Как подойти к главному авторитету, долго думать мне не пришлось. Как только медики убедились, что я не обычный трап с букетом срамных болезней, меня перевели в обычную камеру к трём казахам и одному молдаванину. Никто из них не решался заговорить со мной первым, но и я хранил молчание. В конце концов, два казаха переглянулись, и один из них подошёл ко мне, протянув два кубика сахара.
— Чего молчишь, сладенький? А с людьми поздороваться?
Я молча посмотрел на подкачанного сухощавого зэка и проигнорировал его.
— Ну ладно, — сказал он и многозначительно кивнул второму.
Все трое казахов встали и, грозно напрягая мускулы, подошли ко мне с подушками в руках. Молдаванин залез на свою койку и испуганно свернулся в позу эмбриона.
— Какая кынырная, придётся тебя поучить уйрету.
Моя ненависть к уголовникам в очередной раз выходила мне боком. Однако кое-какие представления о зэках я получил, когда воевал с мафией. Действительно опасные уголовники редко проявляют агрессию сразу. Обычно они начинают с разговоров по душам и объясняют неопытным основные правила игры. А низкоранговые шестёрки ведут себя именно так. Но и мне не хотелось сразу вываливать все свои эльфийские козыри, поэтому я старательно вжался в нары и стал лепетать на польском что-нибудь испуганное и неразборчивое.
Когда казахи уже полезли трогать меня в разных местах, мимо проходил охранник, и я постарался вскрикнуть как можно тревожнее. Тот открыл окошко в двери и громко потребовал успокоиться, пригрозив, что войдёт. Я слегка шлёпнул по руке казаха, который трогал меня за бедро, угрожающе посмотрел наглецу в глаза и ответил охраннику на русском:
— Всё в порядке.
— Ну смотри, — ответил тот и пошёл дальше.
Следующие полдня казахи провели в смирительных рубашках, которые я изготовил для них из наволочек с их же подушек. Первые тридцать секунд они сопротивлялись, но потом были вынуждены признать, что трогать меня — плохая идея. А молдаванин, впечатлённый моим нежеланием взаимодействовать с администрацией, даже пояснил, что и по местным порядкам распускать руки неправильно. В общем, уже на вечернем приёме пищи ко мне подошли два кашрутовца.
— Ты кто?
— Я эльф. А ты?
Кашрутовцы переглянулись и, усмехнувшись друг другу, подошли ко мне ближе, с угрожающей доброжелательностью.
— Манна есть?
— "Манны" нет.
— А если найдём? — усмехнулся тот.
— Буду признателен, — ответил я.
Кашрутовцы прогнали от меня ближайших зэков и сели со мной. Один напротив, а второй рядом.
— Я Цибельман.
— Я Войцех.
Кашрутовцы сначала брезгливо покосились на свои железные тарелки, а я приступил к еде, и они тоже начали медленно есть.
— Эльф, Войцех, — сказал Цибельман, опустошив тарелку раньше меня, — ты что, как баба, что ли?
— Ты про это? — спросил я и потрогал грудь.
— Это для виду только. Бутафория, фраеров разводить всяких. Надеюсь, вы не повелись? — сказал я и раздавил драник ложкой, пристально глядя в глаза Цибельману.
Кашрутовцы изменились в лице. От молдаванина они, вероятно, уже знали, что было бы с казахами, если бы не охрана. Но я решил им продемонстрировать ещё нагляднее. Я доел свою кашу и показал им свои эльфийские клыки. Эмаль в них была твёрже, чем в обычных человеческих зубах, а вкрапления гидроксида железа, как в зубах морских блюдечек, делали их ещё прочнее и твёрже. Я взял ложку из нержавеющей стали, соскоблил клыком длинную металлическую стружку и выплюнул её в тарелку.
— Так ты колдовать умеешь или нет?
— Умел бы колдовать, наколдовал бы себе респавн на волю, — обречённо вздохнул я.
Но Цибельман шутки не оценил. Он пристально посмотрел на меня, явно ожидая хвастовства, за которое меня мог бы наказать по тюремным порядкам. Но я не стал играть роль "торчащего гвоздя". Я глуповато пошевелил своими длинными эльфийскими ушами и сказал:
— Могу вот так. Устроит?
— Бабе-Любе ты понравишься, — сказал Цибельман и даже слегка расслабился.
После ужина заключенных стали выпускать на короткую вечернюю прогулку маленькими группами. Они вели себя так спокойно и расслабленно, что на миг мне показалось будто это и не тюрьма вовсе, а какой-то скромный санаторий из болливудских сериалов про СССР. Но когда выпустили меня с Цибельманом, он совершенно спокойно повёл меня к Бабе-Любе.
На лавочке под зарешеченным окном сидел гладко выбритый безбородый мужчина средних лет с широкими плечами, худощавым торсом и грудными имплантами, нелепо торчащими сквозь робу. Длинные, каштановые с проседью волосы обрамляли габсбургский подбородок, скрывавший жуткие шрамы от неудачной операции кадыка. Он оценивающе посмотрел на меня и подозвал подойти поближе.
— В вашем полку таки прибыло, — сказал Цибельман.
— Ну присядь, — сказал Баба-Люба и стал смотреть в пустоту прямо перед собой. — За что сидишь?
— Я политический.
— За свободу самоидентификации?
— За нарушение государственных границ.
— Откуда сам?
— Из Силезии. Польша.
— Бежал сюда от польской трансфобии?
— А разве здесь трансфобии меньше? — удивлённо спросил я, глядя на длинные ногти Бабы-Любы.
— Вообще-то да.
— А почему тогда вы здесь? Тоже политический?
— Нет. За "преступную халатность".
Я посмотрел в голубые глаза авторитета и заметил в них даже тень сожаления.
— Не проверил, видите ли, документы прежде чем оперировать. Оказалось, что пациент несовершеннолетний.
Баба-Люба вздохнул и протянул мне парочку кубиков сахара.
— А как же "не верь, не бойся, не проси"? — усмехнулся я.
— Возьми авансом. Это местная валюта.
Я взял кубики и аккуратно заправил их за подвёрнутый рукав. Потом посмотрел на одобряющее кивание Цибельмана и других кашрутовцев и, выдержав небольшую паузу, спросил:
— Валюта? И что же вы хотите у меня купить?
— Информацию.
Я усмехнулся и иронично-горько вздохнул.
— Тогда мне придётся провернуть её в молдавском банке. Ведь мне тоже нужна информация.
— Надеюсь, ты не попытаешься предпринять суицидальную попытку побега?
— Пока что нет. Мне и бежать-то некуда.
— И какого рода информация тебе нужна?
— Ничего серьёзного. По большей части про Россию, что тут у вас и как.
— В таком случае, — Баба-Люба подозвал моего сокамерника молдаванина и сказал нам: — пообщайтесь, познакомьтесь. Здесь почти всем бежать некуда. Если ты не фуфлыжник, отсидишь спокойно. Везде люди живут, в конце концов, даже здесь.
Баба-Люба уставился на холм. Я тоже посмотрел туда и увидел на его склоне небольшой сад камней в японском стиле. Молдаване старательно и тщательно занимались построением великолепных композиций, которые были видны чуть ли не с другого берега.
Я ещё раз достал кубики сахара из кармана, повертел их в руках и дружелюбным тоном спросил:
— Ну и что интересное я могу рассказать вам? — сказал я и поправил форму так, чтобы наиболее наглядно продемонстрировать своё женское телосложение, талию и фигуру.
— Расскажи о себе. Давно ты совершил переход? С детства, наверное? До ПС?
— Начал в двадцать один год, завершил в двадцать шесть, — сказал я и стал старательно обдумывать, что именно сохранить в тайне.
Баба-Люба попросил меня осмотреть и даже приказал остальным зэкам отвернуться. В движениях авторитета, в его взглядах и точках внимания явно прослеживалась обширная медицинская практика. Он явно знал, куда смотреть, но чем подробнее он меня осматривал, тем более задумчивым становился. В конце концов он спросил:
— Как тебе удалось? Ты что, от природы невосприимчив к тестостерону?
— Нет, технологии шагнули далеко вперёд, — сказал я и поставил свою ступню рядом с его ногой, чуть ли не вдвое больше моей. — Я работал над феноменом человека-слона, в сороковых годах был огромный всплеск этой напасти. Я генетически модифицировал вирусы, провоцирующие остеомаляцию. Управляемое размягчение и реминерализация костей позволила нашей исследовательской группе вернуть костям пациентов нормальный вид.
Я встал и продемонстрировал длину рук, ширину плеч и таза, чем вызвал неподдельное восхищение у авторитета.
— Технология рискованная, поэтому пришлось вначале испытать на себе. А у пациентов я костные наросты по пять килограмм удалял, без хирургического вмешательства.
— И что, ты и сейчас так можешь?
— Как? У меня с собой нет нужного оборудования! — соврал я.
— Ну, если что, достанем. Что тебе может пригодиться?
— Электронный микроскоп с фазированной матрицей электронного потока, сервер на пятнадцать петафлопс для обработки криогенетических данных и лазерный охладитель для вакуумной электронно-лучевой формовки реактивов…
На этот раз я не врал. Для построения прототипа эльфийского вида я использовал именно эти технологии. Но Баба-Люба явно не знал про современные подходы и воспринял моё откровение как враньё. Он лишь криво усмехнулся и закончил разговор. Он явно мне не поверил, но прежде чем уйти, я протянул ему руку и продемонстрировал острые эльфийские ногти, напоминавшие нечто среднее между женским маникюром и желтовато-белыми когтями.
— Не верите? Ну как знаете, — сказал я и ушёл, оставив на стекле окна длинную царапину.
На следующий же день меня повели к начальнику тюрьмы.