Целестина

8. Всесоюзная знаменитость 1

Целестина никак не намекала, что услышала тот разговор. Но в воскресенье за завтраком она сказала, что надо узнать мнение новой власти о вещах, которые она изучает. Ведь коммунисты официально в такое не верят.

– Я думаю, коммунисты просто будут делать вид, что они нас не замечают, – сказала Анна Констанция. – Но если так тянет пройти по грани, как всегда в твоём возрасте… Сейчас есть два безопасных места, где можно чудить, – церковь и цирк. В церковь не советую, ксёндз Фабиан с чудесами не уживается. А в цирке конкуренция очень большая. С тех пор, как киноактрисы стали покупать себе замки, половина твоих сверстников мечтают о карьере в шоу-бизнесе.

– Но у нас в городе нет цирка, – заметила Целестина.

– И ещё сто лет не появится. Запомни это. Можешь даже записать, чтобы удивить будущие поколения.

– Это какой-то… закон?

– Это ещё одно бесполезное пророчество. А что касается цирка – и цирк, и театр, и кино у коммунистов записаны в одно министерство. Можешь сходить туда, поинтересоваться.

– Насколько это опасно?

– Не опаснее, чем ходить в гимназию.

Культурная комиссия разместилась в кинотеатре «Лотос», что на Почтовой улице, в тени стадиона имени Пилсудского. Это было знаменитое и очень пристойное место, все три колонии ходили смотреть кино «у Сарвера», по имени хозяина, Михаила Абрамовича Сарвера.

Сорокалетний и моложавый Сарвер был такой же легендой, как его кинотеатр. Кинотеатр он унаследовал от скромного и скучного отца, а вот легенда сложилась сама.

Всегда в костюме цвета свежих сливок и галстуке в горошек, он мог заговорить с каждым, подружиться с любым и умел развлечь не хуже, чем те фильмы, которые показывал. На девушек он смотрел так, словно раздевал их глазами, а с гимназистками возраста Цеси обязательно заговаривал и шутил.

– Так со старухами о чём, о болезнях разговаривать? – отвечал Сарвер. – А молодые, свежие девушки – освежают, как лимонад.

При этом у него были заслуги перед новым правительством. Как оказалось, штаб подпольщиков местной Коммунистической партии тоже скрывался в его кинотеатре и среди них был даже Климентий Хондж, учитель истории из их гимназии. Это было внезапно, но не неожиданно. Прятал он здесь же целых полгода дочь польского полковника, которая не желала выходить замуж.

Дефензива, конечно, пыталась его опекать. Но смогли выяснить только то, что Сарвер сожительствует с проституткой. Скажем прямо, негусто. Хозяин кинотеатра знал вообще всех сколько-нибудь пристойных девиц.

С такими заслугами Сарвер мог бы взлететь при новой власти очень высоко – но даже не пытался этого делать. Коммунисты не могли дать ему то, что он хотел больше всего, – но, к счастью, Сарвер мог добыть желаемое и сам, как делал это при прежнем режиме.

По старой привычке гимназистка проскочила через чёрный ход – именно так её одноклассники пробирались на галёрку во время вечерних сеансов для взрослых. Трещал проектор, зал был полон. Но Целестина не поддалась искушению и поднялась на второй этаж.

Там было три двери. Одна вела во всегда пустой кабинет директора. За другой – бухгалтерия. А третья, без таблички, вела в небольшой вымощенный паркетом зал, где и заседала комиссия. Было совершенно невозможно поверить, что в этом тесном здании вообще можно хоть что-нибудь спрятать.

Судя по голосам, которые доносились из-за тонких дверей зала, комиссия как раз рассматривала очередной талант. Цеся приготовилась ждать.

Наконец дверь распахнулась, и показались двое. Один был Сарвер. Как всегда возбуждённый, он размахивал шляпой. Другой рукой он полуобнимал ещё одного еврея, которого Цеся видела впервые в жизни. Этот был, низкий и понурый, с чёрной шапкой кучерявых волос и в пыльном дорожном пальто.

– Всё просто идеально! – вещал Сарвер. – Вы, мой друг Вольф, даже не представляете, в какую сметану свалились. Самый цимес в том, что советскую публику и правда перекормили фокусами с предметами, но с самой революции у них не было ни одного крупного менталиста даже вашего уровня. Публика соскучилась.

– Но что если кто-то решит, что тем же способом можно добывать секретные документы? – вопрошал человек в дорожном пальто с сильным немецким акцентом. – Я не хочу обратно в тюрьму. Я был один раз и мне не понравилось!

– Но вы же не в армию хотите, а в Госконцерт. А для них в ваших трюках нет ничего опасного или хотя бы удивительного. Всё, что вы показали, есть в книжке Якова Перельмана «Ящик загадок и фокусов». Всегда можно сказать, что любой пионер может научиться тому же, что и вы. Просто нужны литература и усилия. А их и у взрослых немного.

– Хорошо… Хорошо, – кивал человек в дорожном пальто. – Но вы же понимаете, что здесь невозможно оставаться.

– Да, разумеется, невозможно. Потому и запомните хорошенько – Гитлер приказал вас изловить тайной полиции после того, как вы на сеансе крикнули: «Я вижу красные танки в Берлине!» Это очень хорошая находка, даже сейчас, когда войны вроде бы нет. Рассказывайте это перед выступлением и кричите пророчество погромче. После такого ни у кого не будет сомнений, почему вы хотите сходу на гастроли и как можно дальше от линии фронта… И поверьте, Вольф, мне, искушённому антрепренёру, у вас есть всё, чтобы стать всесоюзной знаменитостью…

Наконец взгляд Сарвера наткнулся на Целестину. И он остановился – так, что даже поток его речи замер. Его щёки подёрнулись румянцем, а глаза жадно сверкнули.

– Паненка… Крашевская? – произнёс владелец кинотеатра. – Крайне польщён вашим визитом. Что вас привело? Какое-то амурное дело?

– Я в культурную комиссию, – ответила Целестина, – хочу показать, что умею.

– Уверен, ваши умения поразят членов комиссии. Подождите здесь, – Сарвер отпустил и побежал обратно к зальчику. – Я должен вас представить комиссии.

Дверь хлопнула, и Целестина осталась наедине с Вольфом. Тот наконец осмелился и поднял на неё глаза.

– Пан Сарвер знает что говорить, – произнёс он. – Я тоже сомневался. А теперь уже ангажемент в Жабинке имеется. Там штаб армии, их уже тошнит от самодеятельности. Я покажу им настоящую магию.

– Кстати, как ваша фамилия? – поинтересовалась Целестина. – Я хочу знать, чьё имя искать на афишах.

– Мессинг! Вольф Мессинг! Запомните, пожалуйста.

Дверь зальчика распахнулась.

– Пожалуйте, товарищ Крашевская! – послышался голос Сарвера.

Вольф Мессинг отступил и почтительно поклонился, освобождая гимназистке дорогу.