Ковальский в тылу врага

Глава 10. Подпивасная аналитика

Вишневский — мой лучший друг. Он десятки раз спасал мне жизнь. Когда он сделал это впервые, он спас не только мою жизнь, но и помог мне завершить моё окончательное превращение в эльфа. Без его помощи я бы не смог добиться своего долголетия, без его поддержки и прикрытия я бы просто не удержал оборону своих тайн от ломившихся за ними транснациональных и иностранных корпораций, всевозможной мафии и отдельных энтузиастов.

Но всё имеет свою цену. Он получил часть моих секретов, некоторые из них он доработал и даже усовершенствовал. И теперь он обрёл такую власть, которая и не снилась диктаторам ядерных держав. Страшно признаться, но он вполне возможно уже сильнее меня. Но есть одна проблема: он гуманитарий.

Инженер, посвятивший созданию двигателей всю свою жизнь, если он успешен — неизбежно начинает ценить свой труд. У него просто рука не поднимется навредить какому-нибудь механизму. Так же и я, овладевший управлением живой материей, научился ценить каждую живую клетку. Для меня навредить одной из них — это даже сложнее, чем для скупого богача расстаться с монеткой.

Но гуманитарии — совсем другое дело. У них свои представления о ценностях, и представления эти не поддаются объяснению через прагматизм, целесообразность или эволюционные пути. Гуманитарии строят бесконечное многообразие своих теорий. Их понятия пластичны и закопаны под грудами ничего не значащих терминов, которые формулируются через другие ничего не значащие термины.

Но, к сожалению, этот круг бессмысленных смыслов не замыкается сам на себе, а периодически выпускает отвратительные ветви, вроде кровавых культов, тоталитарных идеологий и саморазрушительных фанатичныйх убеждений. Вот и Вишневский как бомба без часового механизма, в любой момент может найти один из неожиданных смыслов и рвануть. Причём рвануть так, что превращение солнца в сверхновую показалось бы дождичком. Уж кто-кто, а Вишневский таких возможностей накопил. Но остаётся одна надежда. Надежда на то, что у него тоже есть что ценить. Собственно это мне и предстояло выяснить.

Жена ушла по делам уже час назад, а я всё лежал на полу её кабинета и размышлял. До окончания увольнительной оставалось ещё пол дня, стоило бы конечно повидаться и с детьми, но я всё лежал, курил и думал. В основном потому, что коварная жена утащила и спрятала всю мою одежду. Даже бельё. Я взял первый попавшийся аптечный белый халат, накинул его на голое тело, прикрыл грудь и закурил ещё одну сигарету, на этот раз сидя на подоконнике.

— Серой запахло… — сказал я сам себе когда увидел сияющий черный правительственный лимузин прямо перед входом в аптеку.

Я потушил сигарету плевком, и спустился к тому лимузину. Прямо босиком, в одном халате и армейском «чокере». Услужливый шофер отрыл мне дверь лимузина и я мгновенно ощутил атмосферу суровой роскоши и мрачной гангстерской харизмы.

Двое телохранителей сидели напротив нас в чёрных плащах и шляпах старинного гангстерского фасона, в салоне пахло винтажной полиролью, кожей, бездымным порохом железом и латунными гильзами. Вишневский протянул мне бокал двхсот летнего американского виски и поприветствовал.

— Эксцентричный биопанк! Простите за товтологию.

— Здарова, Кульман.

— Эх, Кульман. Давно же я не слышал этого прозвища! Ну рассказывай, как там твои дела?

— Да ничего, вливаюсь в гражданское общество потихоньку… — сказал я потеребил ошейник и иронично улыбнулся.

— Да, это заметно… — усмехнулся Вишневский, глядя на мои босые ноги и эльфийские груди просвечивающиеся через белый халат.

— А ты, с какими судьбами?

— Я старею дружище. У меня уже нет прежней гибкости и текучести, чтобы «вливаться» в общество. Потому приходится подгонять общество под себя. — сказал он, и с неизменной харизмой поправил идеально подогнанный плащ из дорогого ателье.

— Какие-то мрачные у тебя метафоры. За встречу! — сказал я и приступил к виски.

Лимузин неторопливо плыл по городским улицам. Встречные автомобили расступались перед ним, как льдины перед ледоколом. Светофоры подстраивались под наше движение, а регулировщики замирали в нерешительности, как будто не знали отдавать ли честь Вишневскому. Мы говории про всякие семейные ерундовины, вспоминали забавные моменты из детства наших детей, но вскоре стали обсуждать наше старинное хобби: искусство биоинженерии.

— Ты знаешь, я ведь тоже решил подтянуть свои знания в биотехнологической области. Я даже ушел с поста штатного консультанта министра обороны ради этого.

— Ого, да ты серьёзно подошел к вопросу! Это похвально, братец. — сказал я и заметил как водитель лимузина пялится в зеркало на меня — Хочешь чтобы у водителя и на тебя стоял?

Вишневский долго смеялся, но потом прищурился и ответил:

— Моим успехам и так завидуют. Плодить завистников дрянная стратегия. — Вишневский сделал глоток и задумчиво добавил — Мне нужны надёжные парни, парни вроде тебя.

— Ну и где ты можешь приспособить мою «надёжность»? — иронично спросил я и с ухмылкой прогладил талию.

Вишневский сделал большой глоток задумчиво посмотрел на золотую койму бокала и спросил как бы в пустоту:

— Что ты знаешь про Речь Посполитую?

— Одна из мульёнов древних европейских политий, а что?

— Я планирую её приспособить для своих целей. — сказал Вишневский с такой интонацией, как будто речь шла о реставрации дедовского ретро автомобиля, пылящегося в сарайчике.

К сожалению, я не обладаю достаточным уровнем социальной инженерии, чтобы выведать у Вишневского, что именно он задумал. А то что мы были друзьями и в некоторой мере коллегами скорее мешало моим попыткам проникнуть в его хитрые полиступенчатые многоходовочки с высоким уровнем вложенности. Потому мне оставалось лишь изображать безразличие и поверхностный интерес. Но кое что удалось выяснить при следующих обстоятельтвах:

Я предполагал что коварный Кульман повезёт меня в свои правительственные круги, но он поступил хитрее. Лимузин остановился точно перед самым большим пабом в городе. Каково же было моё удивление, когда я вышел из машины, а Кульман последовал за мной, твёрдо намереваясь напиться в обычном пабе как обыкновенный простой горожанин.

Вышибало в пабе естественно был против моего дресскода, но Вишневского он в лицо не знал. А тот взял меня под руку как девушку и сказал ему:

— Ну и и почему же нельзя?

— Эксгибиоционизм незаконен.

Я притворился женщиной, и закатил глаза презрительно глядя в сторону Вишневского. Он посмотрел на меня в ответ и улыбнулся, как будто и не было ему пятидесяти шести. Он посмотрел на меня, и решил по случаю встречи тряхнуть стариной и не вечерок окунуться в молодость. Вишневский снял свою белую перчатку и показал парню повелительный жест.

— Тебе лучше впустить нас.

— Послушайте, мой дядя владелец заведения, и вон того. И еще во-он того.

— Ты даже не представляешь насколько я влиятелен. — упал в юность Кульман.

Он пафосно поправил свои лацканы, грозно расправил плечи, и наигранно неуверенно покосившись на меня приблизился к вышибале.

— Я настолько влиятелен, что я могу прийти в Макдональдс, заказать суп, и мне его приготовят.

Парень немного замешкался, затем обратил внимание на рубиновые запонки Вишшневского. Но когда забубнил двигатель, парень обратил внимание на правительственные номера, и его лицо стало белее чем перчатки Вишневского.

— Ладно. Обувь хотя бы наденьте. У нас тут достойное заведение.

Телохранитель Кульмана вышел из машины тут же, вышел из машины, как будто получил телепатический сигнал. Он молча отдал мне свои туфли и отправился в машину. Телохранитель ни разу так не моргнув, смотрел прямо перед собой своим остекленевшим взглядом.

— С семнадцати лет мечтал провернуть здесь что-то подобное! — усмехнулся Вишневский.

— Никогда не поздно. — Ответил я и постарался вздёрнуть подбородок как можно надменнее, проходя мимо вышибалы.

В пабе было полно народу. Сексуальные официантки просачивались между плотными группами посетителей, как груженые пивом маленькие яхточки в бурном море. На танцполе было такое количество весёлых людей, что самого пола не было видно. Шум веселья и радости был такой, что музыкантов с балкончика едва можно было расслышать. А в дальнем зале было ещё шумнее. Оттуда доносился стойкий аромат уставной формы и запахи солдат моего взвода. Туда я и потащил Вишневского.