Целестина

4

Даже удивительно, насколько люди той эпохи были привычны к войне. Многие успели повоевать в начале двадцатых или оказаться в ополчении в сентябре 1939-го. И даже те, кто не успел, прошли военную подготовку.

Комиссия немедленно бросилась врассыпную и залегла. И Целестина тоже залегла, прямо лицом в колючую пыль. Так что первый залп прошёл вхолостую, только забросал их песком.

Целестина смекнула, что больше ей здесь не место, и начала отползать по пыльному двору, прикидывая, как добраться к воротам. Наконец, она решила подняться, чтобы отступать побыстрее, – тут же её схватила за горло сильная рука и прижала к невидимой груди, а другая рука ткнула в висок холодом пистолетного дула.

Целестина с трудом опознала того, кто её схватил. Этот детина тоже был в комиссии, но ничем не отличился и даже не подал голоса. Она даже не заметила, что у него есть оружие.

– Я застрелю её! – кричал этот человек. – Застрелю её, слышишь? Мозги выбью твоему буржуйскому отродию, слышишь!

Вместо ответа пани Гарабурда только ухмыльнулась. И начала второй обстрел. Смерчики от пуль взрывались в песке, беспощадно обозначая дугу, которая неминуемо срежет Целестину вместе с детиной, что взял её в заложники.

И детина не выдержал. Он отступил на шаг. А когда увидел, что пулемёт тоже скорректировал свою дугу, швырнул Целестину на землю и сам бросился следом, пытаясь придавить её своим тяжёлым, небритым и потным телом.

Но Целестина уже успела развернуть шаль. Одним движением набросила её на плечи, оттолкнулась левой ногой так, словно собиралась пропахать двор носом, – но вместо этого полетела. Сперва на бреющем – а потом подняла руки и взмыла вверх свечкой, как на авиационном параде.

Двор опрокинулся у неё под ногами и начал заваливаться в сторону. Даже с такой небольшой, не выше пожарной каланчи, высоты он казался чем-то искусственным, вроде ожившей диорамы в музее.

Вот детина, который пытался её поймать, совершенно очумелый, стреляет ей вслед из нагана. Но он учился по мишеням, а не по тарелочкам – и все пули свистят мимо. Рядом машут руками другие члены комиссии. А парень, который угрожал хозяйке, уже лежит, скошенный очередью, в чёрной луже собственной крови.

А с балкона особняка, который казался теперь почти кукольным домиком, продолжала строчить пани Гарабурда. Старуха даже не подняла голову в её сторону.

Вокруг старухи были сложены жёлтые коробочки с патронами, и Целестина догадалась – пани Гарабурда давно готовилась к этому штурму. 5

Целестина летела недолго. Просто сделала дугу, пока не разглядела знакомый железнодорожный переезд перед северными казармами. Туда и спланировала как можно аккуратней.

Она помнила, что война во Франции и на Балканах продолжается и что русские и немцы смотрят друг на друга через канал у Тересполя как на врагов. А значит, не время летать, особенно днём. Ребята на зенитках нервные, могут и пальнуть. Когда вводили войска, она видела советские зенитки – это были счетверённые пулемёты «Максим», похожие на космическое оружие из иллюстраций в книжках Ежи Жулавского.

Она ещё не видела их в работе. Ей хватило того, что только что случилось возле особняка пани Гарабурды.

Целестина спланировала за домики, распугав гусей, проверила, что за ней нет погони, и вдруг почувствовала, что совершенно не может идти. Полёт отнял все силы.

Да, сил у неё не было – зато остались деньги. А ещё повезло поймать извозчика и доехать с относительным комфортом.

Этот оказался молодым и разговорчивым. К тому же, он тоже жил где-то в недрах Речицы – проклятый район не собирался её отпускать. Путь был недолгим – мимо казарм, через железнодорожный разъезд и мимо городского сада. И всю дорогу возничий объяснял юной паненке, как всё в жизни устроено.

Привычная лошадь только шевелила ушами. А вот Целестине пришлось всё выслушивать. А парень не переставая чесал затылок под картузом и рассказывал, что написали в газетах по поводу грядущего коммунизма. А потом, в качестве доказательства тяжёлой жизни под угнетателями, начал рассказывать историю из жизни его предков.

Эта история случилась давно, ещё при крепостном праве. И дело было не на Речице, хоть и была она тогда ещё отдельной деревней, а в одном фольварке ближе к Барановичам…

Сама история была весьма драматична. Но Целестина всё равно в неё не поверила. События слишком дословно повторяли сюжет оперы Россини «Сорока-воровка».

Возле жёлтого дома на улице Пулавского не изменилось ничего. Даже окна ещё не зажигали.

Шахматный пол в холле дохнул холодом. Целестина невольно поёжилась.

Бабушка всё так же сидела в библиотеке, читала жуть какую огромную книгу и одновременно курила кальян, выпуская каждый раз ровно одно колечко сизого дыма.

На пороге библиотеки стоял Бзур-Верещака. Он доставал из корзины и развешивал в дверном проёме большие и круглые сиреневые соцветия, похожие на помпоны.

Шары-соцветия пахли чесноком. И Целестина определённо их где-то видела – только не могла вспомнить где.

– Свеженькие, только с рынка, – сообщил повар. – Очень хороши от незваных гостей. Я тебе в спальню тоже повешу. Будешь спать спокойно, пусть и с запашком.

Целестина не стала его расспрашивать и шагнула в библиотеку.

– Ну что там? – спросила Анна Констанция, не отрываясь от чтения.

– Пани Гарабурду… как сейчас говорят… раскулачивают, – пробормотала гимназистка.

– Много уже раскулачили?

– Только начали. Пока только стреляют.

– Обидно. В её особняке много ценного, а она этим совсем не пользуется.

– Русские оцепили дом. Я не могла ничего забрать.

– Не страшно. Значит, я заберу. Сегодня ночью.

– Бабушка! Они вас не пропустят! Я знаю, вы кого угодно погоните, но у них там точно все клапаны посрывало!

– А с чего бы мне у них разрешения спрашивать? – как ни в чём не бывало отозвалась старая генеральша. – Раз мне надо, я и сама войду.

– Как же вы войдёте?

– Цеся, я не могу научить тебя всему и сразу. А ты пока лучше иди и делай уроки. На мои уроки ты всегда успеешь.

Целестина потрясла головой и вдруг вспомнила:

– Так ничего забирать и не надо. Она вам всё по почте отправила.

– Вот видишь, Цеся, как просто становится жить, если немного подумаешь.

Уже стоя в дверях, Цеся не выдержала и спросила:

– А если русские к нам придут?

Бабушка едва заметно качнула головой.

– Зачем? – осведомилась она. – Что они здесь забыли?

– Ну, мстить.

– Насчёт мщения – допускаю. Но никак не пойму, при чём здесь русские?

– Ну, русские же отлично помнят про то, как мы всегда против них бунтовали, – сказала Целестина. – Мы это даже на родной речи проходим. «Пан Тадевуш», Суворов, Пац и Понятовский…

– Что нас, богатых поляков, очень скоро резать, грабить и громить будут – сомнения нет, – отчеканила генеральша. – Но я не могу взять в толк, при чём тут русские?

Цеся сперва не поняла вопроса. Потом вспомнила про парня из гетто. Да и те, кто претензии говорил, были явно из местных.

– Вы думаете, это… каббала? – осторожно спросила она.

– Какая тебе каббала? – возмутилась генеральша. – От жилетки рукава – вот и вся тебе каббала.

– Но пани Гарабурду… её же… – Целестина почувствовала, что задыхается и не может даже договорить.

– Ох, как тяжело с молодёжью. Ты, Цеся, представь, если думать не получается: разве пани Гарабурду за то брать пришли, что она была моей двоюродной сестрой?

– Ну… нет. К нам ведь никто не приходит.

– Вот. Думай дальше. Представь, что она была бы не Гарабурдой, а какой-нибудь русской. А занималась тем же самым. К ней бы что, не пришли? Или обид бы к ней меньше было.

– Не пришли бы, – произнесла Цеся. Задумалась, вспомнила горластого парня с Речицы и добавила: – Хотя нет. Пришли бы. Тоже пришли.

– Конечно! Коммунистам вообще нет дела – русский ты, поляк или татарин, хоть и живёшь тут со времён Витовта. Чхали они на народные говоры. Несть дли них ни еллина, ни иудея. Им для армии нужен хлеб, а не народные говоры. А теперь представляй дальше. Если бы хозяйка мельницы из местных была? Не пришли бы, думаешь?

– Но откуда у местных – мельница?

– Ты, Цеся, просто сельское хозяйство не знаешь. Спроси у Бзур-Верещаки – он-то каждый день на рынке у таких покупает, пропитался новыми нравами. Бывает так, что кому-то из селян удача приходит и он даже покупает себе мельницу. Но если кому-то из селян удача придёт – он разве будет сытнее есть и лучше одеваться? Да никогда! Он, наоборот, будет ещё больше копить, рвать, работать до полусмерти – и своих батраков заставит. Чтобы купить ещё земли, и больше стад, и мельницу. Чтобы всю деревню в кулаке держать – как её моя сестра держала. Потому что мало крестьянину сытно есть и детей пристроить – ему надо стать паном, а вокруг чтоб холопы. Такой гнобить будет по-настоящему. Он же не какой-нибудь поэт из Варшавы, который родную усадьбу только в детстве и запомнил. Он сам бывший холоп и все холопьи хитрости насквозь видит. При чём тут русский он или поляк? Батрак – не геральдическая комиссия, ему не легче оттого, что им не сын графа, а сын холопа помыкает. И как только прослышит, что коммунисты в деревне, – сразу побежит докладывать, что на мельнице завёлся кровопийца трудового народа. Так что не бойся – коммунисты всех вычистят. Такой уж у них обычай.

– А теперь как они будут жить? – удивилась Цеся. – Неужели на свободе?

– Пару дней будут думать, что на свободе. А потом увидят, что деревня опять в кулаке. Вот только кулак этот – государственный. И никуда из него не выпрыгнешь. Потому что у государства есть всё: и солдаты, и авиация, и, что самое страшное, земельное управление и архивная служба. Куда от него убежишь? И самому не сбежать, и урожай не спрятать. Очень удивятся крестьяне. Будут со слезами добрую пани Гарабурду вспоминать…

– Неудачно у них получилось.

– Ну а чего умного, Цеся, ты хотела от быдла?

Когда Целестина поднималась к себе, то оказалось, что потомок шляхты Бзур-Верещака уже развесил у неё над окном и дверью такие же пахучие шары.

Но заснула она на удивление хорошо. И уже в полусне поняла, что это не какие-то магические поделки, а попросту соцветия чеснока.