Где я?

Глава 7

Вид на Луну в прорехах облаков, море и пляж открылся сразу же, как только приятели вышли с улочки, огороженной каменными заборами, и шагнули за пределы матовой подсветки. Зрелище впечатляло, а антураж ночи придавал ему налёт волшебной фантасмагории.

Мельников включил фонарик телефона и, освещая дорожку ведущую к скромной набережной, двинулся первым, призывно махнув товарищам.

Набережная ограждалась блоками типового искусственного гранита, которые в избытке штамповал местный заводик железобетонных конструкций. От строительных их отличала только полировка. Дорожку покрывала дешёвая тротуарная плитка, прозванная в народе «собянинкой». Фонари располагались хитро. Вроде бы, согласно нормативам, на расстоянии сорока метров друг от друга, но светили в очень экономичном режиме. От этого, между чёткими кругами света пролегали островки непроглядного мрака. Тем самым создавался эффект, при котором разбегающиеся вдоль прибоя дорожки, выглядели загадочными и ирреальными.

— Направо! — зычно скомандовал Родион и в тишине, нарушаемой лишь шёпотом волн и пением цикад, его голос прозвучал диким диссонансом.

В полукилометре от ребят отчётливо светилась веранда какого-то заведения. Судя по яркости огней оно работало и обслуживало немногочисленных романтиков, предпочитающих уединение, суете зоны развлечений.

Уже подойдя вплотную, приятели различили, что под крытой прозрачными панелями верандой, располагается обычная кафешка в восточном стиле, с мангалом в зале и кухней, спрятанной в отдельной пристройке. Из пятнадцати столиков, свободными оказались четыре, а заправлял всем упитанный кавказец в белоснежном переднике и залихватски заломленном колпаке. Он колдовал над углями и напевал какую-то песенку на своём языке, что совершенно не мешало клиентам шептаться о чём-то своём, одновременно смакуя приготовленные шеф-поваром блюда. Ещё у оригинала имелись шикарные усы, точь-в-точь как у героя французского мультика о таракане — дегустаторе, проверяющего качество блюд в парижских ресторанах. Европа давно жила в органичном симбиозе с клопами и крысами, отчего кинематографисты не переставали умиляться этой идиллии.

— Здесь мы бросим кости! — заявил Черов, хлопнув, в знак одобрения, по плечу Родиона, — Чудесное место, а от аромата мяса у меня заурчало в желудке.

— Потише, Денис, — шепнул на ухо Золотарёв, — Не стоит раньше времени привлекать к себе внимания! Народ поймёт, что мы пришли их бить и разбежится.

— Не дрейфь! — успокоил Мельников, — Всё как в песне: гоп-стоп, мы подошли из-за угла. Гоп-стоп, ты много на себя взяла! Теперь раскаиваться поздно, посмотри на звёзды… Взглядом, мля, тверёзым… Дальше не помню…

Несмотря на то, что Мельников не пропел, а громко продекламировал начальные строчки, с глубины террасы раздались жидкие аплодисменты, а спустя мгновение хорошо поставленный голос ответил:

— Посмотри на это море — видишь это всё в последний раз.

Теперь расплачиваться поздно,

Посмотри на звёзды, посмотри на это небо

Взглядом, слышь, тверёзым,

Посмотри на это море — видишь это всё в последний раз.

— Сечёшь! Нас здесь встречают!

Обрадованный приёмом Мельников первым поднялся по четырём ступенькам в огороженный перилами зал и, сцепив пальцы, потряс руками над головой:

— Спасибо, пацаны, за понимание! Вы угадали, отпуск закончился. Мы в вашем чудном городке последний день и, пардоньте, малёха напились, чисто на расслабоне.

— Он сдал нас с потрохами, — предупредил Тимофей, нетвёрдой походкой поднимаясь по ступеням, — Все знают традицию последнего дня.

— Не ной, — подтолкнул в спину Денис, — От судьбы не уйти и уверен, колесо сансары провернётся в нужную сторону.

— Давай к нам! — замахал кто-то от правого столика, расположенного в дальнем углу веранды.

Там располагалась целая компания из восьми человек, среди которых выделялись девушки в странных закрытых платьях до пола. Такую одежду на курортах никогда не встретишь. Они сдвинули два столика вместе и, судя по сервировке стола, ни в чём себе не отказывали. Все южные лакомства и фрукты, плюс целая галерея недешёвых бутылок из-под марочных вин.

— Искренне прошу пардона! — добавив в голос вселенскую тоску, отказался Родион и едва не споткнулся на ровном месте, — Южные вина чудесны, но мы практикуем более тяжёлые напитки. Будет не комильфо смешивать нектар чистой лозы и продукт перегонки солода.

Компания недовольно загудела, но на рожон лезть не стала. Это в свою очередь вызвало досаду у Золотарёва:

— Блин! Могли бы предъявить за неуважение! Надоело таскаться с вами. Почесали бы кулаки и спать в обезьянник!

— Не ной! — снова окоротил Черов и, ухватив за плечо, направил приятеля к свободному столику в середине зала.

Из подсобки мгновенно выскочил официант и протянул файл электронного меню.

Черов пренебрежительно отверг его и потребовал лучшего виски.

— Графинчик? — с пониманием переспросил официант.

— У меня дома графин — это полтора литра. Нам столько не скушать. Тащи бутылку. Непочатую! Чтобы акциз и все дела! Знаю вас, разбавите чемергесом и скажете, что так и было.

— А из мясных блюд?

— Шашлык! Мне на шампуре! Овощи и зелень! — заявил Родион, а Денис просто кивнул.

— Там на решётке что-то в фольге запекается? — поинтересовался Тимофей.

— Говядина в соусе сацебели и гранатовом соке.

— Самое то! — подтвердил свой заказ Золотарёв.

— Чего ты понты кидаешь? — непонимающе спросил Родион, — Сам говорил, что хочешь чемергес и мясо на углях.

— Отвали, — сказал Денис и, пародируя известную киногероиню, добавил, — Я такой внезапный и непостоянный!

К быстроте обслуживания претензий тоже не возникло. Пока один официант передавал пожелания шеф-повару, второй уже подлетел с подносом и принялся расставлять столовые приборы. Его сменил третий, торжественно водрузивший на край стола бутылку шотландского виски со всеми требуемыми печатями. Демоническим шёпотом он озвучил сорт и выдержку напитка, после чего торжественно удалился, явно довольный своим выступлением. Тут же вернулся первый, выгрузивший в центр огромное блюдо с зеленью и овощами.

— А можно помидоры с огурчиками порезать? Добавить репчатого лука колечками и спрыснуть подсолнечным маслом. Не рафинированным! Чтобы аромат чувствовался!

— Как будет угодно, — с готовностью принял изменение в заказе разносчик, без какого-либо намёка на упрёк, и исчез в подсобке.

Мясо прикатил на столике с роликами сам мангальщик. Черову ловко соскрёб с полосы куски мяса в тарелку, орудуя огромным кинжалом, являющимся традиционным атрибутом его родины. Мельникову положил два шампура целиком, а Золотарёву свёрток фольги, аккуратно развернув так, чтобы соус не вытекал наружу.

— Ну, что? — спросил приятелей Денис, когда суета утихла и они остались втроём, — Вздрогнем?

Он быстро свернул голову бутылке, лишь мельком взглянув на этикетку. Какая разница! Название, в нынешнем состоянии, он не только прочесть, но и произнести не смог бы.

— За милых дев, за честь эРэФ и за «Песчаных эф»! — провозгласил Мельников и, опрокинув стакан, впился зубами в сочный кусок мяса, плотно сидевший на шампуре.

В отличие от косящих под интеллигентов товарищей, он не любил, когда шашлык подают на блюде и его нужно аккуратно резать ножом, прижимая вилкой к тарелке. Он утверждал, что при этом теряется главный смак шашлыка. Его надо рвать зубами прямо с полосы, а не изображать из себя цивилизованного поца в гламурном ресторане.

После второй порции вискаря аппетит усилился и предполагаемую беседу по душам отложили на потом.

Когда количество мяса уменьшилось на две трети, а от салата остались только разводы масла на донышке, Черов приготовился наполнить стаканы в четвёртый или пятый раз.

Ему помешала суета за спиной. Послышались редкие подбадривающие аплодисменты и возгласы: «Просим! Просим!». Денис аккуратно, как ему показалось, оглянулся и увидел поднимающуюся из-за сдвоенного стола девушку. Черты её лица разглядеть не удавалось, но всем известно, что через призму алкоголя любая девушка выглядит сногсшибательной красавицей. Слава Богу, танцевать она не собиралась. Осторожно откинув с лица локоны и торжественно приподняв подбородок, она принялась читать стих, слегка дирижируя изящными пальцами в такт ритма:

— Ты бы вышел, не зная куда и зачем,

Но никак не найдёшь от замка ключей.

А внутри эхо гулкое и пустота…

И свободны места.

Там идёт на экране немое кино.

И ты думаешь, стоит проснуться и вновь

Наяву, не в кино, ты увидишь рассвет.

Но не сон это. Нет.

Не обманывайся. Ты давно осознал,

Что приютом тебе стал безлюдный вокзал,

И ночной опустевший, остывший перрон,

И немой крик ворон.

Черно-белое солнце на небе висит.

Ты на бога надеешься. Он всё простит.

Но тебя там не слышно, кричи не кричи.

От замка, где ключи… *

— Браво! Брависсимо! — тут же вскочили её компаньоны, едва звук томного меццо-сопрано затих, впитавшись без остатка в слегка солоноватый морской воздух.

От соседних столов, где чилили две группировки геймеров, отличающиеся друг от друга только цветом балахонов и сюжетом неоновых принтов, донеслось дружное улюлюканье. Не осуждающее, а обычный троллинг, принятый в среде различных субкультур. Скорее всего, они не прониклись торжественностью момента и на рефлексе выразили своё отношение к конкурентам.

— Наш выход! — вытерев губы салфеткой, заявил Тимофей, — Прекрасный повод вступиться за поруганную честь поэтессы и устроить небольшой бедлам!

Он взглянул на товарищей и застегнул молнию кармана, где лежал смартфон, чтобы тот случайно не выпал. Родион одобрительно крякнул, схватил шампур и зажав острый конец в кулаке, принялся наматывать полосу вокруг костяшек пальцев. Получался весьма оригинальный кастет, из двух слоёв нержавейки.

Только Черов, застыв в полуразвороте, продолжал неотрывно смотреть на поэтессу.

— Влюбился! — шепнул Родион и повысив голос позвал, — Деня! Эти флуботы ответят за своё поведение, а ты сложишь к ногам прекраснейшей из дам их поверженные мерчи! Да очнись ты, наконец!

— Погодь! — отмахнулся Черов и поднявшись, постучал столовым ножом по стакану, — Как уже говорил мой друг: мы отмечаем завершение отпуска! Банально бросать монетку в море, надеясь непременно вернуться. Вместо этого хочу прочитать свой стишок в качестве алаверды, по кавказской традиции.

Услышав знакомое слово, шеф-повар подкрутил усы и восторженно произнёс несколько слов. Непонятных, зато восклицательно — восторженных.

Язык Дениса слегка заплетался, но в целом он говорил внятно и обе конкурирующие компании напряглись, демонстрируя внимание. Денис положил нож на столешницу, прокашлялся и начал:

— Наивен я бывал и простодушен,

представьте, верил, полон мир чудес…

Тот парень умер, ход вещей нарушен,

остался только путь в один конец.

Чудес, увы, не подсмотрел, не встретил,

Бог их не дал, а бес не соблазнял.

Проспал, возможно, просто не заметил,

короче, не нашёл, не там искал.

Нет смысла обвинять кто невиновен.

К чему скорбеть над перечнем утрат?

Я понимаю так, что каждый волен,

считать количество своих затрат.

Хотя зачем считать, коль потеряли?

В конце концов, не купишь за рубли,

всех тех, кого цинично мы предали,

тем более кого не сберегли.

Мой взгляд назад далёк от сожаленья,

теперь, сквозь пелену прошедших лет,

не так обидны стали пораженья

и меркнет ореол былых побед.

Раздались жиденькие аплодисменты с разных концов веранды, где располагались отдыхающие парочки. Геймеры непонимающе переглянулись, но молчали. Поэты напряжённо перешёптывались, словно выбирали из своих рядов самого смелого. Наконец, кто-то из компании отозвался:

— Глагольная рифма во втором катрене совсем не айс.

— Знаю, — буркнул Черов и, сев обратно за стол, разлил остатки виски по стаканам.

— Не понял! — удивлённо воскликнул Мельников, отчего его глаза расширились до уровня анимешных героев, — Ты собираешься это проглотить?

— Они правы, — вздохнул Денис, — Глагольная рифма не возбраняется, но не приветствуется сторонниками классической поэзии.

— Ты сейчас серьёзно? — продолжал негодовать Мельников, — Не размажешь этих наглецов по ламинату, а стерпишь как последний чухан?

— Родя, пойми, этим, — Денис указал в сторону поэтов, — Кулаками ничего не докажешь. Наоборот. Выставишь себя провинциальным сермяжником и утвердишь их веру, что настоящие поэты чикинятся только на Маяке да в «Подвале бродячей собаки». Они реагируют на бренд, а мы для них, по определению, мусор…

— Это ты хорошо загнул, — неожиданно захохотал Мельников, тем самым снимая напряжение момента, — Тебе привычно. Ты у нас мент, значит, «мусор». И среди рифмоплётов на своём месте. Ладно, дело твоё, а девочке я бы вдул! Гарсон, пива! Залакируем твоё фиаско и пойдём спать!

Золотарев, то ли осуждающе, то ли выражая презрение, махнул рукой и скривился в язвительной ухмылке.

— Тимоха! — переключился на него Родион, — Чё лыбишься как Луна на стеснительного нудиста? В твоё время было по другому?

Золотарёв отхлебнул пива и ухватил горсть арахиса из вазочки.

— Всё было не так, — наконец отозвался он, — Дело не в гаджетах, не в антураже, а в людях. Смотрю на вас и вижу детей. У вас склад ума и набор ценностей как у меня в начальной школе. Без обид!

— Да, ясен хрен! Тебе стопятьсот лет завтра стукнет, а на таких, в силу почтенного возраста, грешно обижаться.

— Один умный чел говаривал, что любое осуждение проистекает из зависти, — отвлёкся от своих лирических дум Черов, — Ты сам себя накажешь, когда зависть выжжет тебя изнутри. Заканчивай с самокопанием! Да, мы другие, а тебе не повезло, что подонки выбрали для эксперимента именно тебя. Так бывает.

— Я о другом, — вскинулся Тимофей, но оглядев товарищей, сник, — Вы пьяны и не поймёте. Давай в другой раз обсудим это.

— Нет уж! — упёрся Мельников, — Говори сейчас! У нас по плану час душеспасительных бесед! Чем мы тебе не нравимся?!

Золотарёв отхлебнул пива и, сделав вид, будто подчиняется давлению, начал:

— Не правильно формулируешь, Родион. Речь идёт не о какой-то там симпатии, а о фундаментальном непонимании. У меня складывается впечатление, что человечество постепенно превращается в сообщество малолетних дебилов. Это термин из моего времени и означает он не психическое расстройство, а психологическое состояние, когда взрослый мужик рассуждает и ведёт себя как четырнадцатилетний пацан. Вам по двадцать семь. А посмотрите на себя в зеркало. Что там увидите? Юношеские лица с румяными щёчками и припухлыми губками, готовыми надуться, будто реагируете не на серьёзную проблему, а на шалость соседа по песочнице. Этот ваш закон о молодёжи, когда в сорок семь можно ходить в подгузниках и подтирать сопли слюнявчиком, полнейшая ересь! Я видел фотки моих дедов, прошедших Великую войну. На них им двадцать два и двадцать один. А лица совсем не детские. Осунувшиеся суровые мужики, повидавшие в жизни всё и твердо знающие, как дальше жить. Да что там далеко ходить! Я разговаривал с другом вернувшимся с Донбасса и смотрел ему в глаза. Мы росли в одном дворе и учились в одном классе, но в тот момент он был на десятки лет старше меня. И мудрее… Срок жизни продлевается, что не может не вызывать восхищение, но вместе с тем человечество деградирует, превращаясь в общество взбалмошных подростков. Словно из какой-то киношной антиутопии. Здесь не остров и не голова свиньи на палке! Здесь страна, которая впадает в детство…

— Ты в этом нас обвиняешь? — медленно произнося каждое слово, спросил Черов.

— Вы здесь причём? В моё время использовали кучу социальных проектов, призванных добиться полного подчинения общества. Коммунизм и демократия, легализация наркотиков и сексуальных извращений, зомбирование с помощью СМИ и ЕГЭ. У вас ситуация лучше. Жрёте, пьёте и развлекаетесь, уверенные, что в положенный срок перебеситесь и возьмётесь за ум. А вам этот срок сдвигают и сдвигают. Вы в Зону идёте не разобраться с аномалией, а тупо поиграть в сталкеров. Чисто по приколу. Я этого не понимаю!

— И что предлагаешь?

— Я? С какого перепуга? Это ваше время! Я здесь хронобеженец. И вообще, сами спросили моё мнение. Вот и разгребайте сами.

— Зашибись! — беззаботно сказал Родион, — Мне лично пофигу на это! Мир катится в бездну хаоса? Об этом твердит каждый второй коуч на стримах личностного роста. Подпишитесь на его курс и он научит всех быть счастливыми и богатыми. При чём повторяет это за предыдущим, а тот цитировал кого-нибудь из древних греков. Какое тысячелетие нам пророчат гибель? А? Только мы уже Луну обживаем и строим город на Марсе. А по твоей логике должны резать друг другу глотки, сражаясь за просрочку на мусорном полигоне… Туфта это всё!

— Может ты и прав… — вздохнул Тимофей, — И я, и вы продукты своего времени. В каком-нибудь средневековье четырнадцатилетний пацан считался взрослым и шёл копейщиком в армию или становился оруженосцем рыцаря. Веком позже, мог служить на флоте юнгой, а через годик стать капитаном шхуны «Пилигрим». Дети князей в семнадцать водили армии в походы и правили уделами как полноценные монархи. В революции сражались на баррикадах, а на войнах пускали поезда под откос. Сейчас это никому не нужно. Даже опасно. Упекут по статье о терроризме. Поэтому лучше не высовываться и соблюдать правила. А случись чего? Опять отступать и переосмысливать тактику? Петь старые военные песни и возрождать патриотические традиции. В моё время это частично получилось. А сейчас? Ваши Сити — это даже не пятая колонна моего времени, поголовно сбежавшая через Северный Ларс. В случае любого противостояния они превратятся в банды мародёрствующих отморозков, готовых убить всех, кто мешает их образу жизни. Взять этих поэтов, — Золотарёв кивнул в сторону сдвинутых столов, — Они открыто презирают любого, кто не отличает ямб от хорея. А геймеры? Что они знают кроме своего софта? Устал я. Пойдём спать.

----

* — «Чёрно-белое», автор Ольга Царёва