Целестина

5

Как ни странно, но молчать о призраке оказалось почти так же интересно, как было бы о нём говорить. Так что тот учебный день стал одним из самых примечательных за все годы в гимназии. Настолько странный день, что она даже не запомнила, о чём говорили на уроках.

К тому же, Цеся увидела призрака только мельком. Так что рассказывать пока было толком нечего, а сочинять не хотелось. Почему-то сочинять о призраке – казалось неуважением к бабушке.

К тому же, Цеся увидела призрака только мельком. Так что рассказывать пока было толком нечего, а сочинять не хотелось. Почему-то сочинять о призраке – казалось неуважением к бабушке.

Когда Целестина вернулась домой, дом был погружён в полумрак, а за закрытыми дверями лаборатории слышалось бульканье. Казалось, работает насос, огромный и невидимый.

Но когда Целестина вошла, никакого насоса там не было. Бабушка, как и прежде, сидела на своём кресле с распахнутым фолиантом на коленях и, прикрыв веки, посасывала кальян. От фолианта почему-то пахло сухими апельсиновыми корками.

Целестина замерла, вглядываясь в лицо генеральши, жёлтое и морщинистое, как старинный пергамент. Гимназистка уже готова была подниматься к себе в спальню, но тут старуха подняла веки и посмотрела прямо на неё зелёными, удивительно молодыми глазами.

– Так-так-так, Цеся, – произнесла Анна Констанция, карабкаясь из кресла, – так-так. Идём, Цеся.

Бабушка выпрямилась. Фолиант грохнулся на пол и захлопнулся. Старая генеральша даже не посмотрела в его сторону. Она заковыляла, проклиная отёкшие ноги, к вешалке для шляп, взяла трость, огромную широкополую шляпу и какую-то шаль.

– Идём, идём, – говорила она.

– Куда, бабушка? – спросила Целестина.

– Ты будешь учиться летать.

Девушка последовала за ней.

Навстречу вдруг в полумраке попался Бзур-Верещака – в парадном фраке, с бантом и пахнущий бергамотом. Надо сказать, в этом наряде повар и правда выглядел достойным своих шляхетных предков. И он явно торопился куда-то в город.

Целестина смутилась. Юная гимназистка как-то и не задумывалась, что у слуг бывают свои тайны и личная жизнь.

Но Анна Констанция даже не замедлила шаг.

– Что скажет пан повар? – бросила она мимоходом.

– В народе говорят: «что старый, что малый», – ответил шляхетный повар Бзур-Верещака. – Вот смотрю на вас и думаю: к женщинам это тоже подходит…

Целестина и бабушка вышли в сырой ночной сад. Какая-то невидимая ночная птица гукала в яблонях у них за спиной. А в двухэтажных деревянных домах на той стороне уже спали. Только справа горело над домами жёлтое зарево неспящей Дабровской, где аптеки, кондитерские и кино. Казалось, полупрозрачный занавес из жёлтого тюля разрезал ночной Брест пополам.

Было прохладно – куда прохладней, чем ещё несколько минут назад, когда Целестина шла домой из гимназии. Холод пришёл, пока она была в доме. Девушка зябко повела плечами.

Мимо прошмыгнул, лязгнув калиткой, Бзур-Верещака. Он явно старался ничего не заметить.

– Хорошая шаль? – спросила генеральша.

– Да. Тёплая. Спасибо. Жалко, такие выходят из моды. Шаль сейчас носят только дома – а дома и так тепло.

– Дома и по ночам можно носить что угодно, – назидательно произнесла бабушка. – В таких местах мода отправляется на покой.

Целестина улыбнулась.

– Буду знать – и стану одеваться дома, как мне нравится.

– Как по мне, так хоть голой ходи, – главное, чтобы гостей не перепугала. Они у нас все офицеры да чиновники, только и умеют, что беспорядки обнаруживать.

– А слуги?

– А слуги и не к такому привыкли… Эту шаль я шила сама, – бабушка дёрнула за край, – зашила в неё многие буквы. Хорошая штука получилась, и выглядит очень обычно.

– Буквы? – Целестина решила, что она что-то не так расслышала.

– Да. Буквы. Теперь тебе больше не нужно будет рисовать на земле квадратики, чтобы взлететь.

– Вот как… – Целестина тоже погладила рукой край шали. Шаль была такой тёплой – и такой обычной. И где-то между стежками в ней прятались буквы еврейского алфавита.

– Давай, взлетай, – бабушка отступила на шаг, словно освобождала взлётную полосу.

– Я… не умею.

– Вот и пробуй. Пока не научишься.

Целестина сделала несколько шагов и попыталась подпрыгнуть. Но только звонко стукнула подошвами о дорожку.

После прыжков из квадрата это было непривычно. Квадрат выталкивал тебя прямо в прыжок, как огромная невидимая пружина. Вся сложность была в том, чтобы правильно приземлиться.

А шаль пыталась поддержать, как вода держит пловца. Целестина ощутила поддержку – но её всё равно тянуло на дно. Придётся привыкать заново.

Сначала девушка попыталась лечь на шаль, словно на ковёр-самолёт. Та пружинила, но всё равно опускалась.

Наконец Целестина догадалась вскарабкаться на столб у калитки. Здесь, на метр выше от земли, шаль давала куда более сильную тягу.

Выпрямилась, взмахнула руками, удерживая равновесие. Прыгнула – и легко перемахнула на соседний столбик калитки.

– Ура! – прошептала Целестина. Очень тихо, чтобы соседей не разбудить.

Потом она прыгнула в сад – и легко, по изящной дуге, перелетела на яблоню. Это оказалось не сложнее, чем прыгать через ручей по камням. Конечно, всегда рискуешь сорваться и упасть. Но и на мокрых камнях тоже можно поскользнуться и рухнуть в холодную воду, которая утащит чёрт знает куда…

На яблоне было безопасней. Только высота ощущалась немного боязно. И под ногами не было надёжной опоры – только две хрупкие веточки.

Но Целестине всё равно хотелось запрыгнуть на дом. Черепичная крыша так и манила. Но сначала надо было освоить перелёт на карниз под вторым этажом. Девушка плотнее укуталась в спасительную шаль, прикинула, как окажется как раз возле того самого круглого окна, – оттолкнулась…

…И рухнула прямиком в жалобно застонавший шиповник.

– Если нужно спикировать, – назидательно произнесла бабушка, – раскидывай руки вместе с шалью в стороны. Будь как летучая мышь.

– Угу, – отозвалась из зарослей исцарапанная Цеся.

– Видела на фотографиях парашют? – продолжала бабушка, уже шаркая на пороге. – Когда пикируешь, шаль работает точно так же. Такие штуки ещё мастер Леонардо делал. Только у него они были бумажные и пирамидальные…

Цеся, пошатываясь, выбралась на дорожку. К счастью, зашитые в ткань буквы не пострадали. Свежие царапины уже саднили, но шаль поддерживала даже на ходу, и о них можно было забыть. Казалось, Цесю обхватили и ведут тёплые, заботливые, невидимые руки.