Целестина

2

Гауптман Момчило Свачина поджидал, похоже, тут же, за входной дверью. Он бесшумно впорхнул внутрь и замер, разглядывая собравшихся. Его губы больше не ухмылялись – а только дрожали, сжатые в тонкую струйку. А вот голос, как ни странно, не изменился ничуть.

– Прежде чем вернуться, я отправил запрос, кому принадлежит дом, – сообщил он. – Надеялся узнать, на чьей стороне сейчас генерал Крашевский. Оказалось, он давно в могиле. А дом имеет странный статус – это вроде бы государственное жильё, но предоставленное государством, которого больше не существует.

– Мужчины на войне, под арестом, на принудительных работах, – ответила генеральша. – Остались дома старики и дети. Поэтому вас не должно удивлять, что сейчас в этом краю вся власть – у женщин. Война продлится долго – а значит, наша власть продлится ещё дольше.

– Вы, надеюсь, понимаете, что по поводу произошедшей в вашем доме смерти моего сослуживца будет проведено разбирательство. Сам начальник Брестского областного бюро полиции майор Роде требует разобраться… Что это?

Свачина указал на паркет.

– Я не вижу ничего особенного там, куда вы указываете, – меланхолично сказала Анна Констанция. – Но если вы мне скажете, что я должна там увидеть, – так и быть, присмотрюсь повнимательнее!

– Вы уничтожили улики!

– Но вы сказали, что кровь можно убрать, – напомнила бабушка.

– Что бы и кому бы я ни говорил, – повторил трансильванский хорват, – вы уничтожили улики! Это недопустимо. Убит прослав ленный боевой офицер. Следователь может потребовать подробностей.

– А я не хочу видеть у себя в столовой лужи чужой крови и блевотины.

– Мы можем устроить так, что вы вообще больше не увидите вашей столовой! – завизжал Момчило. – Вы что, думаете, что под какой-то особой защитой? Ничего подобного! Я и не таких брал. Да, я думал, что вы тоже испугались. Но теперь ясно вижу, что страха у вас – ни капли! А значит, вы знаете, что здесь произошло. И кто-то из вас, если не все, – виновен!

– Это весьма логично сказано, пан гауптман, – заметила Анна Констанция. – У вас вообще, как я погляжу, логическое мышление не знает границ. Вы могли бы работать частным сыщиком. Или преподавать логику в иезуитском коллегиуме.

– Ваша лесть никак вам не поможет. Убийца – в этом доме, он один из вас. И мы его найдём. А пока у меня приказ арестовать как подозреваемых всех вас четверых. Мы должны вас допросить и выяснить все подробности.

– Но нас было пятеро, – напомнила генеральша.

– Пятый уже арестован.

– Раз у вас приказ, – бабушка откинулась на спинку стула, – то я не зря велела убрать это проклятое пятно. Нас бы всё равно арестовали, с пятном или без пятна.

– Для следствия необходимы вещественные доказательства!

– Вещественные доказательства, о! – старуха замахала морщинистой рукой. – Как будто они для вас что-то значат. Сиди на блевотине и доказательства ему подавай, вот как теперь выглядит хвалёное немецкое правосудие. До птиц это всё, до птиц!

Гауптман Момчило Свачина нахмурился:

– Вы соизволите пояснить, что за птиц вы сейчас приплели?

– Ах, простите, это польское выражение. Я так давно не говорила по-немецки, что иногда вставляю посторонние слова. Поляки говорят «до птиц» или «после птиц», если хотят сказать, что уже слишком поздно и что дело сделано, его не исправишь. А это – как раз ваш случай. Всё уже сделано. Не надо никого арестовывать, не надо допрашивать. И расследовать, пожалуй, не надо.

– Может, вы ещё скажете, что не надо вершить правосудие?

– Надо, но не так медленно, как вы предлагаете. Как по-вашему, что случится, если я сразу, без церемоний, сообщу вам, кто убийца пана гауптмана?

Целестине показалось, что её сердце свалилось в пятки.

Гауптман Момчило Свачина помолчал и сказал:

– При всём моём недоверии к вам, госпожа Крашевская, я готов вас для начала выслушать.

– Запустите ещё людей, – приказала генеральша, – и вам не придётся никого арестовывать. Нет нужды вести допрос, потому что я и так скажу вам всё, что нужно для расследования дела.

Гауптман Момчило Свачина приоткрыл входную дверь, и в столовую проскользнули ещё трое. Двое были долговязы, а третий низенький, как и сам гауптман Свачина, и с той же отвратной привычкой улыбаться только уголком рта.

– Это дело военной полиции, а не гестапо, – напомнила Анна Констанция. – Я формальности знаю. Приведите врача и двух понятых! Соблюдайте правила, которые пришли сюда водворять!

Гауптман Момчило Свачина весь скривился, но на улицу выглянул и ещё кого-то позвал. Сначала вошёл военный врач, а потом и двое штатских понятых. Очевидно, они хорошо подготовились. Их будет непросто обмануть. Может быть и так, что это и вовсе невозможно.

Первым понятым оказался пан Пшчулковский. Было приятно увидеть старого знакомого, пусть и в таком виде. Его вызвали прямо из Госбанка, так что пан канцелярист был в клетчатой рубашке и с нарукавниками.

Вторым понятым оказался обыватель Кастрициан Базыка… Он что, нашёл себе такой оригинальный способ заработка? Или ему просто нравится приходить в особняк Крашевских, когда очередная власть приходит сюда арестовывать?

– Я свою часть правил выполнил, – напомнил Момчило, – ожидаю того же от вас.

Пока он звал понятых, бабушка достала откуда-то из-под стола большую папку из чёрной кожи. Открыла её – там лежал здоровенный подписанный конверт, вроде того, какой был у пани Гарабурды.

– То, что я сейчас вам скажу, – сообщила генеральша Крашевская, – продублировано в рукописи, что заклеена вот в этом конверте. Если со мной что-нибудь случится, эта рукопись всё равно может быть предъявлена в суде как показания. Хотя, зная нравы военного времени, я сомневаюсь, что суд будет иметь какой-то смысл.

– Мы потратили очень много времени, – напомнил Свачина. – Давайте не будем тратить ещё больше и ждать суда, который вы сами назвали бессмысленным. Мы ждём, что вы, в присутствии независимых гражданских свидетелей, скажете.

– Итак, сегодня утром здесь погиб капитан – или гауптман, если по-вашему, – по имени Вольфганг Фрайшютц, – начала генеральша Крашевская. – В вашем присутствии я сообщаю, что мне известны имя убийцы и все обстоятельства дела, которые могут вас заинтересовать, и что никому другому из моих домашних они совершенно неизвестны.

– И кто же убийца?

– Гауптмана Фрайшютца убила я, – спокойно ответила старуха.