Марица

Глава 33 Заключение

Солнечный свет, густой и пыльный, упёрся в дубовый стол, освещая разложенные карты перемещений войск и рапорты о беспорядках в южных провинциях, спровоцированных арестом Марца два дня назад. Бумаги пахли сургучом, воском и тревогой.

Я стоял по стойке «смирно», ожидая, когда отец отведёт взгляд или махнёт рукой, отпуская. Обычно эти аудиенции длились ровно столько, сколько требовалось, чтобы выслушать его краткие, обезличенные указания. Сегодня было иначе.

Он молчал, вороша пергаменты, его лицо было каменной маской, но я видел, как дрожит перо в его руке. Воздух в кабинете был густым, как бульон, и я почти физически ощущал вес его невысказанных мыслей.

— Кронпринц.

Я вздрогнул, хотя его голос не был громким.

— Ваше Величество.

— Кузен Лориан, — он отшвырнул от себя один из свитков. — Пребывает в «глубокой печали» о здоровье канцлера. Собирает вокруг себя всех, кто недоволен арестом. Твоё мнение?

Вопрос повис в воздухе острым, отточенным лезвием. Не «Что скажешь?» или «Доложи!», а «Твоё мнение». Просто и ясно. От этого стало ещё страшнее. Я почувствовал, как спина покрывается ледяным потом.

— Лориан — трус, — сказал я, тщательно подбирая слова. Голос звучал хрипло. — Он не рискнёт открытым выступлением, пока не убедится в вашей слабости. Его нужно изолировать. Не силой — информацией. У него самого скелетов в шкафу достаточно. Достаточно дать понять его сторонникам, что мы о них знаем, и его поддержка рассыплется.

Я замолчал, ожидая насмешки, привычного уничижительного: «Нашёл время для наивных теорий».

Отец не поднял на меня глаз. Он уставился на карту, где фигурки наших драгун стояли у границ владений Лориана.

— Здравая мысль, — пробормотал он, и слова прозвучали приглушённо, будто он говорил сам с собой. — Леди Варц уже ведёт эту работу. Распорядись, чтобы патрули удвоили бдительность, но без провокаций. Я не хочу давать им повод кричать о тирании.

Мир на мгновение перевернулся. Он не просто согласился. Он поручил мне отдать приказ. От его имени.

— Слушаюсь, Ваше Величество.

Дела были исчерпаны. Повода оставаться — ноль. Я ждал кивка, разрешения удалиться. Но он не двигался, продолжая смотреть в окно, где медленно садилось солнце, окрашивая небо в багровые тона. Тишина стала тягучей, неловкой, наполненной гулким эхом всего, что мы не могли сказать.

Я видел, как его взгляд зацепился за маленький портрет на камине — мать, улыбающаяся, с живыми ещё глазами. Его пальцы сжались в кулак, суставы побелели. По его лицу пробежала тень такой острой, животной боли, что мне стало трудно дышать. Он снова там, в порту, среди щепок и крови.

Инстинкт, выдрессированный годами, кричал: «Молчи! Не двигайся! Не напоминай о себе!». Но другой, новый, робкий и непослушный, заставил меня открыть рот.

— Поставщики для северных гарнизонов, — выпалил я, и голос прозвучал неестественно громко. — Их реестры требуют повторной проверки. Есть подозрения в завышении цен. Мне нужен ваш доступ к архивам казначейства.

Я не глядел на него. Смотрел на свой сапог, на пыльную лужицу закатного света на полу. Это был крик о помощи. Попытка заткнуть дыру в стене нашим общим, привычным, безопасным делом. Давай забьём эту пустоту бумагами. Давай будем королём и наследником. Это единственное, что мы умеем.

Отец медленно обернулся. Его взгляд был остекленевшим, невидящим. Он молча протянул руку к графину с тёмным, почти чёрным вином. Налил себе. Поставил графин на край стола. Прямо между нами. Не предлагая. Не приглашая. Просто… оставив его там. Молчаливый жест. Стоишь. Можешь взять. Или уйти.

Сердце заколотилось где-то в горле. Это была ловушка. Проверка. Ошибка стоила бы слишком дорого. Я видел, как капелька вина скатилась по стеклу графина, оставив тёмный след.

Я сделал шаг вперёд. Взяв графин, я почувствовал, как дрожат мои пальцы. Налил. Поставил графин на место. В кабинете снова воцарилась тишина, но теперь она была иной. Мы не смотрели друг на друга. Мы пили молча, глядя в противоположные стороны комнаты, в окно, где сгущались сумерки. Два острова, ещё не связанные мостом, но уже переставшие быть в открытом океане.

Отец допил первым. Поставил бокал со стуком.

— Иди, — сказал он тихо, без прежней отчуждённости. Просто констатация факта. Всё.

— Ваше Величество.

Я вышел, закрыв за собой дверь беззвучно. Прислонился к холодной стене коридора, пытаясь перевести дух. В ушах стучало. Вкус вина был горьким на губах.

За дверью не было слышно ни звука. Но я знал, что он не шевелится. Сидит в своём кресле, в опустевшем кабинете, и смотрит на портрет мёртвой дочери, заливая новой болью только что открывшуюся старую рану. Мы сделали шаг. Первый и самый неуклюжий. И от этого стало не легче, а только страшнее.

Путь впереди был длиннее и сложнее, чем дорога до столицы. И мы только-только сделали первый шаг, хромая и спотыкаясь.

Я шёл по длинному, пустынному коридору, ведущему в его покои, стараясь загнать обратно навязчивые образы, вызванные странной аудиенцией у отца. Впереди, у высокого арочного окна, из которого открывался вид на вечерний сад, стояла знакомая стройная фигура в бардовом платье.

— Леди Варц, — Я слегка нахмурился, замедляя шаг. — Вы ищете кого-то или просто любуетесь закатом? В последнее время вы частый гость в этих стенах.

Патриния Варц обернулась. Её лицо, как всегда, было бесстрастной маской, но в уголках глаз притаилась усталая усмешка.

— Закаты во дворце стали куда живописнее с тех пор, как в них не вписаны силуэты определённых персон, Ваше Высочество. Я наслаждаюсь видом. И, раз уж мы встретились, могу поделиться свежими новостями. Не слишком приятными, но и не неожиданными.

— От вас я уже не жду неожиданных приятностей, леди, — я остановился рядом, скрестив руки на груди. — Что случилось?

— Мы задержали одного из торговцев магическими артефактами. Того самого, что поставлял реагенты для тёмных ритуалов канцлеру. Вернее, Нарвадулу, — она сделал едва заметную паузу, подчёркивая разницу. — После недолгого… уговора, он подтвердил кое-какие наши догадки.

Она говорила ровно, будто докладывала о поставках зерна.

— Иллюзион вышел на Освена Шардевана совершенно случайно. Тот, будучи уже тяжело болен, попал в лазарет в одном из северных городков. В бреду он твердил одно и то же: «Светоч жив. Она спрятана. Он спас её». Слова психодемона, да ещё и в таком состоянии — сильный сигнал. Для Иллюзиона это стало подтверждением их самых страшных подозрений.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Но Светочем же была моя сестра? — вырвалось у меня, и голос прозвучал сдавленно, почти шёпотом. — Она же мертва! Элана мертва! Что им нужно было от призрака?

— Мозг больного человека, Ваше Высочество, особенно психодемона, — вещь сложная и коварная, — произнесла Патриния ровно. — Он может годами лелеять одну и ту же навязчивую идею, обрастая ею, как раковиной. Чувство вины, отчаяние, желание искупить непоправимое… Всё это могло заставить его увидеть то, чего не было. Или, что более вероятно, принять желаемое за действительное. Для Освена мысль о том, что Элана выжила, могла стать единственным спасительным оправданием, единственным лучом в его личном аду. Он цеплялся за неё, как утопающий за соломинку. А Иллюзион, в своей паранойе, ухватился за бред умирающего, как за единственную зацепку. Они предпочли поверить в чудо, чем допустить, что их величайшая цель могла быть уничтожена по чистой случайности.

— Почему тогда просто не нашли его? Зачем понадобилась целая война?

— Потому что они не знали, где он спрятал Светоч. А если Светоч — сновидец, то любая попытка выследить его обычными методами могла заранее спугнуть. Они боялись, что маг почувствует приближение опасности в видениях и исчезнет насовсем. Поэтому был разработан… более масштабный план. Наложить мощное заклятие на место силы — на Храм Богов. Оно должно было работать как магнит, притягивая мага с таким даром, сбивая его внутренний компас, заставляя бессознательно идти к эпицентру. Война была прикрытием, дымовой завесой. Идеальным фоном для поисков одного человека.

— Боги, — прошептал я, смотря в окно на темнеющие очертания сада. — Сколько жизней… ради чего? Ради поимки одного человека?

— Для Иллюзиона этот «один человек» значил больше, чем жизни целого королевства, — холодно констатировала леди Варц. — Их логику не измерить обычными мерками.

Она сделала лёгкий кивок, собираясь уйти.

— Леди Варц, — я остановил её. Вопрос жёг мне губы, но промолчать было уже невозможно. — Ответьте мне. Как вам… как вам удалось найти то, что было скрыто годами? Компромат на Марца. Дневник Освена. Вы копали всё это время, но он был словно призрак — ничего не оставлял после себя. Что изменилось?

Патриния Варц замерла. Она посмотрела на меня оценивающе, взвешивая, сколько правды можно выдать сейчас, в этом пустом коридоре.

— Я ничего не нашла, Ваше Высочество, — сказала она наконец, и её голос потерял металлический оттенок, став почти обыденным. — Это сделал за меня другой человек. Много лет назад. Он собирал эти доказательства по крупицам, рискуя всем. И он сохранил их, спрятал так, что сам Нарвадул, со всей своей паранойей, не смог их отыскать.

— Кто? — спросил я, хотя в груди уже начало складываться тяжёлое, невероятное предположение.

Леди Варц позволила себе лёгкую, едва заметную улыбку.

— Адорд Лантерис. Бывший начальник вашей королевской стражи. Он хранил этот сундук с уликами все эти годы в самом надёжном месте. В телеге, на которой его приёмная дочь, Марица, привезла в столицу спасённого генерала Янга. Прямо под носом у всего двора. Ирония судьбы, не правда ли?

Она не стала ждать моей реакции на свои слова. Развернулась и пошла прочь по коридору, её твёрдые, чёткие шаги постепенно затихали в полумраке.

Я остался стоять у окна, в полной тишине, смотря на появляющиеся на небе первые звёзды. Вкус вина окончательно перестал казаться горьким. Теперь он был похож на вкус крови и железа. Крови моей сестры. И железа от старой, потрёпанной телеги, что всю дорогу тащила в себе разгадку величайшей тайны королевства.

Я шёл в свой кабинет, и каждый шаг отдавался в висках тяжёлым, глухим стуком. «Спасительная ложь больного старика». Слова леди Варц висели в воздухе едким дымом, выжигая всё внутри. Не её смерть. Не её вина. Не моя. Всё это — чудовищная ошибка, разросшаяся до размеров войны. Адорд Лантерис… Он просто собирал компромат. А его дочь… Марица… Я вспомнил, как она стояла передо мной в том же кабинете, бледная, с перекошенным от страха и гнева лицом.

Я резко толкнул дверь в кабинет, заставив вздрогнуть заснувшего на канделябре домового. Я был к ней ужасен. Угрожал, шантажировал, заставил дать клятву… А она… она просто пыталась выжить. Как и все мы. И, возможно, была единственной, кто действовал из чего-то, похожего на благородство, а не из страха или расчёта.

Воздух в кабинете был спёртым и пыльным. Я прошёл к книжному шкафу, отодвинул фолианты по военной тактике. За ними была маленькая, неприметная щель. Я запустил внутрь пальцы, нащупал шершавую ткань, и вытащил его.

Заяц. Старый, потрёпанный, с одним пришитым криво глазом-пуговицей. Её любимая игрушка. Ту, из-за которой мы когда-то подрались. Я сжимал его в руке, и ком подкатывал к горлу.

«Прости, — мысленно обратился я к тому призраку, что преследовал меня все эти годы. — Прости, что поверил. Прости, что не защитил. Дай мне… дай мне сил теперь всё исправить. Дай понять, как».

Я не молился Богам. Им наши молитвы без надобности. Я просто просил. И в гнетущей тишине кабинета это казалось самым громким криком в моей жизни.

Стук в дверь прозвучал как выстрел. Я судорожно сунул зайца в карман камзола, стараясь придать лицу привычное надменное выражение.

— Войдите!

Дверь открылась, и в проёме возник мой секретарь, бледный и торжественный, с запечатанным конвертом из плотного пергамента в руках. На печати — магический символ Гильдии алхимиков и целителей.

— Ваше Высочество, — он почтительно склонил голову. — Результаты… тех анализов, что вы заказывали инкогнито. Только что доставлены курьером.

Сердце ёкнуло. Кровь. Моя. И тот самый платок, который я все эти недели хранил в потайном ящике, как последний, безумный козырь против самого себя. Я был абсолютно, на все сто процентов уверен в результате. Это была чистейшая формальность. Последний гвоздь в крышку гроба моих безумных подозрений. Я заказал экспертизу не для того, чтобы найти подтверждение, а чтобы окончательно и бесповоротно убить в себе эту слабую, глупую надежду. Чтобы получить официальный документ, который скажет мне: «Остановись. Она не она. Это конец». Чтобы я мог, наконец, вздохнуть полной грудью и выбросить этот окровавленный лоскут из головы и из сердца.

— Оставьте на столе, — буркнул я, делая вид, что просматриваю другую бумагу, стараясь, чтобы в голосе не дрогнула и тень нетерпения. — И свободны.

Дверь закрылась. Я остался один с этим конвертом. Он лежал на столе, безобидный и такой тяжёлый. Я медленно, почти ритуально, сломал печать. Пергамент шелестел в дрожащих пальцах.

Взгляд скользнул по стандартным формулировкам, по цифрам, по магическим символам, подтверждающим достоверность. И застыл на последней строке.

«Совпадение маркеров по шестнадцати параметрам. Вероятность родства: 99,8%. Заключение: образцы крови принадлежат лицам, находящимся в прямой родственной связи по материнской линии».

Сначала не было ничего. Пустота. Белый шум в ушах. А затем словно ледяная вода хлынула на меня с головой, бросая после этого в адский жар. Мозг отказался воспринимать эти слова, эти цифры. Это была какая-то ошибка. Подлог. Нелепая описка алхимика, который перепутал пробирки.

Я перечитал. Ещё раз. Медленно, вглядываясь в каждую буковку, каждую закорючку, как будто они должны были вот-вот сложиться в другой, правильный текст. Но нет. Они оставались прежними. Немой приговор. Не отрицание, а подтверждение. Не конец, а начало.

И тогда это случилось. Тихо, с ужасающим, леденящим душу щелчком, все кусочки пазла, все «совпадения», все «странности» — всё встало на свои места. Не заговор. Не игра случая. Это была реальность. Жестокая, невероятная, бьющая по мозгам и по сердцу с силой кузнечного молота.

— Не может быть… Этого не может быть…

Она жива. Она не призрак. Она не бред умирающего. Она — здесь. В моём городе.

Та самая девочка с зелёными глазами. Та, чьи окровавленные туфельки отец… Моя сестра. Она прошла через войну, побег, разбитое сердце, мои угрозы и унижения… и привезла мне своё сердце, свою кровь и правду на старой телеге, сама того не ведая.

По комнате поплыли тени. Пол ушёл из-под ног. Пергамент выпал из онемевших пальцев и плавно опустился на ковёр, как падающее тело.

— Не может… быть… — вновь и вновь повторял я, и это был не голос, а хриплый, сорванный выдох, полный такого невыносимого смятения, что казалось, грудь сейчас разорвётся. — Этого не может быть…

Потом ярость. Дикая, всепоглощающая, белая ярость от осознания всей глубины обмана, всей мерзости случившегося, всех потерянных лет. Она смешалась с безумной, болезненной, режущей изнутри надеждой, от которой перехватило дыхание.

Адорд… Его командировка… Ее кошмары о ее смерти… Их разговоры в саду… Получается, он единственный из нас поверил им? Получается, он спас ее? Как?

Я вскочил, опрокидывая кресло. Оно с оглушительным грохотом ударилось о пол, но я уже не слышал ничего, кроме гула в собственной голове.

Я рванулся к двери, распахнул её и проревел в пустой, тёмный коридор, голосом, полным такой ярости и отчаяния, которых не знал сам:

— СТРАЖА! НЕМЕДЛЕННО КО МНЕ! ВСЕХ ДЕЖУРНЫХ! СЕЙЧАС ЖЕ!