Целестина

3

Сначала Целестина взялась за учебник древнееврейского языка, но не могла прочитать ни строчки. Ей казалось, что с потолка за ней наблюдают чьи-то глаза. Она напоминала себе, что два офицера сейчас внизу, едят борщ с ушками и пытаются понять, чего им ждать от зловещей старой генеральши. Но это не помогало.

Тогда она спрятала учебник в коже и приняла меры, чтобы его не нашли. Потом взяла новый учебник истории и попыталась вникнуть в первую главу. Немцы вернулись во второй раз и надолго. Чтобы выжить под ними, надо знать это достаточно хорошо, чтобы хотя бы делать вид, что ты в это веришь…

«Красный цвет выражает социальную идею нашего движения. Белый – националистическую. Свастика – нашу миссию вести борьбу за победу арийского человека».

Да уж, это тебе не стихи Яна Бжехвы! Тот детский стишок про жука со взрослыми звуками, который читал Вольфганг, было сложнее произнести – но куда проще понять и запомнить.

Целестина отложила книжку и только сейчас почувствовала, что ей надо совсем в другое место. Причём серьёзно надо, ночная ваза не поможет. Придётся спуститься вниз, где туалетные комнаты. 4

Подниматься с кровати всё равно было тяжело. По крыше стучали капли дождя, и двигаться было трудно, словно она шла под водой.

Целестина вышла в полумрак коридора второго этажа, озарённый лишь сиреневым закатным светом из круглых окошек, – и тут же ей навстречу бросился уже знакомый запах леса. По спиралевидной лестнице поднимался гауптман Вольфганг Фрайшютц, бережно придерживая тот самый футляр.

Да, и верно – голоса внизу уже затихли. Получается, все расходятся. Интересно, куда подевался хорват?..

– Здравствуйте, юная пани, – произнёс Вольфганг и заулыбался. – У вас просто поразительный дом. Про немецкую архитектуру ходит много слухов, но старые кварталы немецких городов совсем невелики, ведь вокруг приходилось строить стены. То, что я увидел в вашем доме, – это просто поразительно. Я думаю, немецким архитекторам будет что здесь изучить. Именно так могут выглядеть имения немецких поселенцев – это будет и свежо, и лучше подойдёт к местному климату.

– Это называется, кажется, закопанский стиль, – ответила Целестина и почувствовала, что во рту пересохло. – Такие домики строили раньше в Татрах.

– Превосходно! Я никогда не был в Татрах, это к моему коллеге, он жил поблизости. А вы, юная пани, бывали в Татрах?

– Нет.

– Пока нет! Уверен, именно там вы будете отдыхать, пока будет проходить модернизация крымско-готских курортов.

– Если бабушка разрешит.

– Ваша бабушка – изумительная женщина. И средств у неё достаточно. Я уверен, что мы с ней поладим. Но каким бы прекрасным человеком ни была, вы – уже взрослая, вам, пани, не к лицу всю жизнь полагаться на то, что решат за вас старшие. Скажите, пани, вам уже исполнилось шестнадцать?

– Да, недавно.

– Это значит, что вы можете даже выйти замуж. У вас уже есть возлюбленный?

– Н-нет. Нет. Пока ещё нет, – Целестина чувствовала, что теперь у неё дрожат и руки.

– Многие девушки дорого бы отдали, чтобы выбирать из двух блестящих молодых офицеров! – со знанием дела произнёс гауптман Фрайшютц. – Особенно если один из них – вампир, а другой – оборотень!

– Я… я никогда не думала, что придётся стоять перед таким выбором, – пробормотала Целестина. Отвечать было трудно – губы шевелились, выдавая дежурные фразы, а голова работала, судорожно пытаясь найти хоть что-то из тайных знаний, что может помочь в её положении.

Но ничего не находилось. Придётся и дальше говорить банальные фразы. Пока наконец не представится случай сбежать в туалет.

– А вы знаете, что здесь хранится? – спросил гауптман Фрайшютц, опуская лакированный футляр на тот самый вечно пустой столик, который с неизвестной целью стоял в коридоре второго этажа.

– Нет. Не знаю.

– Разумеется, не знаете! Этот ларчик спроектирован так, чтобы никто посторонний не мог заглянуть внутрь. Ни обычным способом, ни даже оккультным. Вы понимаете? Но специально для вас я всё-таки покажу.

Он щёлкнул кнопочками какого-то неведомого механизма. Лакированная крышка сверкнула и распахнулась. Внутри, на красном бархате, лежала винтовка, словно вырезанная из красного дерева, с чёрными зарядником и прицелом.

– Это Маузер 98K, – гордо заявил он, – специально отобранная, с повышенной кучностью стрельбы. Прицел – четырёхкратный, ZF 39. Это большая редкость. Не каждая девушка способна так точно поразить сердце, как эта штуковина. Смотри! – он отшвырнул футляр и вскинул винтовку на плечо. – Вот я её взял. Вот я её взвёл. Вот я ищу цель, – ствол замер в воздухе. – Ага, кто-то на крыше. Диверсант! Их крепости, наверное. По крышам ходить – не положено!

Выстрел грянул в следующее мгновение – словно завершая его фразу громким пороховым восклицательным знаком. Брызнуло и посыпалось на пол разбитое стекло, и что-то шлёпнулось снаружи,

А потом только стукнула гильза. И дождь стал шуметь громче – ведь то самое круглое окно было теперь вдребезги.

– Я полагаю, что только что спас и наши, и ваши жизни, – сообщил гауптман Фрайшютц. – А теперь, прошу, покажите мне, где наша комната.

Винтовка снова легла на алый бархат футляра. Захлопнулась крышка, щёлкнул механизм. Гауптман снова подхватил футляр под мышку, словно это был французский багет.

– А кто… там был? – ужасная догадка жгла Целестине затылок – но она не могла допустить, чтобы с губ сорвался хотя бы намёк.

– Кто бы там ни был, в настоящий момент он мёртв или будет мёртв в течение суток. Пули у меня тоже особые.

– Разве вы не пойдёте… чтобы посмотреть?

– Как говорили нам в учебке: «Снайпер, если он стреляет, результат не проверяет». Чтобы отскрести этого горе-диверсанта с тротуарной плитки, есть и другие службы, – гауптман Фрайшютц сладко зевнул, демонстрируя два ряда острых зубов. – А пока – пора спать. Покажи мне, где наши комнаты.

– Вот тут, – Целестина указала на две едва заметные двери, а потом одним прыжком нырнула к себе в комнату и захлопнула дверь.

Комната кружилась у неё перед глазами. Только возле кровати девушка ощутила в животе тупой укол и вспомнила про туалет. Схватила со стола книжку с конвертом и побежала вниз по лестнице.

Она шла, словно под новокаином, без единой мысли в голове, машинально обходя сверкавшие на полу осколки оконного стекла. На изогнутой лестнице у неё закружилась голова.

Только в тесной комнатке, верхом на стульчаке, её тело позволило голове опять заработать. И гимназистка заметила, что учебник заложен серым конвертом, без марок и адреса.

Целестина сразу вспомнила, что это за письмо в никуда. Конечно же, это был конверт, который ей вручила пани Гарабурда, прежде чем коммунисты пошли на штурм её поместья.

Целестина так и не узнала, чем закончился штурм и были ли доставлены те неизвестные подарки, которые пани Гарабурда отправляла по почте. Так что этот конверт был единственным наследством, которое досталось Цесе от своенравной помещицы.

Но, прежде чем вскрывать, Целестина проверила, осталась ли в туалетной комнате бумага «для всяческого употребления». В лотке лежали городские газеты, которые после ухода коммунистов стали считаться опасными. Конечно, это было терпимо, но хуже специальной бумаги.

Война пока не могла ударить по желудку обитателей особняка на улице Пулавского. И ей ничего не оставалось, как драть их задницы.

Целестина положила газету на место и вскрыла конверт. Внутри был свёрток – девушка видела такие в аптеке Гринберга. В похожие свёртки фасуют лечебные порошки. И небольшая записка, написанная настолько каллиграфически, что читать было утомительно.

«Когда они придут и за вами, а ты решишь, что не выдержишь той жизни, на которую тебя обрекают, – прими это. У этой штуки нет ни вкуса, ни запаха, ни побочных болей. Раствори в воде или насыпь на хлеб – они обычно дают двадцать минут на сборы – и после лёгкого головокружения ты будешь отвечать перед Богом, а не перед безбожниками, как это происходит сейчас. Они не смогут ни определить, что это был за порошок, ни доказать, что ты не просто уснула и не проснулась».

«Но почему сразу принимать? – подумала Целестина, елозя на холодном стульчаке. – Можно и в канализацию смыть, раз этот порошок так опасен. Или найти ему ещё какое-нибудь хорошее применение».