Крылья Огня: Пророчество о дракончиках

Глава 26

Сон-видение снова пытался прийти в эту ночь.

Звёздолёт наблюдал за этим с каким-то детским весельем. Его разум, умытый маминой лаской и знающий, что всё хорошо, просто не резонировал с картинками очередных драконьих страданий из прошлого-которого-нет.

Как подраный кабан, пытающийся лягнуть из последних сил, видение попыталось дотянуться до более эмоциональных слоёв. Мама в окружении больших злых сородичей, Пирит-Беда, вставшая в защитную позу рядом с ней, падающий беспорядочной кучей с неба дракон, похожий на вчерашнего библиотекаря, побег и поимка его сиблингов.

Ночекрыл не выдержал и весело засмеялся — открыв полностью пасть, полную острых зубов. Что видение может сделать тому, кто знает, что оно не настоящее настолько, что даже этого самого прошлого не существует? Просто последние отблески эха того, что не было и не будет никогда. Всё ещё улыбаясь, драконёнок припал к «земле», раскрыл крылья — и одним махом выпрыгнул из видения, прямо в тёмную и комфортную звёздочночь с бесконечнобудующими вариантами.

Но это были не просто звёзды. Это было мамино крыло с прекрасными красными звёздочками с вентральной стороны крыла. Она была прекрасной ночекрылкой с нотками небокрылки, как и должно было быть, и будет всегда. Рядом лежали сиблинги, тоже одного племени, спя под большими крыльями Глина вместе со Звёздолётом.

А самое главное — не надо было ничего говорить. Каждый слышал внутренний голос каждого, прекрасные и музыкальные, полные тонких и плавных обертонов смыслов и чувств.

«Молодец! Показал, каковы настоящие ночекрылы! Горжусь тобой, сынок», певуче улыбаясь, подумала мама, полная глубокой, всеобъемлющей гордости за него.

«И мы тоже гордимся, братик», раздались мысли, разрозненные, но несущие объединённое желание сделать его радостным. Остальные сиблинги, все шестеро, тоже просыпались, зевая и раскрывая крылышки. Вокруг луннозвёздная ночь, хороший и привычый полумрак для любого ночекрыла. Они в большом гроте, приятно-полутёмном, а за его границами бескрайняя степь, залитая светом трёхлунья.

Дети выбежали наружу, вдыхая ночной воздух, соединяясь в одном чувстве и разъединяясь в разных. Прекрасный оркестр мыслей, такой знакомый и желанный.

И наконец, они прыгнули и взлетели, прямо в великолепное тёмнозвёздное и невесомое небо.

***

Звёздолёт открыл глаза. Запах мамы всё ещё витал вокруг, её тёплое крыло, на перепонке которого было видно едва пульсирующие в унисон с большим сердцем жилки, укрывало полностью, обнимая и создавая приятный полумрак.

Он едва шевельнулся, но мама каким-то образом поняла, что он проснулся. Её голова просунулась под крыло, и вскоре чешуя на его мордочке снова была мокрой от лизей.

— Надеюсь, тебе снились хорошие сны, Звёздочка, — певуче проурчала мама, улыбаясь своими прекрасными клыками.

Звёздочка… мама так давно не называла. Драконёнок улыбнулся. Внутреннее тепло настолько разлилось внутри тела, что будто запахло лёгким дымком. Видимо, непрошенным видениям трудно пробиться, когда их приёмник отдался инстинктам:

— Плохой сон пытался пробиться ко мне. Но у него ничего не вышло. Я выпрыгнул в хороший сон, с нами всеми вместе.

— Молодец, — проурчала мама в ответ, наконец открывая крыло и выпуская сына наружу в мир.

Что ж, снаружи и правда был день. Небокрылка, длинно прогладив его носом по шее, ушла к кладовке под лестницей, и вытащила оттуда хороший кусок тушки, неся её прямо в зубах. Ночекрылёнок переместился к столу, удобно садясь на лапки, и мама положила кусок прямо перед ним, уркнув подбадривающе.

Как только он втянул запах носом и высунул язык, богатый мясной вкус заполнил ноздри, и драконёнок с тихим рыком набросился на кусок тушки, вцепляясь в неё лапами и вгрызаясь зубками, получая за это ещё поощрительных урчаний от мамы.

Остальные, кажется, уже поели, и просто лежали, довольно урлыча и явно приятно потяжелевшие от съеденного. Пирит сидела под крылом Большого крыла, а маленькая Солнышко гордо восседала на маминой спине и иногда любовно покусывала за шею, тихонько при этом урча.

Это было правильно. Никаких мыслей о других семьях, никаких раздумий что сказать. Просто нежность певучих вибраций маминого голоса, внутреннего и внешнего. Они тянут за собой, зовут погрузиться в них, потеряться и просто жить. И Звёздолёт не мог, не хотел сопротивляться этому зову, ведь он идёт от самой замечательной на свете драконицы, от мамы.

После пары часов сытого лежания и переуркивания, мама, призывно урча, позвала их наверх. Её мысли, тронутые глубинным беспокойством, были заняты только одним — дети должны быть в безопасности. Это место не подходит. Враг знает, что они тут. Надо найти новое место.

Дети следовали за матерью, и вместе с ней прыгнули в воздух. Они улетали прочь от скопления камня, полного чужих запахов и движений, среди которых скрывался враг, охотящийся за драконятами. Только глупый, не слушающий самого себя дракон, будет здесь оставаться.

Через полчаса полётов по лесным острогам, они нашли небольшую долину с нависшими над нею ветвями деревьев. Неподалёку, прямо в ручье, была довольно удобная площадка для приземления, и мама спикировала на неё, касаясь лапами земли и призывая своих детей громким урчанием. Ответив радостными рычаниями, они приземлились следом, собираясь под её большими крыльями, которых хватало на всех даже учитывая, что они подросли.

Семья стала обнюхивать место, их языки мелькали каждые несколько мгновений. После нескольких раундов обстоятельно обхода было ясно: никто не занимал это место, никто не знал об этом месте, и потому оно было великолепно, чтобы оставаться здесь всем вместе.

Мама обошла вокруг, приминая собой круг травы и тихо урча. Здесь она будет сидеть. Здесь она будет смотреть. Она всегда наблюдает, чтобы чёрная тень врага не упала сверху.

Бегя к маме, ночекрылёнок унюхал, что после её одобрения остальные чувствовали себя как дома. Златочешуйная с гордым рыком поймала ящерицу и несла её к маме с намерением показать, а потом полностью проглотить. Синечешуйная поймала пастью за хвост радужночешуйную, сверкающую лёгким красным запахом негодования.

И вдруг перед ним выпрыгнул бурочешуйный, большой брат. «Играть?!» — урчал он, припадая на лапы и вилянием хвоста приглашая к игривой свалке вместе с рядом рычащей от предвкушения медночешуйной.

Чёрночешуйный замер. Что-то кольнуло его. Будто бы он что-то забыл. Будто бы они все что-то забыли. Но мамино внутреннее урчание, несущее ласку, безопасность и счастье, унесли последние тревоги и нерешительность. «Играть!» — проурчал он в ответ брату словом, что пришло из глубины сознания — и они напали на него, наваливаясь и устраивая кучу-малу в траве, начинающей пахнуть подогретым соком.

И ничего больше не было важно.