей вреда — лишь усыпим и переправим в безопасное место, где маги Иллюзиона помогут ей обуздать силу. Он поверил. Он наложил на мальчика внушение — вывести сестру в сад в условленный час.

Он замолчал, и в тишине кабинета был слышен лишь его тяжёлый, прерывистый вздох.

— Но что-то пошло не так. То ли внушение оказалось слишком сильным, то ли собственная ревность Истера исказила его… Он не просто вывел её. Он… бросил ее в порту. Я задержался у вас в кабинете, поэтому встретил уже запыхавшегося и полубезумного Освена, который что-то кричал про кровь. Все его руки были в крови.

Он сжал кулаки, и костяшки побелели.

— Мы нашли её слишком поздно. Всё, что осталось… — его голос сорвался в шепот. — Освен сломался. Он хотел бежать, признаться во всём… Я не мог ему позволить. Его признание разрушило бы всё королевство. Раскололо бы двор, бросило бы тень на трон. Я… угрожал. Шантажировал. Даже хотел убрать его, но он исчез. А потом… потом пришлось врать. Снова и снова. Защищать трон. Даже ценой… — он снова посмотрел на меня, и в его глазах на мгновение мелькнуло что-то, почти похожее на жалость, — даже ценой того, чтобы позволить мальчику винить себя всю оставшуюся жизнь.

Он закончил. В кабинете повисла тяжёлая, гробовая тишина. Его исповедь висела в воздухе, ядовитым маревом, и каждый из нас задыхался в нём по-своему.

Отец сидел, не двигаясь, его лицо было маской из боли. Леди Варц сохраняла ледяное спокойствие, но её пальцы с такой силой впились в подоконник, что казалось, гранит вот-вот треснет.

А я… Я просто смотрел на человека, который украл у меня всё. Не только сестру. Не только любовь отца. Он украл меня самого. И самое ужасное было в том, что в его рассказе не было злодейского хохота. Не было наслаждения от содеянного. Был лишь холодный, чудовищный расчёт, желание защитить королевство и этот мир от неконтролируемой угрозы.

— Ледарс, у меня не было цели убить твою дочь. Это лишь случайность, трагедия. Все, что я хотел сделать — защитить королевство! Защитить этот мир! Если маг может управлять Истоком, то страшно представить, что он может сотворить! Страшно представить, что смогут сотворить те, кто имеет на мага влияние.

Отец медленно поднялся. Казалось, не человек встал с кресла, а поднялась сама гора, долгие годы копившая в себе лаву. Его тень, удлинённая низким солнцем, накрыла Марца, и тот невольно отпрянул, впервые за весь разговор проявив не расчётливый страх, а животный, первобытный ужаст.

— Случайность? — его голос был не громким, а каким-то спрессованным, тяжёлым, как глыба гранита. — Трагедия? Ты… ты смеешь называть это такими словами?

Он сделал шаг вперёд. Пол под ним, казалось, прогнулся.

— Мне, — он ткнул себя пальцем в грудь, и звук был глухим, словно он бил по пустой бочке, — мне, её отцу, пришлось собирать её по кускам! В том проклятом порту, в грязи, среди брошенных ящиков и вони тухлой рыбы!

Его голос сорвался в хриплый, надсадный крик, от которого лицо леди Варц, обычно невозмутимое, исказилось ужасом.

— Я держал в руках… я держал её косичку, заплетённую утром няней! Она была липкой от… Я поднял её любимые туфельки! Красные, с бантиками! Она так их любила! Они были все в грязи и в… в крови! Я отскрёбывал её ногтями, пытаясь сделать чистыми, понимаешь⁈ ОТСКРЁБЫВАЛ КРОВЬ МОЕЙ ДОЧЕРИ С ЕЁ ТУФЕЛЕК!

Он закричал последние слова, и из его горла вырвался нечеловеческий звук — смесь рёва и рыдания. Слёзы, которых, казалось, не было в нём все эти годы, хлынули по жёстким щекам, оставляя блестящие дорожки на седой щетине.

— А её платьице… розовое, с кружевами… Его просто… его просто не было! Только клочья! И ты говоришь — СЛУЧАЙНОСТЬ⁈

Он рванулся вперёд и схватил Марца за воротник камзола, с силой, от которой затрещали кости. Лицо канцлера побелело, глаза выкатились от удушья и шока.

— Ты украл у меня всё! Ты отнял у матери её ребёнка, а я едва не сошёл с ума от горя! Ты превратил моего сына в живой труп, заставив его носить вину за ТВОЁ преступление! Ты сжёг мою семью дотла! И всё ради чего? Ради своей больной идеи о «благе королевства»? Ради знаний? Ты не спасал королевство, Нарвадул! Ты его УБИВАЛ! Изнутри! Медленно и методично! И я… я все эти годы кормил змею у себя на груди! Я слушал твои советы! Я доверял тебе!

Он тряхнул Марца так, что у того затряслась голова, и отшвырнул его обратно в кресло. Канцлер захрипел, судорожно ловя ртом воздух, его напускное достоинство окончательно развеялось, сменившись паникой.

Король отступил на шаг, его могучая грудь тяжело вздымалась. Он вытер лицо рукавом, смахивая слёзы с яростью, словно стирая проявление слабости.

— Ты не заслуживашь быстрой казни, — прошипел он, и в его голосе снова зазвучала привычная стальная власть, но теперь отточенная болью до бритвенной остроты. — Ты будешь сидеть в самой глубокой и сырой яме, что есть в моих темницах. Ты будешь жить. Жить с тем, что ты натворил. Каждый день. Каждую ночь. Вспоминая её лицо. И моё. И его. — Он кивнул в мою сторону, не глядя на меня. — До конца своих дней. И это будет твоим наказанием. А потом… потом мы поговорим о твоих друзьях из Иллюзиона. Очень обстоятельно поговорим.

Он повернулся к леди Варц, его глаза были пустыми, выжженными.

— Убери его с моих глаз. Пока я не передумал и не разорвал его голыми руками.

Леди Варц молча кивнула. Одним её взглядом дверь распахнулась, и стражи вошли, чтобы увести сломленного канцлера. Его больше не поддерживали — он шёл сам, пошатываясь, не в силах поднять голову, унося с собой в темноту коридоров тяжёлый, невыносимый груз правды и королевской ярости.